NCT Dream — La la love
— Осторожнее с подбородком, — предупреждает Юнги, застегивая замок на легкой ветровке сына. Джено послушно поднимает голову, потом поднимает левую ногу, потом правую, терпеливо ожидая, пока Юнги его обует. — Я уверен практически на сто процентов, что ты прекрасно можешь одеться сам, не знаю, зачем я это делаю. — Потому что ты любишь меня, — просто отвечает Джено, пожимая плечами. Он берет свой рюкзачок с Дораэмоном, протягивая Юнги ладошку. — Пошли уже, пап, мы опаздываем. — Как будто это я виноват, — бурчит Юнги, натянув на голову кепку козырьком назад и взяв Джено за руку. Он захлопывает дверь, кодовый замок пищит, подтверждая, что она закрыта, и они идут к лифту. — Вообще-то, — деловым тоном начинает Джено, — я начал будить тебя за пять минут до будильника, а ты потом еще спал целых двадцать минут после. Юнги усмехается, опуская взгляд на семенящего рядом с ним сына, старающегося подстроиться под его широкие шаги. Они выходят на залитую солнцем улицу, и Джено первым бежит к припаркованной возле дома машине. — Вообще-то, кто-то стал слишком умным, — подмечает Юнги, разблокируя двери. Джено усаживается на детское кресло на переднем сидении, самостоятельно пристегиваясь и нетерпеливо болтая ногами. — Даже не буду спорить, — лучисто улыбаясь, говорит он, и Юнги смеется, ероша его макушку. Он заводит машину и только собирается ответить, как слышит звонок телефона. Джено поворачивается к окну, пока Юнги выезжает на дорогу, включая громкую связь. — Оппа, долго тебя ждать? — раздраженно спрашивает Йеджи. — Первый клиент вот-вот придет, а тату-мастера нет на месте! — Извини, что я не могу ускорить время, — язвит Юнги, набирая скорость. — Мне сначала нужно Джено в садик отвезти. Если клиент придет раньше меня, скажи, что мой сын все еще важнее работы. — Двадцать минут сна тебе важнее работы, — фыркает Джено, и Йеджи смеется. — Привет, малыш. Ребенок прав, — голос девушки становится веселее. — Ты слишком беспечен для того, кто владеет самым известным тату-салоном города, оппа. У тебя есть репутация. — Да-да, я помню, не будь занудой, — морщится Юнги. — Буду через двадцать пять минут, засекай время. Он отключается раньше, чем Йеджи успевает ответить, и переключает внимание на дорогу. Джено начинает болтать, но Юнги не особо прислушивается, занятый тем, чтобы довезти своего сына до садика целым и невредимым. — …новый воспитатель, Чонло сказал, что он очень добрый, и что он разрешает не есть кашу, если съесть фрукты, и еще он играет вместе с остальными и постоянно улыбается, значит, он хороший, хотя ты, папа, не улыбаешься, но все равно хороший… Юнги качает головой, добродушно усмехаясь. Они с Джено проводят не так много времени вместе, как хотелось бы им обоим, и из-за этого в такие моменты он говорит без умолку, стараясь уместить в короткие пятнадцать минут события сразу нескольких дней. Когда-то давно он остался с новорожденным ребенком на руках и без гроша за душой, и ему приходилось выкручиваться, приходилось работать сутками, таская Джено с собой, пытаясь не дать ему умереть с голоду, пытаясь покупать ему теплую одежду, пытаясь при этом оставаться мягким, заботливым, терпеливым, пытаясь оставаться отцом. Джено был спокойным малышом, и это очень помогало. Он не плакал ночами, не капризничал часто, только смотрел любопытными глазенками, улыбаясь всякий раз, как Юнги улыбался ему. Сейчас это кажется далеким, как почти забытый кошмар, но Юнги помнит главное — помнит, ради кого он тогда боролся. Сейчас Джено сидит рядом с ним в их собственной машине, он хорошо одет, его личико сияет, он не испытывает голода, и пусть Юнги и старается не кормить его сладким и вредным (здоровые зубы все еще важнее), Джено знает, что может указать на что угодно в каком угодно магазине — и папа ему это купит. Когда он только узнал, что Джено должен появиться на свет, он подумал, что это проклятие. Ему было всего двадцать, он сам еще ребенок, ночи проводил в клубах, днем таскался по подработкам, пил, закидывался всякой дрянью, не брезговал случайными связями — последствием одной из таких и стал Джено. Но когда его мать принесла ему крошечного ребенка, обмотанного какими-то тряпками, сопровождая это все словами «он мне не нужен, делай с ним, что хочешь», Юнги понял, что никому его не отдаст. Это его сын, и пусть он не планировал этого, теперь он обязан был взять за него ответственность. Его родители тоже бросили его, отказались, как от ненужной игрушки, и он знал, что не позволит своему сыну проходить через то же самое. У него не было денег, не было толком планов на жизнь, не было целей, и он позволил своему ребенку вести его за руку вперед. — Пап, мы пойдем в воскресенье в парк аттракционов? — спрашивает Джено, когда Юнги паркует машину возле детского сада, но не дожидается ответа. — Папа, там же Инджунни! Пошли скорее! Он пытается отстегнуть ремень, взволнованно поглядывая в сторону входа в разноцветное двухэтажное здание, в котором скрывается тот самый Инджунни под руку со своей матерью. Юнги слабо щелкает его по лбу, призывая успокоиться, и Джено, нетерпеливо болтая ногами, позволяет отцу освободить его. В момент, когда ремень щелкает, он выбегает на улицу, не потрудившись захлопнуть за собой дверь. — Эй, Джено! — возмущенно кричит ему вслед Юнги, выбираясь из машины и блокируя дверцы. — Останешься без десерта! Мальчишка только отмахивается, и Юнги качает головой, направляясь вслед за ним. Йеджи пишет ему о том, что клиент уже приехал, и он отвлекается на то, чтобы написать ответ, сказав ей, чтобы она пообещала ему скидку. Он заходит в садик, отправляя сообщение, и слышит голос сына. — Пап, ну чего ты так долго, меня же там Инджунни ждет, — хнычет он. Юнги убирает телефон в задний карман джинсов, поднимая глаза, и мгновенно забывает все, что хотел сказать. Рядом с нетерпеливо переминающимся с ноги на ногу Джено стоит молодой парень. И он выглядит… он выглядит как все, что Юнги хотел видеть в человеке, с которым был бы не прочь проснуться утром в одной постели. Он моргает, прогоняя наваждение. После рождения Джено он толком ни с кем не встречался, да и секс в его жизни стал очень редким явлением, и это дает о себе знать. Он откашливается, переводя взгляд на сына. — Папа, это Чонгук-щи, Чонгук-щи, это папа, — тараторит он, а потом подбегает к Юнги, стискивая его в объятиях. — Я пойду, хорошо? Не забудь забрать меня сегодня! Юнги распахивает глаза, поражаясь наглости этого ребенка, но не успевает ничего ответить, потому что он вихрем уносится в другую комнату. Спустя мгновение до них доносится его радостное «Инджунни», сопровождаемое восхищенным визгом. — Здравствуйте, — воспитатель склоняется в поклоне, и от его мягкого голоса у Юнги по рукам бегут мурашки. — Меня зовут Чон Чонгук, я новый воспитатель. — Здравствуйте, — хрипит Юнги. Чонгук улыбается, и Юнги не хватает воздуха. Он откровенно пялится, и совершенно ничего не может с этим поделать. — Джено болел на прошлой неделе… У него есть справка. Он вытаскивает из кармана помятый листочек, протягивая парню, и тот берет его, быстро пробегая глазами по написанному. Юнги пытается собрать мысли в кучу, но они разбегаются, как испуганные муравьи под струей воды. — Ему нужно… — воспитатель смотрит на него выжидающе круглыми черными глазами, и они так сияют, что, кажется, даже солнце не в силах сравниться с их яркостью. Он снова откашливается, чувствуя себя полным придурком. — Ему нужно будет выпить лекарства. Он отдает Чонгуку пакетик, и их пальцы на мгновение соприкасаются, пуская заряд тока вверх по его руке. — Инструкция внутри… В принципе, Джено и сам знает, когда их пить, но все же… — он обессиленно замолкает, устав выдавливать из себя слова. — Я все понял, э… — Мин Юнги. — Юнги-щи, — Чонгук кивает. — До свидания? В его голосе слышна неуверенность, смущение разливается розовым по его щекам, и Юнги думает, вдруг Чонгуку не хочется, чтобы он уходил, так же, как ему не хочется уходить? — До свидания, — отвечает он. Это все, конечно, глупости.***
