По кусочкам

9 Х 15

      Осень Чимина не радует своими сдержанными, безрадостными, желто-коричневыми красками. На улице то жутко душно и нечем дышать, пару шагов и легкие болезненно сжимаются от нехватки кислорода; то слишком сыро, промозгло, дожди льют часами, провоцируя сонливость, и не дают собраться с мыслями. Порой выдаются неплохие деньки, но чаще погода за окном толкает Пака в хандру и уныние. Из-за этого даже сегодня, когда небо чистое, солнце греет умеренно и только ветер играется с опавшей листвой, Мин чувствует себя отвратительно и грустно. Возможно, дело в том, что вчера он поздно лег спать из-за домашнего задания. Или же дело в очередной плановой ссоре с отцом. Или же все это последствия не той сигаретной марки.       Пак выдыхает дым кольцами и недоверчиво глядит на тлеющий кончик. Дрянные сигареты. Он говорил Намджуну, что хочет с ментолом, а тот опять взял первые попавшиеся на глаза, потому что перед ним маячила молодая продавщица с пикантным декольте и кошачьей улыбкой. Если бы не она, то Ким, вероятно, вспомнил бы о просьбе друга и не потратился на не те сигареты. Но поздно уже. Чимин вздыхает и затягивается, ощущая во рту горечь.       — Ну так что? — спрашивает бодро Намджун, стоящий от Пака справа, при этом легонько ударяет его локтем в бок.       Они устроились в укромном закоулке, встали у плесневелой стены, чтобы покурить в тишине, не попасться на глаза предкам и, конечно же, обсудить вечеринку у Юнги.       — Не хочу, — отвечает Мин, морщась от сигарет: слишком крепкие для его только-только познавших никотин легких.       — Это все из-за Джина?       Чимин отрицательно вертит головой. Сокджин его тогда не обидел, назвав королем дрочки. Хотя, когда эта фраза только прозвучала, Мину очень захотелось умереть, потому что рассмеялись все. Даже Юнги, который с начала вечера не подарил никому улыбку. Но все же нежелание Чимина идти на вечеринку никоим образом не связано с той ситуацией. Он ее уже пережил. Дело в апатии и лени, которые с взрослением Пака стали его самыми верными друзьями.       — Мне там даже поговорить не с кем, — бурчит Мин, пиная землю под ногами. — Раз мне пятнадцать, то я еще малыш. Никто меня серьезно там не воспринимает.       — Я воспринимаю!       — Кроме тебя. Когда на меня обращают внимание, так только для того, чтобы выставить посмешищем.       — Я скажу Джину, чтобы он больше к тебе не лез.       — Тебе придется всем присутствующим это сказать. Слушай, ну, не пойду я. Черт с ним.       — Не, я хочу, чтобы ты пошел. Там будут старшеклассницы. Дахен, например, — Намджун играет бровями и самодовольно улыбается.       — Я тебе уже сказал, что мне она не нравится, — напоминает Чимин, хмурясь.       — Она от тебя без ума! Она очень классная, Чимин-а. Серьезно тебе говорю.       — Да знаю я… Просто, я… Короче, мне нравится другой тип.       — Какой?       И вот опять. У Чимина начинают ныть виски. Он терпеть не может, когда их обыкновенно позитивные, но слегка глупые диалоги с Намджуном сталкиваются со скалами вопросов: «А кто тебе нравится?», «А какой твой тип?». Мину всего пятнадцать. Он еще не уверен в том, кто ему нравится и почему. Щекочущее чувство то и дело посещает его, но слишком мимолетен миг, чтобы осознать, куда рвется сердце. Поэтому Чимин ненавидит вопросы об отношениях и сердечных томлениях. Еще больше он ненавидит только объяснения, почему ему так тошно о них думать. Мин много раз думал признаться Киму в своей неуверенности, но Намджун смотрит слишком пристально, слушает слишком внимательно. Пак не уверен, что он его правильно поймет.       — Ну так какой? — надавливает Ким.       Может, стоит сказать? Чимин облизывает пересохшие губы, тушит сигарету о кирпичную кладку и уже открывает рот, чтобы сказать что-то очень глупое и бессмысленное, подтвердив кривой тирадой, что он еще совсем ребенок и глупыш. Но не успевает Мин открыть тайну, как раздается грохот. Они вместе с Кимом оборачиваются, замечая фигуру, распластавшуюся на земле, которая понимая, что раскрыла свое присутствие, мгновенно скрывается за углом. Только Чимин все равно ее рассекретил. Этот зеленый дождевик он узнает из тысячи.       — Вот засранец, — цедит Чимин, закидывая рюкзак на плечо. — Везде меня выследит.       — А, так это тот соседский мальчишка, что за тобой по пятам ходит? Мин кивает. Кто это может еще быть? Впрочем, он даже рад его появлению: не пришлось позориться перед старшим.       — Я пойду с ним поговорю, — говорит Чимин, доставая жвачку из кармана куртки и кидая одну белоснежную подушечку в рот.       — Окей, — кивает Ким. — Насчет вечеринки я еще позвоню. Если хочешь, то заставлю Джина перед тобой извиниться.       — Не сможешь, — смеется Пак, не представляя, как Намджун будет убеждать самоуверенного красавчика просить прощение.       — Ты не знаешь, на что я способен, Чимин-а. Все будет путем. Обещаю.       Мин кивает и машет на прощание, но словам Намджуна верит с натяжкой. Сокджин слишком крут и никому не подвластен. Кажется, что в компании все чтят его персону. Чимин еще ни разу не видел, чтобы кто-то вступал с ним в конфронтацию и выходил из нее победителем. Джин никого не слушает. Не в обиду Намджуну, но и к нему он вряд ли прислушается, если не выставит и его на посмешище.       