до Луны и обратно

Иногда кажется, что не чувствовать ничего было бы идеальным вариантом и самым верным решением в жизни. Только представьте, вы можете спокойно заниматься любыми делами, не переживая ни о чем. Вы не испытываете привязанности и влюбленности к определенному человеку или всем людям. Вы не почувствуете горечи, грусти и режущей боли, что проходится по сердцу, но… Нет. Тогда мы не почувствуем и обычного счастья, и радости от сбывшейся мечты, да любой радости от выполненного дела или вкусной еды, например. Ойкава вечно жизнерадостный, странный и выделяющийся. Кажется, он проклят постоянно сверкать улыбкой, такой же яркой, как и солнце. Если так посмотреть, то печальным его можно увидеть лишь иногда. Может это плюс, может это минус. Но если спросить у него самого, почему он всегда такой позитивный, ожидать какой-нибудь мотивирующей фразы точно не стоит. Только непонимание. Должно быть, Тоору уже и разучился уходить в депрессии, подолгу грустить. Не будет отпускать тот факт, что ему знакома апатия, но она постоянно мимолетна. Так же быстра, как и взмах крыла бабочки. Последняя пара пролетает до безобразия быстро, наполняя сердце кареглазого мальчишки горечью расставания с близкими, но в то же время сгустком теплоты от крепких объятий и детских, но всё равно таких нужных разговоров. Ему чудится, что весь мир прямо сейчас лишен своей жестокостью, и даже мерзкие взгляды уже не так мерзки. Честно, Ойкава и не запоминает, как выходит с института прямо в водолазке, закидывая рубашку в самое дно рюкзака (и плевать, что потом она будет безумно помятой), не запоминает и как на прощание бьётся кулачками с близкими под их общее «битиэс» (это странно, но очень-очень мило) перед тем как встать у остановки, ожидая автобус в желтую полоску и рекламой нового магазина. Всё это необычно для многих, но так привычно для Ойкавы Тоору. Привычно, но не нудно. Ему явно это нравится, просто потому что это его жизнь, а он любит свою жизнь. Тоору действительно любит просто вставать рано — чаще поздно — утром и заваривать цветочный чай, заливать его молоком и ждать круассаны с микроволновки. Любит вытаскивать друзей по выходным на очередной фильм про НЛО или в бутик одежды, любит встречать рассвет в ночь с воскресенья на понедельник, осознавая, что проспит первую пару. Да, он любит романтизировать быт, но уж лучше так, чем утонуть в слезах отчаяния. В съемной квартире Тоору уже ждет приятное одиночество (или свобода?) с холодным чаем и купленными вчера кексами из соседней забегаловки. Каждый вечер пятницы он проживает так называемый день сурка. Ничего нового не происходит, кроме названия фильма, закуски и домашки. Хоть что-то же должно быть разнообразным. Наверное, даже такая мелочь как фильм, еда и урок что-то меняет. Но давайте будем честны, Ойкава искренне любит эти часы бесцельного валяния на диване с каким-нибудь фруктовым салатом или даже теми же самыми Pocky со вкусом орео. Орео — единственное любимое печенье Тоору, поэтому и палочки Pocky он всегда покупает именно с этим вкусом. Ну, или клубничные. Обычно он плотно поужинает и в своей небольшой гостиной включает на ноутбуке какой-нибудь хоррор (и он не всегда связан с инопланетянами). Это кажется обыденным, но неспешно радует. И Тоору в который раз убеждается в том, что в дне сурка (в его случае вечере) нет ничего плохого. Проводить вечер пятницы так уже стало привычкой, которая несомненно доставляет удовольствие и максимальный комфорт. Да, этот вечер должен был быть таким же привычным с восковыми куклами и мягкой плюшевой косаткой, которая на самом деле дельфин, но на это Ойкаве плевать, ведь « имя «косатка» больше подходит этому чудесному созданию!». Но что-то пошло не так, когда через картонные стены квартиры милой старушки, имя которой Тоору так и не запомнил, послышалась игра на фортепиано. Шопен? Наверное. Или может Моцарт. Ойкава