the summer queen

Рикон не узнавал её. Она совсем не ожидала такого — конечно, он был очень маленьким, когда она покинула Винтерфелл, он был еще совсем младенцем, — но она все же надеялась. Это было гораздо больнее, чем она думала, когда он смотрел на нее с холодной вежливостью, слегка отстраненно, видя в ней не сестру, которая держала его маленькое тельце в своих руках сразу после рождения, а незнакомку. — Ваша Светлость, — говорит он, и эти слова разбивают её сердце. — Санса, — поправляет она. — Называй меня так, прошу. — Он кивает, но ему все равно, и её сердце распадается на мелкие кусочки. Она чувствовала себя не в своей тарелке с тех пор, как слезла с лошади и ступила на когда-то родную землю. Она провела годы на чужой земле, которой не принадлежала, и которая никогда не будет принадлежать ей. Она постоянно притворялась, еще до того, как её пришлось стать Алейной, даже когда приехала вместе с Ланнистерами в Королевскую Гавань. Теперь же она не играет, и сейчас, стоя посреди места, которое когда-то было её единственным домом, она чувствует себя еще большей притворщицей и чужой. Арья, кажется, не чувствует ничего подобного. Санса была рада видеть её счастливое воссоединение с Джоном, но это было тяжело. Санса уже взрослая женщина. Она — Королева Вестероса. Неудивительно, что никто не встречает её так же радушно. Но она не будет злиться или завидовать Арье, потому что знает, как сильно она скучала по Джону, а он по ней, если верить воронам, которыми они обменивались. Поэтому Санса жестом велела прислуге зайти внутрь и оставить их в покое, но, остановившись в дверях, она бросила на них один долгий взгляд и увидела Арью в объятиях Джона, Призрака и Нимерию, которые прыгали и кусались, и лаяли друг на друга. Теперь Санса гадала, могла бы Леди так же радостно и легко прыгать со своими братом и сестрой, если бы была жива. Но она не жива; лютоволчица Сансы мертва, и кажется, что вместе с ней умерла и часть самой Сансы. Ей приходит в голову вопрос, где же лютоволк Рикона. Джон сказал, что зверь почти полностью одичал и его невозможно контролировать. Но рядом с Риконом нет Лохматого Песика. Рядом с ним стоит одичалая женщина, Оша, и они выглядят как семья. Как будто Оша роднее, чем Санса. И девушка думает, что так оно и есть. — Оша, — говорит она, беря женщину за руку, не обращая внимания на подозрительность в её глазах, на то, как неуверенно она сжимает только кончики пальцев Сансы. — Я у вас в долгу. Оша не отвечает, только опускает голову в жесте почтения, который, Санса уверена, лишь обязательство, а не искренность. Ей все равно. Пусть Рикон никогда не научится почтительности. Пусть он останется таким же диким и свободным, какой ей уже никогда не стать. Рикон ерзает, глядя на Ошу, будто просит разрешение уйти. Санса смотрит на Ашу, стоящую на страже, и вздрагивает от жалости, которую видит в её глазах. Аша хочет пойти с ней, когда Санса выходит из зала, но девушка останавливает её взмахом руки. Она никогда не винила Ашу в том, что случилось, но сейчас она чувствовала, что не сможет удержаться от того, чтобы не встряхнуть Ашу за плечи и не спросить, почему она не остановила его, почему позволила Теону прийти сюда и попытаться убить Брана и Рикона. Почему, почему ты не остановила его? — у неё возникает иррациональное желание закричать. Робб мертв, и наши жизни сломаны, ты должна была его остановить. Санса идет по коридорам и не может не замечать, как сильно опустел замок с тех лет, когда она была еще девочкой. Раньше он был наполнен разговорами, смехом, беготней детей, во внутреннем дворе кипела жизнь. Теперь эти стены лишь оболочка, тень того, что было когда-то. Она бродит по комнатам, трогает поцарапанное дерево и потемневшие от копоти камни там, где повреждения были самыми серьезными, и которые неподвластны никакому ремонту. Джон сделал все, что мог, и Север по-прежнему верен Винтерфеллу, они посылаю людей и припасы, но на восстановление ущерба уйдет не одно десятилетие. Так сложно починить то, что так легко разрушить. Звучит поэтично, думает Санса, дом Старков в таком же состоянии, как и сами Старки. Внезапно она чувствует себя такой одинокой, что в горле образуется ком. Она не хочет быть одна, но ей невыносимо находиться рядом с людьми из прошлого. Она слышит звон стали задолго до того, как доходит до кузницы. Джон