Сталь золотая, сталь серебряная

— Брат! Братик, правда, ты?! — Гокотай крепко вцепился в мундир Намазуо и не верил своим глазам. Намазуо, улыбающийся, живой и настоящий, стоял посреди рыночной площади Киото и спешно пытался вытащить дорожный плащ, чтобы скрыть одежду. Военный мундир и штаны совсем не вписывались во временные рамки средневековой Японии, а быть принятым за демона или иностранца Намазуо не хотел. Дополнительные проблемы сейчас были лишними. — Повезло, — радостно сказал Хотарумару. — Мою родню не видел? Или ты один? — Долго рассказывать, — Намазуо все-таки накинул плащ и, оторвав цепкие тонкие пальцы Гокотая от своего мундира, наконец-то сам крепко обнял брата. Белый тигренок, подкатившись к ногам братьев Тоширо, по-кошачьи потерся об их ноги. — Картина, конечно, трогательная, но если мы не отойдем с дороги, то через полминуты нас переедет вон тот крестьянин с тележкой. И зацепят вот те люди с бамбуковыми шестами. А еще на нас подозрительно косится женщина возле угла дома. Видимо, вы выглядите слишком подозрительно. А еще… — И вот так он с Хонебами нудит уже целый месяц. Пойдем, быстрее, брат ужасно обрадуется! — Гокотай снова ухватился за одежду Намазуо. По дороге к месту нынешнего проживания четвертого отряда, Хотарумару, закинув руки за голову, весело насвистывал простенькую песню. Несмотря на детскую внешность, в нем прекрасно сочетались житейская мудрость и опыт, и обе эти вещи подсказывали ему, что сейчас, наконец-то, главная проблема отряда сдвинется с мертвой точки. После битвы при Минатогаве в июле 1336 года первый сегун из сегуната Муромати, Асикага Такаудзи, захватил Киото. События, которые фактически положили начало периода Муромати и потянули за собой длинную череду междоусобных войн, свершились. Ретроградная армия не сильно утруждала себя в противостоянии и изменении хода истории, но четвертому отряду от этого легче не стало. Временной компас благополучно отказался работать сразу после окончания битвы при Минатогаве, и весь отряд прочно засел в Киото. — Тут ужасно скучно, можешь мне поверить, — сказал Хотарумару. — Хотя братцу Куниюки вполне бы понравилось. На задания ходить не надо, а если питаться исключительно с подаяния и фруктовых деревьев, то и лежи себе целый день на веранде да грей бока. — Лето жаркое, — согласно кивнул Гокотай. Помимо прочего, и Гокотая, и Хотарумару, на самом деле, так и подмывало выпытать у Намазуо все и сразу, но они честно терпели до самого дома. Улочки Киото петляли, терялись между домами, лепившимися друг к другу, уводили все дальше на окраины, и шумная пестрая столица все сильнее напоминала большую деревню. Августовское солнце раскалило все вокруг, и Намазуо пожалел, что одет в мундир и плащ. Гокотай и Хотарумару бодро шлепали босыми ногами по выжаренной земле. Забора возле дома не было — только высокие кусты рододендрона и камелии. Посторонний человек легко бы сказал, что в этом доме живет обычная крестьянская семья с небольшим доходом. — Я вернулся! — Намазуо приветственно махнул рукой, заходя во двор. Первым его увидел Тонбокири, занятый стиркой на крыльце. Он едва не расплескал воду, удивленно уселся на землю и захохотал. На шум, с заднего двора прибежал Угуисумару. Его привычная аристократичность теперь отлично уживалась со стареньким кимоно, неровно остриженными волосами и заметно загоревшей кожей. Он вполне сошел бы за ремесленника или небогатого крестьянина. В глазах Угуисумару мелькнул огонек и первое, что он спросил: — Оканехира с тобой? Намазуо качнул головой. Они обменялись секундными взглядами, и каждый прочитал в глазах другого одинаковые мысли. — Хонебами, слезай немедленно! — крикнул затем Угуисумару. Это было так необычно — слышать его окрик, и Намазуо улыбнулся. — У нас здесь одна большая семья, не удивляйся, — сказал, выглядывая из-за спины, Хотарумару. — Надо же как-то приспосабливаться. Он тихо вздохнул. Волей-неволей, четвертому отряду пришлось смириться с ситуацией, хотя терять надежду его члены отказывались напрочь. Но маленький одачи из семейства Рай, хотел увидеть своих братьев, как никогда сильно. — Что у нас еще плохого случилось? Бубнеж Хонебами был слышен издалека. Затем появился он сам, с царапиной на носу и мелкими ветками в растрепанных волосах — он собирал абрикосы на дереве. — Хонебами! Намазуо сделал попытку броситься к брату и обнять, но, во-первых, его самого крепко держал Гокотай, а