Джено сидит рядом с Юнги, раскрашивая фломастерами татуировки на его левой руке, пока Юнги делает наброски в своем скетчбуке. Ребенок высовывает от усердия язык, старательно выводя линии, чтобы не выйти за пределы контура. Не то чтобы Юнги легко смирился с судьбой ходячей раскраски, но у него нет сил сказать «нет», когда Джено умоляюще смотрит на него грустными глазенками. — Ой, папа, ты рисуешь нашего воспитателя, — говорит он вдруг, разрушая мирную тишину между ними, и Юнги вздрагивает, из-за чего Джено все-таки выходит за контур. Впрочем, он не особо расстраивается, переползая к Юнги на колени и выхватывая скетчбук из его рук. Он никогда не запрещал сыну смотреть свои рисунки, но сейчас он с удивлением понимает, что смущен, когда Джено переворачивает страницу за страницей, и на каждой из них нарисован Чонгук. Его пальцы, кисти рук, его фигура, его глаза, губы, мягкие линии его волос. Джено поворачивается к нему, задумчиво глядя на его покрасневшее лицо. — Папа, почему ты рисуешь его? Ты никогда не рисовал никого из людей, кроме меня. Ты говорил, что рисуешь меня, потому что очень любишь, его ты тоже теперь любишь? Юнги давится воздухом, закашливаясь и отворачиваясь. Дети всегда обезоруживающе честны, а у Джено это еще и черта характера — он говорит все, что думает, с наивной уверенностью полагая, что ему всегда будут давать такие же искренние ответы. Впрочем, Юнги его в этом не разочаровывал — он самому себе обещал, что будет говорить сыну исключительно правду. Теперь он об этом жалеет. — Ну… — он чешет шею, глядя на свой последний набросок — Чонгук смотрит на него оттуда, широко улыбаясь, и Юнги потратил позорно много времени на то, чтобы сделать морщинки вокруг его глаз такими же, какие они были в жизни. — Он красивый. Тебе не кажется, что он красивый? Джено задумывается, постукивая кончиком фломастера по надутым губам, как обычно это делает Юнги, а потом кивает. — Только не такой красивый, как Инджунни, — соглашается он. — Так ты его любишь, папа? Юнги усмехается, гладя сына по голове. Что-то в его груди сжимается. Прошел уже месяц с тех пор, как он впервые встретил Чонгука, и все их общение ограничивается приветствиями, несколькими неловкими фразами и скомканным прощанием. Юнги не может позволить себе проявить симпатию к воспитателю его ребенка. Это кажется каким-то неправильным. И они слишком разные, слишком: Чонгук в своих пушистых свитерах, мягких кардиганах, со светлым сияющим лицом и чистой, нетронутой кожей и Юнги — черные джинсы, черные майки, черные татуировки, пирсинг и крашеные волосы. Чонгук, наверное, считает его легкомысленным, он, наверное, задается вопросом, как из такого, как Юнги, вообще может получиться хороший отец. Все задаются. Юнги к этому привык, его это не пугает, ему всегда было наплевать на чужие мнения до тех пор, пока сын души в нем не чает, но услышать неодобрение Чонгука страшно. Джено часто говорит о Чонгуке, и Юнги успел сделать вывод, что внутри он такой же мягкий и добрый, как и снаружи. Дети его обожают, родители отзываются о нем с восхищением, а Юнги… Он слишком труслив. Он давно забыл, что такое симпатия, давно забыл, как ее завоевывать. Поэтому он просто решил довольствоваться малым, урывая короткие разговоры и делая бесконечное количество зарисовок в своем скетчбуке. Надеясь, что этого ему будет достаточно. Надеясь, что это скоро пройдет. — Все сложнее, чем ты думаешь, Джено-я, — мягко говорит он, и Джено хмурит брови. — Нет, все просто, — спорит он, сползая с его колен и возвращаясь к своему занятию. Он закрашивает рыбку на его руке, продолжая говорить: — Если ты его рисуешь, значит, ты его любишь. Я тоже часто рисую Инджунни, поэтому я рассказал ему, что я его люблю. — Ах, так этот огуречик с руками, которого ты тогда рисовал, это Инджунни… — Папа! — возмущается Джено. — Я же еще маленький! Я вырасту и буду рисовать так же красиво, как ты! — Вот уж нет, — фыркает Юнги и, когда мальчишка щипает его за руку, поясняет: — Ты будешь рисовать лучше. — Ты такой подлиза, папа, — закатывает глаза Джено. — Ну ладно, я тебе скажу, так уж и быть. Чонгук часто о тебе спрашивает. Юнги замирает, и его сердце спотыкается в груди. Он опускает взгляд на Джено, который продолжает свое творчество, как ни в чем не бывало, и гулко сглатывает. — Ч-что? Ребенок долго молчит, явно испытывая его терпение, а потом говорит: — Чонгук-щи у всех спрашивает о родителях иногда, но о тебе спрашивает каждый день. «Джено-я, как там твой папа?», «Джено-я, сегодня твой папа снова работает допоздна?», «Джено-я, сегодня тебя снова папа заберет?», — пытаясь спародировать мягкий взволнованный голос Чонгука, дразнится Джено. — Эй, ребенок! — вспыхивает Юнги, щелкая его по лбу. — Тебе не стыдно? — Мне — нет, — невозмутимо заявляет Джено, а потом тычет его в красные щеки. — А вот тебе — да! Юнги прищуривается и подается вперед, принимаясь его щекотать, и Джено звонко смеется, пытаясь отпихнуть от себя его руки. Поздно ночью, когда Джено уже засыпает, свернувшись в клубочек рядом с ним, Юнги задумывается над тем, что чувствует. Перед глазами появляется лицо Чонгука — мягкие линии, приятные черты, блестящие глаза и маленькие губы. Ему нравится Чонгук. Впервые за много лет ему действительно хочется разделить с кем-то свое бесконечное одиночество. Все это время он был так сосредоточен на своем ребенке, что его попросту не интересовали другие связи. Ему предлагали бесчисленное количество раз — особенно после того, как он стал богат. Но все обычно заканчивалось быстрым сексом. Он не знал, одобрит ли Джено его отношения с кем-то, и до этого времени он не встречал никого, кто заслужил бы поднятия этого разговора с сыном. Но Джено нравится Чонгук. И ребенка не смущает то, что это парень, — у них уже был разговор об этом, после того, как Джено, дрожа и плача, испуганно признался в том, что ему нравится Ренджун так, как некоторым мальчикам из их группы нравятся девочки. Юнги убедил его в том, что это нормально, и что он сам иногда чувствует то же самое. Поэтому Юнги пугает не то, что Джено может не принять Чонгука как парня Юнги. Его пугает то, что сам Чонгук может это не принять. Одинокий отец, постоянно пропадающий на работе, — явно не предел мечтаний для кого-то настолько привлекательного, как Чонгук. Джено хнычет во сне, отвлекая его от мыслей, и Юнги сползает ниже, прижимая сына к себе. Тот возится в его объятиях, прежде чем успокоиться и снова мерно засопеть. От него все еще пахнет молоком и злаками, как от грудничка. Они через многое прошли вместе, и Джено был и будет самым главным, что есть в его жизни. Все его решения крутятся вокруг него, все, что он делает, он делает ради него. Юнги любит его так сильно, что задумывается порой — сможет ли он вообще найти того, кто полюбит его сына так же? И перед глазами вновь появляется лицо Чонгука.***