не разбирается в этом, но чертов-с-два это так красиво. Было ли такое раньше? Нет. Точно нет. Тоору бы запомнил и не стоял бы сейчас, прислонившись ухом к стене на миниатюрной кухне. Как же сейчас он рад, что стены столь тонки. Кажется, вечер сурка разрушен. Забавно, но Ойкава Тоору даже не против, чтобы этот таинственный пианист играл так каждый вечер. Нет, это слишком эгоистично с его стороны. Хотя бы каждую пятницу или субботу. Один раз в две недели. И он готов ждать, чтобы вновь услышать эту таинственную мелодию. Или даже другую. Все равно. Главное чтобы она была. (интересно, а можно влюбиться в человека только за его игру?) Тоору встает с пола только через неизвестное количество часов или минут. Он не знает. Он уже давно потерял счет времени. Тело ужасно затекло, но на душе весна. Ноутбук уже разряжен, но это же не так важно, не так ли? На бледном лице сияет расслабленная и, кажется, довольная улыбка. Тоору любит стабильность, но эти изменения явно ему по вкусу. Хотя шатен никогда не замечал в себе тягу к классике. В сумраке комнаты карие глаза ловят старую гитару в самом углу, бог знает откуда взявшейся в прошлом году в жизни Ойкавы. Помниться, летом студент прожужжал все мозги своим друзьям, что освоит гитару, и им придется постоянно слушать его игру. Слова забылись вместе с аккордами уже в октябре, когда учеба забирала всё время, а лень господствовала в свободные минуты. Поставив очередную точку в столбце «планы», юноша обозначил «вспомнить все аккорды на гитаре» сразу после «познакомиться с пианистом за стеной кухни». И бог знает, как он это сделает. На следующий день Ойкава всё-таки встретился с тем самым нарушителем его стандартных вечеров пятницы. Давайте представим, что это всего лишь случайность, и Тоору никоим образом не поджидал его. Новый сосед. Кажется, он тоже снимает квартиру. Честно, Ойкава и не запомнил, заставляя все клетки мозга в точности сохранить такие изящные черты лица в памяти. Акааши Кейджи. На языке остается привкус сливы и кофе. Звучит странно. Но почему-то именно это приходит в голову, как только карие глаза видят стройного, спокойного и серьёзного (мысленно Тоору смеется, ведь все прилагательные на «с», и они все так подходят ему) юношу примерно его возраста в круглых очках и темно-синей кажется ещё с фиолетовым отливом водолазке. Их разговор не был особо продолжительным. То ли потому что сам Кейджи был немногословен, то ли потому что телефон Ойкавы начал разрываться от сообщений. — приятно было познакомиться, Ойкава-сан, — кивает на прощание Акааши и скрывается на ступеньках лестницы. Тоору застывает с открытой перепиской и усмехается, явно довольный тем, что одна из его самым сложных целей наконец-то выполнена, причем так быстро. Разве это не может не радовать? « Нужно написать Ива-чану » — думает шатен, обратно заходя в квартиру и на ходу скидывая джинсовку. Теперь каждую пятницу за стеной кухни сидела за фортепиано тонкая фигура. Тоору рисовал в голове, как темноволосый сосед сидит за синтезатором, в то время как сам дописывал задания, покачивая в такт мелодии, лившейся из-под чужих пальцев. Иногда он неподвижно играл в свете настольной лампы, принесенной со спальни, на своей старой гитаре в надежде, что его не услышат. Это же такой позор будет! (симпатия ли это или влюбленность?) В мысленных заметках теперь гласит «познакомиться поближе с Акааши Кейджи», а Ива-чан всё время называет его влюбленным идиотом. (хотя бы не Дуракавой). В момент когда эта надпись появилась в голове, кареглазый юноша весь день повторял себе «я сумасшедший». Наверное, так оно и есть, ведь нельзя влюбиться в человека только за его игру на этом чертовом пианино («синтезаторе вообще-то» — поправил бы его Кейджи, если бы слышал). Тоору больше всего любит май. Цветущий май. Когда вишневые рассветы растекаются по зелёным аллеям, окрашивая всё на своём пути в алые