Вампир в сундуке

Привет всем, мои дорогие котики! С вами ваш любимый влоггер Дэнди Лайон, и сегодня выпуск будет супер долгим и супер крипотным, смотрите до конца, потому что я открою вам клевейший секрет! Видео про шибари пока придется отложить, вам, конечно, не терпится посмотреть, как я буду вязать Дачес Хелен, но мы тут чутка посрались из-за материалов сегодняшнего выпуска. Дачес Хелен, чмоки, ты супер профи, я буду рад коллабам с тобой, но это все же мой канал и я точно знаю, что мои любимые котики с радостью будут смотреть на что угодно в моем исполнении, хоть геймплеи, хоть как я завтракаю. Так что сегодня я буду читать котикам вслух. Да, ту самую хрень! Тем более, что она имеет непосредственное отношение к БДСМ и LGBTQ+. Предыстория: мой деда коллекционировал всякую крипоту, и я люблю иногда покопаться в его коллекции. Недавно я обнаружил такое типа письмо одного чувака, оно старое, как говно мамонта, написано еще пером на бумаге. Пристегните ремни, у автора аутентичный слог, там такие слова есть, которых я вообще не знаю даже, так что если я буду читать их по слогам, хейтеры идут лесом сразу. Ах да, спойлер: чувак типа вампир. Вы уже офигели? Тогда поехали! ... Подобных мне называют проклятыми, Каиновым семенем. Нас страшатся, смерть шагает рука об руку с такими, как я, и оттого ужас поселяется в сердце всякого, кто видит нас. Не стану гневить Господа ложью, многие из моих братьев и впрямь заслужили такое отношение своей неумеренностью в еде, я же испытываю тягу к ней такого рода, которая считается противоестественной. Спору нет, не один я забывался порой под утро, сжимая в страстных объятиях златокудрую деву или, что таить, юношу гибкого и прекрасного, точно кипарис. Век человеческий недолог, прикосновение к этому хрупкому, мимолетному наполняет мне подобных светлой печалью и в то же время раздувает пламя гордости своей собственной породой. Смертные ничтожны. Любовь к ним является предметом осуждения, однако на подобные выходки закрывают глаза, считая их проявлением скуки — бича бессмертных. Мой же к ним интерес таков, что признаться в нем мне тяжело даже себе самому. Скукой, пожалуй, мог бы я объяснить свою пагубную страсть; чем же иным? Есть ли другая причина, кроме пресыщения всем и всеми, чтобы пристраститься к подобным вещам? Не буду, однако, забегать вперед и взамен вернусь мыслями к тому роковому событию, которое пробудило во мне тягу столь необычную, что даже свидетелям римских оргий и вакханалий я не решился бы поведать о ней. Я был еще молод не только по нашим меркам, но и по человеческим; увы, постыдная моя привычка со мною с юных лет. Случай вышел таков, что в одной деревне, где я охотился на запоздалых гуляк, сам я оказался ими схвачен. Быть пойманным едой — большой позор, но кроме того, и опасное дело, ведь оно грозит смертью для того, кто был застигнут сосущим кровь из прокушенной шеи. Смертные скоры на расправу и не станут слушать заверений, что подобное кровопролитие редко заканчивается гибелью человека, если все сделано как следует. Я, однако же, обнаружил себя плененным до того, как имел возможность раскрыть свою природу, и так вышло, что они и не догадывались, кто попался к ним в лапы, я же не торопился исправлять эту оплошность. Той ночью они, как это свойственно подгулявшим мужчинам, надругались над моим телом, и в перерыве между несколькими из них я и совершил знакомство с тем чувством, которое позже оставалось моей постыдной тайной многие годы. Чувство это я постараюсь описать подробно. Я не питал симпатии к пленившим меня, похоть их, заунывная от винных паров и безыскусная, не вызывала во мне отклика, я в полной мере испытывал отвращение к этим негодяям, их ничтожеству. Я, будучи тем, кем я являюсь, свидетелем истории, хищником по своей природе, вне всяких сомнений высшим существом, был схвачен ими, презренными, годными лишь в пищу, и употреблен для их удовлетворения. Гордость моя потерпела столь чудовищный удар, что иному хватило бы причины вырезать всю деревню ради отмщения. Я, тем не менее, испытал ни с чем не сравнимое блаженство от этого унижения. Быть беспомощным в руках столь никчемных существ, зависеть от их прихоти — ничего подобного мне, могущественному и влиятельному среди людей, не доводилось испытывать прежде. С того дня я потерял покой. Не раз я попадался нарочно, стремясь испытать это изысканное унижение, и терпел побои и глумления, много раз оказываясь на волоске от гибели. Одни разбойники, польстившись на мою богатую одежду, ограбили меня и избили до полусмерти, а после, чтобы спрятать следы своего преступления, поместили в мешок израненное тело и закопали в лесу, надеясь, что я погибну. Будь я человеком, несомненно, случилось бы именно так, однако я, не испытывая такой нужды в пище и воздухе, сумел исцелить раны и выбраться из-под земли. Время, проведенное в тесноте и темноте, отразилось на моих пристрастиях: я полюбил