Джено сидит у окна, сжавшись и опустив понуро голову. Снаружи уже темно, и даже Ренджуна забрали родители, хоть тот и порывался остаться с Джено. На его плечо ложится рука, и он оборачивается, встречаясь взглядом с мягко улыбающимся Чонгуком. — Папа не мог забыть про меня, — уже не так уверенно, как пару часов назад, говорит он. Чонгук присаживается рядом с ним, пересаживая ребенка к себе на колени, и Джено заглядывает в его глаза. — Не мог же? Чонгук убирает волосы с его лица, успокаивающе поглаживая его по спине. — Конечно, не мог, — убеждает он. — У него дела, наверное. Не переживай, малыш, хорошо? Я же тут, с тобой. Я тебя не оставлю одного. Глаза Джено вдруг наполняются слезами, и он всхлипывает, утыкаясь лицом в грудь Чонгука. От Чонгука всегда приятно пахнет, и Джено нравится, когда тот его обнимает. Ему вообще нравится Чонгук, с ним тепло и спокойно, он похож на маму, которой у Джено никогда не было. Ему было хорошо с отцом, тот давал ему все, в чем он нуждался, и даже больше, но иногда Джено смотрел на тех, кого забирали мамы, смотрел на то, какими ласковыми были их руки, какими нежными были прикосновения. Папа так не умеет. А вот Чонгук умеет. Его ладони мягкие, а голос тихий и убаюкивающий, и поэтому Джено плачет. При папе плакать стыдно, потому что папа сильный и стойкий, он много выдержал и не проронил ни слезинки, поэтому Джено тоже сильный при нем, хоть и знает, что он никогда его не осудит. А вот при Чонгуке плакать хорошо. Он что-то воркует, мягко покачивая его в объятиях, и его пушистый розовый свитер очень приятный на ощупь. Джено хочется, чтобы Чонгук пошел с ними домой и жил тоже с ними. — Вдруг он меня бросил, — икнув, выдает Джено, и ему самому становится страшно от такого предположения. Папа вчера отругал его за то, что он снова рисовал на стенах в своей комнате, а потом обиделся, когда Джено сказал, что Чонгук бы ни за что не начал его ругать. Он стал молчаливым и не улыбнулся, даже когда Джено поцеловал его в колючую щеку. Вдруг папа решил, что раз Джено так нравится Чонгук, то теперь папа ему не нужен? Но ведь это неправда! Джено любит его сильнее всех, и он хочет, чтобы папа вернулся и забрал его! Он начинает плакать громче, и Чонгук отстраняет его от себя, обхватывая ладонями крошечное покрасневшее личико. — Ну же, малыш, ты чего, — обеспокоенно произносит он, стирая большими пальцами слезы с его щек. — Как он мог тебя бросить? Ты самый очаровательный ребенок на свете. Наверняка твой папа просто где-то задержался и вот-вот приедет. Чонгук еще что-то говорит, успокаивающее и ласковое, пока Джено не перестает всхлипывать, но сам обеспокоенно поглядывает на часы. Уже половина десятого, и он знает, что в десять придет охранник, чтобы закрыть садик, и, если до этого времени Юнги не приедет, им с Джено придется уйти. Юнги всегда был из тех, кто забирает ребенка последним, но Чонгук все понимает — работа редко терпит отлагательств. Ему не к кому торопиться, поэтому он подолгу сидит в садике, пока не убедится, что всех детей забрали. Иногда родители просят его привести их ребенка домой, если они слишком задерживаются, и Чонгук никогда не отказывает. Но Юнги ему не звонил и не просил ни о чем, а сам на звонки не отвечает. Чонгуку страшно, что с ним что-то могло случиться. Он опускает взгляд на Джено, который сонно хлопает глазами и вот-вот уснет на его коленях. Что он скажет ему, если что-то действительно случилось? Он переживает за Юнги и переживает за Джено. Хотелось бы ему сказать, что он переживал бы так за каждого в их группе, но он понимает, что это будет ложью. Джено отличается от других детей — он спокойнее, прислушивается к каждому слову Чонгука, разговоры с кем-то привлекают его гораздо больше, чем игры. И, конечно, его очень умиляет трогательная привязанность Джено к Ренджуну. Ему интересно наблюдать за их отношениями, за тем, как Джено постоянно защищает крошечного задиристого мальчишку, как он помогает ему, как он обнимает его на прощание. И ему интересно, знает ли об этом Юнги, одобряет ли он это, допускает ли это возможность, что и самому Юнги могут нравиться парни… Черт, конечно, Чонгук бы никогда не воспользовался Джено для того, чтобы сблизиться с Юнги. Он бы вообще ничем не воспользовался, потому что он слишком неуверенный в себе, а Юнги… Ну, Юнги выглядит как воплощение всех его подростковых мокрых снов. Он расслабленный и спокойный, словно ему плевать, даже если рядом с ним взорвется бомба, но рядом с Джено он так неуловимо меняется, становится как будто светлее. Чонгук даже не собирается отрицать, что влюблен. Он знает, что Юнги — хороший человек, не может быть плохим тот, кто вырастил такого сына, но он не собирается ничего делать. У Юнги, скорее всего, есть жена или девушка, а он всего лишь воспитатель в детском саду. Он уговаривает себя забыть об этом каждый раз, но каждый раз, как видит Юнги, его сердце ускоряется, а ладони потеют. Если бы он был чуть наглее, чуть самоувереннее, он бы подумал, что Юнги тоже испытывает к нему симпатию. То, как темнеют его глаза, когда он видит его, то, с какой жадностью он следит за каждым его движением, его голос становится ниже всякий раз, как они разговаривают. Но сотни «что, если» разрывают Чонгуку голову, не дают использовать эти наблюдения в свою пользу. Что, если он обманывает самого себя? Тогда ему просто будет очень больно. Погруженный в свои мысли, он не сразу замечает, как в комнату кто-то врывается. Подняв взгляд от заснувшего от переживаний и долгого дня Джено, он видит взъерошенного и раскрасневшегося Юнги. Он тяжело дышит, падая на колени и прикрывая глаза. Сердце Чонгука делает кульбит, и язык словно распухает во рту, не давая произнести ни слова. — Черт возьми, — хрипло выдыхает он. Чонгук огромными глазами смотрит на него, пытаясь понять, ранен он или нет. Юнги сидит неподвижно несколько секунд, восстанавливая дыхание, а потом идет к ним, склоняясь над спящим Джено. — Солнце, — осторожно зовет он, касаясь пальцами нежной детской щеки. Джено просыпается почти сразу, моргает, вглядываясь в лицо Юнги, и взвизгивает, повисая у него на шее, как коала. Юнги обнимает его, прижимая к себе крепко-крепко. — Папочка, — радостно бормочет Джено. — Я думал, ты бросил меня! Папочка, я люблю Чонгука, но тебя я люблю сильнее всех, не бросай меня, пожалуйста! Юнги переводит взгляд на Чонгука, и его глаза темнеют от сожаления. — Мой ребенок, ты с ума сошел, конечно, я тебя не брошу, — он обхватывает Джено двумя руками. — Даже если бы ты любил Чонгука больше, чем меня. Я бы тебя понял. Он продолжает смотреть на Чонгука, и Чонгук вспыхивает, отводя взгляд и откашливаясь. — Что ж, вы успели вовремя, Юнги-щи, — говорит он. — Охранник сейчас будет закрывать садик… — Простите, что так вышло, — искренне извиняется Юнги. — Возникли проблемы в салоне, и мы все сидели там до талого. Мне очень