тона. Должно быть, далеко за стенами города в вольной пустоте разливается щебет птиц, стрекот кузнечиков, жужжание пчел. Верхушки деревьев пачкают свои листья в нектаре сладостного неба. Город млеет в закатной тишине, утопая в звуках, запахах и монотонных действиях. А он сам, кареглазый юноша, возвращается поздним субботним вечером домой после посиделок в кафе с одногруппниками. Вокруг тонким дымом кружит удовлетворение после отличного дня, вынуждая поднимать уголки губ в легкой полуулыбке. И на душе так мирно. Войны временно приостановились, позволяя отдохнуть, чтобы совсем скоро наброситься с новой силой. Надо же, прошел уже апрель. Так быстро и так муторно, если говорить начистоту. Оглянуться и не успеваешь, как уже конец всего. Конец учебного года, для кого-то конец школьных деньков, чертовой работы. Принято считать, что весна это начала нового, но ведь это же совсем не так. Март, апрель, май всего лишь заключительные ноты очередной вариации, а впереди лето с теми же самыми нотами, только изменёнными немного. Хотя каким бы этот месяц не был сложным, Ойкава прожил его также хорошо, как и другие три месяца этого года. Апрель, как обычно, состоял из фильмов про марсиан, конспектов и профессоров и, прилипших от дождевых капель, прядей ко лбу (потому что кое-кто никогда не смотрит погоду заранее) и т о й с а м о й игры на фортепиано каждую пятницу. Именно благодаря последнему пункту Тоору смог так быстро прожить середину весны. Быстро, но не менее сложно. Вот только непонятно что было тяжелее: учить материал или лелеять мечту о соседе, отношения с которым дальше точки знакомства не продвинулись. А может всё-таки всё вместе? От того кафетерия с такими сладкими пирогами с лесными ягодами до квартиры Ойкавы всего лишь несколько магазинов, одна закусочная и три остановки, которые он проходит за полчаса медленным шагом в компании Холзи. Плечо уже затекло под тяжестью гитары, но на это глубоко плевать. Вся усталость меркнет под прекрасными звуками, что воспроизводит эта малышка, обклеенная стикерами. Мысленно Тоору благодарит своего соседа. Если бы не он, не было бы этих мозолей на пальцах, удовлетворения после игры и попыток разбирать какую-то песню по видео-урокам с ютуба на английском в час ночи. (на самом деле Тоору благодарен не только за гитару, но и за букет чувств). Да, Тоору явно вошел во вкус и почти выучил все аккорды. А ещё из-за его малышки шатен заимел привычку звонить Иваизуми глубокой ночью по видео-звонку, потому что « ты обязан быть моим первым слушателем!». Но как итог он постоянно сбивается и недовольно шикает на лучшего друга, когда тот слишком громко смеется. Ойкава и до этого ценил ночные разговоры. Ночь — время, когда мысли становятся тихими, разговоры обретают более интимный характер, причем это не стыдно говорить, хоть твой собеседник — твой лучший друг с самого детства. Но сейчас они стали ещё более ценными. Наверное, хотя бы потому что это видео-звонки, в которых виден брюнет с такими же кругами под глазами, чашкой кофе и пособием по экономике, потому что Ива-чан всегда рано начинает готовиться к сессии, да и вообще он гораздо ответственнее своего друга. Не зря же он старше Дуракавы на 1 месяц и 10 дней. — когда ты уже попытаешься с ним познакомиться? — а одной из актуальных тем их ночных разговоров был Акааши Кейджи. — не знаю, — после минутного молчания произносит кареглазый юноша, откладывая гитару на подушки, — когда-нибудь? Во время таких разговоров Тоору заимел привычку хрустеть свои суставами на пальцах, на подушечках которых красуются красные пятнышки от мозолей. Вариант промывать их перекисью, конечно, хороший, но и имеет свои побочные эффекты. — к тому времени как ты признаешься ему, я уже буду планировать свадьбу, — хмыкает Иваизуми, скрывая сочувствие в кружке кофе. На самом деле Ойкава уверен на процентов 70, его лучший друг не вступит ни с кем в