***
Ветер треплет светлые волосы, а щеки уже болят от глупой улыбки, не сходящей с счастливого лица. Они едут около четырех часов, сделав лишь пару остановок за это время, но чувство, будто всю жизнь провели в этой машине. Сынмин открыл окно ещё шире, чтобы его лицо могло полностью поместиться в маленьком пространстве, и блаженно закрыл глаза, все ещё поддуваемый порывами ветра. — Эй, Мини, лезь обратно, ты простудишься, — ему даже поворачиваться не нужно, уже знает, что Хенджин, всегда такой заботливый, смотрит на него своими красивыми глазами с длинными ресницами, в которых читается неприкрытая тревожность за друга, а в следующую секунду его уже тянут обратно за рукав толстовки. — Дурак, ты посмотри на волосы! — у Хвана глаза искрятся, словно звезды, завораживают и притягивают к себе, манят. Бан Чан ласково треплет по спутанной шевелюре, то ли распутывая клубок, образовавшийся из-за сильного ветра, то ли еще сильнее пытаясь запутать их. — Нууу, хеееен, долго еще ехать? Долго, а? — Джисони опять причитает на ухо Минхо, который наверняка разрабатывает план закапывания маленького прилипалы в песке. — Ты спрашиваешь уже в пятый раз за десять минут. Угомонись. — Не хочу угоманиваться. — Хан привычно надул щечки, что, как обычно, поставило Ли в тупик. — Даже слова такого нет, — тихо пробормотал он себе под нос, смутившись, а затем и отворачиваясь, чтобы скрыть предательский румянец на щеках. — Осталось немного, Джисон, — Уджин, сидевший за рулем все это время, не врет. Буквально через несколько десятков минут они всей толпой вываливаются из шумного фургона навстречу теплому песочку и морю. Пейзаж завораживал. Сынмин и представить не мог, что будет чувствовать себя таким счастливым, но вдруг отчетливо понял, что это и есть то самое чувство. Счастье. Счастье. Он миллион раз готов повторять всем и каждому, как прекрасен этот мир, как он рад быть здесь, именно сейчас, в окружении самых дорогих людей. И пусть Джисон вечно ноет, а Минхо дразнит его, оправдываясь жарой на покрасневшем от смущения лице. Пусть Феликс бегает и орет своим страшным голосом на Чанбина, чтобы тот «снял, наконец, свой черный балахон, а не то сгорит прямо в нем». Пусть Бан и Уджин всегда будут тихо сидеть в тенечке, обсуждая, что приготовить на ужин, а также, все ли взяли с собой крем от загара, а Хенджин пусть смотрит точно также, своими огромными, яркими глазами, в которых он сам давно потерялся и путь обратно искать не собирается. Он счастлив. Как же он счастлив.***