жаль, что вам пришлось так задержаться. — Все в порядке, — неловко смеется Чонгук. — Поверьте, мне совсем не трудно. Все равно некуда торопиться. — Я подвезу вас до дома, — предлагает Юнги, когда они выходят. Чонгук распахивает глаза, качая головой. — Нет-нет, что вы, не стоит! — торопливо отказывается он, надеясь, что Юнги не заметит, как его взволновало такое простое предложение. — Я живу довольно далеко, а вы после работы устали, наверное, да и Джено спать хочет… Мальчишка, так и сидящий на руках Юнги, вдруг оборачивается, пристально глядя на Чонгука. — Соглашайтесь, Чонгук-щи, — просит он. — Папа никого не пускает в свою машину, так что это значит, что вы особенный. Теперь настает очередь Юнги смущаться. — Клянусь, я тебя отлуплю, — стонет он, пока Чонгук отчаянно пытается сдержать лезущую на лицо улыбку. Они все вместе идут к машине, и Юнги переставляет кресло Джено на заднее сиденье. — Можешь поспать, сынок, я тебя разбужу, когда мы домой приедем, — говорит он, пристегивая Джено и целуя его в лоб. — Лучше отнеси меня на ручках в кровать, — надув губы, хнычет Джено, и Юнги любяще усмехается. — Все, что угодно, для маленького принца, — обещает он. Некоторое время они едут в тишине, и Чонгук почему-то совсем не чувствует неловкости. Наоборот, ему тепло и спокойно, словно он часть этой маленькой семьи, словно они все вместе едут в один дом. Конечно, это невозможно, но ведь мечтать ему никто не запрещал. — Мне правда очень жаль, что так вышло, — первым нарушает тишину Юнги. Его красивые руки расслабленно лежат на руле, и в свете уличных фонарей Чонгук видит его татуировки, и что-то поджимается внизу живота. Тени, ложащиеся на лицо Юнги, делают его опасным и темным, как будто он герой какого-нибудь боевика. Но Чонгук все еще помнит, как ласково он мгновение назад целовал своего сына, и щекочущее чувство в животе разбавляется теплотой, разливающейся в груди. — Джено почему-то очень боится, что я его брошу, поэтому вам, наверное, пришлось его успокаивать. — В этом ничего страшного, — мягко говорит Чонгук. — Я не был против посидеть с Джено. Он замечательный. Юнги покусывает губу, пытаясь решиться задать другой вопрос, тот, что волнует его на протяжении очень долгого времени — с тех самых пор, как он впервые увидел Чонгука. — Никто не будет зол, что вы так задержались? — выпаливает он, стараясь контролировать свой голос. Черт, как неловкий подросток. — Никто? — переспрашивает Чонгук, с любопытством глядя на него. — Ну… ваша девушка? — выдыхает Юнги. Чонгук молчит некоторое время, и Юнги бросает на него осторожный взгляд. — Парень, — поправляет он, наконец. — Мне нравятся парни, Юнги-щи. И нет, у меня никого нет. Юнги изумленно выдыхает, ощущая, как ослабевает обруч, сковывающий грудь, и он прикусывает губу, чтобы сдержать лезущую на лицо улыбку. Чонгук больше ничего не говорит, и Юнги не решается продолжить разговор. Хотя ему хочется. О, как ему хочется разговаривать с Чонгуком, как ему хочется прикасаться к нему, целовать. Он такой уютный и маленький в своем свитере, и когда Юнги увидел их с Джено в обнимку, ждущих его, в нем будто что-то оборвалось, и он так ясно это понял. Он хочет Чонгука. Хочет его себе. Они останавливаются у нужного дома, и Юнги выходит вместе с Чонгуком, чтобы проводить его до двери подъезда. — Спасибо, Юнги-щи, — Чонгук оборачивается, и под светом фонаря, висящего над ступеньками, его глаза так мягко сияют. — Вам спасибо, — почему-то шепотом отвечает Юнги. Они молчат, глядя друг на друга, и Юнги так хочется его поцеловать, что все внутри ноет. У Чонгука розовеют щеки, как будто он слышит то, о чем думает Юнги. — До свидания, Юнги-щи, — нехотя произносит он и спустя секунду скрывается за дверью подъезда. Юнги шумно выдыхает, прислоняясь к ней лбом. Черт, ну и денек.***
— Чонгук-щи, — Джено дергает его за рукав, заставляя обратить на себя внимание. Чонгук прощается с Субином и его матерью, поворачиваясь к последнему оставшемуся в саду ребенку. — Ну что, Джено-я, — он присаживается перед ним на корточки, улыбаясь, — опять мы с тобой вдвоем? Джено кивает, а потом обхватывает лицо Чонгука ладошками, стискивая щеки. — Папа сказал, чтобы вы отвели меня домой и посидели до его прихода, если у вас нет других планов, — сообщает Джено, и Чонгук распахивает глаза. Сердце мгновенно сбивается с ритма, а сплюснутые щеки краснеют. — П-правда сказал? — с трудом произносит он, и Джено опять кивает, несколько раз для верности. — Он задерживается и не хочет, чтобы мы сидели в холодном и темном садике одни, — серьезно произносит ребенок, и Чонгук смеется, освобождая свое лицо из плена и вставая. — Тут вовсе не холодно, — возражает он, и Джено пожимает плечами. — Его слова. Чонгук протягивает ему руку, и Джено хватается за нее, пока они идут к шкафчикам. Он помогает ребенку одеться, обматывает шарф вокруг его шеи, а потом поглядывает на спокойно ждущего его мальчишку, пока одевается сам. — Придется тебе познать всю прелесть автобусов, потому что машины у меня нет, — сообщает он, снова беря его за спрятанную в варежке ладонь. Джено вприпрыжку следует за ним, расплываясь в улыбке, из-за которой его глаза становятся похожи на полумесяцы. — Я катался на автобусе, когда мама Инджунни возила нас в торговый центр, — делится он. — Мне понравилось, потому что там все трясло, и он постоянно падал на меня. — Какой ты хитрый, — смеется Чонгук, и Джено самодовольно вздергивает носик. Они болтают всю дорогу до остановки, Джено делится с ним своими смешными детскими историями, а Чонгук, в свою очередь, честно отвечает на все вопросы, которые мальчишка ему задает. Он до чертиков любопытный, ему хочется знать о Чонгуке все-все. Он так ему и говорит, снова заставляя старшего рассмеяться. — Зачем же тебе знать обо мне все-все? — интересуется Чонгук, когда они заходят в теплый салон автобуса. Он платит за себя, сажая Джено на колени. — Потому что я должен знать, достоин ли ты моего папы, — без обиняков отвечает Джено, переходя на неформальную речь. Чонгук закашливается, круглыми от изумления глазами глядя на серьезное лицо ребенка. — И какой же твой вердикт? — хрипловато осведомляется он, и Джено порывается вперед, крепко обнимая его за шею. — Конечно, да! Ты же самый лучший на свете, Чонгуки-хен! Чонгук смущенно улыбается, поглаживая его по спине. Джено быстро переключается на другую тему, принимаясь тараторить, но Чонгук уже не особо прислушивается, то и дело возвращаясь мысленно к его словам. Может, Юнги не просто так попросил его проводить Джено домой? Может, сегодня произойдет что-то важное? Чонгук сглатывает, вытирая вспотевшие вдруг ладони о джинсы, а потом приглаживая волосы. Вот черт, надо было надеть что-нибудь получше утром. Всю дорогу до нужного дома его сердце сходит с ума, тяжело колотясь в груди. Джено ведет его в свою квартиру, вводит код и приглашает Чонгука внутрь. Не то чтобы Чонгук действительно на что-то рассчитывал, но он все-таки немного разочаровывается, когда их встречает темнота и тишина. Кажется, никого нет дома. Чонгук встряхивает головой, отбрасывая дурацкие мысли. Не на что ему надеяться. Юнги просто задержался на работе, вот и попросил его привести сына домой. В конце концов, Чонгук уже не раз так делал с другими