Mau

***

      Спок знает, что он другой.       Не только из-за структуры его ДНК, половина которой принадлежит жизнерадостному краснокровному виду с голубой планеты, а другая — парадоксально холодной пустынной расе. Этот факт он, конечно, тоже знает; ни его сверстники, ни наставники, ни весь остальной мир не дадут ему забыть об этом, даже если он захочет. Но есть кое-что ещё: странности, о которых он знает, лучше не говорить, даже — особенно — собственной семье.       Когда Споку исполняется пять лет, он спрашивает свою мать, почему его отец женился на ней и потратил миллионы кредитов на генетические исследования, чтобы произвести на свет сына-полукровку (это его точная формулировка), которого он явно не хотел.       Аманда Грейсон в ужасе.       — Спок! — в шоке восклицает она. — Конечно, твой отец хотел тебя, что заставило тебя подумать о таком?       (Она, заметит Спок, не попыталась защитить решение Сарека жениться на ней).       Отец Спока, кажется, уверен, что понимает проблему. Позже в тот же день он зовет Спока присоединиться к нему в прохладных серых сумерках снаружи дома, и они сидят, скрестив ноги на мягком песке, в то время как полная T'Khut бледно мерцает на небосклоне.       — Спок, — начинает Сарек, — ты не должен бездоказательно доверять словам своих сверстников. Вспомни свои уроки. Разве я когда-нибудь давал тебе повод усомниться в том, что ты был желанным?       Спок ничего не отвечает.       Сарек, судя по всему, удовлетворяется тем, что вопрос остался риторическим, и продолжает:       — Прислушивайся только к тем доводам, которые подкреплены логикой, тогда многое станет ясно. Вот почему мы контролируем эмоции — чтобы предотвратить подобные недоразумения.       Это почти приятный момент.       Почти.       — Ты должен совершенствовать свой контроль, если не хочешь опозорить нас, — добавляет Сарек и этим мгновенно разрушает любой потенциал, который был у вечера.       На этой ноте, явно считая разговор завершенным, Сарек возвращается в дом. Его, кажется, нисколько не смущает, что сын не присоединяется к нему, а остается снаружи. Спок смотрит на звёзды, и их свет, отражаясь в его глазах, придаёт радужке янтарный блеск. Он ничего не говорит, потому что знает, что его отец никогда не лжет. Не трудно заметить, что во время их разговора Сарек избегал говорить напрямую, что он хотел своего сына. И несмотря на утверждение Сарека, у Спока действительно есть доказательства обратного.       Потому что Спок помнит всё — каждое мгновение своей жизни — включая сумеречную тишину его рождения. Он помнит, как вырвался из тьмы на свет, и как сухие, крепкие руки вулканской жрицы перехватили его за талию и перенесли на прохладный, спертый воздух.       Он помнит, как ждал, молча наблюдая за яркостью вокруг себя и стараясь понять смысл всех этих цветных пятен. И хотя в то время это ничего не значило, он также помнит фигуру в тёмном одеянии, которая появилась из угла комнаты, оттуда, где его мать устало вздохнула и наконец погрузилась в сон.       Он помнит эту темную фигуру, Сарека, и равнодушие в его глазах, когда жрица протянула ему Спока, чтобы представить.       — Твой сын, Сарек, — произнесла она церемонно, но с удовлетворением. Ожидая, что Сарек тоже будет доволен.       Но Сарек молча смотрел на своего маленького, спокойного сына, не делая ни малейшего движения, чтобы прикоснуться к нему. Он встретился взглядом с мерцающими глазами ребенка, а затем — и ничто на свете не заставит Спока забыть об этом — отвернулся.       — Такой… человечный, — сказал Сарек.       И после этого, думает Спок… нет, здесь действительно нет места для отрицания.

***

      У вулканцев от природы лёгкий шаг.       Частично это связано с генетикой, наследием их далёких хищных предков, а частично — с привычкой, рожденной необходимостью; было бы крайне трудно передвигаться по изменчивым пескам Вулкана, если бы у его обитателей были неуклюжие и тяжелые конечности. Так что грация была ожидаема, как и хорошее чувство равновесия. Но даже принимая во внимание все эти факты, Споку всегда удавалось выделяться.       Он быстр, как отмечают его инструкторы. Пожалуй, даже слишком. Поначалу Спок почти не замечает их пристального интереса, но затем учителя физических дисциплин начинают приходить с учителями физики и биологии. Первое время они не пользуются никакими дополнительными приборами, а просто молча смотрят на него. Но Спок знает, что в уме они записывают, измеряют и вычисляют каждое его действие, и, вероятно, получают невозможные ответы. Когда один из них в конце концов приносит на занятие трикодер, Спок, предварительно изучив взглядом окружающую местность, бросается вперёд.       Через мгновение острая боль пронзает его лодыжку, и по тренировочной площадке разносится громкий треск ломающейся кости. Пока к нему спешат инструкторы, Спок равнодушно осматривает свою ногу, а затем бросает взгляд на едва ли незаметный камень, о который он «случайно» споткнулся. Небольшая жертва, учитывая обстоятельства.       В следующий раз, когда он выходит на площадку, он хромает, двигаясь медленно и неловко, пока остальные его одноклассники без усилий выполняют свои упражнения. Спок быстро поправляется («Очевидно, перелом был не таким серьезным, как мы полагали, — слегка озадаченно бормочет целитель. — Вероятно, стоит перенастроить некоторые инструменты».) и вскоре он уже вновь тренируется с другими детьми, но теперь бегая и выполняя движения в устойчивом темпе, без какой-либо странной плавности или гибкости, которые демонстрировал раньше.       Каждые две недели инструкторы проверяют их прогресс. Порядок забега на скорость добровольный, и Спок всегда выбирает бежать последним. В списке результатов он неизменно занимает третье место, каждый раз с отставанием ровно на ноль целых три десятых секунды.

***

      Иногда, если Спок позволяет им, то его глаза светятся янтарным, а отражение красного сияния T'Khut, планеты-сестры Вулкана, висящей низко над горизонтом, может сделать его взгляд поистине зловещим. Но он никогда не позволяет кому-нибудь увидеть это. Потому что однажды тёмным зимним вечером, возвращаясь с занятий, он встречает пожилую пару, и этот опыт учит его тому, как важно соблюдать осторожность.       На улице прохладно — во всяком случае, по меркам его планеты — и Спок просто хочет попасть домой как можно скорее. Так что с привычной инстинктивной лёгкостью он приспосабливает свои глаза к малому количеству света, и тьма перед ним проясняется. Разве не естественно и даже логично, что ему не нужно идти в темноте, если он может избежать этого?       Но два вулканца, которые в тот момент замирают и смотрят на него, явно не считают это естественным. Мужчина просто отводит взгляд, выглядя напряженным, но лицо женщины искажается в каком-то выражении. Споку требуется мгновение, чтобы распознать его, всё-таки на Вулкане мало кто допускает столь откровенное проявление эмоций, но наконец он понимает: она смотрит на него с ненавистью.       — E'shau! — практически выплёвывает она. И этого достаточно.       С рёвом в ушах, Спок проносится мимо них, не заботясь о том, что его стройные ноги двигаются слишком, невероятно, неестественно быстро. Он бежит, и слова незнакомой вулканки преследуют его по пятам, эхом звеня в неподвижном ночном воздухе.       E'shau.       Демон.       Вскоре он достигает поместья своей семьи, но пробегает мимо, не обращая внимания на далекий озадаченный вой И’Чайи. Демон. Это и есть ответ? Разве есть что-то ещё в самом факте его рождения, что-то ещё хуже, ещё отвратительнее, чем смешение крови? Неужели в нём есть нечто действительно неправильное, действительно извращенное, действительно… злое?       Спок не чувствует себя особенно злым. И всё же…       Спок проводит большую часть ночи, бегая по горячим вулканским пескам и взбираясь на осыпающиеся утёсы со своей неестественной (нечестивой?) грацией. В какой-то момент дикий сехлат замечает его и бросается в погоню, но Спок быстрее и проворнее. Сехлат недоуменно трясёт головой, когда Спок прыгает вокруг него, а затем сдаётся и уходит. Но это только подстегивает Спока бежать ещё быстрее, быстрее, быстрее, пока наконец, когда солнце начинает подниматься над горизонтом, он не падает на колени. Забыв о контроле, Спок смеётся, не замечая, в какой момент смех превращается в рыдания.       Сарек счёл бы эту демонстрацию эмоций позорной. Сарек ничего не знает.

***

      Спок хорошо осведомлён о том, что другие дети говорят про него. Что он не вулканец, что он неполноценен, что он недостоин. Он хочет доказать им, что они ошибаются, что вся планета ошибается. Он хочет сделать что-то, что заставит его отца гордиться. И всё, что ему для этого нужно — это пройти khas-wan на несколько лет раньше. Спок не беспокоится о своих шансах на успех. Точно так же, как его глаза светятся, а ноги летят быстрее ветра, он инстинктивно знает, что ничто в Кузнице не убьет его, что ничто там не сможет убить его.       Он не принимает в расчёт И’Чайю.       Ле’матьи не опасны. Во всяком случае, не для Спока. Он легко может убежать от них, а иногда они даже составляют хорошую компанию. С той самой ночи, когда его назвали демоном, он часто бродит по горам вокруг города, и не раз любопытные ле’матьи выходили к нему, чтобы рассмотреть поближе этого странного двуногого чужака с текучей грацией. Глядя на них, Спок чувствует странное родство, и позволяет своим зубам скалиться в рычании, а ушам дёргаться и изгибаться так, как он подозревает, они не должны быть в состоянии делать. Они принимают его, и он шутливо борется с их молодняком, игнорируя слабое жжение от крошечных зелёных царапин, которые оставляют ему игривые котята с ядовитыми когтями. К моменту своего испытания он, вероятно, уже выработал иммунитет.       Но ле’матья, которую Спок встречает в Кузнице, не дает ему времени продемонстрировать свою уникальность. Он бродит по пустыне вместе с И’Чайей уже довольно долго, когда неожиданно видит её, уже слишком близко. Ле’матья делает выпад, и Спок разворачивается, чтобы бежать, но тут И’Чайя внезапно прыгает вперёд.       Нет, нет, хватит, беспомощно думает Спок. Он кричит, но всё бесполезно. И’Чайя не должен был этого делать. Ле’матья никогда сама не напала бы на взрослого сехлата, а Спок достаточно быстр, чтобы убежать. Но его желания ничего не значат. И’Чайя убивает ле’матью, и одно это уже заставляет Спока чувствовать себя виноватым. Но ещё хуже — длинные зелёные царапины вдоль бока сехлата, и яд, несущийся по его венам. Яд, к которому Спок, несомненно, невосприимчив. Он прижимает голову И’Чайи к себе, пока зверь испускает свой последний вздох, и мрачно задаётся вопросом, за что его прокляли.

***

      Когда Споку исполняется семь лет, они говорят ему, что он должен быть связан узами.       — Хорошо, — отвечает он, потому что знает, что протестовать нет смысла. Ему интересно, кого имеют в виду его родители. Он не разговаривает ни с одной из девочек в своей школе, и всё ещё проводит большую часть своего свободного времени делая уроки или бегая по отвесным горным вершинам. Он знает, что его семье любопытно, чем он там занимается. Однажды он поймал Сайбока, крадущегося за ним. Он лишь надеется, что эта девушка, которую выберут его родители, не будет пытаться следить за ним. Он не знает, сможет ли вытерпеть ещё и это.       Но оказывается, что у него нет причин для беспокойства. Его родители никого не находят.       Как правило, процедура поиска совместимых партнёров для связи проста. Возьмите одного опытного целителя и одну комнату, полную детей. Проверьте совместимость каждой пары посредством поверхностного объединения разумов. Сделайте то же самое для ещё нескольких групп, затем повторно протестируйте те пары, которые показали наилучшие результаты, и наконец, создайте между ними предварительную брачную связь. Просто и эффективно.       В теории.       На практике, когда его родители получают список вероятных кандидатов из сорока с лишним детей в первой группе, рядом с именем Спока пусто.       — Он не был совместим ни с одним из присутствующих, — говорит им целитель, когда Сарек требует объяснений. — Это статистически маловероятно, но всё же иногда случается. Попробуйте другую группу.       Они пробуют. А затем ещё раз, и ещё, и ещё. Во всех случаях результат один и тот же: Спок ни с кем не совместим.       Он способен к созданию связи, уверяют целители Сарека, когда тот настаивает на обследовании. Печально, что они не могут найти никого совместимого, но, да, он способен поддерживать связь, и это всё, что нужно его клану.       В конце концов они находят девушку по имени Т’Принг, чей клан, конечно, не такой известный, как клан Сурака, но, в конце концов, кто вообще может сравниться с кланом легендарного Сурака? Единственное, что имеет значение: все потенциальные брачные союзы Т’Принг меркнут по сравнению с этим. Ситуация, в которой оказался Спок, неслыханна, но все сходятся во мнении, что от связи с ним семья Т’Принг выиграет больше, чем потеряет. У Спока складывается стойкое впечатление, что они согласятся на эту помолвку хотя бы ради того, чтобы породниться с его прославленным кланом.       Дело кажется решённым, пока не оказывается, что целители, очевидно, солгали. Его соединение с Т’Принг не удаётся.       Однако сама попытка приводит к тому, что его предполагаемая невеста впадает в кому на два дня.       После этого его родители перестают говорить об узах.