во-вторых, Хонебами одарил таким взглядом, что он прирос на том же месте, где и стоял. — Все равно придется ждать возвращения Моноеши, чтобы рассказать все то, ради чего ты здесь оказался, — холодно сказал Хонебами и принялся вытряхивать из волос мусор. — Я же говорю, что он без конца нудит, — пожаловался Гокотай. — Совсем характер испортился. — Он не нудит. В два голоса ответили Угуисумару и Хотарумару. И хотели добавить, что Гокотай просто ничего не понимает. В своей жизни маленького танто, Гокотай и в самом деле многого не знал. Ему хватало большого семейства Аватагучи, тигрят и заданий. В нем, в отличие от того же Хотарумару, не было расхождений между внешними данными и внутренним содержанием. Гокотай был милым добрым ребенком — большего от него и не требовалось. — Лучше переоденься, парень. Ты весь вспотел, — добродушно сказал Тонбокири, оттирая руки передником. Он бодро хлопнул Намазуо по плечу и, чуть наклонившись, тихо уточнил: — Ты, так понимаю, один? Мой братец-эксгибиционист не с тобой? Намазуо уже в третий раз за день на один и тот же вопрос, заданный тремя разными личностями, отрицательно качнул головой. Впрочем, он спросил бы тоже самое, окажись на месте любого воина-меча из четвертого отряда. — Моноеши вернется через несколько часов, — сказал Угуисумару. — Располагайся. Только когда Намазуо снял плотный мундир и брюки, облился холодной водой и надел легкую льняную юкату, он почувствовал, что по-настоящему устал. Фурин на крыльце тихо позвякивал. Глядя на то, как проворно Тонбокири управляется со стиркой, Угуисумару заваривает чай, а Гокотай довольно потягивается рядом, Намазуо целую минуту видел не крошечный дворик средневековой Японии, а, уже ставшую родной, Цитадель. Хонебами сел чуть поодаль и принялся зашивать дырку в кимоно. Пальцы у него мелко дрожали. — Ешь, ужин не скоро, — сказал Хотарумару, присаживаясь возле Намазуо и ставя перед ним тарелочку с онигири. — Мы теперь совершенно крестьяне, — Угуисумару тоже сел рядом. — Хотя соседи так и не знают достоверно: мы ронины, ниндзя, кицунэ или просто бедная семья из шести братьев. Но относятся хорошо. — Жалеют убогих, в общем, — Хотарумару взял и себе один онигири. — Хотя я бы на месте соседних крестьян сжег бы Угуисумару. На всякий случай. Он выглядит самым подозрительным. — Вот же вредный. И куда вы без капитана? — Угуисумару беззлобно стукнул Хотарумару кулаком по макушке. В Цитадели, равно как и на заданиях, семейства мечей пересекались постоянно. Все они неплохо ладили между собой и были готовы помочь, в случае необходимости. Но ту теплоту, которая встречается исключительно между очень близкими существами, Намазуо узнал только сейчас. Он на несколько секунд прикрыл глаза и снова увидел широкий двор Цитадели. — Здесь, в Киото, сейчас, в общем-то, спокойно, — сказал Тонбокири, присоединяясь к общей беседе. — Но даже если нам очень хочется вернуться, мы все равно не знаем как. Правильно или нет, но мы слились с тем временем, в которое попали. — Главные труженики отряда, — гордо сказал Хотарумару и, привстав, повис на шее Тонбокири. При его росте это выглядело донельзя комично. — Он с Моноеши работает на конюшне у господина Иводзимы, — продолжил Хотарумару. — А соседи в этой части города небогатые, но из жалости подкармливают меня и Гокотая. Они бы подкармливали и Хонебами, будь он чуточку милее с окружающими. Никогда бы не подумал, что воин-меч будет думать о выживании и пропитании. И есть, как назло, хочется слишком часто. — Я начинаю чувствовать себя совсем человеком, — сказал Угуисумару. С высоты своих прожитых лет он точно мог сказать, что человеком человека делает отнюдь не органическое тело и даже не способность разумно мыслить. Это «что-то» кроется в материях куда более глубоких, чем кажется на первый взгляд. И чаще всего несет с собой боль. Обычный кусок стали ее никогда не почувствует по-настоящему. Гокотай дремал, положив голову на колени Намазуо. Тот легко перебирал светлые тонкие волосы и слушал четвертый отряд. Угуисумару рассказал о битве при Минатогаве, как он не смог включить временной компас, как жалобно плакал Гокотай, и никто не знал, что делать дальше. Хотарумару, задумчиво жуя принесенные Хонебами абрикосы, дополнил рассказ историей о том, как затем общими усилиями, отряд трое суток добирался в Киото. Им никто не подсказывал, куда идти, они чувствовали себя потерянными и ненужными, но