детьми, вот Юнги и передали, что он не против, наверное. Джено хватает его за руку, торопясь показать свою комнату и все игрушки, которые ему купил папа, а потом усаживает его на диван в гостиной, снова куда-то уносясь. У них уютная квартира, но видно, что дорогая, оборудована по последнему слову техники. Чонгук чувствует себя немного скованно. На стене висят несколько фоторамок, и он поднимается с дивана, чтобы получше разглядеть фотографии. На них на всех — Джено, где-то с Юнги, где-то — без. На одной из них с Джено и Юнги стоят две девушки, одна обнимает мужчину за руку, положив голову ему на плечо, и неприятное чувство ревности сковывает ему горло. — Ой, это Йеджи-нуна, — раздается за спиной звонкий голос Джено. — Она папина лучшая подруга, и они вместе открыли салон, в котором папа делает татуировки. Чонгук оборачивается, удивленно глядя на ребенка. Ревность отпускает, позволяя ему вновь дышать. — А вторая девушка кто? — зачем-то интересуется он. Джено тянет руки, безмолвно прося поднять его, чтобы получше рассмотреть все, и Чонгук подхватывает его, крепко удерживая. — Это Рюджин-нуна, она девушка Йеджи-нуны, — объясняет Джено, и Чонгук коротко усмехается. Вот он придурок. — Ой, а это мне четыре года, и папа впервые сводил меня в кино! А тут мы катались на карусели в парке аттракционов… Джено принимается рассказывать о каждой фотографии, взволнованно подпрыгивая в его руках, и Чонгук смеется, крепко перехватывая его, чтобы случайно не уронить. Он иногда задает вопросы, вставляет какие-то комментарии, и от разговора его отвлекает бурчание в животе мальчишки. — Ой, — Джено смущенно улыбается, прижимая ладошки к животу. — Кушать хочется. Чонгук спохватывается, прося у него разрешение похозяйничать на кухне, и Джено с радостью разрешает, семеня вслед за ним. Чонгук позволяет себе полазить по шкафчикам и заглянуть в холодильник, доставая продукты, прежде чем начать готовить пасту — самое быстрое из того, что пришло ему на ум. Джено ему помогает, они смеются и много разговаривают. Ни один, ни другой не слышат, как разрывается телефон Чонгука, оставленный в кармане куртки.***
Юнги врывается в квартиру и едва не рыдает, когда слышит доносящийся из кухни голос сына. Облегчение быстро сменяется злостью, потому что словами невозможно описать, как он перепугался, когда приехал в садик и увидел, что там никого нет. Чонгук не отвечал на звонки, квартиру его Юнги не знал, и что ему делать — понятия не имел. Ему понадобилась куча времени, чтобы успокоить панику и приехать к себе, прежде чем решать что-то делать, и Джено, слава богам, уже тут. Он стаскивает с себя кроссовки, пулей летя на кухню. Сейчас он устроит этому сорванцу. В том, что это дело рук Джено, а не Чонгука, он даже не сомневался. Чонгук с Джено сидят за столом, и даже их веселые лица не в силах успокоить его оглушительную злость. Он сжимает руки в кулаки. — Папа! — радостно начинает Джено, но улыбка сползает с него, когда он замечает, какой у него взгляд. — Папа… Чонгук круглыми глазами смотрит на застывшего в дверном проеме Юнги, и до него начинает доходить, что ни о чем он его, на самом деле, не просил и вообще не был в курсе, что Джено в садике не будет. — Как ты посмел? — глухим голосом спрашивает он у вжавшегося в спинку стула сына. Юнги почти никогда не ругал его, не кричал и уж тем более не бил, но сейчас он выглядит так, как будто может его ударить, и Джено вдруг становится страшно. — Как ты посмел, Джено? Отвечай мне! — Папа… — шепотом повторяет ребенок, беспомощно глядя на побледневшего Чонгука. — Ты хоть понимаешь, что я почувствовал, когда не нашел тебя? — рычит Юнги, приближаясь к сыну. — Ты можешь себе представить, как я испугался? Да у меня чуть сердце не остановилось, Джено! Глаза мальчишки наполняются слезами, и он всхлипывает, сжимаясь, будто действительно ожидая удара, хотя Юнги, конечно, никогда бы не поднял на него руку, каким бы злым ни был. Но его буквально колотит от мешанины чувств. После того как пару месяцев назад объявилась мать Джено, прознав о том, что Юнги теперь не просто нищий подросток, он постоянно боится его потерять. Боится, что она похитит его. Боится однажды прийти домой и не найти там собственного сына. О присутствии Чонгука он вспоминает только тогда, когда тот подает голос. — Не ругайте его, Юнги-щи, — он встает, смело глядя Юнги в глаза, хотя сам все еще бледный, и руки трясутся. — Это моя вина. — Ваша? — прищуривается Юнги, делая шаг ему навстречу и заставляя бедного парня отшатнуться. Он выглядит очень опасным сейчас, словно бить людей для него — мелочь. Глаза темнеют, скулы резко выделяются на белом лице. — Вы хотите сказать, что это не он обманул вас, сказал, что я попросил вас привести его домой и дождаться моего прихода? Чонгук сглатывает, бросая взгляд на испуганного Джено, сжавшего ладошками стул. — Н-нет… — неуверенно отвечает он. Юнги хмыкает. — И Джено, конечно, подтвердит ваши слова? — угрожающе спрашивает он, поворачиваясь к сыну. Джено вдруг начинает плакать, хватаясь за вилку и набивая рот остатками пасты. Слезы текут по его щекам, когда он начинает мямлить: — Папа, это я его попросил, — давится словами он, продолжая кушать, потому что уверен, что Юнги не станет кричать на него, пока он с набитым ртом. Его сердечко так сильно бьется от страха. Он совсем не хотел расстраивать папу и подставлять Чонгука, он просто хотел, чтобы они, наконец, додумались признаться друг другу в любви, совсем как они с Ренджуном. — Я его обманул, прости меня, пожалуйста! Чонгук смотрит на него испуганно круглыми черными глазами и выглядит так, как будто тоже вот-вот расплачется. Юнги вздыхает, расслабляясь и понимая, что перегнул палку. Напугал детей. — Перестань рыдать, — беззлобно одергивает он сына. — Ты же сам виноват, так чего теперь прячешься за слезами? Джено икает, проглатывая еду, и тянет к Юнги руки. — Обними меня, чтобы я знал, что ты меня не бросишь? Юнги смотрит на него хмуро, но быстро сдается, нагибаясь и поднимая сына на руки. Он утыкается носом в изгиб шеи, вдыхая запах молока, и его сердце успокаивается. Он бы не пережил, если бы Джено пропал. Просто не вынес бы этого. Джено вылезает из его объятий, поворачиваясь к Чонгуку, который плакать готов от всепоглощающего чувства вины. — Юнги-щи, простите меня, пожалуйста… — бормочет он, заламывая руки, и Джено вдруг его перебивает. — Папа, обними Чонгука тоже, чтобы он знал, что ты на него не злишься, — со всей своей детской непосредственностью заявляет он. Оба взрослых мгновенно примерзают к полу. Юнги чувствует, что ему становится тяжелее дышать, и от злости тем более не остается и следа, особенно, когда он замечает, как покраснели уши Чонгука. — Джено-я, это ведь… — начинает он, пока Чонгук усиленно пытается собрать себя в кучку, ничего не слыша из-за шума крови, прилившей к голове. — Ты злишься на него? — требовательно спрашивает малец, позабывший о том, что еще мгновение назад боялся, что отец ему хорошенько наподдает. Юнги качает головой. — Вот и покажи, иначе как Чонгук об этом догадается! Он подталкивает отца к застывшему посреди кухни парню, и Юнги спотыкается. — Чонгук-щи, вы не… против? — неуверенно спрашивает он. Чонгук поднимает на него блестящий взгляд, облизывая пересохшие