Чимин выходит из закоулка и оглядывается по сторонам. Никого из знакомых нет. Тогда он бодрым шагом направляется к дому, где на детской площадке притаился маленький монстр со шрамом на щеке в зеленом дождевике.       — Эй, Чонгук-а! — зовет Пак, подходя к мальчишке. Тот сидит на скамейке и что-то чертит в большом черном блокноте.       — Чимин-щи, — тихо, но вполне внятно говорит Чонгук, отвлекаясь от своих каракуль и переводя на Пака шаловливые черные глаза.       — Чонгук, сколько раз тебе говорить? Для тебя я «Чимин-хен».       — Нет, — твердо и непоколебимо чеканит Гук.       — Чтоб тебя… Какого че… Ладно, — Чимин успокаивается, делает глубокий вдох и выдыхает. Чонгук особенный ребенок во всех смыслах. С ним не сладишь, если будешь бороться в открытую. Он умнее других детей. А еще Мин очень слабо представляет, что в голове у этого любопытного монстра, постоянно следящего за ним. — Ты же не скажешь маме о том, что видел?       — А что я видел?       — Правильно, — довольный ответом, Пак ерошит мягкие волосы мальчишки. — Опять один гуляешь?       — Исследую.       — Скорее, опять за мной следишь, — Чимин усаживается на скамейку и пытается заглянуть в блокнот, но Чонгук его захлопывает, заметив чужой интерес, и прижимает к груди. — Что ты там такого секретного пишешь?       — Что ты там такого секретного делал? — отвечает язвительно Гук, тараня Чимина своими темными, почти черными глазами.       Чонгук с мамой переехали в их дом три месяца назад. С тех пор Чимин на себе ощутил, что значит быть подопытным кроликом. Гуку с чего-то он очень нравится, поэтому он постоянно строит из себя детектива и за ним следит. Поначалу Мин был очень зол, потому что боялся, что любознательный мальчишка все увиденное затем рассказывает маме, а та, конечно же, рано или поздно дойдет до соседской квартиры и расскажет все его матери или отцу. Это было бы ужасно. Но, к счастью Чимина, Чонгук не заинтересован в раскрытии тайн чужой жизни. Он сохраняет полную конфиденциальность полученных данных и ни разу еще Пака не сдал. Правда, Мин пока так и не понял, зачем девятилетний мальчик бегает всюду за ним. Сначала казалось, что дело в отсутствии альтернативы: Гук просто не знал других детей. Но прошло уже три месяца, он пошел в школу. Неужели так ни с кем и не нашел общий язык?       — У тебя есть друзья, Чонгук-а?       — А у тебя, Чимин-щи?       — Ты ведь знаешь, что вопрос — это не ответ.       — А ответ — это не вопрос. Знаю, Чимин-щи.       — Но ты мне не ответил.       — Мама говорит, что много знать вредно для душевного равновесия.       — Ты знаешь обо мне довольно много. Не боишься за свое душевное равновесие?       — Так это же мама так говорит, — хитро улыбается Гук.       — Все с тобой ясно… Ладно, мне пора, — Чимин встает, потягиваясь. — И все же… Зачем ты за мной следишь?       — Ты придумываешь, — продолжая улыбаться, отвечает Чон.       Все же очень странный мальчик.       Но довольно милый.

10Х16

      — Ты не имеешь права со мной так говорить!       Чонгук вздрагивает, сердце сжимается, а по рукам бегут мурашки. На этот раз голос отца Чимина звучит особенно громко и злобно. Гук не в первый раз слышит этот раскатистый бас, но впервые он настолько страшный. От него исходит угроза. Становится не по себе. Гук крепче обхватывает колени и не сводит глаз с соседской черной двери, за которой разворачивается очередная разрушительная ссора. В последнее время они участились в квартире семейства Пак. Еще вчера Чонгук слышал, как кричит мама Чимина, но адресатом, вроде бы, был отец, а не хен. Интересно, что стало причиной гнева папаши в этот раз? Может, он узнал о том, что хен курит?       Вдруг дверь резко открывается, и из квартиры вылетает раскрасневшийся Чимин. На нем черные джинсы и белая футболка с ярким принтом. За спиной рюкзак, а в руках легкая черная куртка, не подходящая для сегодняшнего осеннего дня.       — Вот и уйду! — бросает гневно Чимин и хлопает дверью так, что трясутся стены.       Проходит еще мгновение, и он замечает притаившегося у соседской двери Чонгука. Гук встает с коврика и готовит объяснение. Он вовсе не хотел подслушивать чужую ссору. Все дело в том, что он в очередной раз забыл ключ от двери. Мама работает до шести, и Гук не видит необходимости в том, чтобы ее тревожить. Все это — случайность, а не злой умысел. Только Чонгук хочет начать оправдываться, как Чимин проходит мимо, даже не бросая на него взгляд.       Гук смотрит вслед удаляющемуся Мину и не удерживается от соблазна: он обязан пойти за ним.       Это началось со дня их знакомства. Чонгук помнит, что тогда был абсолютно отвратительный и скучный день; родители поссорились из-за грузовика с вещами и с самого утра спорили, кто из них виноват в том, что вещи задержатся на старой квартире. Комната Гука была уныла и пуста, серые стены и непривычная тишина. В гостиной стоял диван и маленький телевизор, который ловил лишь пару каналов. Было скучно и одиноко. Гук грыз заусенец на большом пальце, пока в комнату не зашла мама и не отругала его, причем не только за заусенец, но и за мрачный вид, молчание и затаенную обиду. «Всем сейчас нелегко!» — крикнула она, а затем скрылась на кухне. Тогда Чонгуку захотелось расплакаться.       