рассказывал её о новом кузнеце, пришедшем на смену Миккену, молодом пареньке по имени Джендри, который, по словам Джона, напоминает Роберта Баратеона. Санса не может отрицать сходства. Он худее, чем Король Роберт, но довольно жилист. Он больше напоминает ей Ренли, и её становится немного жутко, когда вспоминает, что Ренли давно мертв. Когда она приехала в Королевскую Гавань, он казался ей таким взрослым и мудрым. Сейчас она понимает, что он был слишком молод, чтобы умереть. Она наблюдает за ним еще немного, прежде чем он замечает её и останавливается как вкопанный, держа молот над наковальней в середине замаха. Его рука, которой он держит инструмент, гораздо более мускулистая, чем другая. Это выглядит странно, хотя Санса и раньше видела оружейников. Интересно, чувствует ли он небольшой перевес в одну сторону? — Ваша, — начинает он, затем прочищает горло, щурясь. — Ваша Светлость? Она улыбается и кивает, полностью входя в комнату, и подходит к наковальне. — А Вы тот самый Джендри, о котором мне рассказывал Джон? Джендри кивает, наконец неловко опуская руку и с тихим стуком кладет молот на наковальню и накрывает его ладонью, будто оберегая что-то ценное. — Он говорил, что вы очень сильно помогли ему. Джендри пожимает плечами, глядя на молоток под своей рукой. — Я лишь делаю то, что должен. — Как ваша фамилия Джендри? — спрашивает она. Он выглядит удивленным вопросом, немного отступая назад, чтобы серьезно на нее посмотреть. — Уотерс, — говорит он с вызовом. Она улыбается, вспоминая эту знакомую манеру речи. Может быть, он и правда бастард Баратеона. — Однажды я была бастардом, — говорит она. Он поднимает брови и задумчиво смотрит на нее. — Однажды? Санса смеется и пожимает плечами. — Это очень долгая история, вряд ли стоит её рассказывать. — Не сомневаюсь в этом, Ваша Светлость. — Я могу узаконить тебя, если хочешь, — говорит она ему. — Джон рассказал мне обо всем, что ты сделал для нашей семьи. О том как ты служил моей матери, до того как она… Джендри выглядит огорченным, качаясь на одной ноге, его рука парит в воздухе между ними, как будто он хочет прикоснуться, чтобы утешить её. Такое чувство, что прошла вечность с тех пор, как Сансу касался мужчина, который бы не думал о её статусе, прикосновения которого Санса бы не ненавидела и не хотела бы стереть со своей кожи и из головы. Она слегка разочарована, когда он опускает руку и покачивается на каблуках, хотя понимает, что это разумно. — Если вы не возражаете, Ваша Светлость, — говорит он, почесывая за ухом массивной рукой. — Я бы хотел сохранить свое имя. Она улыбается ему, чувствуя, как улыбка доходит до её глаз, чего не случалось с тех пор, как она взошла на престол. — Хороший выбор. — Он слегка улыбается в ответ, прежде чем выражение его лицо становится серьезным и неуверенным. — А… Арья приехала с вами? Оу, думает Санса. Это интересно. — Да. — Джендри кивает, но Санса видит, как по его лицу пробегают сотни эмоций. Через секунду, как будто услышав свое имя, в кузницу входит Арья, принося с собой шум и грохот, совсем как в детстве. Конечно, раньше это было специально — потому что во дворце она всегда кралась так тихо, что сердце Сансы замирало от страха каждый раз, когда её сестра неожиданно появлялась рядом с ней, — но здесь, в Винтерфелле, она вновь становится той Арьей, которую было слышно за версту, и от этой мысли Санса улыбается. Она слишком долго была той Арьей, которую боялись на поле боя. И если Джендри может заставить Арью чувствовать себя настолько свободно, то Санса одобряет это всем сердцем. — Арья, — зовет Санса, забавляясь, когда Арья даже не смотрит в её сторону, вместо этого восторженно рассматривая Джендри, который смотрит на неё с тем же блеском в глазах. Она выжидает несколько мгновений, чтобы посмотреть, нарушит ли кто-нибудь тишину или хотя бы вспомнит о её присутствии, но кажется, для них время остановилось и вокруг не существует никого, кроме них двоих. Санса думает, что прямо сейчас она могла бы спеть «Дожди из Кастамере» и никто бы этого не заметил. — Джендри, — говорит Санса, глядя прямо на него. Он выглядит ошеломленным, словно выпил бочку вина, и это вызывает у неё небольшой приступ зависти. — Я рада, что познакомилась с вами. — Продолжает она, пряча зависть под панцирь и надевая шкуру милосердной королевы. Он слышит это в её голосе