губы, и его хватает только на то, чтоб качнуть головой. Юнги делает еще шаг, подходя к нему вплотную и кладет ладони ему на талию, притягивая Чонгука к себе. Тот рвано выдыхает, осторожно обнимая его за плечи, и это самые неловкие объятия, которые только были в жизни Юнги, но его сердце колотится с такой силой, что Чонгук наверняка это чувствует. От него так приятно пахнет, чем-то ненавязчивым и свежим, и его талия такая узкая под ладонями Юнги, что ее невольно хочется сжать крепче. Чонгук чуть колеблется, но все-таки опускает голову на его плечо, мягко выдыхая и пуская мурашки по коже. Юнги уже двадцать пять лет, и ему знакомы разные виды близости, гораздо более откровенной, чем эти объятия, но почему-то никогда в жизни он еще не испытывал такое головокружительное чувство теплоты от того, что рядом с ним кто-то есть. Всего на миг Юнги позволяет себе прижать Чонгука ближе, прежде чем отстраниться. Они оба красные, как два помидора, и атмосфера между ними до ужаса неловкая, будто они подростки, которых взрослые застукали за чем-то непристойным. Хотя что может быть непристойнее тесных объятий? — Давайте пить чай! — кричит Джено, разряжая атмосферу, и Чонгук переминается с ноги на ногу. — Я, наверное, пойду… — тихо говорит он, и Юнги берет его за руку, твердо качая головой. — Останься на чай, — он игнорирует вежливый стиль, руша тем самым одну из стен между ними. — Я отвезу тебя домой потом. Чонгук моргает, вглядываясь в лицо мужчины, а потом широко улыбается и кивает. Он соврет, если скажет, что хоть на секунду задумался над тем, чтобы сказать «нет». Ему хочется хотя бы на несколько часов почувствовать себя частью этой семьи.***
Юнги выходит вместе с клиентом из кабинета, называя Йеджи цену, а потом переводит взгляд на сидящую на диванчике для гостей женщину, и его заметно передергивает. Клиент уходит, и Йеджи смотрит на Юнги виновато. — Я пыталась сказать, чтобы она ушла. Женщина поднимается, направляясь к нему, и она красива, но Юнги не испытывает ничего, кроме отвращения, при взгляде на нее. — Зачем ты здесь? — хмуро интересуется он. Женщина бросает острый взгляд в сторону воинственно выглядящей Йеджи и снова поворачивается к Юнги. — Будем болтать при ней? — язвительно осведомляется она. — Мне от нее скрывать нечего, — пожимает плечами он, и Йеджи прячет довольную улыбку. — Говори, что хотела, Соен, и свали из моей жизни, наконец. — Ну же, Юнги, не будь таким, — воркует она, подходя ближе. — Я же все-таки мать твоего ребенка. — Вот именно, моего ребенка, — с нажимом повторяет он. — Ты абсолютно чужой для меня человек. — А для него? Как, кстати, его зовут? Думаешь, ему не захочется увидеть свою мамочку? Или ты столько лет поливал меня дерьмом, и он меня теперь ненавидит? — она заглядывает в его лицо, и Юнги усмехается. — Ты бы абсолютно заслуживала это, — замечает он. — Но я не такая сука, как ты, поэтому я вообще с ним о тебе не разговаривал. Соен, ты бросила его, когда он только родился. Как у тебя наглости хватает приходить сюда и что-то от меня требовать? Лицо женщины становится жестче. Она хмурит брови, складывая руки на груди. — Ладно, перейдем к делу. Мне нужны деньги. Юнги ошарашенно моргает, не в силах поверить своим ушам, а потом не может сдержать смех. Черт, он ведь действительно думал, что у человеческой наглости есть границы. Он был глупцом. — Что ты смеешься? — цедит она сквозь зубы. — Ты думаешь, я шучу? Я слышала, сколько ты взял с этого парня за татуировку. У тебя полно денег. Я мать твоего ребенка, и они мне сейчас нужны. Юнги смеется до слез. Так, что аж скулы начинают болеть. Он хочет домой, потому что там его ждут Джено и Чонгук, который после того раза иногда провожал Джено до дома, и они все вместе ужинали. Светлый, добрый, ласковый Чонгук, у которого, когда он смотрит на Юнги, будто звезды в глазах зажигаются. Вот кого он хочет видеть в качестве второго родителя Джено. Не эту суку, которая осмеливается заявляться к нему спустя пять лет после того, как бросила его с новорожденным ребенком на руках, потому что у него не было ни гроша за душой. Ее не волнует, как он поднимался со дна, как он не спал сутками, как он пахал, словно сумасшедший, чтобы прокормить этого ребенка и обеспечить его всем необходимым. А теперь она заявляется к нему, когда у него свой салон, своя квартира в центре и своя машина, и смеет просить у него деньги, кичась своим статусом матери. — Сейчас, подожди, — отсмеявшись, говорит он и идет к куртке, чтобы достать оттуда кошелек. Йеджи смотрит на него удивленно, и Юнги ей подмигивает. Он вываливает на ладонь всю мелочь, протягивая Соен. — Столько хватит? Женщина краснеет от злости. — Ты издеваешься?! — визжит она, и Юнги морщится. Что ж, ее лицо стоило того. — Послушай, ты ничего от меня не получишь, — устало повторяет он. — Свали с глаз моих. Она топает ногой от бессилия и, взмахнув волосами, идет к двери. — Ты еще услышишь обо мне, — угрожающе обещает она, и Юнги закатывает глаза. — Ты можешь поверить в это? — спрашивает он у Йеджи, и та только пожимает плечами. — Как тебя вообще угораздило с ней переспать? Юнги хмыкает и качает головой. — Я не жалею об этом. Все-таки, благодаря этому, у меня есть Джено. В этот момент, будто специально, на телефон приходит сообщение. Юнги открывает его, и улыбка невольно возвращается на лицо, а плохое настроение смывается. Это фотография Чонгука и Джено на фоне накрытого стола, они оба показывают «пис» и широко улыбаются. Юнги хватает куртку и машет Йеджи рукой на прощание. — Справишься сама? — Конечно, — кивает она. — Сейчас Рюджин придет. Иди к семье, оппа. Юнги замирает на мгновение, прежде чем выйти к машине. В какой момент Чонгук стал частью его семьи? Как-то негласно повелось, что, когда Юнги задерживается на работе, Чонгук сам провожает Джено. Они вдвоем готовят ужин и ждут Юнги, вместе едят и Юнги отвозит его домой. С Чонгуком легко, и в такие дни ему действительно кажется, что они семья. Вот только они ни разу не поднимали тему отношений. Юнги был осторожен, все раздумывал над плюсами и минусами того, чтобы впустить кого-то в их с Джено закрытый мирок, как-то не думая о том, что сам уже давно дал Чонгуку приглашение. А Чонгук… ну, он, может, и не хотел становиться частью его семьи. Может, ему просто нравилось общаться с ними. Рано или поздно он найдет себе кого-нибудь и тогда перестанет приходить к ним. От этой мысли колет неприятно и остро, как от зубной боли, и Юнги стискивает зубы, нажимая на газ и ускоряясь. Это будет потом. Сейчас он едет домой, и там его ждут Чонгук и Джено, и это — главное, о чем он должен думать.***