отношения в ближайшие два года точно. Он слишком настроен на учёбу, а ко всему прочему ставит дружбу (и карьеру) на первое место. Хотя многим кажется странным, как такой серьезный (с виду) парень является душой компании (после Тоору, конечно). В общем, Иваизуми это смесь серьёзности и веселья. Идеальный тип, по мнению Ойкавы. (но не идеальнее, чем Акааши) И хоть живет Ойкава на чертовом седьмом этаже, он нередко спускается или поднимается пешком по лестнице в качестве легкой разминки перед очередным сложным днем. Вот только в этот раз считать ступеньку за ступенькой не хочется от слова совсем как и ждать этот гребаный лифт. Но если с первым можно что-то сделать, к последнему альтернативу не найти. Приходится ждать. «И кому вообще приспичило ездить на лифте в такой час?!» — а внутри Тоору происходит извержение вулкана. Каждый, наверное, начнет нервничать, когда ноги болят, мечты о постели переходят границы, а эта железяка на канате не желает быстро приехать. Оказывается за порогом квартиры Ойкава только спустя девять минут. (о да, он даже считает минуты в силу своей вредности) И пока белые кеды валяются в разных углах коридора, а гитару бережно кладут на диван, кучерявый парень валится на кровать прямо в джинсовке, обклеенной нашивками в стиле 90-х, нарушив ещё одно своё правило. (первое take apart из-за появления Акааши Кейджи) Тоору устал ждать случая. А ещё он устал от своего трепещущегося сердца. На часах 21:38. И технически он должен был бы сейчас сходить в душ, надеть пижаму (на самом деле это обычные клетчатые штаны и растянутая до ужаса футболка) и погрузиться в твиттер, но… Нет. Не сегодня. Спонтанные решения вполне свойственны для Тоору. Нет, серьёзно. Он очень даже spontaner Junge. И это он решил не сам, а его окружение, которые очень часто становятся получателями его фотографий с сырными круассанами (неудачными попытками их готовить) в « блять, четыре утра, Ойкава, ты вообще чем думал?????!!!!!» и прочей ерундой. Кажется, будь у Тоору возможность, он реально садился бы на поезда и ездил в соседние города без весомой причины. Если не сейчас, то уже никогда. И он не будет никому писать об этом. Даже Ива-чану. Гитара за спиной, глупые черные носки с яичницей и колотящееся сердце, готовое выпрыгнуть в любой момент. Господи, да Тоору умер и воскрес сотню тысяч раз, пока ждал ответа после глухого стука костяшек пальцев о деревянную дверь. Молчание (ойкава, ты такой silly boy) « Может, он уже спит? » — на лице появляется смятение, а в уголках глаз собираются слезы. Глупо. Глупо. Глупо. Какой же сейчас Ойкава глупый перед дверью практически незнакомого человека. Что ты о нем знаешь, Тоору? Ничего? Ничего. Совершенно ничего не знаешь. Но так хочется узнать поближе. Узнать, понять и… (любить) …общаться. Внутри тикали часы ожидания, а Ойкава всё также оставался в компании одиночества. И должно быть со временем что-то не так, иначе не может быть, что прошло всего лишь 10 минут. К горлу подступил комок, но отступать не хочется. Не сегодня. Не сейчас. Не в этой жизни. Тоору не упрямец, но в эту минуту он готов им стать, и продолжить стучать в дверь. Стук за стуком. Молчание продолжилось. А адреналин ударил в голову, позволяя взяться за ручку и потянуть дверь на себя. Вот только ничего не вышло. Заперто. (как и путь к его сердцу) (заблуждение) — что вы делаете? — ещё на лестнице спрашивает Акааши, прожигая своими серыми глазами. Сердце уходит в пятки. — я… прости за беспокойство… я сегодня… точнее вчера… — омут серебряных глаз изучающе бегает по лицу, явно выискивая подвох, а Тоору запинается ещё больше, — Я слышал, как ты играешь… на фортепиано… Я живу справа. Может, познакомимся?. . . То есть… я не настаиваю, … нет… — заходи. Краткость сестра таланта. (и счастья) Тоору вздрагивает, но тут же моментально заходит следом, стоит двери открыться. Должно быть, он растерян не меньше