***

      Вулканцы, как известно, вегетарианцы. Спок…       Не совсем.       Он притворяется вегетарианцем. Конечно, нетрудно пренебречь мясом, которым иногда балует себя его мать: острым от многочисленных специй, подгоревшим и пахнущим маслом. Это мясо всегда кажется ему чёрным, мёртвым и отвратительным, но она только смеётся, когда он говорит об этом.       — Я знаю, что ты вегетарианец, милый, и постараюсь не есть мясо перед тобой слишком часто, — отвечает она. — Но не говори ничего подобного другим, хорошо? Даже если тебе противно, критиковать чужие культурные привычки — грубо и бестактно.       Спок не спорит. Дело не в том, что он находит само мясо отвратительным — он просто не понимает, почему мать не ест его сырым.       Когда эта мысль впервые приходит ему в голову, это кажется почти извращением. Спок бежит по крутому склону гор L-Langon, в нескольких милях от края Sas-a-Shar. Он останавливается, чтобы посидеть и немного отдышаться, и уже наполовину погружается в медитацию, когда рядом с ним приземляется haurak.       Маленькая коричневая птичка не выказывает никаких признаков беспокойства его присутствием. Вулканцы были пацифистами и вегетарианцами уже более двух тысяч лет, и кроме хищных существ, таких как дикие сехлаты и ле’матьи, большинство местной фауны не испытывает никакого страха перед его миролюбивой расой.       Когда Спок поднимает её с земли, птица недовольно взъерошивает перья, но затем почти с надеждой поворачивает к нему клюв; иногда вулканцы подманивают животных едой, чтобы изучить их или показать детям в качестве учебного пособия. Они находятся недалеко от Шикара, и эта птица вполне не раз могла быть объектом подобных демонстраций.       Так что она едва дёргается, когда пальцы Спока начинают медленно сжиматься вокруг неё. Птица не успевает сделать ничего, кроме как слабо взмахнуть крыльями, прежде чем он запихивает её в рот.       Перья ужасны.       Но кровь, кровь, густая и тёплая, приятно скользит по его горлу, даже несмотря на оглушительный треск полых костей. Почти запоздало он выплевывает когти и клюв, а затем смотрит вниз на зелёную кучу из осколков костей и окровавленных перьев, прямо туда, где несколько мгновений назад сидела доверчивая птица, и осознание того, что он сделал, догоняет его.       Нет никакой логики в мысли, что, избавившись от плоти птицы в своём желудке, он сможет исправить ужас, который совершил, но Споку восемь лет, и он вообще не очень логичен, учитывая, что он только что съел птицу. Поэтому он с большим трудом вызывает у себя рвоту — вулканское тело не очень хорошо приспособлено для таких вещей, — но вид отвратительной массы из остатков плоти и желчи только заставляет его чувствовать себя ещё хуже.       Демон, думает он. Да. Это кажется правдой.

***

      Когда Споку исполняется девять, Сайбок находит религию.       Или создает её. С ним никогда не знаешь наверняка.       — Сайбок, в данном случае нет никакого способа логически отделить миф от факта, — рассуждает Спок, с сомнением оглядывая разбросанные по комнате Сайбока бумаги и древние свитки. — Я знаю, что некоторые более незначительные составляющие религии существуют и сегодня, обычно в светских формах, но есть причина, по которой никто не поклоняется старым богам.       — Потому что никто в них не верит.       — Очевидно.       — Что ж, я верю.       Спок не уверен, что на это ответить.       Тогда Сайбок рассказывает ему о богине-воительнице Акраане, супруге Хосара, о Т’Приа, богине плодородия, о Рих, Т’Пел, Кир-алепе, Най’оне и Натаре. В конце концов имён становится так много, что они начинают сливаться в его голове. Но некоторые, о ком говорит Сайбок — не боги, не совсем, но и не вулканцы, просто нечто… другое.       Например, fletan — духи воды, или tam'a — духи мёртвых, которые преследуют своих убийц, приняв облик, который они носили при жизни. Sirshos'im — блуждающие огни, заманивающие заблудившихся странников глубже в пустыню (Спок искренне не понимает, как кто-то может заблудиться в пустыне) и пожирающие их катры.       Всё это наводит Спока на ещё одну мысль. Он вспоминает о той ночи и об искажённом ненавистью лице старой вулканки и задаётся вопросом, действительно ли его народ отрёкся от старых богов.       — А e'shau? — наконец решается Спок, его голос звучит едва ли громче шёпота.       — А, эти. Они живут в горах, — отвечает Сибок, не замечая, как Спок мгновенно напрягается. — Но не как sreman, те, конечно, тоже опасны, но они иногда поют пророчества тем, кто их находит. А вот e'shau действительно отвратительны. Они тоже едят путешественников — и всё остальное, что могут найти, — и в основном не думают ни о чём, кроме убийств. Они абсолютное зло. И очень быстрые. Если ты когда-нибудь где-нибудь услышишь об e'shau, то, мой тебе совет, убирайся оттуда как можно скорее.       Спок молчит.       — О, кстати, — внезапно добавляет Сибок, словно вспомнив о чём-то. — Ты помнишь lara, за которой я наблюдаю в качестве домашней работы?       Он на мгновение отворачивается, берёт что-то в руки и демонстрирует Споку самодовольно выглядящую птицу с голубоватым оперением. — Ты не мог бы покормить её? Я должен прибраться здесь до того, как отец вернётся домой.       — Это твоё задание, а не моё, — отвечает Спок, разворачивается и убегает.

***

      Спок как обычно бродит по горам, когда видит путешественника.       Это человек. Молодой, возможно, около двадцати земных лет. Вероятно, турист. Чёрные волосы мужчины слиплись от застарелого пота, кожа сухая и красная, а рот приоткрыт так, что виден распухший язык. Обезвоживание.       Увидев его, мужчина открывает рот шире и хрипит что-то, напоминающее «пожалуйста». Спок смотрит на него с любопытством.       Он никогда раньше не видел, как умирает человек.       Он чувствует печать смерти на нём, чувствует это всем своим существом. Спок изящно садится на камень, скрестив ноги, и сидит там следующие шесть часов, пока сердце человека не останавливается.

***

      Спок всегда будет находить ироничным тот факт, что Сарек отрёкся от Сайбока за веру в религию, частью которой Спок, вероятно, является.

***

      Ему одиннадцать, и Спок наблюдает за тем, как шаттл Звёздного Флота терпит крушение у самой границы Шикара. Он видит, как спасательные службы вытаскивают из обломков пилота-телларита и оказывают ему первую медицинскую помощь, и слышит своими чуткими ушами, как целитель говорит: «Вас доставят в посольство».       На те два дня, пока за ним не прилетит USS «Фейрвью», Сарек великодушно предоставляет теллариту комнату в их доме. Телларит — очень вежливый и скромный гость, и Спок особо не думает о нём до самого его отъезда («Благодарю за гостеприимство, миссис Грейсон», «О, что вы, это было совсем не трудно…»), когда его мать с удивлением спрашивает Сарека:       — Ты уверен, что это был телларит?       К удивлению Спока, в ответ на этот нелогичный вопрос отец только пожимает плечами.       Нахмурившись, Спок поворачивается к матери.       — Он сказал, что он телларит, и его внешность вполне он подходит под типичный профиль, указанный в базах данных. Почему ты сомневаешься в его личности?       — Потому что он был вежлив! Теллариты никогда не бывают вежливыми, Спок, споры — это их жизнь! А ещё он сказал, что еда не проблема, потому что он вегетарианец. Я не знала, что теллариты-вегетарианцы вообще существуют!       Спок моргает. Позже он очень тщательно исследует телларитов и приходит к выводу, что его мать права. Менее чем ноль целых две миллионных процента населения телларитов — вегетарианцы, и на всеобщем планетарном опросе ни один из шестисот тысяч опрошенных не ответил, что ему не нравится спорить. По меркам телларитов их гость действительно был очень необычным, но поскольку Спок никогда до этого не встречал телларитов, эта мысль даже не пришла ему в голову.       В этот момент у него рождается идея.

***

      Споку двенадцать, когда появляются когти. Это начинается как смутный зуд в кончиках его пальцев. Раздражающе, но терпимо. Он задумывается, не рассказать ли об этом родителям, но тут же отбрасывает эту мысль. В эти дни он мало что рассказывает им, и уж точно ничего о своём теле. Он предпочел бы не иметь дела с врачами больше, чем это необходимо — он не хочет поощрять странные вопросы.       Но через несколько дней ему приходится пересмотреть своё мнение, потому что зуд начинает сводить его с ума. Даже его вулканский контроль имеет пределы, и в конце концов он решает сдаться и просто делать то, что диктует ему тело. И вот, далеко от дома, среди красных песчаных скал, он яростно скребёт пальцами о крошащийся камень, пока давление на его кожу внезапно не ослабевает. С его пальцев капает кровь.       Там есть отверстия. Маленькие и почти незаметные, прямо над ногтём каждого пальца. И если он сгибает какую-то внутреннюю мышцу — а он знает, как это сделать, так же как знает, как заставить свои глаза сиять, а уши подергиваться, — тогда острые полупрозрачные когти выступают далеко, далеко за пределы его хрупких вулканских ногтей.       Споку приходит в голову, что они, вероятно, очень хороши для ловли птиц.

***

      Споку четырнадцать, когда это наконец происходит.       Он гонится за птицей. Он ещё не решил, убьет её или нет. Возможно, ему не следует этого делать. С того первого раза он убивал лишь дважды, и оба раза только после того, как погрузился в полудрёму и отдался на волю инстинкту. Сейчас он полностью в сознании, но что-то в его крови горит весь день. Он слышал, как старшие ученики говорят о Жаре своего Времени, и задаётся вопросом, обречён ли он умереть в столь юном возрасте от лихорадки Пон Фарра. Его бы это не удивило.       В любом случае, его кожа в огне, и птица поможет. Он знает это так же, как знает, как нужно извернуться, когда падаешь с высоты, как чисто перерезать горло животному, и как удлинить крошечные клыки, которые только в прошлом году прорезались рядом с его плоскими вулканскими зубами. Он знает это так же, как знает, что ничто в Кузнице не может убить его — что ничто вообще, вероятно, не может убить его, если он этого не захочет.       Спок быстр, но у птицы есть крылья. Дневная жара делает полёт легким, и она парит высоко вне его досягаемости. Он издает низкий разочарованный рык и останавливается. Даже с учетом огня в его венах, это слишком.       Но затем птица ныряет, и Спок бросается вперёд. Он промахивается. Птица забивается глубоко в узкую трещину в склоне горы, глядя на него со страхом. Это существо видит Спока именно тем, кем он является на самом деле — хищником.       Прямо сейчас довольно неудачливым, к сожалению. Спок прижимается к скале и вытягивает руку, но не может дотянуться до крошечного существа, как ни старается. Ещё один рык грозит вырваться наружу из его горла. Конечно, он мог бы найти другую птицу, это было бы гораздо легче; но это та самая птица, которая потушит огонь, кипящий в его крови, обжигающий его кожу и затуманивающий зелёным его глаза…       Внезапно мир меняется.       Он протискивается в трещину и ловит птицу ртом. Теперь она гораздо больше, почти огромная, и её неудобно держать, но птичья кровь всё так же вкусна, а лапки и кости ещё легче выплюнуть. Съесть её изначально не входило в его намерения, но сейчас он даже не задумывается над этим.       Когда последние кости обглоданы, Спок довольно тянется и зевает, обнажая клыки. А потом гадает, когда именно он успел превратиться в кошку.       Бежать в этой форме так же легко, как мурлыкать, наслаждаясь тёплой ночью (и, о, как он раньше не догадался?). Он полагает, что по размеру он не больше обычного земного кота (хотя он не может посмотреть на себя, чтобы проверить), но его скорость и сила всё ещё поражают. Он пробегает мимо огромного сехлата и без удивления наблюдает, как тот съёживается. Что-то в этой форме предостерегает других животных так, как никогда не могла его вулканская маскировка (было ли это когда-нибудь действительно чем-то большим?)       И о, о, какая разница, даже если он действительно демон? Кто мог бы назвать это неправильным? Он легко перепрыгивает через мили песка, ветер радостно свистит в его ушах, и впервые в жизни Спок думает, что он благословен.