безнадежность, неизвестность, сопутствующую этому бессмысленному ожиданию своей судьбы. Позже я по собственной воле отправился в темницу, однако нашел камеры слишком просторными, а назначенный срок существенно отнял от моего страдания, не давая мне мучиться неизвестностью. С годами я стал осторожней и, видя, что тяга моя не ослабевает, нашел для ее реализации иные способы. Я находил тех мужчин и женщин, которые продавали свои тела — никчемные из никчемных, презренные своими же собратьями, они властвовали надо мной, соблазненные обещанием богатства. Я позволял им помыкать мною, молил связывать меня и мучить, запирать в темные чуланы и сундуки на долгий срок. Одно из наиболее сладостных моих воспоминаний связано с человеком по имени Иштван, весьма изобретательным по части чувственных наслаждений. Он запирал меня, скрюченного и связанного, в особый сундук с отверстиями, расположенными таким образом, что любовник имел легкий подход к местам моего тела, через которые совершается акт с мужчиной, и оставлял меня там на целые дни, с большим энтузиазмом и весьма часто пользуясь возможностями этого волшебного сундука. Я не открыл своей истинной природы Иштвану, и потому он слишком часто проверял мое состояние и выпускал меня из плена, а я, право же, готов был не покидать свою маленькую тюрьму месяцами. Позже я перебрался в Новый свет, прослышав о беспощадных дикарях, населявших Америки и наводивших ужас на себе подобных. Говорили, что по части пыток они могли дать фору самому умелому палачу и испытывали такое отвращение к бледнолицым, что пленяли каждого, кто попадался им на дороге. Я же знал, что унижение мое будет тем более полным, чем никчемнее тот, кто его мне наносит. Уверившись в том, что безграмотные полуголые индейцы достойны лишь презрения, я отправился в путь. Меня, однако, ждало разочарование. Прожив некоторое время в племени команчей, я изучил их язык и обычай, и хотя многие аспекты их культуры могли показаться примитивными, я убедился, что люди эти сильны духом и живут в гармонии с миром. Не в силах презирать их более, чем подобный мне может презирать смертное существо, я отправился на поиски более мерзкого для меня создания. Я искал среди нищих, промышляющих воровством, и богатых бездельников, среди черных рабов и их надсмотрщиков, в борделях и изысканных гостиных, и Новый свет, сжалившись над моими потугами, подарил мне мою последнюю любовь. О, это была ужасная женщина. Фурия, Горгона, не признававшая над собой никакого бога и никакой морали. Когда состоялось наше знакомство, она была актрисулькой из тех, что поют шансоньетки в фривольных нарядах. Прозвание ее было Мэри-гоу-раунд, Мэри-карусель, за ее легкомыслие и доступность. Вряд ли я обратил бы на нее особое внимание — подобных девиц хватало во все времена — когда б не увидел ее впервые через окно третьего этажа, где она и ее богатый любовник, пребывая в полной уверенности, что никто не сможет увидеть их игр, занимались делами невероятно похожими на то, что было моей позорной страстью. Я вмиг распознал в этом старом сатире родственную душу: он, как и я, получал удовольствие от терзаний и связываний, и Мэри была им уже неплохо обучена в науке причинения страданий. В ту пору я пребывал в состоянии той меланхолии, которая настигает бессмертных по достижении солидного возраста. Мы делаемся неосторожны, перестаем жаждать жизни и с нарастающим любопытством думаем о том, что скрывается за завесой смерти. Отчего люди стремятся к ней так упорно, и не теряем ли мы чего-то важного, будучи ее лишены? Так думал я, и ничем иным невозможно объяснить то, что, сведя знакомство с Мэри, я немедленно ей открылся. Зная, какова эта женщина — я наблюдал за Мэри некоторое время, прежде чем сблизиться с ней — я рассказал ей истину о своей природе и постыдную тайну моих пристрастий. У Мэри-карусели не было ничего святого. Она с равным презрением смотрела на старого похотливого козла, с которым делила постель, и на меня — высшее существо, наблюдавшее крушение империй и рождение цивилизаций. Взяв у меня деньги за свои услуги, эта гнусная женщина заковала меня в рабские кандалы и заперла в сундук. В следующий раз крышка сундука была поднята ею через год при переезде, когда Мэри-карусель была уже миссис Сайлас Диллинджер: эта изворотливая и хитрая особа сумела околдовать тростникового магната — другого старого похотливого козла. Позже она говорила мне, что двигало ею любопытство. Впервые в жизни столкнувшись со сверхъестественным существом, Мэри поверила мне лишь наполовину и ожидала увидеть в сундуке истлевший труп гораздо более, чем мои безумные глаза. Иными словами, убедившись в том, что меня некому будет искать, эта змея взяла мои деньги и в своей голове совершила хладнокровное убийство. Я не способен описать все оттенки экстаза и отчаяния, которые испытал за время, проведенное в этом сундуке. Словно джинн в бутылке, я обдумывал то награду, которую дарую Мэри по