историю знали и потому решили двигаться следом за сегуном Асикагой. В Киото их тоже никто не ждал, им удалось найти пустующий дом и остаться в городе. — Вот такие летние киотские каникулы. Обживаемся, — пожал плечами Тонбокири. Никто из четвертого отряда не сказал и слова о Цитадели, но в словах и Угуисумару, и Тонбокири, и Хотарумару, скользила такая горечь, что ее можно было потрогать рукой. Хонебами за все время не сказавший ничего, был бледнее обычного. Тяжело не иметь возможности вернуться к тем, кто по-настоящему дорог. — Сегодня будет что-то чудесное! Моноеши Садамуне вбежал во двор ярким солнечным зайчиком. Светлые, с легкой рыжиной, волосы, под горячим августовским солнцем отливали перламутром. — Господин Иводзима угостил отличным чаем. У меня три чаинки всплыло, — радостно сообщил Моноеши, застыл на месте, пересчитал весь отряд, сидевший на веранде, и хлопнул в ладоши от радости: — Чаинки меня еще ни разу не подводили! А мои братья с тобой? На ужин Моноеши принес моти. Его угостила госпожа Иводзима, и они по-братски поделили их на всех. К вечеру жара начала спадать и весь отряд, включая Намазуо, перебрался в дом. Говорить о временных перемещениях, когда кругом соседи и другие посторонние люди, было бы, по меньшей мере, странно. — Ну, в общем, я от хозяина, — начал Намазуо. — Это мы уже поняли, — сказал Хотарумару, поджигая кусочек камфары, чтобы отгонять комаров. — Да, поняли, — Намазуо кивнул головой. — Ни один из отрядов не вернулся в Цитадель. Вы были последние, кого отправил хозяин. — Ого, — сказал Моноеши. Остальные не сказали вслух, но на лицах отразилось такое же удивление. Хонебами побледнел еще больше, практически слившись с цветом волос. — Санива еще болен. И в Цитадели был слух, что он тоже растерян из-за неработающих приборов. Но он смог отправить по одному мечу в каждый отряд. И, признаться, я шагал во временную воронку наугад. Хозяин предупредил, что погрешность может случиться не только в пространстве, но и во времени. А это куда хуже. Гокотай жалостливо посмотрел на Намазуо и взял его ладонь в свою. — Тебе повезло, — буркнул Хонебами. Он взглянул на Гокотая, держащего брата за руку, и снова замолчал. — Мне повезло, да. То, что я приземлился точно на рыночную площадь Киото и почти сразу встретил вас, иначе, как на везение и не спишешь. Но самое главное — нового временного компаса у меня нет. — То есть, как нет? — сказал Угуисумару, и все недоуменно переглянулись. — А назад мы как попадем? Хочешь сказать, что все зря? — Я не знаю. Правда, не знаю. Хозяин дал мне часы и сказал, чтобы не позднее, чем через десять дней после попадания в эпоху, мы отправились в храм Ацута . На дорогу дается еще пять дней. В пределах этих пятнадцати дней могут быть расхождения на сутки, не более. Он не уточнил, что было бы, не найди я вас сразу. Я слышал, что некоторые в Цитадели говорили о том, что вернуть отряды — безнадежная затея. Что-то происходит с временной тканью и если сам Санива не в состоянии быстро разобраться, то, что уж говорить о нас? — Звучит пока не очень оптимистично, — сказал Хотарумару. — Я, признаюсь, рассчитывал на другой результат. Впрочем, выбор у нас хоть так, хоть этак, небольшой. — А, по-моему, отлично, — улыбнулся Моноеши. — Одна попытка лучше, чем совсем ничего. Откуда в этом мече брался нескончаемый источник оптимизма, так никто никогда и не узнал. Но когда рядом кто-то смотрит на жизнь со светлой стороны, то и окружающим становится немного легче. — Значит, мы высчитываем пятнадцать дней, а сейчас собираем вещи и идем в Ацута. Там что-то происходит и мы, по-идее, должны вернуться в Цитадель. Так? — уточнил Угуисумару. — Так, — подтвердил Намазуо. — Правда, про последнее я гарантировать не могу. Хозяин не уточнил, что произойдет в храме Ацута. Нам надо туда добраться и включить часы. Намазуо подошел к мундиру, аккуратно сложенному возле стенки, и вытащил маленькие посеребренные карманные часики на цепочке. На крышке часов была гравировка в виде цветка сакуры. — Он сказал, что заряда там хватит только на одно перемещение. Но вне храма оно перенесет максимум на несколько десятков лет. — Мы потеряемся во временном лабиринте, да и все, — сказал Хонебами и еще целую минуту заворожено смотрел, как качается длинная цепочка часов в руке Намазуо. — Мы вернемся! — Хотарумару вскинул руку вверх. — У нас куча заданий и Санива. Нам некогда отдыхать. Гокотай снова