***

      Сарек спорит, уговаривает, приказывает. Но Спок непреклонен: он собирается вступить в Звёздный флот.       «Изгнанник». Это слово заставляет его мать плакать. На самом деле Спок не изгнан, не совсем, но они лишили его всего, кроме титула. Для него это не имеет значения. Сайбока изгнали окончательно и бесповоротно, а он ведь он, вероятно, был более прав, чем кто-либо другой. Так что все в порядке.       Спок поступает в Академию Звездного флота, и там ему едва ли приходится сдерживаться.       — Поразительно! — заявляют инструкторы, не переставая восхищаться его скоростью, его силой, его рефлексами. Они восхваляют его и его вулканское наследие, а он в свою очередь «случайно» забывает упомянуть, что печально известный «вулканский нервный щипок» обычно считается невозможным использовать на не-вулканцах, и даже на его собственной расе это достаточно проблематично. Что же касается его физических данных… что ж, он гибрид. Естественно, он немного отличается.       Боясь обидеть их единственного вулканца, их звёздного кадета, никто не протестует слишком сильно, когда он уклоняется от очередного медосмотра.       Его назначают на звездолёт «Энтерпрайз» сразу после окончания Академии. Более того, ему сразу дают должность научного офицера.       — Лучше бы ты этого стоил, — говорит ему капитан Пайк в тот день, когда он впервые поднимается на борт.       Уже на следующий день Пайк извиняется.       — Господи, я надеюсь, что у нас будет больше вулканцев!       Капитан вздыхает, а Спок решает, что сделать вид, что его слишком совершенная память — обычное явление среди вулканцев, было хорошей идеей.       Да, думает Спок, он прекрасно впишется в Звездный флот.

***

      — На самом деле я не очень люблю кошек, — однажды говорит доктор Пайпер, и Спок тут же ненавидит его.       Не то чтобы он позволял себе демонстрировать это, конечно. Ненависть нелогична, а Спок всё-таки вулканец… по большей части. Поэтому он вежлив, безукоризненно вежлив, выражая своё презрение.       — Я прошу прощения, доктор Пайпер, — говорит он в самом начале смены, когда сонного доктора легко застать врасплох. — Но я действительно не могу прервать свой текущий эксперимент. Мы можем перенести осмотр?       «Прошу прощения, доктор, но, похоже, в этот день у меня запланировано двойное дежурство».       «Мои извинения. Я действительно должен присутствовать на эксперименте в третьей научной лаборатории».       «Есть несколько кадровых вопросов, которые я должен рассмотреть».       «Сейчас действительно не очень удобное время…»       С каждым отказом Пайпер становится все более раздражённым, так что вскоре Спок переходит ко второй фазе своего плана: сделать так, чтобы доктор сам не хотел видеть его в своём лазарете.       «Вы совершенно уверены, что это правильное соединение, доктор?»       «Я полагаю, что средняя температура тела человека на самом деле на ноль целых одну десятую градуса по Фаренгейту ниже того, что вы указали, доктор…»       «Разве по человеческим меркам вы не слишком стары для хирурга? Я уверен, что тремор не способствует качественному проведению деликатных операций».       «Вы осведомлены об остроте обонятельной системы вулканцев? Позвольте заметить, доктор, что от вас довольно часто пахнет алкоголем…»       Капитан Пайк явно находит сложившуюся ситуацию забавной.       — Пайпер действительно не в восторге от тебя, — сочувствует он Споку. — Чем ты так ему насолил?       — Абсолютно ничем, сэр, — отвечает Спок. Во-первых, он действительно ничем не «солил» доктору, а во-вторых, как ему часто напоминали в своё время, он только наполовину вулканец, а значит, солгать для него не будет чем-то экстраординарным.       — Ну, в любом случае у тебя завтра медосмотр, и если ты на нём не появишься, я прикажу начальнику Службы безопасности организовать тебе эскорт.       Внезапно Пайк ухмыляется и хлопает его по плечу.       — Развлекайся!       Его медицинские показания, конечно, необычные.       — В этом нет никакого смысла! — растерянно восклицает Пайпер.       — Возможно, доктор, вы недостаточно хорошо изучили ксенобиологию, — вкрадчиво возражает Спок. — Мои показания вполне соответствуют среднестатистическим и абсолютно здоровые.       Говоря это, он тщательно запоминает показания приборов. Для любого другого вулканца они действительно необъяснимы и даже, вероятно, фатальны.       Очаровательно.       — Если недостаток ваших знаний в этой области является проблемой, — добавляет Спок, потому что не может удержаться. — Я готов предоставить свои услуги в качестве репетитора.       — Просто… убирайся отсюда, — бормочет Пайпер, и Спок легко выскальзывает из лазарета, пока доктор ругается и нажимает кнопки.       Проблема решена.

***

      Спок знает, что некоторые люди заводят на борту звездолётов домашних питомцев. К тому же, по-прежнему существует старая земная традиция корабельных кошек. Даже в космосе есть вредители, и нет ничего хуже, чем неконтролируемое размножение мышей в замкнутом пространстве. Современные технологии не всегда могут эффективно справиться с этой проблемой, так что кошки всё ещё остаются довольно востребованными.       Недавнее нашествие ruaka — маленького, похожего на пиявку грызуна с Цети Йелличи II — было в значительной степени остановлено корабельными кошками. Спок также приписывает им внезапное исчезновение крайне опасного трехдюймового насекомого, которое сбежало несколько месяцев назад из лаборатории и успело убить двух членов экипажа, прежде чем таинственно исчезнуть. Так что, да, корабельные кошки на «Энтерпрайз» широко распространены и пользуются уважением, но, что более важно, мало кто берёт на себя труд считать их количество. Так что никто не замечает появление ещё одной лишней кошки, крадущейся по палубам.       С тех пор как Спок получил возможность как следует рассмотреть себя в различных отражающих поверхностях, он осведомлён о том, что его кошачья форма невелика (он весит примерно три с половиной килограмма) и обманчиво худа. Его мех сплошь чёрный, если не считать небольшой серебристой каймы вокруг лап, а глаза очень близки к тем, что имеет его вулканская форма. Единственная черта, отличающая его от остальных кошек на корабле — крошечные кровеносные сосуды в ушах, которые на ярком свету просвечивают зелёным, а не красным.

***

      Оглушительный визг фазерного огня разрывает небо, и этот пронзительный звук неприятного звенит в его чувствительных ушах. Внезапно огонь прекращается, уступая место зловещей тишине.       Спок рискует позволить своему дневному зрению перейти в ночное, и его глаза ярко вспыхивают в полумраке. С одной стороны от него, прижимая к груди фазер, тяжело дышит Пайк. С другой, лёжа на земле, тихо стонет энсин Путесса, схватившись за свою кровоточащую руку, пока энсин Трентон пытается что-то сделать с его разорванной ногой. Лицо Путесса потное и бледное от потери крови. Спок безжалостно игнорирует его присутствие: он чувствует, что Путесса почти мёртв.       — Их слишком много, — хрипит Пайк. — Боже, мы никогда…       Бросив быстрый взгляд на энсинов, он резко обрывает сам себя.       — Спок, есть успехи со связью? — спрашивает он вместо этого.       — Нет, сэр.       Пайк тихо ругается, когда несколько пробных выстрелов звучат совсем рядом с их позицией. Спок слегка перемещается, чтобы лучше видеть сквозь завесу дыма. Они укрылись за небольшой рощей деревьев, в то время как группа религиозных отступников расположилась вокруг крошечных хижин туземцев. Вокруг темно, но Спок легко может различить отдельные фигуры.       Прямо позади них течёт река, слишком быстрая и глубокая, чтобы быть приемлемым вариантом отступления, а если бы они рискнули повернуть направо или налево, то оказались бы в пределах досягаемости ловушек культа. Когда сквозь деревья пробивается звёздный свет, Спок задумчиво наклоняет голову. Волна жара привычного пробегает по его коже. Да, он может это сделать.       — Пожалуйста, подождите здесь, капитан, — вежливо говорит он.       — Что? Спок, что ты… стой! Спок!       На корабле ему нечасто выпадает возможность как следует побегать, и даже в этот напряженный момент ему странно приятно просто пошевелиться и размять ноги. Ему не нужно сдерживаться. Спок ныряет под шквал смертоносного фазерного огня, вдыхая запах горелого озона, опаляющего его волосы — нет, мех — он что, кот? Нет, он полностью вулканец, и он опрокидывает одного человека на землю с такой силой, что проламывает ему череп, затем прыгает, чтобы ущипнуть другого за шею. Яростно кричащий культист прыгает на него, и Спок с презрением отбрасывает его в сторону.       Они ничто для него: слабые, бесполезные, отсталые. И он знает, знает, тем особым знанием, которое дарит ему инстинкт, что они не могут убить его. Он в полной безопасности.       Так что он шипит, рвёт, сминает и отбрасывает в сторону множество тел, пока все они не падают вокруг него, стонущие или мертвые. Он даже не останавливается, чтобы проверить. Теперь, когда с этой частью покончено, остается совсем немного — найти коммуникаторы.       Пайк, конечно, не стал дожидаться его в укрытии. Прихрамывая, он подходит к нему, с заплаканным энсином Трентоном за спиной.       — Путесса мёртв, — прямо говорит Пайк.       Спок кивает. Он знают, что люди не одобряют некоторых утверждений, касающихся смерти, таких как «я в курсе», поэтому ничего не говорит.       Пайк берёт у него из рук коммуникатор. Он весь в крови, и какое-то время капитан просто смотрит на него.       — Поднимайте троих, — голос Пайка звучит устало и безжизненно. И за секунду до того, как луч транспортера находит их, Спок удивляется, почему он сам чувствует себя таким живым.

***

      Пайк не спрашивает его ни о миссии, ни о людях, которых он убил с такой легкостью, ни о красном блеске в его глазах. Он вообще теперь почти не разговаривает со Споком. Тот не возражает. В Пайке всегда чего-то недоставало. Близко, иногда думал Спок. Так близко. Он и сам не понимает, к чему именно, но знает, что Пайк не подходит, не совсем. Спок не знает точно, что или кто будет подходить. Единственное, в чём он уверен — он поймёт, когда найдет это.

***

      — Для меня было честью служить с тобой, — говорит ему Пайк, делая глоток виски.       — Взаимно, капитан.       Это самый вежливый и корректный с точки зрения контекста ответ. К тому же, довольно правдивый. Но Пайк смотрит на него так, словно Спок сказал что-то дикое.       — Что-то с тобой не так, — говорит капитан внезапно, словно решившись. — Всегда было.       — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, сэр.       — О нет, ты понимаешь. Может, тебе и плевать, но ты понимаешь.       Спок задумчиво наклоняет голову и ничего не отвечает.       — Ты чертовски хороший офицер, — уточняет Пайк. — Чертовски хороший. Никогда не сомневайся в этом.       — Я и не сомневаюсь.       Пайк игнорирует эту реплику.       — Но, видишь ли, это ещё не все. Я имею в виду, это не должно быть всем. Но у тебя это нет. Ты не вкладываешь сердца, в то, что делаешь. Не вкладываешь…       Спок растягивает губы в улыбке, которая не доходит до его глаз, и смотрит, как Пайк вздрагивает от этого странного зрелища.       — Душу? — насмешливо спрашивает он.       — …Возможно.       Спок кивает и вновь натягивает на лицо маску вулканской невозмутимости.       — Меня бы это не удивило, — соглашается Спок. Нельзя вложить то, чего нет, думает он.       Пайк допивает свой виски и уходит.       Это их последний разговор.