Чонгук с Джено наперегонки бегут вверх по лестнице к квартире, и Чонгук специально отстает, чтобы дать ребенку преимущество. — Я не успеваю! — смеясь, кричит он, и в боку уже начинает колоть. — Ты слишком быстрый, Джено-я! — Догоняй, Чонгук, — хохочет ребенок, а потом его смех вдруг резко обрывается, и голос становится настороженный. — Тетенька, а вы кто? Чонгук ускоряется, через секунду оказываясь рядом с мальчишкой и задвигая его за свою спину. — Здравствуйте, — настороженно здоровается он, глядя на женщину, стоящую у двери в квартиру Юнги. — Здравствуй, — лениво тянет она, оглядывая Чонгука с головы до ног. — Вы живете в этой квартире? Чонгук колеблется пару секунд, прежде чем покачать головой. — Я живу тут, — выглядывая из-за его спины, говорит Джено, хлопая любопытными глазенками. — Правда? — голос женщины тут же смягчается, и она приседает перед ним. Ее глаза наполняются слезами, и Чонгук недоуменно хмурится. Что за комедия? — Так вот какой ты… мой сыночек. Чонгук распахивает глаза, невольно прижимая Джено ближе к себе. Что-то внутри него падает вниз и становится так больно, словно весь мир под ногами разошелся. — Ну же, иди ко мне, дай мне тебя обнять, — воркует она, и Джено цепляется за штанину Чонгука, поднимая на него взгляд. — Чонгук, я не хочу, — мямлит он, и Чонгук вымученно улыбается ему, кладя ладонь на его макушку. — Он не хочет. Отойдите, пожалуйста, и дайте нам пройти, — голос его звучит вовсе не так твердо, как хотелось бы. Женщина выпрямляется, презрительно глядя на Чонгука. — Слушай, какое тебе дело? Я его мать, а ты никто. Или, может, мой муж трахает тебя? — прищуривается она, и Чонгук охает, зажимая Джено уши ладонями. — Как вам не стыдно! — выпаливает он, отчаянно краснея. — У нас с Юнги-щи ничего нет! И он… он не ваш муж… — уже не так уверенно заканчивает он, и женщина растягивает алые губы в хищной улыбке. Какой очаровательный мальчик. Явно по уши в ее ненаглядном Юнги. Нужно разрушить его сладкие мечты. — Да что ты? Мы с ним встречаемся уже пару недель. Он подумывает над тем, чтобы начать жить вместе. Ведь Джено нужна мать, не так ли, малыш? — она снова опускается перед ним на корточки, и Джено вжимается в Чонгука, круглыми глазами глядя на женщину. — Ты моя мама? — с сомнением спрашивает он, и она кивает. — А почему я тебя никогда не видел? Лицо женщины становится печальным до тошноты, но у Чонгука нет сил ее одернуть, нет сил увести Джено и вообще двинуться с места. Сказанные слова эхом отдаются в его голове. Они с Юнги планируют жить вместе. Все эти совместные ужины… они что-то значили только для него, да? Только Чонгуку это казалось особенным, только он хотел, чтобы это превратилось во что-то большее? Наивный дурачок. Как вообще кто-то, вроде Юнги, мог захотеть кого-то, вроде Чонгука? Он не сразу замечает, что Джено дергает его за штанину. — Да, малыш? — глухо спрашивает он, опуская взгляд. — Эта тетенька… — Мама, — поправляет его женщина, и Джено с трудом, как будто это слово причиняет ему боль, повторяет за ней. — Мама хочет, чтобы ты впустил нас в квартиру и ушел, — сообщает Джено. — Но мне не хочется, чтобы ты уходил. Чонгук хмурится, мгновенно трезвея и забывая об оглушительной боли в груди. — Я не оставлю тебя с ней наедине, — твердо заявляет он. — Ты, щенок, — не сдержавшись, цедит женщина и подается вперед. — Я же сказала тебе, что Юнги об этом знает. Чонгук отшатывается, но на провокацию не ведется. Он все-таки воспитатель, и все дети под его ответственностью. Тем более Джено. Он никому не позволит обидеть этого ребенка. — Простите, но я вас впервые вижу и не могу отдать вам ребенка. Приходите тогда, когда тут будет Юнги, — непреклонным тоном произносит он, хоть последние слова и причиняют ему боль. Джено испуганно смотрит то на него, то на нее, а потом вдруг вскрикивает и бежит к открывшимся дверям лифта. — Папочка! Он обнимает Юнги, который смотрит на них сначала с изумлением, а потом его лицо становится раздраженным. — Соен? Что ты тут делаешь? Чонгук пятится к лестнице. Ему слишком больно смотреть на воссоединение семьи. Он тут лишний. Он надеется уйти незамеченным, но Юнги его окликает. — Чонгук! Ты… — Простите, Юнги-щи, я пойду, — выпаливает он, резко разворачиваясь и бросаясь вниз. Юнги не пытается его догнать, хоть и зовет по имени несколько раз. Но ему сейчас наверняка не до Чонгука. И Чонгук не может его винить. Ему не за что его винить. Это он был слишком самонадеянным, слишком наивным глупцом. Юнги ничего ему не обещал и ничего ему не должен. Он сам не замечает, как начинает плакать, и из-за этого чувствует себя еще хуже. Он ведь должен быть рад за них! За Джено, у которого появилась мама, за Юнги, у которого теперь будет жена. Он должен быть рад, а он плачет, как последний эгоист, жалеет себя. Но неужели эта женщина… Она совсем не кажется хорошим человеком. Неужели Юнги и вправду хочет быть с ней? Ему становится так стыдно за эти мысли, что слезы перерастают в рыдания. Он судорожно вдыхает морозный воздух, пытаясь успокоиться, но мысли то и дело возвращаются к ним троим. Теперь его место за совместными ужинами займет тот, кто должен был быть там изначально. Чонгуку просто не стоило соваться туда, где ему быть не предназначено. Он снова всхлипывает, вытирая лицо ладонями. Все будет хорошо. Когда-то он сможет быть за них счастлив. Просто… не сейчас.***
— Что ты ему наплела? — рычит Юнги, поднимая испуганного Джено на руки и прижимая его к себе. — Сказала, что мы планируем съехаться, — как ни в чем не бывало, отвечает она, и Юнги приходится до скрежета стиснуть зубы, чтобы не ляпнуть ничего нецензурного. — Ты в своем уме? — едва сдерживая над собой контроль, цедит он. — Ты как вообще узнала, где я живу? Зачем ты пришла? — Познакомиться с сыном, — легко сообщает она. — Так ведь, Джено, солнце? Мальчишка не решается ответить, заглядывая в лицо отцу. Юнги зло ухмыляется. — Познакомься, Джено, посмотри на женщину перед тобой. Это Ким Соен, твоя мать, — говорит он, и каждое его слово пропитано ядом. — Она бросила тебя через три дня после того, как ты родился. Пришла ко мне, вручила тебя мне в руки и сказала, что ей плевать на то, что с тобой будет. Посмотри на свою маму, Джено. Хочешь ли ты, чтобы она была частью нашей семьи? Джено качает головой, пряча лицо в изгибе его шеи. — Давай же, Соен, — безжалостно продолжает он. Разбитое лицо Чонгука, его опущенные плечи, боль в его глазах — это все злит его, заставляет желать защитить его любой ценой. Как посмел кто-то вроде Соен причинять боль этому чистому, доброму человеку? Как посмел кто-то ранить его Чонгука? И его сын, испуганный и настороженный, который никогда и не ждал своей матери, а теперь видит ее только потому, что ей нужны деньги. Юнги хочется убить ее за то, что у нее хватило наглости решить воспользоваться своим ребенком. — Скажи, что я преувеличил и выставил тебя в плохом свете. Скажи, что это неправда, и я клянусь, я ударю тебя. Что-то в его голосе, в его выражении лица не дает Соен открыть рот и поспорить. Юнги выглядит так, словно действительно ударит. — Я сейчас уйду, а когда вернусь, тебя не должно здесь быть, — чеканит он. — И только появись еще хоть раз — я подам на тебя в суд за преследование и вторжение в частную жизнь. Он нажимает на кнопку вызова лифта, и они с Джено скрываются за его дверями, оставляя раздраженную и раздосадованную женщину одну. Поставив сына на пол, он опускается перед ним на колени и берет его лицо в ладони. — Джено, забудь о ней, ответь мне на другой важный вопрос, — он вглядывается в его умные темные глаза, и его сердце сходит с ума от страха и волнения. — Скажи, если я предложу Чонгуку стать моим парнем… будешь ли ты против? Хочешь ли, чтобы кто-то еще стал частью нашей семьи? Джено хмурится, а потом тянет ладошки к его лицу, стискивая его щеки. — Папочка, я не хочу кого-то еще, — серьезно говорит он, и