и торопливо, неловко опускается на колено, бормоча: — Ваша Светлость, — и отводит глаза. Сансе требуется некоторое время, чтобы понять, что Арья следует за ней. Санса останавливается так резко, что рукоять кинжала Арьи врезается ей в бок. — Останется синяк, — говорит Санса, осторожно дотрагиваясь до бедра в том месте, где её ударило навершие. — Прости! — Говорит Арья, хмурясь, чтобы убрать любой намек на раскаяние. — Почему ты так резко остановилась? — Потому что хотела спросить, куда ты собралась, — отвечает Санса. — Так куда же? Арья растерянно моргает. — Туда же, куда и ты, — говорит она. — Зачем? — Санса, что происходит? — спрашивает Арья. — Тебе нужна охрана. — Санса нетерпеливо выдыхает, издавая звук, очень похожий на лошадиный и совершенно неподходящий для королевы. — Последний час я прекрасно обходилась без охраны, — едко говорит она. Ну правда. Она знает, что ей положена охрана, потому что она Королева, но иногда ей кажется, что они забывают, что она умудрялась выживать много лет, сама. — Санса, — вздыхает Арья. — Ради всего святого, ладно! Я найди Джона и он побудет моим охранником, хорошо? Это тебя успокоит? А сейчас возвращайся к своему парню, Арья. — Хмурый взгляд Арьи совершенно не сочетается с её яростным румянцем, который горит до самых ушей. — Он не мой парень, — цедит она сквозь зубы, звуча так же, как когда ей приходилось изо всех сил сдерживать улыбку во время королевского приема. — Неужели? — спрашивает она с притворной невинностью. — Или так думаешь только ты? — Теперь хмурый взгляд Арьи сменяется замешательством, смешанным с осторожностью, надеждой, тоской и немалым страхом. — Со мной все будет в порядке, Арья, — говорит ей Санса. — Иди. Когда Арья все еще колеблется, Санса берет её за плечи и смотрит прямо в глаза, слегка встряхивая, чтобы привлечь её внимание. — Арья, я справлюсь, и ты знаешь это. — Она точно видит момент, когда Арья соглашается и головокружительное возбуждение смешивается со всеми другими эмоциями на её лице, заглушая их. — Возьми с собой хотя бы Нимерию, — говорит она, в последний раз кивая, и Санса улыбается. Арья ненавидит быть без Нимерии, она это знает. И каждый раз, когда Арья посылает зверя с ней, Санса чувствует себя будто она — продолжение самой Арьи. — Я возьму с собой Нимерию, — соглашается она. — А ты иди. Арья улыбается ей и бежит обратно к кузнецу, крикнув через плечо, что Джон у горячих источников. Ноги Сансы находят тропинку до источников так быстро, будто она шла по ней только вчера. Лес вокруг неё тихо оживает, наполненный мягким шелестом листьев и шепотом ветра. Это совсем не похоже на постоянную суматоху Королевской Гавани. Она помнит, как желала окунуться в эту быструю жизнь столицы, когда уезжала из Винтерфелла с сестрой и отцом. Та девушка, которой она когда-то была, сейчас кажется ей такой невероятно юной. Она находит Джона на горячих источниках, как и сказала Арья, сидящим, рассеянно болтающим ноги в воде. Рядом с ним валяются сапоги, бриджи закатаны до колен. Он выглядит таким юным, что дневной свет смывает его шрамы и заботы. Он похож на того Джона. То, как сильно она скучала по нему, шокирует. Она кладет руку на дерево, опираясь на него, и долго смотрит на мужчину, желая, чтобы буря эмоций утихла. Треск ветки под её ногой заставляет его посмотреть в её сторону, и он так похож на их отца — нет, на её отца, Джон больше не её брат, хотя она и никогда не относилась к нему так же как к Роббу или Брану или Рикону. Их воссоединение не такое бурное, как у него с Арьей, но все же её сердце слишком переполнено эмоциями, и она думает, что он чувствует то же самое, судя по выражению его лица. — Ваша Светлость. — Джон, — упрекает она его. Он понимает, что она имеет в виду, наклоняет голову, слегка кивая. — Прости, Санса. — Так-то лучше. — Почему ты одна? — спрашивает он, пытаясь встать и стряхивая воду с ног, как собака. — Не одна, — поправляет она. — У меня есть Нимерия. — И все же… — он хмурится. — Ты не должна оставаться без охраны. — Я с тобой, — говорит она. — Ты же защитишь меня? Ей вдруг приходит в голову, что он — единственный человек, которому она может такое сказать, единственный, кому она может доверять безоговорочно. Он выглядит пораженным её словами и делает шаг к ней, поднимая руку, будто хочет дотронуться до неё, прежде чем запинается и опускает