***

      — Рад познакомиться с вами, лейтенант-коммандер.       Комната внезапно наполняется ароматами пустынного солнца, фруктов kasa и прелой листвы. И под всем этим, тёплым и слегка мускусным, Спок чувствует сильное биение чужого пульса и инопланетной красной крови. Добыча, говорит его разум, но нет, нет. Уязвимый, да, но не жертва, и его следующая мысль…       Он мой.       Капитан Кирк вежливо улыбается ему, сияя золотом, и в сравнении с ним весь остальной мир кажется серым.       — Капитан, — с трудом выдавливает из себя Спок, и в этот миг его судьба решена.

***

      Спок бежит по коридорам «Энтерпрайз» в своей кошачьей форме, не обращая внимания на случайных членов экипажа, которые протягивают свои медлительные руки, чтобы погладить его. Там есть мышь — или что-то похожее на мышь — и запах крошечного испуганного млекопитающего сладко щекочет ему ноздри. Вперёд — да — направо — сейчас…       — Чёртов кот!       Краем глаза он видит приближающуюся ногу и на мгновение замирает в панике, раздумывая, стоит ли рисковать, показывая свою неестественную скорость. Он думает слишком долго; тяжёлый ботинок врезается ему в грудь, и он невольно громко мяукает, отлетая к стене. Когда нога заносится для второго удара, он шипит, обнажая клыки…       — Энсин!       Нога замирает.       Капитан Кирк недоволен. Никто на его корабле не будет мучить животных, вы поняли, энсин? И человек кивает: да, сэр, простите, сэр, больше не повторится, сэр, и убегает, как только его отпускают.       Кирк поворачивается к Споку. Его голос смягчается.       — Эй, приятель, ты в порядке?       Кот мяукает и на этот раз не шипит в знак протеста на руку, которая опускается, чтобы пригладить его вздыбленную шерсть. Это неправильно, думает какая-то часть его. Это должно быть по-другому, я должен…       — Я отнесу тебя в лазарет, — вдруг объявляет Кирк, прерывая его размышления.       …Это может стать проблемой.

***

      Тот факт, что новый глава медицинской службы, доктор МакКой, даже не понимает, что у его пациента зелёная кровь, определённо не внушает Споку доверия. Справедливости ради, всё, что делает МакКой, — это проверяет его ребра. И, несмотря на непрекращающееся ворчание о том, что он «чёрт возьми, врач, а не ветеринар или кошачья нянька», прикосновение к его ушибленной груди — мягкое и осторожное.       Ладно. Может быть, он немного лучше Пайпера.

***

      Кирк любит играть в шахматы. Более того, он хорош в этом. Достаточно хорош, чтобы иногда ставить в тупик Спока. И когда первая пробная партия в комнате отдыха превращается в еженедельные встречи, Спок думает, что ему придётся немного освежить свои знания шахматных стратегий.       В конце концов, он не хочет разочаровывать.

***

      На Дельта Отейли IV десантный отряд попадает под обвал.       Как неудачно, думает Спок, потому что точно знает, что три энсина в красных рубашках будут мертвы к закату. Люди такие хрупкие. Что же касается капитана…       Кирк… мерцает. Он не может придумать лучшего термина. В это мгновение Спок осознаёт, что если он ничего не предпримет, капитан может умереть.       (Раньше ему никогда не приходило в голову вмешиваться, когда он чувствовал, что кто-то вот-вот умрёт).       Кирка теряет сознание от удара камнем по голове, его ноги застряли в куче камней и грязи, и одна из них явно сломана. Что до остальных трёх членов команды высадки: один из них делает свой последний судорожный вдох под равнодушным взглядом Спока, вторая уже мертва (он может видеть её раздавленную грудную клетку), а третий… третий, молодой человек лет двадцати смотрит на Спока широко раскрытыми голубыми глазами, остекленевшими от страха и боли.       — Сэр? — хрипит он.       Спок поворачивается к нему спиной, выкапывает Кирка из завала и несёт его к шаттлу, не обращая внимания на дрожащий голос, слабо зовущий его сзади.       Энсин только замедлит их.       Как только они возвращаются на корабль, Кирка тут же отправляют в лазарет. Спок беспокойно ходит по мостику, постоянно запрашивая статус капитана. Он делает это достаточно часто, чтобы лейтенант Сулу начал смотреть на него с чем-то вроде задумчивого уважения. Но это не имеет значения.       Когда Кирк приходит в сознание, Спок передает мостик Сулу и уходит. Он говорит себе, что ему необходимо дать капитану устный отчёт о происшествии, и в то же время прекрасно осознаёт, что это в лучшем случае лишь предлог.       — Лейтенант-коммандер, вы не пострадали? — первым делом спрашивает Кирк.       — Нет, сэр.       — А остальные…       — Мертвы, сэр.       Это лишь отчасти правда. Голубоглазый энсин, Келли, вероятно, всё ещё жив и хрипло дышит пыльным воздухом рядом с разлагающимися телами своих бывших товарищей. Но скоро он будет мёртв, очень скоро, так что, по мнению Спока, это почти одно и то же.       Кирк смотрит на него с грустью и благодарностью.       — Я так понимаю, что именно вам я должен сказать спасибо за своё спасение, мистер Спок, — улыбается он.       Это звучит неплохо. Мистер Спок. Гораздо лучше, чем «лейтенант-коммандер». Или, может, всё дело в интонации, с которой капитан произносит это?       — Я… — пытается продолжить Кирк, но его прерывает чей-то радостный возглас.       — Джим! Ты очнулся!       Первый офицер Митчелл врывается в комнату, широко улыбаясь. Его присутствие, кажется, стирает последние остатки грусти с лица капитана.       — Я в порядке, Гэри, — мягко заверяет он друга.       — Ты как-то сказал это с проколотым лёгким, — усмехается Митчелл. — Я поверю, что ты в порядке только тогда, когда доктор выпустит тебя из своих когтей, и ни секундой раньше… свободны, лейтенант, — рассеянно добавляет он Споку. Кирк одаривает вулканца ещё одной короткой улыбкой, а затем поворачивается к энергичному навигатору.       …Споку не нравится Гэри Митчелл.

***

      — Сэр, — осторожно произносит Сулу на следующий день. — Я хотел спросить, не хотите ли вы поработать со мной над одним ботаническим проектом? Я пытаюсь вывести гибрид спящих лилий с Катрелли IV и водорослей с Дренелли V.       Спок без труда может увидеть гипотетическую пользу, которую принесут лечебные свойства такого гибрида. Его удивляет сама просьба — Сулу, кажется, всегда относился к нему с некоторой опаской, — но он отвечает «Конечно, лейтенант» и получает широкую улыбку в ответ.       Как странно.

***

      — А вот и твой пациент, Боунс! — довольно восклицает Кирк. Чёрный кот у его ног успевает только удивлённо моргнуть, прежде чем его поднимают в воздух.       — Убери отсюда эту крысу, — ворчит МакКой. — Кошачья шерсть в столовой это антисанитария.       Доктор немедленно опровергает свои слова, протягивая руку и пытаясь погладить его. Попытка — ключевое слово. Кот сердито шипит, выгибая спину, и МакКой тут же отдергивает руку.       Кирк только смеётся:       — Похоже, он довольно разборчив.       МакКой бормочет что-то о странных вкусах и различных повреждениях мозга, в которых повинен космос, а затем беззаботно возвращается к своей еде.       Спок со своей стороны устраивается поудобнее и наблюдает за комнатой блестящими янтарными глазами, наслаждаясь видом неподвижной, осязаемой фигуры Кирка, целой и невредимой.       Звёздный флот определённо был хорошей идеей.

***

      Спок находит странным, что никому из членов экипажа не приходит в голову, почему он, будучи вулканцем и врождённым телепатом, не подвергся влиянию барьера, который так изменил Гэри Митчелла и Элизабет Денер.       Но правда в том, что барьер действительно воздействуют на него, хоть и не так сильно. Он чувствует это, как только видит голубое сияние. Свет, коварно проникающий в его сознание. Подавляющий. Обещающий сделать Спока чем-то большим, чем он есть, сделать его сильнее. И он почти соглашается.       Но Кирк мерцает.       И этого достаточно, чтобы Спок, сосредоточившись, оттолкнул эту обволакивающую, обманчиво-мягкую силу, отвергая её дар. Кирк тут же прекращает мерцать. Спок расслабляется. Ему не нужна сила, пока Кирк в безопасности. В конце концов, для чего ещё он бы использовал эту силу, если не для защиты своего капитана?       Спок не удивлён, когда начинают проявляться способности Митчелла, и приводит достаточно аргументов, чтобы убедить капитана Кирка, что USS «Отважный» погиб из-за подобного всплеска псионных способностей экипажа. Кирк мерцает каждый раз, когда приближается к своему первому офицеру, и жизненно важно, чтобы Митчелл был признан угрозой.       И просто высадить его с корабля — недостаточно.       — Гэри Митчелл должен умереть, — говорит Спок Кирку.       Это лишь наполовину правда, и лишь наполовину ложь, результат в обоих случаях один и тот же: Кирк живет. Для Спока этого достаточно.       — Я сочувствую Гэри Митчеллу, — говорит он Кирку позже. И это — ложь. Но также и то, что Кирк должен услышать. Капитан долго смотрит на него. Его лицо искажено печалью, и всё же ему удаётся слегка улыбнуться.       — Тогда, может быть, — голос капитана звучит тепло, в той дружеской манере, которая когда-то предназначалась только Митчеллу, — может быть, для вас ещё есть надежда, мистер Спок.       Может быть.       (Спок находит это маловероятным).