Никто его не спрашивал о том, хочет ли он переезжать. Его поставили перед фактом, собрали его вещи и запихнули в этот новый, пустой мир, о котором он ничего не знал. На прошлом месте у него остались не только вещи, но и друзья, хобби и целый мир, к которому он привык и который ничто не сможет заменить. Только родители этого как не понимали, так и не понимают, продолжая жить только своими проблемами и хотениями.       Тогда-то и раздался звонок в дверь. Чонгук помнит, что мама вышла из кухни и устало процедила: «Да кого там ветром принесло?». Она выглядела очень изможденной, под глазами залегли черные круги, а на белой блузке красовалось уродливое кофейное пятно, о котором в разгаре дебатов она совсем позабыла. Однако ей удалось открыть дверь и добродушно поприветствовать гостей. Ими оказалась семья Пак. Вернее, мать семейства и Чимин.       Мама Мина была довольно мила, хоть и показалась какой-то чересчур тихой и подвисающей, но Чонгук запомнил только факт ее визита: его больше привлек ее сын. Чимин выглядел свежо и крайне необычно. На нем была черная майка, короткие шорты, длинные носки и ботинки. Темно-красные короткие волосы были прикрыты бейсболкой козырьком назад. Глаза его были подведены чем-то черным, что изумило Гука до глубины души: оказывается, красятся не только парни-айдолы. В руках Чимин держал небольшой пирог, который все пытался вручить матери Чона, но та не замечала его присутствия, увлеченно беседуя с гостьей. Только через десять минут женщины догадались отправиться пить кофе на кухню и поедать сладкий яблочный пирог. Чимин пошел с ними, но вскоре вернулся в гостиную вместе с двумя пластиковыми тарелочками (посуда так и не дошла) и протянул одну сидящему на диване Чонгуку.       — Он из магазина у перекрестка, — доложил Чимин, усаживаясь на диван. — Там делают очень вкусные пироги, торты и пирожные.       Дистанция между ними стала небольшой и очень удобной: теперь Чонгук мог хорошенько разглядеть Чимина вблизи. Он увидел цепочку на шее с черепом-подвеской, увидел черные напульсники и кольца на полноватых пальцах. Особенное внимание Гука привлекла переводная татуировка в виде розы на плече. Но особенно Чонгук удивился тому, как миловидно выглядит сосед. Если изначально он показался ему каким-то опасно-брутальным парнем, что всегда влезает в беды, то вблизи он был довольно хорошеньким. Особенно его голос: удивительно высокий и слегка хриплый.       — Ты привыкнешь, — уверенно сказал тогда Чимин, улыбнувшись.       И, правда, Чонгук привык.       В тот день они несколько часов провели вместе, пока мамы болтали на тесной кухне. Обсуждали фильмы и игры, Пак показывал фокусы и рассказывал об интересных местах. Он даже пообещал, что когда у него появится время, то он обязательно все покажет тут Чонгуку. Только вот этого не произошло. Но Гук по рассказам Чимина устроил себе экскурсию, воображая, что он рядом с ним.       С этого все и началось. Кто же знал, что продлится до сих пор?       Чимин, как обычно, останавливается в закоулке, достает сломанную сигарету из куртки и закуривает, воспользовавшись ярко-красной зажигалкой. Гук находится на расстоянии десяти шагов, сомневаясь, что имеет право беспокоить в минуту душевного ненастья хена.       — Опять ключи забыл? — вдруг спрашивает Пак. Он поворачивается боком и глядит на Чонгука усталым взглядом.       — Всю ночь играл вот и забыл, — признается смущенно Гук. — А что случилось с тобой?       — Да вроде бы ничего.       В Чонгука тут же впивается хищная, зубастая обида. Если бы он был старше, то Чимин точно не ограничился одной скупой фразой. Чон уверен, что будь он взрослей, то Пак бы ему все рассказал и, может, даже попросил совета. Но ему только десять. Даже мечтать об откровенности не стоит. Мин только потреплет его по волосам, тоскливо улыбнется и спрячет все свои печали где-то в глубине, чтобы не беспокоить и не тревожить соседа-мальчишку.       Несправедливо.       — Эй, ты же у меня «Гарри Поттера» брал почитать, — вдруг вспоминает Чимин, вознося глаза к пепельному небу и выпуская дым. — Дочитал?       Правда. Несколько месяцев назад Мин узнал, что Чон так и не познакомился с великим волшебником и достал ему с пыльной антресоли свои книжки, зачитанные до дыр. На пожелтевших страницах и крошки, и карандашные заметки, и какие-то непонятные рисунки. На книгах несмываемая отметина принадлежности Чимину. За это Чонгук их сильно полюбил, и мог часами рассматривать кривые загогулины и кофейные пятна.       — Почти, — смутившись, признает Гук: читает он куда медленней, чем хотелось бы. — Я на пятой книге сейчас.       — И как тебе? Нравится?       — Да.       — Есть любимый персонаж? А любимый факультет?       — Ну, наверное, Гермиона. А факультет… Гриффиндор, конечно.       — А мне нравился Слизерин, — вдруг лукаво улыбается Чимин. — У меня даже был шарф зелено-серебристый. Не помню только, куда его запихнул.       — И почему тебе он нравился?       — Да так, — Мин тушит сигарету о кирпичную кладку. — Я, наверное, был плохим мальчиком. Храбрость, честность, благородство… Это же такая чушь. Не мог я себя представить честным и благородным юношей, отважно сражающимся за сердце дамы или с огромным Василиском, вылезшим из унитаза. Только находчивостью и хитростью можно проложить путь к звездам.       — Значит, твоим любимым персонажем был Драко?       — Скорее уж, профессор Снейп, — усмехается Чимин, а затем куда тише добавляет: — часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла*.       — Это профессор говорил? — хмурится Чонгук. — Не припомню…       — Это был Мефистофель. Из «Фауста» Гёте. Дочитаешь «Гарри Поттера» и примешься за него, — лукаво улыбается Чимин.       По телу Гука растекается тепло. От чего-то становится непривычно радостно и легко. Он даже забывает о том, что замерз. Чимин вновь связал их далекие судьбы вместе смелым обещанием. Опять вышел навстречу и протянул ладонь. Но вновь в груди Чонгука что-то воет и не находит себе покоя. Какое-то неизвестное чувство рвется наружу, вызывая колющий дискомфорт. Чон пытается игнорировать бурю в сердце и вполне успешно с этим справляется. Только все горит неоновым светом вопрос: «Что заставляет его так мучиться?». От чего улыбка Чимина вызывает радость, но и тревогу? Почему чем он к нему ближе, тем болезненней ощущается разрыв?       — О чем задумался? — спрашивает спокойно Мин, добродушно улыбаясь.       — Ни о чем, — резко срывается с губ Чона, и он делает пару шагов назад.       Ему надо уйти, чтобы не раскрыть душевного расстройства. Стыдно и неловко от того, что так тревожно на сердце.       — Может, ты…       Чимин не успевает договорить.       — Эй, Мин-Мин! Вот ты где! Я тебя разыскался!       Чонгук вздрагивает всем телом и отшатывается. А к ним подходит невероятно красивый парень в светлом пальто и одаривает их улыбкой. Он задерживает взгляд на Чонгуке, а затем упирается им в Мина.       — Джин-хен, — удивленно говорит Чимин. Его глаза широко раскрыты, и он не сводит взгляда с прибывшего незнакомца. — Я не думал… То есть… Ты же мне не ответил.       — Но я же прочитал, — улыбается парень, подходя к Мину и приобнимая его за плечи. — Не могу же я бросить тебя в такой щекотливой ситуации. А, это твой друг? — теперь Джин смотрит на Чонгука и изучает.       — Это мой сосед, — как-то невесело отзывается Чимин и тащит Джина за собой. — До скорого.       Чонгук понимает, что это к нему. Он кивает, отводя взгляд. Джин и Чимин уходят вместе, о чем-то бурно переговариваясь. Гук повторяет про себя, что ему плевать, все равно и его не касается. Но все равно поворачивается, чтобы глянуть на спины хена и его приятеля, чтобы пораниться еще раз. Чимин, конечно, не смотрит в ответ.

11х17

      — Чимин, я уже говорил. Отношения без секса меня не интересуют.       От правды не скроешься. Да и Джин не даст возможности найти тихое место, чтобы минимизировать урон от болезненной истины. Можно было бы все свести в шутку. Рассмеяться, затем потянуться к Джину и поцеловать в губы. С языком. Развратно. Прямо, как он его и учил. Ему бы было приятно, и он на время обо всем забыл. Только этот фокус уже не работает. Сколько можно использовать один и тот же слабый прием? Поздно метаться. Они встречаются уже два месяца. Джину двадцать два. Ему нужен секс. А Чимин все еще не готов.       — Я еще не…       Джин запретил говорить «не готов». Это его разочаровывает и расстраивает. Ему не хочется слышать от своего парня такие пассажи. Они же любят друг друга, встречаются, значит, между ними должен быть секс.       — В эти выходные я могу снять номер в мотеле, — спокойно говорит Джин, игнорируя чужую неуверенность. — Мы можем провести вечер вместе. Ты, я, красное полусладкое и пицца с ананасами.       Чимин издает тихий, нервный смешок. Выбора-то, похоже, у него нет. Джин загнал его в угол и требует ответа. Вряд ли его устроит «подожди» и «давай в следующий раз». Он давно хочет, ему давно надо, а Мин все не может решиться. Разве сексом не надо заниматься, когда оба партнера готовы к этому действу? Разве не важны его чувства? Чимину кажется, что его обманывают, что им манипулируют и используют, но не может найти достойное доказательство, которое не покажется бы надуманным и взятым с потолка. Что, если это он мнительный дурак, обижающий своим холодом возлюбленного? Да и что вообще значит «быть готовым к сексу»? Можно ли к этому быть готовым? В первый раз все всегда не так. Стоит ли оттягивать момент дальше, раз в любом случае все выйдет из-под контроля и он облажается?       — Мин-Мин! — настойчиво зовет Джин, в голосе которого отчетливо проступает раздражение. — Ты там уснул?       Пак крепче сжимает мобильный телефон и прижимает к уху. Он рассчитывал, что этот звонок в середине недели будет чем-то ободряющим и легким, а не тяжелым и судьбоносным. «Я перебарщиваю», — остужает самого себя Чимин, потирая переносицу и скользя взглядом по корешкам учебников.       — Хорошо. Тогда в субботу?       — В субботу. Я заеду в четыре.       — В четыре. Хорошо.       — Отлично, тогда до скорого.       — Джин, — спешно произносит Чимин, не желая расставаться с парнем.       — Да?       А что еще нужно сказать?       Пак скороговоркой выдает «ничего» и сбрасывает вызов.       «Я люблю тебя», — прозвучало бы жалко. Джин бы решил, что Чимин вновь пытается отсрочить неизбежное сладкими фразами о своей сильной, вечной (возможно, бессмертной) любви. Он бы в очередной раз разозлился, назвав Мина эгоистом и манипулятором. Пак вдруг задумывается, а все люди, состоящие в отношениях, должны обдумывать каждое свое действие и трястись над каждым решением, страшась, что партнер расстроится, обидится, вспыхнет и пошлет к черту? Все ли люди, как сейчас Чимин, нервно кусают губы и мучаются, мучаются, мучаются… У всех ли возникают сложности? Или же он один такой дурак?       Хорошо бы было с Намджуном поговорить. Обсудить ситуацию, выслушать совет, получить рекомендацию. «Так, тебе нравятся парни?» — Джун сказал это задумчиво, как-то неуверенно и смотря куда угодно, но не на Пака. В его словах не было брезгливости, раздражения, злобы, но было что-то другое. Что-то непонятное. Чимину показалось, что Ким и не хочет слышать ответ. Он попытался улыбнуться, но в изгибе полных губ Мин прочел мольбу: «Только молчи». И он молчал. Они курили у стены, Намджун рассказывал о новой девушке, о работе на заправке, об экзаменах. Только не о Джине. «Ты у него сосал?» — спросил какой-то дерзкий парень Чимина на вечеринке, имея в виду, конечно, Джина, который уже успел всем рассказать, что встречается с невинным, глуповатым парнем, которого активно третировал и высмеивал еще несколько месяцев назад. Намджун сделал вид, что ничего не услышал. А Мин едва не провалился сквозь землю от стыда. Когда-то он хотел, чтобы кто-то узнал о том, что ему нравятся мужчины. И вот — теперь получи и распишись. Только от этого не легче. Единственное утешение это…       — Хен! Я пришел!       Чимин тут же откладывает в сторону ненавистный телефон и встает. Чонгук не входит в его комнату, пока тот его сам не пригласит. Соблюдает границы. Мин открывает дверь и тут же губы растягиваются в улыбке. На Чонгуке его шапка и шарф, которые он отдал ему еще весной. Он и не думал, что мальчишке полюбятся старые вещи. А он носит! Да с таким рвением, словно ему нравятся эти старомодные и никому ненужные шмотки, которые Мин хотел выбросить.       — Ты сегодня припозднился, — задумчиво говорит Пак, глядя на настенные часы.       — Записывался кое-куда, — честно признается Чонгук, стягивая куртку.       — Куда?       — Это секрет!       Чимин улыбается. Пускай. У детей должны быть секреты от взрослых.       — Сегодня займемся математикой? — спрашивает Пак.       — Ага. Нам столько всего сложного задали!       — Окей.       — А потом в приставку? — спрашивает Гук, устремляя горящие глаза на Мина.       Тот кивает. Чонгуку сложно в чем-то отказать.       Чимин и не думал, что сложится так, что он будет помогать Гуку — мальчишке-соседу, склонному играть в шпиона и лезть в жизнь Пака — с домашней работой, а помимо этого будет с ним часами напролет играть в приставку, обсуждая всякие глупости. «У нас слишком большая разница в возрасте, мне будет с ним скучно», — так Мин сказал маме, когда та попросила его денек присмотреть за соседским мальчишкой, родители которого вновь укатили в Пусан к родственникам. А ведь он знал, что Чонгук далеко не обычный ребенок, и общение с ним может быть интересным. Конечно, многие темы Гуку недоступны, но только в его обществе Мин может полностью расслабиться. Тут он может не бояться, что собеседник спросит его, сосал ли он член Джина, может не бояться быть отвергнутым или осмеянным. Тут он может быть собой. Не притворяться, не играть, не старательно кому-то подражать. В обществе Чонгука он просто Пак Чимин, который отлично играет в игры, прекрасно учится и знает много удивительных вещей.       Сегодня домашняя работа действительно нелегка, но Чонгук схватывает на лету. Все же удивительно способный ребенок. Чимин в качестве поощрения треплет его по волосам, а он уворачивается, отсаживается и надувает губы. Несмотря на то, что Гук кажется куда развитие его сверстников, он очень скромный и застенчивый. Постоянно покрывается румянцем. За ним интересно наблюдать.       — Перестань на меня смотреть, — почти шепотом просит Чон.       Чимин кивает, опуская взгляд в учебник. Незачем смущать мальчишку.       Как только домашняя работа закончена, они тащатся в гостиную, где Пак включает приставку, а Чонгук выбирает игру.       — Ты сегодня какой-то задумчивый, — вдруг говорит Гук.       До чего же проницательный ребенок! Чимину уже становится не по себе. Возникает ощущение, что Чонгук читает его, как открытую книгу. Словно бы видит его насквозь. Мин надеется, что это Чон такой осведомленный, а не он дурак дураком, который не может скрыть своих душевных терзаний, выпячивая их так, что другие не могут о них умолчать.       — Я должен переступить через себя ради одного человека, — признается Чимин и выдыхает. — Если я это не сделаю, то потеряю его.       И зачем он тут откровенничает? Теперь очередь краснеть Мина. Зачем впутывать Чонгука в свои отношения? Да и к чему мальчишке такая интимная информация? Он же ничего не поймет. Просто Паку хочется поговорить. Хоть с кем-нибудь. Сойдет кто угодно. И это раздражает. Почему нельзя держать все это при себе? Запереть, закрыть, запломбировать, закопать. Нужно сделать все, но не давать воли языку, который обличает глупое, влюбленное, отчаянное сердце. А то недалеко оказаться в какой-нибудь неловкой ситуации с печальным итогом.       — Тебе он так важен? — спокойно спрашивает Гук, беря в руки джойстик.       