начал дремать, убаюканный голосом брата. В свете лампы было видно, как блестят глаза у остальных членов отряда. Даже если бы у них не осталось ни единого задания и ни единой битвы, у них оставалось то, ради чего стоило вернуться. — Отсчет пошел? — спросил Хотарумару. — Да. Я хочу надеяться, что Санива продумал все, как надо, — Намазуо обвел взглядом отряд. Собственный его голос немного подрагивал из-за сбитого дыхания. Угуисумару прищурил ясные зеленые глаза, словно хотел что-то спросить, но передумал. — А от братьев вам приветы, большие-пребольшие. Я не смог взять с собой что-то существенное, чтобы не сбиться при перемещении, поэтому передаю на словах. Спать четвертый отряд ушел поздно. Полная августовская луна висела высоко в небе, а воздух пах ночной фиалкой. В кустах рододендрона мелькали зеленые огоньки светлячков. Члены отряда после рассказа Намазуо о том, что произошло за это время в Цитадели, свернувшись каждый в своем уголке, увидели дом, и тех, к кому хотелось вернуться. В своем летнем сне Угуисумару сидел на веранде и пил травяной чай, слушая, как Оканехира рядом опять рассказывает о том, что Пять Великих Мечей — это неправильно, и число непременно надо увеличить. Хотарумару играл с Айзеном, иногда, словно специально, запуская в Куниюки мячом. Тонбокири мерился силой с Мурамасой. В солнечном сне Моноеши были скачки наперегонки с Тайкогане, лошадиная сбруя негромко звенела, а его заливистый смех разносился над полем; старший брат Кикко Садамуне сидел под деревом и читал. Гокотаю повезло немного больше остальных, и он, заснув возле братьев крепким спокойным сном, не видел ничего. — Ты все такой же, — тихо сказал Намазуо, сделав, наконец, то, что хотел с первой минуты, как вступил в эту эпоху. Обнял Хонебами, притянув к себе, и зарылся лицом в его светлые волосы. Они пахли летней пылью и клевером. И прежде, чем тот успел что-либо сказать, закрыл ему рот поцелуем. Намазуо чувствовал, как мышцы на спине Хонебами начали расслабляться, а ладони, упирающиеся ему в грудь, чтобы оттолкнуть, бессильно обмякли. — Ты ведь не все рассказал капитану? — спросил Хонебами, восстанавливая дыхание, обхватывая лицо брата и вглядываясь в темные провалы глаз. Намазуо положил свои руки поверх его ладоней. Снова потянулся к Хонебами, целуя, и, затем, прижавшись виском к его виску, тихо сказал: — Это пугает, когда собственный брат знает тебя лучше, чем ты себя сам. Мне страшно. Руки Хонебами были холодные даже в жаркую летнюю ночь. Намазуо чувствовал, как у них одинаково пульсирует кровь в висках. — Знаешь, сколько нас, на самом деле, всегда в отряде? — Семь, — не задумываясь, ответил Хонебами. Санива никогда не участвовал в заданиях непосредственно. И любой отряд состоял максимум из шести воинов-мечей. Но Санива всегда незримо присутствовал, направляя отряд или возвращая назад. Временной компас был его действующей волей, маяком, ведущим воинов домой, в Цитадель. — Теперь седьмой член отряда — я, — сказал Намазуо. — Хозяин дал нам указания, объяснил все, что смог. Но с того момента, как посланный воин-меч встретится с отрядом, непосредственная связь с Санивой прерывается. Он сказал, что будет всеми силами искать способ связаться с нами снова, потому что мы по-прежнему его мечи. И то, что мы не исчезаем, тому подтверждение, потому что он дал нам эти тела и сам существует в этой вселенной. Но отныне и пока не вернемся в Цитадель, мы не связаны ни с кем. — Значит, я могу остаться в этой эпохе навсегда? — одними губами спросил Хонебами. — Если захочешь, да. Мы вольны действовать сами. — Это звучит странно для ожившего куска стали. — Мы теперь чуть меньше, чем люди, но чуть больше, чем просто металл, — Намазуо вдруг понял, что обнимает брата так сильно, что уже не различает, где бьется собственное сердце, а где — его. — Почему ты не сказал об этом капитану? — Потому что я знаю, что это ничего не изменит. Мы все вернемся назад. Но я объясню ему это завтра. Гокотай, спящий рядом, что-то пробормотал во сне. — Тебе просто страшно, — прошептал Хонебами, ложась на циновку, и притягивая к себе Намазуо. Его длинные волосы щекотали лицо. — Теперь мне страшно намного меньше, — Намазуо положил голову на плечо брата, сплетая свои пальцы с его. — Это хорошо. Мы никогда не сможем быть не связанными ни с кем. Потому что у нас есть прошлое, даже если мы его не любим. И есть будущее, в котором есть те, кто любят нас.