***

      Кирк рассматривает возможность повышения Спока до первого офицера.       Это… неожиданно.       — Просто подумай об этом, — мягко продолжает убеждать его Кирк. — Мне в любом случае придётся повысить тебя до коммандера — ты слишком долго задержался в лейтенантах, — но чтобы занять эту должность, тебе придётся больше общаться с экипажем. Переспи сегодня с этим, а утром скажешь мне, что думаешь, ладно?       Если бы Пайк был тем, кто сделал ему подобное предложение, Спок вежливо, но непреклонно, отказался бы. У него не было никакого желания командовать, к тому же, он прекрасно понимал, что ему недостаёт эмпатии для подобной работы. Наука же одновременно и увлекала его и, самое главное, позволяла иметь дело в основном с числами, фактами и экспериментами, а не с людьми.       Но это был Кирк, и потому Спок действительно решил подумать.       В тот же день, в комнате отдыха, он всё ещё перебирал в уме варианты, рассеянно настраивая свою лиру и прислушиваясь к разговору в другом конце комнаты.       — Мне кажется, или с тех пор как Кирк стал капитаном, выездные миссии действительно стали гораздо опаснее?       — Эй, Кирк не виноват! Он добился фантастических результатов…       — Я знаю, знаю! Я не критикую его. То, что он сделал на Альте IX было потрясающе… Я просто подумал: мы делаем удивительные вещи, спасаем жизни, меняем мир к лучшему… это всё здорово. Это то, зачем создавался Звёздный флот, и мы за эти три месяца под руководством Кирка сделали больше, чем за пять лет с Пайком. Но мы уже потеряли так много людей, слишком много…       — И Пайк только дважды за последние десять лет попадал в лазарет, — добавляет другой голос. — А Кирк оказывается там уже четвёртый раз!       — Ну, зато никто скажет, что он работает менее усердно, чем любой другой член его экипажа, а?       Раздаётся ропот согласия. Когда тема разговора меняется, Спок отвлекается, чтобы обдумать то, что он только что услышал. Служба на «Энтерпрайз» действительно стал опаснее под руководством Кирка. Более результативной, да, но всё же…       — Мистер Спок! Какая неожиданность, мы не часто имеем удовольствие видеть вас здесь.       Спок склоняет голову, когда лейтенант Ухура смело занимает место напротив него. Через несколько столиков от них группа женщин тихо хихикает, то и дело бросая удивлённые взгляды в их сторону. Очевидно, они не думают, что он благосклонно отнесётся к подобному вторжению в своё уединение.       Отчасти из нежелания следовать чужим ожиданиям, он вежливо кивает ей. Офицер связи не нуждается в большом поощрении, и в то время как он всё ещё обдумывает, как инициировать то, что люди называют «светской беседой», она спрашивает его, указывая на лиру в его руках:       — Что это за инструмент?       Что ж, с простыми ответами на вопросы он может справиться.        — Это ka'athyra.       — Вулканский инструмент?       Этот факт кажется очевидным.       — Да.       — Не думала, что раса логически мыслящих существ высоко ценит музыку, мистер Спок.       — Музыка во многом следует законам математики. Однако те из нас, кто посвятил жизнь этому искусству, действительно довольно часто являются несколько… эксцентричными.       Он не уверен, какая именно часть сказанного им произвело такой эффект, но Ухура смеётся.       — Не знаю, в курсе ли вы, но я сама немного пою, и мне нравится пробовать свои силы в игре на разных музыкальных инструментах. Возможно, вы согласитесь дать мне пару уроков?       Теперь она улыбается немного застенчиво, склонив голову, чтобы взглянуть на него из-под густых ресниц. Он не уверен, намеренно ли она использует это выражение и какое точно впечатление оно должно произвести на него.       Спок почти говорит «нет». Он хочет сказать «нет». Курирование или преподавание в научной сфере — это одно, но у него есть подозрения, что Ухура имеет в виду не столько уроки в привычном для него понимании этого слова, сколько случайную договоренность, нечто такое, что является приемлемым между друзьями. И эта идея ему совсем не нравится.       Но затем он вспоминает свой разговор с Кирком. «Если я возьму тебя в качестве своего первого офицера, Звёздный флот должен убедиться, что у тебя сложились здоровые отношения с членами экипажа. Будь более доступным, Спок!»       Спок несколько мгновений смотрит на свою лиру, а затем медленно кивает. На лице Ухуры расцветает сияющая улыбка.       — Спасибо, мистер Спок! — восклицает она. — Это будет так весело!       За соседними столиками её друзья смотрят на них с изумлением.       Что ж, если Кирк хочет, чтобы он больше общался с экипажем, он сделает это.       Кроме того, разве хороший первый помощник не будет чаще сопровождать капитана на выездных миссиях?

***

      Слияние разумов — не очень распространенное явление на Вулкане.       Являясь частью пресловутой вулканской «мистики», оно хорошо известно среди посторонних, как и некоторые другие аспекты сенсорной телепатии. Но слияние разумов было фактически запрещено до недавнего времени, и на Вулкане до сих пор сохраняются сильные предубеждения относительно этой техники, когда она используется не целителями разума.       Таким образом, инициировать слияние разумов с доктором Саймоном ван Гелдером, безусловно, неразумно. И опасно. Ван Гелдер не вулканец, и они оба могут серьёзно пострадать при попытке. Кроме того, доктор не в состоянии ни понять, что предлагает ему Спок, ни дать на это своего согласия.       Существует термин для подобного вторжения в чужое сознание — kae'atklasa, изнасилование разума. На Вулкане подобное карается смертью.       — Слияние разумов — очень интимная процедура для моего народа, — говорит он МакКою, и это действительно так, по большей части. Эта идея не беспокоит его с моральной точки зрения, но он не может просто отбросить тот факт, что его подвергнут остракизму или даже казнят, если Вулкан узнает.       Но МакКой продолжает спорить, и ему требуется всего несколько слов — «Джим может быть в серьёзной беде», — чтобы убедить его.       — Хорошо.       Он пытается уговорить Ван Гельдера добровольно открыть свой разум для слияния, но безуспешно. В конце концов он с легкостью пробивается сквозь и без того уже подорванные и хрупкие ментальные щиты человека. После такого сознание ван Гельдер, скорее всего, уже никогда не удастся восстановить.       Kaiidth.       Разум этого человека погряз в бреду и безумии. В поисках нужной информации, Спок без усилий прорывается сквозь чужой ментальный ландшафт, оставляя за собой грубые шрамы. Да, да, вот оно…       О.       Кирк действительно в беде.       Он уходит, как только заканчивает слияние, и спасает капитана. Однако, когда всё заканчивается, ему приходит в голову, что Кирк не мерцал, а значит, Споку не нужно было помогать ему. Он задаётся вопросом, что это значит.

***

      Одиночная миссия Спока с «Галилей-VII» приводит к двум смертям и очень виноватой команде высадки, некоторые из которых охотно обращаются к капитану, чтобы признаться в нарушении субординации. Спок знает, что именно его попытка «пожертвовать собой», когда он был пойман в ловушку валуном, заставила других чувствовать себя такими виноватыми. В конце концов, это и было его основным мотивом для игры в «мученика».       (Не то чтобы эти туземцы действительно могли убить его).       Он ничего не чувствует к тем членам экипажа, которые были убиты. Он видел их судьбу в их глазах, когда группа спускалась, и это не влияло на него ни тогда, ни сейчас.       Оглядываясь назад, однако, Спок полагает, что какой-нибудь символический жест сожаления по поводу их кончины на планете мог бы быть уместным. Но капитан Кирк согласился, что действия Спока были правильными. В первую очередь он зол на членов команды, которые позволили себе стать чрезмерно эмоциональными и непрофессиональными во время миссии.       Тем не менее, Спок думает, что стоит попытаться изобразить раскаяние. Эта идея, которую диктует ему инстинкт, а он всегда доверяет своему инстинкту.       После окончания смены, Кирк вызывает Спока к себе в каюту. Судя по обстановке, он хочет, чтобы разговор оставался неформальным. Очень хорошо. Спок притворяется, что ему неудобно.       — Сэр?       — Присаживайся, Спок.       Спок садится.       — Я заметил, что в своём отчете ты несколько замалчиваешь проблему нарушения субординации.       Он хочет сказать, что это было бы излишним, учитывая, что все остальные члены команды высадки уже признались, но вместо этого он отвечает:       — Если бы это был единичный инцидент, сэр, я бы доложил. Но если вся группа отказывается подчиняться, то, полагаю, это больше говорит о плохом руководстве командира, чем о проблеме с дисциплиной.       Кирк качает головой.       — Спок, я просмотрел все отчёты, и ты не отдал ни одного приказа, который я не отдал бы сам.       Спок хочет возразить, но красноречивое подёргивание клыков останавливает его. Он молчит.       Голос Кирка смягчается.       — Это всегда трудно: терять кого-либо из членов экипажа. Особенно на первом задании. Я понимаю. Но, Спок, в данной ситуации ты действительно больше ничего не мог сделать.       Сказав это, капитан надолго замолкает, уголки его губ опускаются в выражении скорби, а глаза затуманиваются, словно от каких-то далёких воспоминаний. Когда Спок не отвечает, Кирк встряхивается, натянуто улыбаясь.       — Не волнуйся, я не собираюсь заставлять тебя говорить об эмоциях, просто… не думай о людях, которых ты потерял. Помни о них, но сегодня вечером я хочу, чтобы ты подумал о тех, кого ты спас.       Спок, всё ещё молча, склоняет голову, что, кажется, удовлетворяет Кирка, и тот отпускает его. Спок возвращается в свою каюту, ложится в постель и погружается в безмятежный сон.       В эти дни чувство вины — наименьшая из его проблем.

***

      — Одиннадцать лет, коммандер, одиннадцать, — рычит МакКой. — Я не знаю, как, черт возьми, это вообще произошло, но ты пройдёшь медосмотр, даже если мне придется тащить тебя в лазарет за шкирку.       Спок представляет себе, как он выпускает клыки, и МакКой с криком падает, заливая пол кровью. За шкирку, ну-ну.       — Я просто предлагаю дождаться более подходящего времени.       — То есть ещё лет через десять или около того? — МакКой скрещивает руки на груди. — Послушайте, я делаю это не ради удовольствия. Нам необходимо создать на вас файл с исходными данными на случай, если вы заболеете…       — Чего вулканцы не делают…       — Или будете ранены…       — Чего не случалось уже более одиннадцати лет…       — Или хотя бы для того, чтобы я не удивился потом во время вашего вскрытия, которое, похоже, произойдет очень скоро, если вы, сэр, будете продолжать игнорировать советы вашего лечащего врача!       Спок бросает на МакКоя уничтожающий взгляд и позволяет некоторому количеству света блеснуть в своих глазах. Он неохотно впечатлен, когда в ответ МакКой даже не моргает.       — Очень хорошо, доктор, я явлюсь в лазарет до конца недели, — сдаётся Спок. В его голове уже начинает формироваться план.       — И ты думаешь, что я просто поверю тебе на слово?       — Я вулканец. Я не могу лгать, — лжёт Спок.       МакКой недоверчиво хмыкает, но соглашается. Три дня спустя Спок связывается с ним, чтобы уточнить время, и на следующий день спускается в лазарет ровно в 09:45.       Конечно, на практике всё оборачивается немного сложнее, чем он думал.       — Это ещё зачем? — хмурится МакКой, когда Спок протягивает ему PADD. — Мы проводим медосмотр, коммандер, а не заполняем отчёты.       — Я в курсе, — односложно отвечает Спок, не вдаваясь в подробности.       МакКой рассеянно просматривает бланки.       — Какого чёрта? Соглашения о конфиденциальности? Я же врач! Конечно, я не собираюсь ничего выбалтывать первому встречному-поперечному…       — Эти конкретные соглашения освобождают вас от обязанности, или правоспособности, посылать отчёты о моих медицинских данных вашему начальству и любым другим заинтересованным лицам, исключая случаи непосредственной угрозы моей жизни, или когда я даю вам ясное разрешение на это.       — И ты можешь провернуть такое?       Всё же есть некоторые преимущества в том, чтобы быть сыном посла столь уважаемой расы. Например, дипломатической иммунитет.       — Да.       — Ради всего святого, Спок, зачем?       — Есть много людей, — уклончиво отвечает он, — которые хотят исследовать аномальные обстоятельства моего рождения для… различных целей. Это всего лишь вопрос разумной предосторожности.       Удивительно, но после этих слов лицо доктора немного смягчается.       — Ну что ж, — МакКой пожимает плечами, — если ты так говоришь.

***

      Доктор в ярости.       — Ты обманул меня!       — Да.       — Это… это невозможно объяснить! Ни вулканскими генам, ни человеческими, в вашей ДНК нет ничего достаточно аномального, чтобы объяснить… мышечную массу, плотность… — МакКой резко замолкает. Спок знает, что он имеет в виду.       — Когти? — безжалостно продолжает он. МакКой вздрагивает. — Клыки? Вы правы, доктор, это ничем нельзя объяснить.       Побледневший МакКой смотрит на него так, словно впервые видит, а затем спрашивает едва слышным шёпотом:       — Что ты такое?       — Я не знаю. И это, доктор, чистая правда.

***

      Когда человек по имени Финни подставляет Кирка, заставляя всех думать, что капитан убил его из преступной халатности, Спок клянется, что Кирк не мог совершить ничего подобного, что бы ни говорили доказательства. На самом же деле, ему просто всё равно.       Какая разница, даже если Кирк убил Финни? Финни не важен. Но Кирк — да, и поэтому Спок ищет доказательства, чтобы оправдать своего капитана.       (По правде говоря, он так же удивлен, как и все остальные, когда действительно находит их).

***

      Спок не уверен, зачем ему понадобилось спасать лейтенанта Стайлза. Стрелять из корабельных фазеров было, безусловно, более приоритетной задачей, тогда как спасение человеческого лейтенанта — нет. И он никогда раньше не испытывал желания спасти кого-то, кого коснулась Смерть.       Но Кирк счастлив. И что-то во всём этом деле заставляет его чувствовать себя… хорошо.       (Втайне он спрашивает себя, не мог бы он когда-нибудь сделать что-то подобное снова).