внутри Юнги все обрывается. Если Джено против, он не станет, но, черт, почему… — Я хочу только Чонгука. И я буду против, если мы сейчас едем не к нему. Такая волна облегчения накрывает Юнги, что ему на мгновение становится тяжело дышать. Он подхватывает Джено на руки, подкидывая его в воздух, и мальчишка счастливо смеется. — Но тебя я сейчас завезу к семье Хуан, — сообщает он, и Джено начинает сиять. — Ура! Лучше я поиграю с Инджунни, чем буду смотреть на то, как вы целуетесь. Они почти бегут к машине, и Юнги трогается с места сразу, как только Джено пристегивается. Ему хочется сказать Чонгуку, признаться в своих чувствах. Он жалеет, что тянул так долго и позволил Соен причинить ему боль. Весь его вид кричал о том, как он разбит, и может ли быть так разбит человек, который не влюблен? Он заезжает к семье Хуан, оставляя Джено с радостным Ренджуном и его мамой, обещая, что вернется максимум через пару часов, и продолжает дорогу к дому Чонгука. Он о многом хочет ему рассказать. О том, как с ним впервые за долгое время ощутил потребность любить. Как его мягкий голос всегда успокаивает, словно укрывает теплым пледом. О том, что его глаза Юнги нарисовал уже сотни раз, но все равно никак не может передать их настоящую красоту. О том, как сильно он хочет держать его за руку, просыпаться рядом с ним, засыпать вместе с ним. О том, как он стал ему нужен за эти несколько месяцев. Он хочет о многом ему рассказать, но забывает все слова, когда звонит в дверь его квартиры, и она открывается. Чонгук выглядит усталым, грустным, кожа вокруг его глаз припухла и покраснела, как будто он сильно плакал. — Юнги-щи? — кажется, будто ему тяжело произносить его имя, словно оно царапает его горло. Чувство вины сжимает Юнги обручем грудь. — Зачем вы здесь? — Могу я войти? — спрашивает он, и Чонгук на мгновение впивается пальцами в ручку двери, будто желая отказать, но потом все-таки отступает в квартиру. Юнги никогда раньше к нему не заходил. Его квартира совсем крошечная, но тут чисто, светло и приятно пахнет. Примерно так он и представлял себе место, в котором Чонгук живет. Он глубоко вдыхает, пытаясь привести мысли в порядок. Чонгук натягивает рукава свитера на пальцы и обнимает себя за плечи. Он выглядит до трогательного маленьким и беззащитным, несмотря на то, что выше Юнги, и вновь это отчаянное желание защитить, уберечь его от любой боли просыпается в его сердце. — Чонгукки, — осторожно зовет он, и Чонгук вскидывает голову, распахивая глаза от ласкового прозвища. — Послушай меня, хорошо? Послушаешь? Он кивает, и его глаза сверкают, резко выделяясь на бледном лице. Наверное, он снова хочет заплакать. — Я не знаю, что точно сказала тебе Соен, но ее слова — ложь, — твердо произносит он, и неуверенность, преследовавшая его всякий раз, как он собирался признаться Чонгуку, исчезает. Он смотрит на этого мальчика и понимает, что хочет раскрыть ему свои чувства. Хочет отдать ему свое сердце. — Я никогда не буду с ней. Да, она мать Джено, но она абсолютно чужой нам человек, и родным не станет. Рот Чонгука приоткрывается, и несколько слезинок стекают вниз по его щекам. — Юнги… — выдыхает он. — Послушай меня, — снова просит он, делая шаг вперед и кладя ладони на его подрагивающие плечи. — Я влюблен в тебя. Черт, Чонгук, я так влюблен в тебя, и я так жалею, что не сказал тебе об этом раньше, что Соен сделала тебе больно… Ты единственный человек, которого мы с Джено хотим видеть рядом. Чонгук смотрит на него, и слезы продолжают течь по его лицу, но он не произносит ни слова. — Ты такой замечательный, такой добрый, такой красивый, что у меня пропадают любые мысли, когда я смотрю на тебя. Ты сводишь меня с ума, понимаешь? Я и вправду схожу с ума, так сильно я хочу к тебе прикасаться, так сильно хочу называть тебя своим, — Юнги сглатывает, нервно улыбаясь и не отводя взгляда от его глаз. — Скажи, Чонгукки, ты хочешь быть моим? Чонгук утирает слезы, поджимая губы, и кивает. Юнги вглядывается в его совсем детское лицо, пытаясь понять, о чем он думает. — Я почувствовал себя ужасно, — дрожащим голосом говорит Чонгук, шмыгая носом, — когда та женщина сказала, что вы собираетесь жить вместе. Я почувствовал себя так, словно мне разбили сердце. Юнги притягивает его к себе, и Чонгук обнимает его за талию, утыкаясь носом ему в плечо. — И я очень хочу быть твоим, Юнги, — сдавленно бормочет он, снова начиная плакать. — Я очень хочу быть частью вашей семьи. Юнги улыбается, прижимая его ближе и успокаивающе гладя по спине. — Только не плачь, маленький мой, — шепчет он ему на ухо, отстраняя его от себя. — Хочешь, поцелую, чтобы больше не болело? Он говорит шутливо, но Чонгук кивает серьезно. — Хочу. И Юнги обхватывает его лицо ладонями, ласково целуя соленые от слез мягкие губы.***
— У меня как будто появился второй ребенок, — жалуется сам себе Юнги, пока Чонгук с Джено сидят по обе стороны от него, раскрашивая татуировки на обеих его руках фломастерами. — Серьезно, Чонгук, ты-то куда? — Это такое увлекательное занятие, — высунув язык от усердия, бормочет Чонгук. — Джено, подай-ка мне синий фломастер. — Держи, — Джено протягивает его ему, а потом отвлекается, поднимая на Юнги взгляд. — Пап, а помнишь, когда вы с Чонгуком только познакомились, мы сидели точно так же, только ты рисовал лицо Чонгука в своем блокноте? Юнги каменеет, переводя на сына убийственный взгляд. — Мое лицо? — переспрашивает Чонгук. — В блокноте? Когда мы только познакомились? — Беги, Джено, — предупреждает Юнги. — Лучше беги прямо сейчас. Джено визжит, спрыгивая с дивана, и Юнги срывается вслед за ним. Чонгук моргает недоуменно, а потом бежит за ними. — Нет, погодите, что еще за блокнот?! — кричит он. Уже поздно ночью, когда Джено со своим одеяльцем в обнимку приползает в их комнату и устраивается между ними, Юнги обнимает их обоих и улыбается, когда чувствует, как Чонгук целует его руку. — Я люблю тебя, — едва слышно шепчет он, и сердце Юнги снова — все еще — сбивается с ритма. — Я тоже люблю тебя, — отвечает он, обнимая их крепче, и даже в темноте видит, как Чонгук улыбается после этих слов. — Я тоже вас люблю! — пищит зажатый между ними Джено. — Только дайте мне дышать! Они смеются и одновременно склоняются к нему, целуя его в румяные мягкие щеки. — Фу, вы такие противные, — кривится он, а потом задумчиво замолкает и произносит спустя минуту: — Ладно, давайте еще разок. И где-то между тем, как они покрывают лицо хохочущего Джено поцелуями, Юнги находит губы Чонгука и коротко чмокает их, и Чонгук чмокает его в ответ, и они случайно начинают целоваться, пока Джено не отпихивает их друг от друга. — Меня! Вы должны целовать меня! — Тебя будет целовать Инджунни, — говорит Юнги, и Джено замирает, глядя в пустоту, его щеки начинают пылать. — Юнги, — с укором шепчет Чонгук. — Ты с ума сошел? Мне в саду только целующихся детей не хватало! Юнги ойкает, притягивая его к себе. — Я совсем забыл, что ты его воспитатель. — Это тебе нужен воспитатель. Юнги ухмыляется, забираясь пальцами под футболку Чонгука и оглаживая низ его спины. — Поговорим об этом, когда Джено будет спать у себя. Чонгук стонет, пряча лицо в подушке. И все-таки, Джено был прав. Он любит Чонгука, и пусть любовь — сложная штука, любить его совсем просто.