Чимин не видит его лица. Только спину. Кажется, он весьма спокоен. Голос не выдает тревог. Звучит наоборот дружелюбно, заинтересовано. Это вежливый интерес? Или…       — Да.       — А ты важен ему?       — Что?       — Ну, ты готов ради него переступить через себя, а он готов это сделать? Папа говорит, что люди, которые дорожат друг другом, всегда придут к компромиссу.       — Было бы здорово, если бы все люди жили по таким законам…       «Надо было сказать, что важен», — думает про себя Чимин, усаживаясь на диван рядом с Чонгуком. Ведь же важен! Мин улыбается, но ему совсем не весело. Сердце рвется на части, а грудь тяжелеет от грусти. Правда ли он важен Джину?       Джин — классный, интересный, привлекательный, необычный. Но он эгоцентричен, равнодушен к чужим жизням, помешан на себе и любви к своей персоне. Ему нравится быть любимым. Ему нравится купаться в чужом внимании. Но Чимин ни разу не чувствовал, чтобы Джин его по-настоящему любил.       Он может признаться. У него много красивых, высокопарных слов, которые складываются в длинные, витиеватые предложения, которые Джин может декларировать с выражением, пристально смотря в глаза и не забывая в паузах целовать руки и уголки губ. Но что-то в нем есть холодное, леденящее. Иногда проскальзывает в его словах такое чудовищное равнодушие, что Чимин сомневается, что Джин правда любит его. Мин признался ему без надежды на ответ. Пак так часто влюблялся, но никак не мог высказать своих чувств, поэтому уже был готов к тому, что не встретит ответа. А Джин сказал «давай встречаться». Так все и произошло.       Чимин не уверен, что поступил правильно. Ему так хотелось найти вторую половинку, так хотелось быть любимым, так хотелось кого-то любить. Но в действительности любовь только мучила его, истязала, принося больше сомнений и волнений, чем тепла и удовольствия.       «А кто вообще полюбит тебя?» — спрашивает сам себя Чимин. Интонация отца. Точь-в-точь. Пьяный он спрашивал именно так, заглядывая Мину в глаза. Кто действительно его может любить? Даже он сам не любит себя. Некрасивый, нескладный, неправильный. Педик. Все в нем не так. Кто сможет полюбить его вот таким? Если Джин любит его хотя бы на десять процентов, то это уже счастье, от которого он не может отказываться.       — Не думаю, что ты тому человеку важен, — в завершении вечера выносит вердикт Гук. — Если бы был, сомнений у тебя бы не возникло.       — Как категорично, — усмехается Мин, скрещивая руки на груди, а голос в сердце шепчет: «Он ведь прав».       Стоило бы прислушаться к Чонгуку. Но Чимин уже все решил.       Поэтому в субботу Мин говорит маме, что переночует у друга. Та только издает какой-то непонятный звук. Отец бросает в спину: «Сделал бы нам одолжение и не возвращался!». Чимин выходит из дома пораньше и встречается с Джином в кафе. Они едят шарлотку, пьют кофе и говорят ни о чем. У Джина в универе проблемы, преподаватели давят, мать хворает второй месяц, отец всё также грезит купить новую машину — точно попадет на мошенников. Пак почти не слушает, кивает только время от времени. Все его мысли прикованы к вечеру, который уже показался на горизонте. Осталась пара глотков и они уйдут. Сядут в такси и поедут. И дороги назад уже нет.       В номере, снятом Джином, пахнет чем-то удушающе сладким. Чимину не хватает воздуха. Он почти час проводит в ванной комнате, а выходя из нее, спешит не в объятия к Джину, распластавшемуся перед телевизором, а на балкон. Ночной город непередаваемо красив: всюду огни всех цветов радуги, безмятежные постройки, опутанные ночным светом, чистое, почти черное небо с россыпью мелких звезд и кусочек бледно-желтой луны. Мин любуется городом, как в первый раз. Таким он Сеул еще не видел. Сейчас он должен думать о Джине, о предстоящем событии, но голову почему-то забивает один Чонгук и его пророческие слова. Мин спорит с ним в голове, приводит аргументы в защиту возлюбленного, а сердце в груди трещит и искрится от переполняющих мятежных чувств.       Он не должен быть здесь.       — Ты скоро? — Джин неожиданно появляется в дверях на балкон. — Боишься?       — Нет, — тут же отвечает Чимин.       — А дрожишь, как осиновый лист.       — Тут просто холодно.       — Тогда иди ко мне. Я тебя согрею.       Сокджин протягивает широкую ладонь. Чимин медлит всего мгновение. Голос Чонгука в его голове, наконец, умолкает, а Мин крепко хватается за чужую ладонь. Он об этом никогда не пожалеет. Это всего лишь секс.       Все фантазии идут крахом. Чимин и не предполагал, что реальный секс вот такой. Что-то явно идет не так. Движения грубые, прикосновения болезненные, поцелуи надоедливые. Все идет не так. Но Джин не дает повернуть назад, опрокидывая на кровать, седлая бедра и пристально глядя в глаза.       — Ты обещал, что не сбежишь, — напоминает он, цепляясь за резинку трусов, хищно облизывая полные губы.       «Это всего лишь секс», — продолжает себя убеждать Чимин. Он кивает, извиняется и полностью подчиняется. Пусть это произойдет.       Ему страшно, неловко, больно.       Кто знал, что все будет так?       В порыве отчаяния Чимин спрашивает, обнимая Джина за шею:       — Ты любишь меня?       В эту ночь Мин плакал не только от боли.       Джин так и не сказал «да».