***

      Лейла Каломи… раздражает.       Но Спок знает, что Кирку здесь ничего не угрожает, по крайней мере пока, и потому вежливо следует за ней, задаваясь вопросом, раскроет ли она ему секрет чудесного выживания этой колонии.       Лейла ведёт его к группе уродливых бледно-розовых цветов, напоминающих лилии.       — Я была первой, кто обнаружил их… споры.       — Споры?       И это больно, больнее, чем когда-либо был Жар. Боль проносится сквозь его тело, обжигая, разрывая, разрушая, нет нет нет нет…       — Это не должно быть больно! — кричит Лейла.       — Я не могу… пожалуйста, хватит…       — Это неправильно! — она похожа на капризного ребенка. — Нам они не причинили вреда!       — Я не такой, как вы… — с трудом говорит он, а затем…       О.       О.       Споры. Теперь ему всё становится совершенно ясно. Эта планета безопасна. Здесь все будут жить вечно и всегда будут счастливы. Разве это не чудесно? Жар затухает до тупой, настойчивой пульсации.       Спок с некоторым отстранённым удивлением осознаёт, что не может выпустить когти. Или клыки. Но это не имеет значения. Впрочем, не хватает чего-то ещё, чего-то важного… Кирка. Да. Даже с цветами (благословенными, благословенными цветами) Спок не может быть полностью доволен, зная, что Кирк уязвим, находится в опасности, сердит и расстроен. Очевидно, что Кирк должен присоединиться к ним.       Капитан, однако, почему-то сопротивляется этой идее. Мистер Сулу понимает, вся команда начинает понимать. Все, кроме Кирка.       Но никто не имеет значения, кроме Кирка.       — Пожалуйста, присоединяйтесь к нам, — просит он капитана. Он не понимает, почему Кирк не хочет присоединиться к ним. Споку кажется очевидным, что это лучший способ защитить капитана. Почему Кирк не позволяет Споку делать то, что нужно для его защиты?       Наконец капитан соглашается присоединиться к ним и Спок транспортируется на корабль, чтобы помочь ему собрать вещи. Но всё идёт не по плану.       — Ты, мятежник, предатель, компьютеризированный полукровка, я тебе покажу, как дезертировать с моего корабля.       Это… неправильно.       — С чего ты взял, что ты мужчина? Ты эльф с гиперактивной щитовидной железой. У тебя нет мозгов, чтобы понять; всё, что у тебя есть — это печатные схемы. Впрочем, что ещё можно ожидать от ушастого урода, чей отец был компьютером, а мать — энциклопедией? Твой отец — компьютер, как и его сын. Посол от расы предателей. В вас, вулканцах, нет ни капли чести. Ты предатель из расы предателей, предатель до мозга костей, гнилой, как и вся ваша зеленокровная раса, и у тебя ещё хватает наглости заниматься любовью с этой девушкой… Она вообще знает, на что идёт? Ты ходячий компьютер, который должен крепиться к арматуре, а не изображать из себя человека. Твоё место в цирке, Спок, а не на звездолёте. Прямо рядом с мальчиком с собачьим лицом…       Довольно. Совсем другой вид огня проходит по его венам, и, не думая, Спок хватает металлический прут и бросается вперёд.       — Наконец-то! — восклицает Кирк через несколько минут. Спок едва может разобрать, как капитан объясняет, что гнев — это ключ для освобождения от влияния спор, и что они должны разозлить всех остальных. Кровь шумит у него в ушах.       Он представляет угрозу для Кирка. И это не та угроза, с которой Спок знает, как справиться.       Он действует как на автопилоте, пока все члены экипажа благополучно не возвращаются на корабль, а колония не эвакуирована. После этого Кирк отводит его в сторону, чтобы извиниться за свои резкие слова. Споку всё равно. Его удивляет, что он вообще отреагировал на них. Прошли годы с тех пор, как кто-то мог причинить ему боль с помощью слов.       Ещё позже Спок размышляет над тем, почему споры воздействовали на него по-другому, почему они причиняли боль, и почему он не мог выпустить когти, когда находился под их влиянием. Споку приходит в голову, что, будучи тем, кто он есть — кем бы он ни был — он никогда не будет счастлив. Что он буквально не способен быть счастливым.       Но Спок думает о Кирке, гордом и расслабленном на мостике корабля, отдающим приказы, словно он… нет, потому что он в самом деле рожден для этого. Спок думает о Кирке, смеющемся во время их отпуска на берег, дразнящем Спока, улыбающемся над шахматной доской. О Кирке, смотрящем на него с нежностью в глазах и говорящем: «Ты мне как брат, Спок…»       Возможно, Спок никогда не будет счастлив. Но он думает, что вполне может быть удовлетворён.

***

      — Мистер Спок, познакомьтесь с доктором М’Бенгой, — говорит МакКой. Человек слегка подпрыгивает на мысках, явно довольный собой. Спок достаточно знаком с этой привычкой МакКоя, чтобы сразу заподозрить неладное.       — Доктор, — ровным голосом приветствует он, и удивляется, когда М’Бенга в ответ поднимает руку в таале.       — Dif-tor heh smusma, — торжественно произносит он.       Ликование Маккоя становится почти осязаемым.       — Джеффри стажировался на Вулкане, — радостно объявляет он. — С этого момента ты будешь проходить все медосмотры у него.       …Спок знает несколько земных ругательств, которые были бы весьма уместны в данной ситуации.

***

      Эдит Килер — опасность иного рода. Она красива и обаятельна, и Спок может сказать, что Кирк очарован ей с того самого момента, как впервые видит её. Спок знает, что это не может кончиться хорошо; он чувствует на этой женщине печать смерти. Но капитан всегда прислушивается к своему сердцу, и нельзя отрицать силу загадочной притягательности Эдит Килер.       Даже Спок признает, что она удивительно проницательна. Она хочет знать, откуда они, и не верит их вымышленной истории.       — У меня всё ещё есть пара вопросов, которые я хотела бы задать, джентльмены. О, не смотрите так. Вы не хуже меня знаете, что вы оба выглядите так, словно не принадлежите этому месту.       — Интересно, — говорит Спок. — Где же тогда, по-вашему, наше место, мисс Килер?       Действительно ли её глаза сияют, или это лишь игра света?       — Твоё? Рядом с ним. Как это всегда было и всегда будет, — говорит она.       И действительно, Споку нечего возразить на это.

***

      Спок не знает, почему Кирк кажется таким оскорбленным, узнав о его родителях. Эта тема буквально никогда не поднималась. Кроме того, Спок уже много лет не думал о них. Они были необходимы, когда он был ребёнком, и положение его отца как посла иногда могло дать ему преимущества, но в остальном Спок не питал к ним никакой особой привязанности.       Очевидная смесь печали и радости в голосе его матери вызывает недоумение. Она явно счастлива видеть его, но в тоже время её огорчает очевидная пропасть между ним и Сареком, пропасть, достаточно глубокая, чтобы они не разговаривали друг с другом восемнадцать лет. Если она думает, что Спок затаил на отца обиду или был ранен его пренебрежением, то она ошибается. Разумеется, он осведомлён, что Сарек не одобряет его карьерный выбор, но это знание ничем не отличается от знания того, что пространство за стеклом обзорной палубы чёрное, вода прозрачная, а его кровь зелёная. Kaiidth. Если мнение Сарека когда-то и имело для него значение, то эти времена давно прошли.       Ещё одна загадка для Спока — почему все так ошеломлены его отказом стать для Сарека донором крови, пока Кирк находится в лазарете. Кирк едва не погиб, а его, Спока, не было рядом. Это неприемлемо. Таким образом, Спок обязан убедиться, что корабль — и, главным образом, капитан, который находится на его борту, — остаются в безопасности.       Если это означает, что Сарек умрёт, что ж, так тому и быть.       Но Кирк поднимается на мостик, морщась при каждом движении, но отказываясь сдаваться. Неужели он думает, что это одурачит Спока? Неужели он думает, что Спок не чувствует железного привкуса крови в воздухе, не слышит прерывистый ритм его дыхания?       Кирк мерцает, но Спок понимает, что спор тут не поможет. Жжение инстинкта в его когтях говорит ему, что он должен согласиться пойти в лазарет, и тогда Кирк отступит. Кирк будет жить.       В течение нескольких дней после этого капитан выглядит крайне довольным собой. Вероятно потому, что Сарек успешно перенёс операцию и поправляется. Последнее едва ли волнует Спока, но если Кирк тоже жив, то, в конце концов, какая разница?

***

      Спок всегда будет вспоминать инцидент с трибблами с некоторой долей ностальгии, потому что, прежде чем они все были удалены с корабля, он нашёл время, чтобы выследить парочку вместе с другими корабельными кошками. Это было в высшей степени приятным занятием. Однако его первый опыт общения с трибблом всегда будет озадачивать его.       Когда они с капитаном Кирком входят в комнату отдыха, Ухура уже сидит за столом, обложенная со всех сторон этими существами.       — Весьма любопытные создания, капитан, — рассеянно говорит Спок, поднимая одного из трибблов. Существо беззаботно мурлычет в его руках, и Спок зачарованно смотрит на него, медленно поглаживая мягкую шерстку и с трудом подавляя желание немедленно вонзить в неё когти.       — Похоже, издаваемые ими звуки оказывают успокаивающее влияние на нервную систему человека.       Его рот наполняется слюной, а клыки невольно начинают пробиваться сквозь дёсны. Он облизывает губы.       — Вулканцы, разумеется, невосприимчивы к этому.       Этот факт, впрочем, не делает его контакт с этим существом, которое выглядит такой соблазнительной добычей, легче. Поэтому, сопротивляясь искушению, Спок осторожно опускает триббла обратно на стол.       Когда он поднимает глаза, то удивляется, почему все вокруг смеются.

***

      Как только Спок видит эту кошку, он понимает, что она такая же, как он.       Он ничего не говорит. Что он мог сказать? Но когти под его кожей зудят от нетерпения, а клыки инстинктивно обнажаются, и ему требуется каждая унция вулканского самообладания, чтобы проглотить рычание, поднимающееся из его горла.       Он не удивляется, когда пол под ними проваливается, не удивляется, когда просыпается закованным в кандалы в подземелье. Но когда кошка, Сильвия, приводит их к человеку по имени Короб, он озадачен. У Короба есть устройство, которое позволяет ему обладать фантастической силой, но сам по себе он — ничто. Короб, интуитивно понимает Спок, не похож на Кирка, и он не так важен для Сильвии, как Кирк для Спока. Во всей этой ситуации есть нечто глубоко неправильное.       Пока Короб насмехается над его командой, Спок ловит взгляд невинно выглядящей кошки и выходит вслед за ней из комнаты. Она тут же превращается в красивую женщину, чьи глаза, однако, сверкают от едва сдерживаемой ненависти.       — Что ты сделал, чтобы заслужить его? — немедленно шипит она.       — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.       Сильвия рычит, обнажив клыки, но Спок никак не реагирует на провокацию.       — Триста лет прошло с тех пор, как я чувствовала это в последний раз! Я возьму его себе. Ты был рождён, а не создан, ты недостоин его!       — Это, — невозмутимо говорит Спок, — не вам решать.       Она, кажется, готова напасть на него, и с её странным устройством и ещё более странной силой, у него почти нет шансов победить, поэтому, прежде чем у неё появляется шанс атаковать, он спрашивает:       — Почему ты сдалась? Почему притворяешься с Коробом, когда он — ничто?       После этих слов ярость на ее лице угасает. Вместо этого она вдруг вздрагивает, словно от удара, и вся съёживается. И тогда он видит, что в ней, в сущности, нет ничего страшного. Просто красивая, одинокая девушка, измученная безумием и горем.       — Они всегда умирают! — кричит она. — Их было так много, и все мои, а затем я перестала искать: что толку, если я даже не могу защитить их?       Когда он не может ответить (да и вообще сделать что-либо из-за иррационального чувства отвращения, поднимающегося в нём), она переносит его обратно к остальным. Его отсутствие, судя по всему, осталось незамеченным.       Сильвия пытается соблазнить Кирка своим телом, и глубина её отчаяния заставляет что-то самодовольное и удовлетворённое свернуться в его животе. Это странное ощущение, но не неприятное. Тёмное и собственническое, оно говорит, что Кирк принадлежит ему, а он принадлежит Кирку, и эта слабая женщина ничего не сможет с этим сделать.       Пусть попробует.