вызволении, то способы мести за ее вероломство. Я находился целиком в ее власти, а она, как мне скоро стало очевидно, пользовалась этой властью с легкостью римского патриция. Звук отпираемого замка, скрип давно заржавевших петель и полоса света, ослепившего меня в первое мгновение, возымели такое действие на мое тело, что даже боль от солнечного света была мною замечена лишь позже, когда я получил уже сильные ожоги. Я плакал и целовал руки Мэри, я смеялся и стонал, выпрямляя окаменевшую спину, а затем я покорно вернулся на дно сундука. Мэри Диллинджер опустила крышку, и я не знал, возьмет ли она с собой этот сундук в ее новый дом с белыми колоннами или столкнет в реку. Я никогда не чувствовал себя живым в такой мере, как будучи похороненным заживо и зная, что моя свобода всецело зависит от бесчестного и бессердечного человека, которым была моя Мэри. Сундук отправился в путь с ее багажом. Я чувствовал тряску, каждый булыжник дороги отдавался эхом в моем скрюченном теле: меня побивали камнями, точно библейскую блудницу. Так началась наша совместная жизнь. Будучи практичной женщиной, Мэри извлекала меня из сундука, когда решала сделаться вдовой. Мои сверхъестественные способности помогали ей быть непотопляемой в водовороте жизненных невзгод. Каждый раз, когда поднималась крышка, все моложе и богаче был ее новый муж, все старше оказывалась сама Мэри. Я убивал для нее, напивался крови, гулял на свободе несколько дней или недель, дивясь тому, как мало менялся мир, а затем возвращался в темноту. Моя постыдная склонность была удовлетворена полностью. Иногда мне хотелось задержаться на воле, вспомнить то чувство причастности к чему-то тайному, которое возникает, когда в многолюдном городе подобный мне идет по улицам, сливаясь с толпой. Чувство власти над миром. Вкус жизни иной, чем мое добровольное заточение. Когда меня посещали подобные мысли, я смотрел на Мэри и вспоминал, как краток век смертных. Сколько еще мне оставалось быть с ней? Я не желал терять и дня. Лишившись ее, сумею ли я найти другую такую? Мэри лежала в гробу, когда крышка сундука поднялась в последний раз. Один из многочисленных слуг отпер ее, доверенный человек, которому были оставлены указания. Она все же была не полностью бессердечной, моя Мэри. Миссис Арчер к тому времени, впрочем, не все ли равно, на какой из многочисленных фамилий мертвых мужей остановилась рулетка. Я поглядел на нее в гробу, она предстала перед моими глазами дряхлой старухой в своем собственном сундуке. Что было делать несчастному, оставшемуся без госпожи, владычицы моей судьбы, носившей ключ от моей жизни на поясе? Я провел несколько дней за письменным столом, пользуясь тем, что в опустевшем доме некому спросить меня, кто я и кем прихожусь усопшей. Поверенный считает меня, по-видимому, любовником старухи, находившимся в заточении лишь несколько дней, и не выгоняет, опасаясь скандала; прочие слуги предупреждены им. Я записал эту историю моего позора и счастья, имея в виду определенную цель. Приготовления сделаны. Поверенный пребывает в некотором страхе из-за того, что я наказал ему сделать, и я не стану мучить его: я сам свершу свою судьбу. Я велел ему приготовить кирпичей и раствору и доставить в семейный склеп Арчеров. Сегодня ночью я приду туда и заложу кирпичами маленькую нишу в стене. Я войду в склеп, но не выйду из него. Замурованный своими же руками, я проведу вечность в узеньком как гроб пространстве, в двух шагах от Мэри, которая будет разлагаться, терзая мое обоняние, пока не истлеет до сухих костей. О сколь изысканная пытка — оказаться в безвыходном положении, оставив после себя лишь одну улику: эти записи, которые, возможно, отправятся в камин уже сегодня вечером, посланные на растопку рукой никчемного слуги, вершителя судеб. Или, быть может, они станут собирать пыль долгие годы, пока не окажутся в чьих-то руках много лет спустя? Решится ли кто-нибудь прервать мое заточение? Прокрасться в склеп и разбить одну из стен, поверив бредовым запискам? Я никогда не узнаю их судьбы, но само их существование на столе передо мной внушает мне надежду, а значит, я буду терзать себя ожиданием целую вечность, покуда сам камень не рассыпется в прах. Иногда мне думается: не потому ли люди перестали верить в вампиров, что все вампиры подобно мне замурованы в склепах и заперты в сундуках? ... Вот так вот, мои котики! Я аж охрип. Как вам такое? А теперь — обещанный твист. Как наследственный любитель крипоты я не раз шлялся по нашему местному кладбищу и неплохо знаю его старую часть, там все эти готские мавзолеи и крипты... Так вот, там есть склеп семьи Арчеров. Я заглядывал, там на мраморной доске выбито «Мэри Арчер», и внутреннее помещение несимметричное, как будто не хватает одной ниши. Видите эту кувалду? Не пропустите мой ближайший стрим, потому что сегодня вечером я иду искать приключений на свою задницу! Чмоки всем! Ставьте лайки, подписывайтесь на канал!