12х18

      Чонгук застыл в предвкушении. Как же тревожно на сердце! Впервые он показывает Чимину свои работы из художественной школы. Он готовился к этому показу почти месяц: выбирал самые лучшие работы, безжалостно себя критиковал и убирал те, что не выдержали его критического напора. И вот Пак стоит в комнате Гука в своем излюбленном черном свитере. Волосы белоснежные, а уши проколоты множество раз. Он кажется таким взрослым. От этого Чонгук напрягается сильнее. Понравится ли ему? Оценит ли он? Гук увлеченно создавал эти картины и больше всего хотел, чтобы именно хен их по достоинству оценил. Не так было важно мнение учителя, отца, матери, друзей. Ему хотелось, чтобы это был именно Чимин.       Пак молчит, внимательно разглядывая представленные на его суд работы. Больше всего Чонгук боится, что он спросит: «А что ты тут намалевал?». Но это Чимин-хен. Он никогда такого не скажет.       — Искусство вечно, жизнь коротка*, — вдруг произносит задумчиво Мин, поворачиваясь к Гуку и одаривая улыбкой.       — Опять «Фауст»? — расстраивается Чон: он хотел услышать что-то другое о своих работах, а не выслушать очередную цитату из любимой книги хена.       — Верно, прелестное дитя!       — Хватит меня так называть.       Чимин продолжает улыбаться и разглядывать картины. И ничего не говорит.       Неужели они недостаточно хороши?       Сердце Чонгука берет в стальные тиски обида. Он так старался и был уверен, что его работы достигнут неприступного хена. Значит, просчитался. Может, он не так уж хорошо рисует. Теперь Гук смотрит на свои драгоценные картины совершенно другими глазами. Краски кажутся не такими гармоничными и красивыми, формы плоскими и кривыми, тени грязными, перспектива убитой. Его работы выглядят чудовищно жалкими. И ради этого он оторвал Чимина-хена от дел…       Он хотел хена чем-то порадовать. Кажется, что Чимин стал чаще грустить. Вечно ходит задумчивый, угрюмый, несчастный. Что-то в нем сломалось еще в прошлом году. В какой-то момент его взгляд стал печальным и полным тоски. Курить он стал чаще и куда реже соглашается помочь с домашним заданием. Пару раз Чонгук даже видел, как вусмерть пьяный хен возвращался домой. Вернее, его тащили друзья, оставляя у дверей квартиры. Скандалы на утро были жуткие. Отец Пака кричал так, что пару раз даже вызывали полицию.       Что же случилось?       Как-то пьяный Чимин разоткровенничался. К несчастью, многого Чонгук узнать не смог, потому что Пак быстро просек, что сболтнул лишнего и ретировался. Только «Джин дурак», «больше никогда не поведусь», «какой же я дурак». Пару раз Гук думал подойти к хену и поговорить по душам. Да разве он будет делиться тайнами? Глупости. Чонгук чувствует, что Пак относится к нему не как к взрослому. Для него он все такой же малыш, как и пару лет назад.       «Поскорее бы вырасти», — думает Гук, сжимая кулаки.       Он вырастет, и тогда все-все изменится.       — Ты станешь великим художником, — говорит тепло Чимин, похлопывая Чона по плечу. — Я уверен.       Чонгук хочет сказать «спасибо», но молчит.       Сердце словно готово вырваться из груди и упасть Чимину в ладони.       «Да что со мной творится?» — не понимает Гук, прижимая руку к груди, слыша, как грохочет сердце под ребрами.

13х19

      — Интересная штука, — задумчиво говорит Хосок, тыкая в картину в красивой резной деревянной рамке пальцем.       — Эй, не трогай! — злится Чимин, легко ударяя друга по руке.       — Да ладно тебе, — смеется Сок. — Твоих рук дело?       — Я очень похож на художника?       — Ну, пьешь ты почти, как Хемингуэй.       — Это писатель.       — Упс.       Не следовало приглашать Хосока к себе домой, но как-то само вышло. Чон Хосок — первый друг Чимина нетрадиционной ориентации, завсегдатай гей-клубов и любитель танцевать, пить и курить травку. Вообще парень он хороший, но только слишком уж бесцеремонный. Впрочем, Мин уже привык к Соку и его характеру. Благодаря его откровенности, открытости и честности, Чимин научился принимать себя таким, какой он есть. Теперь он может с кем-то обсуждать душевные терзания, не боясь осуждения: Хосок и выслушает, и утешит, и даже предложит дружеский минет.        — Ты собираешься после окончания школы съезжать? — серьезно спрашивает Сок, разглядывая сломанную книжную полку: ее неделю назад разнес отец Пака, пытаясь выяснить, где сын пропадал с пятницы по воскресенье.       — Да, — тут же отвечает Мин, хотя даже не знает, как будет жить и где брать деньги.       — Может, хочешь жить со мной?       — Чего? С тобой?       — Мой сосед в армию собирается. Вот и ищу нового.       — И чем я буду платить? Не натурой же…       — За кого ты меня держишь? Работать будешь! Как и все. Вместе проще.       — Даже не знаю…       — Обещаю, что картины твои трогать не буду. И член твой тоже. Если тебя это больше всего волнует.       — Просто… Я не знаю.       — У тебя есть время подумать. Кстати, а кто рисовал?       — Мой друг.       — М-м, друг, значит, — хитро усмехается Хосок.       — Эй, ему всего тринадцать.       — А, ну, тогда у него точно талант. Такие цвета. Завораживает.       