***

      — Знаете, — говорит Кирк позже, — эта кошка, ну, то есть, Сильвия, когда она была кошкой, она не показалась вам знакомой?       — Все чёрные кошки похожи между собой, Джим, — фыркает МакКой.       — Нет, я имею в виду, она с самого начала показалась мне странной. Я не… — он хмурится. — У меня просто такое чувство, словно я уже где-то её видел.       Капитан надолго замолкает. Спок ждёт, затаив дыхание.       Но, в конце концов, Кирк просто отмахивается от этой мысли.       — Уверен, что это не имеет значения, — говорит он, и на этом всё заканчивается.

***

      Ещё позже, в уединении своей каюты Спок размышляет о судьбе Сильвии, удивляясь силе её горя и безумия. Без сомнения, Кирк — самая важная часть его жизни, но глубина отчаяния, до которой Сильвия довела себя… Спок не мог представить себе, что когда-нибудь сможет почувствовать такие сильные эмоции. Кем бы он ни был на самом деле, он всегда считал, что отсутствие эмпатии присуще таким, как он, с рождения. Теперь же, однако, он начинает в этом сомневаться.

***

      Как странно, думает Спок, что ему удаётся так быстро встретить ещё одного, такого же, как он.       Спутницу Гэри Севена зовут Исида. Мужчина определённо в курсе, что она больше, чем просто кошка, и Спок чувствует укол мимолётной зависти, и не может не задаваться вопросом, каково это — навсегда остаться, не скрываясь, в уютном тепле его истинной формы перед своим собственным человеком. Даже физиологически невозможное, если верить медицинским данным, его вулканское тело всё равно ощущается тесным и одновременно слишком большим и неуклюжим, растянутым и соединённым в совершенно неправильных местах. Иногда он жаждет совсем избавиться от него, но благополучие Кирка всегда на первом месте.       Исида подходит прямо к Споку, пока Севен говорит с капитаном и остальными. Время от времени Спок ловит на себе его заинтересованные взгляды. Он гладит «кошку» на своих руках, слушает её мурлыканье и задаётся вопросом, станет ли она говорить с ним. Он чувствует, что она не слишком довольна, что команда «Энтерпрайз» посадила мистера Севена на гауптвахту. Но он хочет поговорить с ней, и она позволяет ему это, добровольно оставляя Севена одного и следуя за Споком, когда тот выходит из комнаты.       Спок решает отвести её в один из пустующих конференц-залов, и никто, кажется, не замечает странную чёрную кошку позади него, пока они идут по коридорам «Энтерпрайз». Является ли это каким-то трюком, которым он ещё не овладел?       Едва за ними закрывается дверь, кошка оборачивается женщиной с такими же, как у Сильвии, иссиня-чёрными волосами и сверкающими глазами. Сходство тревожное, хоть и вполне понятное. И Спок чувствует облегчение, когда не видит в её глазах никаких признаков безумия.       Он подозревает, что Севен, как и Кирк — особенный. Хотя, конечно, не такой, как его собственный капитан — Спок не думает, что кто-нибудь, когда-нибудь сможет сравниться с Кирком, — но Севен принадлежит Исиде, и потому у неё нет никаких причин для безумия.       Но это то, твердит ему инстинкт, а то, что он действительно хочет знать…       — Кто мы такие?       Исида улыбается, демонстрируя мимолётный блеск зубов.       — Переходишь сразу к делу? — спрашивает она. Её голос низкий и хриплый, с отчётливыми мурлыкающими нотками. Он внезапно понимает, что она уже давно не была в человеческой форме.       — Ты можешь рассказать мне?       Она садится в кресло, небрежно перекидывает ноги через подлокотник, затем поднимает на него глаза.       — Я уже очень стара, — начинает она внезапно. — И я тоже не знала, кто я, в течение многих, многих лет. Кажется, в конце концов мы всегда сталкиваемся друг с другом, хоть и изредка… но тогда, на Земле, была только я, совсем одна со своим Первым. Моим фараоном. — Она снова улыбается, на этот раз шире. — Он думал, что я богиня.       — Исида.       — Да. Весь народ стал поклоняться кошкам из-за меня… Mau, так нас тогда называли. Это лишь моё представление о нас, о нашей расе, но, судя по всему, мы рождаемся на каждой планете, в тот или иной момент времени. Подобно старым земным подменышам, мы начинаем жизнь как нормальные представители своего вида, а затем превращаемся в… — она фыркает от смеха. — Ну. Кто знает, во что. Ты сам можешь решить.       — И никто не знает, почему это происходит?       Исида пожимает плечами.       — А тебе не всё равно? Мне — да. У меня был мой фараон, и у меня есть мой Гэри, а до него было множество других, и это всё, что действительно имеет значение. Некоторые, впрочем, отличаются. У некоторых из нас есть лишь один связанный, избранный спутник, которого мы направляем и охраняем, а когда он или она покидают этот мир, мы уходим с ними.       Она окидывает его задумчивым взглядом.       — Но трудно утверждать что-то наверняка. Однажды я слышала о планете, где человеческая мать и клингонский отец подарили жизнь орионскому ребёнка с горящими глазами. Кажется, что сама Вселенная посылают нас туда, где мы нужны. Или предназначены быть. Как тебе больше нравится.       Она рассеянно сгибает тонкие пальцы с острыми когтями.       — Конечно, это лишь слухи. Предположение. Может быть, это всего лишь миф, раздутый до неузнаваемости, как моё собственное имя, но… — она вновь красноречиво пожимает плечами. — Ну, по крайней мере, в этом больше смысла, чем во всём остальном. Дремлющий ген пробуждается, и далёкие потомки тех подменышей, рассеянные по Галактике, следуют по стопам своих предков.       Спок молчит некоторое время, обдумывая услышанное.       — Но настоящего ответа нет.       — А ты ожидал, что он будет?       Нет. Не совсем. Но теперь, по крайней мере, у него есть хоть какая-то информация. Это лучше, чем ничего.       — Кирк… почему именно он? — спрашивает он прежде, чем успевает подумать.       Этот вопрос, кажется, удивляет её.       — Я не знаю. Но ты знаешь.       Да, он знает. Потому что Джеймс Кирк — другой, особенный, с его быстрыми улыбками и открытым сердцем, с его мудростью, обретённой после многих страданий, и бременем ответственности, которое он каждый день несёт на своих плечах. Потому что Кирк — капитан, лидер, потому что он спасает планеты и зажигает звёзды.       Мысли Спока возвращаются к Гэри Севену. Мы защищаем их, думает он. Тех, кто меняет мир, ключевых фигур, героев…       У него остался последний вопрос.       — Ты знаешь, как таких, как мы, называют на Вулкане?       — Giidas, если мне не изменяет память. Духи-хранители.       Спок склоняет голову, его глаза пылают, и, возможно, впервые в жизни он не пытается сдерживаться.       — Я не понимаю, — говорит он. — Если я и хранитель, то едва ли достойный. Я, — он колеблется, чувствуя отголосок давнего стыда, — не такое мирное существо, как думают некоторые.       Острые клыки Исиды ярко сверкают в воздухе, когда она запрокидывает голову и смеётся, смеётся, смеётся.       — О, Спок! — восклицает она с искренним весельем. — Кто сказал тебе, что хранители имеют что-то общее с миром?

***

      (После успешного возвращения обратно в их время, Спок осторожно пытается выяснить мнение капитана об Исиде, но Кирк кажется совершенно не заинтересованным в её личности, и Спок возвращается в свою каюту, пытаясь притвориться, что ноющее чувство в его животе не является разочарованием).

***

      На планете Пармена Спока используют против его воли. Его унижают, заставляют изображать эмоции, которых он не чувствует, не может чувствовать; его заставляют петь, смеяться и целоваться… и почти заставляют убить.       Он подходит так близко. Его конечности двигаются против его воли, подчиняясь сокрушающей силе чужого разума, когда он танцует вокруг капитана, сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее, пока его ботинок не застывает прямо над головой Кирка. Было бы так легко опустить его, раздавить хрупкий человеческий череп, почувствовать, как жизнь Джима обрывается под его каблуком…       В течение нескольких недель после того Спок отстраняется от экипажа, от Кирка, и медитирует в своей каюте. Он не нуждался в медитации годами — нет необходимости в контроле, когда эмоции настолько чужды и редки ему по своей природе. Но воспоминания о том, что он чуть не совершил, о вреде, причинённом Кирку его собственной рукой, преследуют его. Теперь он знает, что при определённых обстоятельствах даже его, giidas, можно заставить убить капитана. Таким образом, он представляет угрозу для Кирка. А любые угрозы Кирку должны быть устранены.       Это кажется слишком упрощенным, и всё же, самым естественным ответом в мире. Он проводит часы, перебирая древние вулканские клинки из своей коллекции, прислушиваясь к собственному дыханию и биению сердца в боку. Он может покончить с собой. Эта мысль не сильно беспокоит его. Но если он умрет, если устранит эту потенциальную угрозу своему избранному, разве это не сделает Кирка ещё более уязвимым перед другими, более вероятными угрозами? Иногда ему иррационально кажется, что Кирк постоянно находится в опасности.       В конце концов он откладывает клинки в сторону и позволяет втянуть себя обратно в стремительный ритм корабельной жизни.       Но он никогда, никогда не забывает.

***

      Спок всегда знал, что рано или поздно это должно случиться.       Они с Кирком застряли на Бете Грирагрегия VII, брошенные в средневековую тюрьму. Только они двое. Предполагалось, что это будет простая миссия: собрать образцы фауны планеты, уйти, не попавшись на глаза туземцам. Оглядываясь назад, Спок предполагает, что что-то должно было помешать точной работе их сканеров, потому что они телепортировались прямо посреди группы местных охотников и были быстро лишены своих фазеров и коммуникаторов.       И вот теперь они здесь: ждут, когда их сожгут как демонов — о, какая ирония, — и единственное, что отделяет их от свободы — грубо сделанные железные прутья их камеры.       — Примитивно, но эффективно, — мрачно отмечает Кирк. Он тянет за один прут, проверяя его крепость, затем, вздохнув, переходит к другому. — Надо отдать им должное, они определённо не халтурят.       Капитан кряхтит от натуги, но прут остаётся неподвижным. Спок внимательно следит за ним, потому что внезапно Кирк начинает мерцать, то появляясь, то исчезая из поля зрения так быстро, что его тело кажется сплошным размытым пятном. Спок никогда не видел, чтобы Кирк мерцал так сильно, и внутри него всё замирает от ужасного осознания. Если они не найдут способ выбрать и не уйдут прямо сейчас, Кирк умрет. Он знает это.       Сверху доносится звук отдаленных шагов и лязг металлического оружия. Кирк, ничего не замечая, продолжает обшаривать комнату. В их камере нет ничего, даже кровати; только каменный пол, каменные стены и твёрдые железные прутья.       Но их коммуникаторы находятся прямо за дверью, а решётка…       Спок делает шаг вперёд. Да. Да. Зазоры между прутьями достаточно широки.       — Пожалуйста, капитан, отойдите в сторону.       — Что? — спрашивает Кирк, но послушно отступает. — У тебя есть идея?       Вместо ответа Спок делает ещё один шаг вперед, чувствуя, как сжимаются и трансформируются кости, голая кожа идёт рябью и покрывается шерстью, а острые когти касаются земли. Позади него Кирк изумлённо чертыхается, а затем кошка — giidas, mau — легко проскальзывает между прутьями клетки и мгновения спустя вновь оборачивает вулканцем.       Спок с привычным щелчком открывает коммуникатор, засовывая остальное оборудование в карман. Похоже, они находятся не настолько глубоко под землей, чтобы быть вне зоны досягаемости транспортера, так что требуется лишь одна команда, чтобы их могли засечь.       — «Энтерпрайз», поднимайте двоих.       Последнее, что видит Спок прежде чем они оба исчезают в сиянии луча транспортера — два широко распахнутых карих глазах, смотрящих на него с чувством предательства.