её. — Всегда. Конечно, я защищу тебя, Санса, и ты это знаешь. Санса… — он на мгновение замолкает, глядя на неё с такой болью, что Сансе хочется плакать. — Я бы пришел за тобой тогда, если бы мог. Я бы сделал все, чтобы спасти тебя, — просто говорит он, и в его голосе больше вины, чем Санса может вынести. — Я знаю, — тихо говорит она, и это правда. Он берет её за руку, когда она тянется к нему, и его пальцы крепко сжимают её, успокаивая. Она хочет сказать ему что-нибудь еще, но не уверена, что сможет сдержаться, поэтому она говорит, — Если позволишь, я бы хотела посетить крипту. — Тебе не нужно мое разрешение, — отвечает он. — У тебя больше прав на неё, чем у меня. Они говорят ни о чем, возвращаясь в замок, её рука лежит на его локте, Призрак и Нимерия бегут впереди и игриво кусают друг друга. Она, на удивление, чувствует себя легко рядом с ним. Он не похож на Рикона, на кого-то, кого она знала раньше, кого-то, кого она любила, и кто теперь стал чужим. Они никогда не были близки, так что теперь она может узнать его заново. Это делает её слишком громкой, слишком яркой, это заставляет её смеяться слишком легко, но он, кажется, не возражает. — Расскажи мне о своей Королеве Одичалых, — просит она. — Она вовсе не моя, — улыбается Джон. — Для этого мне придется её украсть. — Украсть? — Вольный народ считает, что мужчина недостоин женщины, если он недостаточно силен, чтобы украсть её. Вольный народ, думает она. Не одичалые. Она откладывает это в сторону, чтобы запомнить, желая быть такой же осторожной и уважительной с этими людьми, как Джон. — Они будут драться с тобой? Я имею в виду, остальные. Если ты попытаешься украсть женщину. — Она будет драться со мной, — смеется Джон. — Любой мужчина, который попытается украсть Вель останется без пальцев, если выживет. — Это застает Сансу врасплох. Это так отличается от того, чему её учила септа: быть милой, гордой и приятной своему мужу. Она вдруг жалеет, что не родилась там, за Стеной, среди одичалых — среди вольного народа — что её не воспитали такой же свободной. Что ей никогда не говорили, что можно сделать с мужчинами, которые будут прикасаться к ней, когда она этого не хочет. — Ты восхищаешься ею, — говорит она, и это не вопрос. — Очень сильно, — отвечает он. Санса не привыкла к такому отношению со стороны мужчин. По её опыту, восхищение всегда связано с желанием обладать. И гневом, если ему откажут. — Ты тоже будешь восхищаться ею, когда лучше её узнаешь. Я думаю, ты ей понравишься. В тебе есть тот же стержень. — Нет, — машинально возражает Санса, хотя от его слов её охватывает тепло. — Да, — говорит он, и его тон не терпит возражений. Она уже подумывает о том, что она, вообще-то, Королева Вестероса, и он не может с ней спорить, но вместо этого лишь смеется и крепче прижимает его руку к себе. В крипте туманно и холодно, там пахнет грязью, сыростью и чем-то еще. Санса хотела прийти сюда, хотела увидеть Робба — то, что от него осталось — но каждый шаг дается ей все труднее. Меч, лежащий на его коленях, все еще сверкает. Слишком сильно сверкает. Он был слишком молод, чтобы умереть. Санса чувствует, как слеза скатывается по её лицу, когда она протягивает руку, чтобы коснуться его щеки, как будто перед ней стоит Робб, а не резная статуя. — Как думаешь, Джон, мы когда-нибудь станем вновь целыми без него? — спрашивает она, и её голос раздается по всему залу, хотя она едва шепчет. — Я не знаю, Санса. Я надеюсь на это. — Его честность значит для нее больше, чем банальные слова. Она поворачивается к нему, переводит руку с каменного лица Робба на живое лицо Джона, покрытое шрамами, прикасаясь к нему нежнее, чем когда-либо. Румянец Джона виден даже при свете факелов, но он не отодвигается. — Он бы так тобой гордился, — шепчет она. — Робб. И отец тоже. Я знаю, что он не твой родной отец, — торопится она, когда Джон открывает рот. — Но он любит тебя, как родного, Джон. И он бы гордился. — Не меньше чем тобой, — говорит Джон в ответ. Он наклоняется к её руке, совсем чуть-чуть, но этого достаточно. Она задерживает его еще на мгновение. Он закрывает глаза, и она поддается желанию провести большим пальцем по темным ресницам. Затем она опускает свою руку, чтобы взять его, и они стоят там, глядя на своего давно ушедшего брата, цепляясь друг за друга, пока не приходит время двигаться дальше.