этого красавчика. Но черт, давайте будем честны, найти человека счастливее, увы, не выйдет. (а сердце тем временем « бим», «бам», «бум») А дальше… Тоору часто проводил часы в его доме, слушая произведения Бетховена, Моцарта, Шопена. Это был своего рода наркотик. Он мог часами наблюдать за плавными скольжениями тонких пальцев по белоснежным клавишам синтезатора. Так уверенно, так нежно и бесконечно завораживающе. А сам лишь изредка перебирал струны гитары, и только потому, что Кейджи так отчаянно просил об этом и каждый раз злился, слыша, как кареглазый сосед говорил, что плохо играет и по сравнению с его мастерством полный ноль. Однажды, они просто ночь напролет сидели на крыше под клетчатым пледом в стиле кантри и смотрели на звёзды. Акааши любит встречать рассветы на крыше многоэтажек — это Тоору запомнил сразу же. А ещё он без ума от суш, потому прямо сейчас они ждут, когда приедет курьер с большим сетом. Звезды таяли в синем бархате неба, переливаясь блеском, что в тысячу раз лучше, чем все фильтры с ним в инстаграме. Облака тихо уплывали в неизведанные дали, оставляя после себя пушистые следы в ночной глади. Город до сих пор спал, и ни одна мафия ещё не убила ни одного мирного жителя. Казалось, всё уснуло, и лишь сказочные фонарщики освещали город, чтобы чудовища тьмы не вылезли из своих укрытий. Все было так спокойно и нежно, окружено иллюзиями под мягкой рукой Морфея. И лишь два сердца ударялись об грудные клетки, разнося пылающую кровь, прожигая вены и артерии, и замирали у щек. Легкий июльский ветер разносил по крыше влюбленность, разжигая в сердцах пожар, нежность, и безграничную, но такую чистую и невинную любовь. (И как же Тоору повезло, что его сосед такой влюбчивый.) (И как же сам Кейджи рад, что влюблен в этого чудесного человека.) — ты веришь в любовь с первого взгляда? — так тепло шепчут губы, профессионально скрывая волнение, но пальцы… (ох, эти прекрасные пальцы) … выдают с поличным. — я верю в любовь с первого звука… — внутри загорается, как волшебный фонарик, надежда. Надежда, что его поймут. И его понимают. Круглые очки откладывают в сторону. В сердцах всё замирает. Обычно спонтанным был Ойкава, но сегодня именно в этот момент дар передается Акааши. А Тоору то и не против. « Хоть бы так было всегда » — вырисовывается в кудрявой макушке, прежде чем губы со вкусом фруктового бальзама накрывают его, такие обветренные и искусанные, губы. (сладко, сладко, сладко) Это самое чувство тревоги и удовольствия, когда понимаешь, что возникшие чувства всё-таки взаимны. И в желудке уже и не бабочки, а что-то гораздо больше, гораздо сильнее. Их первый поцелуй был на вкус как цветочный чай (из-за Тоору) и тот самый фруктовый бальзам, объясняющий, почему у Кейджи губы такие мягкие. И нет, им ни капли не противно от этого вкуса. Как такой диснеевский поцелуй может быть противным? Им не хватает лишь взрывающихся фейерверков на заднем плане, но это быстро заменяет телефон и звонок курьера о приезде их позднего ужина. И когда лунный свет крадет их и ту жару, что поглощала каждого на своём пути, руки на талии дарят безмолвную поддержку, даже если всё сейчас хорошо и любимый голос заседает в памяти. Сет из 50 суш почти опустел, а зарядка на телефонах уже села, но это не страшно. Ничего не страшно, пока рядом есть тот, кого ты так сильно любишь, тот, кого смело называешь «возлюбленным», а на языке остается воображаемая сахарная пудра, когда произносишь заветные слова. Ойкава не успевает дождаться рассвета, но всё равно это его лучшее свидание. Он засыпает на коленях Акааши, легонько схватив ткань его пижамных штанов, и второй старается не шевелиться, разглядывая подрагивающие ресницы и розовые щеки, почти, что не дыша. (мы ещё не встретили ни одно рассвета, но обязательно встретим сотню таких же рассветов и закатов, не взирая ни на что, ведь наша любовь длинною от луны и обратно.)