***

      — Что ты такое?       Сказанное резким и хриплым голосом, это звучит как обвинение. Спок смотрит на нетронутую шахматную доску в каюте Кирка и отвечает. По крайней мере, теперь он может ответить.       — Я giidas. Хранитель.       — Что это значит? И где Спок?       Спок невольно вздрагивает от этого вопроса и сам удивляется своей реакции.       — Уверяю вас, капитан, я тот же человек, которого вы знали всё это время. Я всегда был способен на… подобное.       На мгновение воцаряется тишина, и Спок осмеливается поднять глаза.       Джим выглядит так, словно постарел на десяток лет с тех пор, как они вернулись на корабль, и это заставляет что-то тёмное и болезненное пульсировать в груди Спока. Он не должен причинять вред своему капитану. Он защищает капитана, он…       — Что это вообще значит, Спок? Хранитель. Хранитель чего?       — Вас. Если можно так выразиться.       Кирк пристально смотрит на него.       — Я и сам не уверен, — тихо добавляет Спок. — Исида, если вы её помните, была хранительницей Гэри Севена. Именно она рассказала мне о giidas и подтвердила мои догадки. Но я не могу… — он резко замолкает, а затем, собравшись с силами, продолжает.       — Я родился на Вулкане, у вулканца Сарека и человеческой женщины Аманды. Я не могу объяснить, почему я такой. Но я всегда знал, что мне нужно скрывать это, точно так же, как в тот момент, когда я встретил тебя, я знал, что ты… другой.       — Другой, — глухо повторяет Кирк.       — Я не могу объяснить лучше, Джим…       — Не надо, просто… не надо, — Кирк устало закрывает глаза. — Иди. Мы поговорим позже. А сейчас просто… уходи.       Это трусливо, но Спок подчиняется.

***

      Первые несколько дней, последовавшие за этим разговором, Кирк избегает смотреть на него, а затем смотрит слишком пристально, обвиняюще. Споку кажется, что он знает каждый грех, который Спок когда-либо совершил во имя него, во имя защиты своего избранного. Ему не нравится эта идея, и он надеется, отчаянно и нелогично, что Кирк никогда не спросит его об этом.       Тем временем до конца пятилетней миссии «Энтерпрайз» остаётся меньше месяца. И если ещё недавно Спок собирался, как и Кирк, провести плановое переоснащение, заняв должность преподавателя в Академии Звёздного Флота, а после этого они оба должны были вернуться на свои должности, чтобы начать ещё одну миссию: продолжить своё приключение, продолжить следовать своей судьбе, то теперь он задается вопросом, возможно ли это?       А потом, совершенно неожиданно: должно ли это произойти?       Потому что иногда Кирк мерцает. Не настолько сильно, как если бы он был в непосредственной опасности, но всё-таки, всё-таки… Это занимает у него некоторое время, но в конце концов Спок находит закономерность: капитан неотвратимо мерцает каждый раз, когда Спок думает об их совместном будущем. И тогда он понимает.       Он не дает Кирку времени свыкнуться с недавним откровением. Вместо этого он отправляет два письма: одно — с прошением об отставке, другое — мастерам Гола.

***

      — Спок, — голос Кирка звучит умоляюще. Под его глазами залегли тени. — Мне следовало сказать что-нибудь раньше, но… пожалуйста. Нам нужно поговорить.       Спок молча отступает в сторону и впускает его внутрь.       Каюта, которую он занимал в течение последних пяти лет, выглядит мрачной и холодной. Безжизненной. «Энтерпрайз» войдёт в док через двенадцать часов. Спок будет на шаттле до Вулкана через двадцать.       — Я не знаю, что происходит, но ты не обязан, тебе не нужно уходить, Спок.       Спок тоже не хочет этого, но едва эта предательская мысль приходит ему в голову, как Кирк мерцает, мерцает, мерцает, а значит, у него на самом деле нет выбора.       — Я прожил всю свою жизнь на чистом инстинкте, Джим, — произносит он. Слова тщательно спланированы и отрепетированы, чтобы иметь максимальный эффект. — Быть может, это незаметно, но это так. Теперь я подвергаю сомнению каждый свой порыв, каждую мысль. Сколько из того, что я делаю, я делаю по собственной воле? — Спок качает головой. — Мое разоблачение перед тобой было лишь первым шагом, который мне нужно было сделать, чтобы осознать это. Мне нужны ответы. И я должен искать их на Вулкане.       Кирк молчит. Секунды тишины превращаются в минуты.       —…Я не могу спорить с этим, — наконец говорит капитан. — Я просто… ты знаешь, что я получил предложение от Ногуры? Они хотят повысить меня.       — Мои поздравления, — говорит ему Спок. Он не может придумать ничего более лживого и лицемерного в данный момент, но тело Кирка остаётся цельным и плотным, он не мерцает, и это всё, что имеет значение.       Но это явно не тот ответ, на который надеялся капитан, и потому он пытается снова:       — Я еще не принял решение.       — В таком случае, — ровно отвечает Спок, чувствуя, как тиски сжимают его сердце, — я бы порекомендовал вам сделать это до того, как предложение будет отозвано.       И вот так — последняя возможность упущена.

***

      Год спустя в монастыре Гола Спок делает вид, что старается обуздать эмоции, которые на самом деле не чувствует, и тайно оттачивает свою телепатию. Именно здесь до него доходят вести об ужасной гибели звездолёта USS «Победа» во время его первого рейса. Он знает, что «Победа» была тем кораблем, которому дали маршрут, запланированный для «Энтерпрайз» до того, как Кирк принял повышение.       Он знает это, но не уходит. Пока нет. Ещё не время.       Он ждёт.

***

      Они собираются сделать его мастером, когда он чувствует это.       Жрица Гола смотрит на него, а затем роняет подвеску в песок и отворачивается, уверившись в его предполагаемой неудаче. Спока это не волнует. Его время пришло.       Механический разум Ви’Джера — холодный и клинический. Потерянный. Как и Спок, он хочет знать смысл своего существования, смысл существования Вселенной. Разница между ними в том, что у Спока есть цель. У него всегда будет цель.       Он лишь частично симулирует нервный срыв, когда Кирк навещает его в лазарете, обеспокоенный и тёплый, и Спок полностью осознаёт, что только что произошло.       — Джим… Я должен был догадаться.       Потому что Кирк, возможно, и чувствовал себя преданным и злился на него, но это были лишь поверхностные эмоции по сравнению с той глубокой связью, которую они разделяли. Связью, которую даже сам Спок не понимает до конца. И мимолётные сомнения, которые он питал в течение всех этих лет, кажущихся теперь таким далёким, рассеиваются, словно дым.       — Это… простое чувство… находится вне понимания Ви’Джера.       Ви’Джер сошел с ума от бесплодия, от одиночества. Спок этого не сделает, потому что у Спока есть Кирк. И, сжимая руку своего избранного, Спок знает, что ничто не изменит этого.       Он этого не допустит.

***

      К ним присоединяются все члены старой команды «Энтерпрайз». Ухура, с новыми морщинами и ставшая ещё ниже с возрастом, улыбается и поёт глубоким хрипловатым голосом, пока он аккомпанирует ей на ka'athyra. Сулу приглашает его на дружеский спарринг в спортзале, а Чехову и Скотти каким-то образом удаётся привлечь его к очередному своему безумному проекту. Всё это — тёплое и знакомое, что-то, по чему Спок никогда не думал, что будет скучать. Конечно, он тосковал по дням, проведённым на «Энтерпрайз», — кто бы не стал, в абсолютной тишине и бесплодности Гола? — но внезапно ему приходит в голову, что, может быть, эта тоска была вызвана не только Джимом.       Он не знает, как отнестись к этой мысли.

***

      Когда они наконец-то уходят на пенсию, это хорошая перемена. Кирк устал. Постарел. Он участвовал в тысяче приключений и спас сотни миров, и теперь готов уйти в отставку. И если во время своих публичных выступлений он слишком тоскливо поглядывает на верфь, что ж. Никто из них не упоминает об этом.

***

      В течение следующих десятилетий они вместе живут на Земле, на «Энтерпрайз», даже недолго на Вулкане. Иногда они — коллеги, братья по оружию, работающие вместе на благо Галактики. В другой раз пятнисто-серый коллега посетит земную квартиру Кирка в Сан-Франциско и спросит об его отсутствующем вулканском друге, в то время как кот с янтарными глазами будет безмятежно наблюдать за ними с подоконника.       (МакКой так и не разгадает смысл аномальных показаний Спока, но никто не может обвинить его в недостатке старания, а Кирк любит дразнить друга намёками. Хотя доктор так и не поймёт, как со всем этим связаны нитки, разбросанной по всему дому).

***

      В день запуска «Энтерпрайз-B», Спок дремлет на подоконнике их общей квартиры. Снаружи моросит слабый дождь, но в доме приятно тепло и сухо. Кирк, схватив последнюю из своих дорожных сумок, рассеянно касается его загривка.       — Вернусь через три дня, — бодро говорит он.       Спок приоткрывает один из глаз и удовлетворенно мурлыкает: Кирк не мерцает. Получив это молчаливое одобрение, Джим поворачивается и уходит.       Это последний раз, когда Спок видит его.       Когда приходят новости, он не понимает. Не может понять. Мёртв, говорят они. Какая ужасная потеря, говорят они. Но, конечно же, Кирк не мёртв. Он не мерцал.       Спок знал бы, если бы Джим умер.       Исида сказала, что некоторые giidas умирают вместе со своими избранными. Спок всегда думал, что именно это станет его судьбой. Так что, само собой разумеется, что Кирк не мог, просто не мог, действительно быть мёртв.       Но он не возвращается. Спок командует шаттлом, а затем, задействовав все связи, потянув за все возможные нити, даже кораблем, но ничего не находит. МакКой постоянно навещает его, беспокоясь о его состоянии, но сейчас Спок не может даже заставить себя сделать вид, что он заботиться о докторе. Он не уверен в своём отношении к МакоКю — в своей дружбе, если он вообще может применить этот термин к кому-либо, — но с исчезновением Кирка ничто больше не имеет значения, ничто больше не может иметь значения, и, в конце концов, МакКой тоже уходит.       И Спок остаётся один.

***

      Хотя он не уверен, как это возможно, но его жизнь продолжается. Спок становится учителем, послом и, наконец, революционером в Ромуланской Империи.       На Ромулусе есть молодой человек с задатками сильного телепата. Спок учит его контролировать свой дар, но эти уроки всегда долгие и изнуряющие. Однажды, когда Спок смотрит в окно, наблюдая за серым пасмурным небом и скучными толпами людей, движущимися снаружи, бесконечными и безликими, Проран случайно касается его руки и не может сдержать судорожный вздох.       Спок поворачивается к нему, уже смирившись с тем, что сейчас произойдёт.       — Ты можешь спросить, — разрешает он.       — Почему? — дрожащим голосом требует Проран. — Вы… вы ведь ненавидите нас. Презираете. Почему…       — Я не презираю вас. Я не питаю к вам никаких положительных или отрицательных чувств потому, что в принципе не способен чувствовать.       И Спок вновь отворачивается к окну.       — Тогда ваша работа…       — Совершенно искренняя. Хоть я и делаю это не для вас.       Спок склоняет голову, пристально глядя сквозь грозовые тучи, словно может разглядеть за ними проблеск далёкой звезды.       — Я полагаю, — добавляет он мгновение спустя, — что один старый друг счёл бы это достойным делом.

***

      А потом, однажды, он чувствует.       Кирка. Мерцающего.       Живого, невероятно, невозможно живого спустя почти сотню лет. Спок неподвижно стоит на ромуланской улице, не обращая внимания на ропот вокруг, невидящим взглядом уставившись в рассветное небо.       Его избранный. В опасности, вне планеты. Нет, нет. Только не так.       Он осознает, что падает на колени, и смутно слышит чужие взволнованные крики. Кирк умирает. Умирает.       Спок даже может увидеть его, если постарается. Бегущего. Стреляющего. Рядом с ним лысый человек — Пикар, помогает ему. Кирк снова герой, отстранённо думает он. Да. Всё правильно. Именно так он и должен умереть. Героем.       И именно так, вместе с Кирком, должен умереть Спок.       Старый вулканец закрывает глаза, чувствуя, как тёплая жизнь исчезает из его сознания, и в последнее мгновение перед смертью думает, что, возможно, может быть, он всё-таки что-то знает об эмоциях.