Чимин согласен. Картина, которую так облюбовал Хосок, его любимая. Это морской пейзаж с маяком. Чонгук сказал, что это все влияние маринистов и Айвазовского в частности. Поначалу Гук хотел отдать эту картину однокласснице, которой очень понравилось ее меланхоличное настроение. Чимин узнал об этом и сильно расстроился. Картина покорила его с первого взгляда и не отпускала. Чонгук заметил это и тут же предложил Паку забрать свое творение, но он отказался: обещана она была уже не ему. На следующий день Гук пришел к нему вечером и торжественно вручил картину, сказав, что договорился с одноклассницей и нарисует ей другую. Тут Чимин уже не смог отказаться.       Пак сомневается, что разбирается в изобразительном искусстве. Импрессионизм, авангардизм, дивизионизм, клуазонизм, лучизм, кубизм, мизерабилизм, орфизм. Чонгук обожает обо всем этом говорить, сыпать информацией в таком количестве, что у Чимина даже начинает болеть голова. Но он видит, что Гук по-настоящему увлечен и счастлив. И это главное. Оказывается, рисование — это его страсть. С детских лет с блокнотом он бегал не просто так, а зарисовывал округу. Понимая увлеченность младшего, Чимин готов часами слушать Чона, рассказывающего о каком-то неизвестном никому художнике, у которого была любимая дочь, которая попала в аварию, приковавшую ее к постели, а затем она трагично сгорела заживо в доме вместе с огромной коллекцией картин отца**. Чимин понятия не имеет, кто этот художник, но от рассказов Гука наполняется состраданием к неизвестному человеку. «Он делает тебя лучше», — так сказала мама Паку. И он с ней согласен. Чонгук учит его видеть красоту.       А учит ли он его чему-то?       Чимину стыдно перед Гуком за свое поведение и образ жизни. Ему неважно, что думает о нем пьянчуга отец, что думает тихая мать, глупые одноклассники и назойливые учителя. Плевать на рой этих моралистов. А вот Чонгук… Что будет, если однажды он узнает? Ему будет противно? Он возненавидит его?       Однако Пак понимает, что рано или поздно это произойдет. Неизбежно. Если не он скажет Чонгуку, то принесут злые голоса. И что же лучше? Сказать самому? Или дождаться, когда он сам где-то об этом узнает? Как же надо поступить?       — А ты слышал, что у Джина теперь девушка? — спрашивает Хосок, отрывая взгляд от картины. — Говорят, он жениться на ней собирается.       — Да пошел он…       Чимин до сих пор раздражается, думая об их расставании. В общем, все было по обоюдному согласию, но Мина не покидает чувство, что его именно бросили. После той позорной ночи они повстречались еще два месяца. Джину удалось еще пару раз затащить Пака в постель. Пару раз Чимин даже получил оргазм. Только отношения это не спасло. Вечно у них были какие-то проблемы, напряжение, взаимные обиды. Они постоянно что-то выясняли, о чем-то спорили, до чего-то друг у друга допытывались. Отношения их обоих вымотали. Но Чимин уверен, что его сильнее. Как они расстались, Джин сразу же нашел себе другого парня, потом девушку и так далее, а Чимин так и не смог никому открыть сердце. На вечеринках ему удалось отхватить пару поцелуев, дрочку в туалете и посредственный минет. С одной стороны Мину хочется быть с кем-то. А с другой… Зачем все это? Все равно разобьют друг другу сердце.       Лучше уж любви вообще не знать.       — Так, нам уже пора выходить, — докладывает Сок, глядя в дисплей смартфона. — Давай позовем Намджуна?       — Ни за что! И не смей к нему подкатывать! Он натурал!       — Они все так говорят, пока я не опускаюсь на колени, а потом…       — Чон Хосок, уймись.       — Понял, ты на него уже глаз положил.       Чимин в ответ молчит, но улыбается. Хосок знает, как поднять ему настроение.

14х20

      Пак Чимин гей. Об этом трезвонят уже второй день. Чонгук узнает об этом случайно. Какой-то идиот разослал фотки Пака, целующегося с другим парнем, по сети. Фурор поднялся нереальный, а на лице Мина появился яркий сине-фиолетовый синяк. Отличное начало февраля.       — А ты знал, что твой сосед педик? — спрашивает одноклассник, останавливаясь у парты Чонгука и ехидно смеясь.       — И что? Номерок его взять хочешь? — язвительно отвечает Гук и едва не нарывается на драку. К счастью, раздается звонок, и в класс тут же входит преподаватель, требуя тишины.       Чонгук не слушает тему, а рисует на полях тетради, стараясь унять внутреннее напряжение. Новости не так сильно его потрясли, как убитый вид хена и синяк. Кто его так? Шпана? Любовник? Друзья? Или же это был отец? Гук яростно вгрызается в колпачок ручки. Увидеть бы сейчас хена и расспросить. Но никак. Сегодня дополнительные задания. До шести вечера будет занят. Можно, конечно, заглянуть к Паку после, но вдруг его не будет дома? Вдруг не захочет говорить?       Да и что вообще надо сказать в такой ситуации?       У Чонгука нет вариантов. Только желание, как можно быстрее встретиться с хеном, чтобы увидеть его лицо. Совсем недавно все же было хорошо. Чимин даже начал улыбаться. Пригласил Гука в кино, а затем в кафе. Потом они пошли к нему домой и играли в приставку. Как когда он был младше. Пак пообещал, что они чаще будут встречаться и устраивать такие вечера. А что теперь? Только бы с Чимином все было хорошо. Только бы он не был сильно расстроен.       Дополнительные занятия затягиваются на почти тридцать минут. Чонгук терпеть не может такие задержки. Но мать настояла: хочешь в художественную школу, так учись достойно. Вот он и ходит каждую среду и пятницу подтягивать знания по всем предметам. Учится. Хотя терпеть не может унылого преподавателя в шерстяном свитере со слишком явным дефектом речи и отвратительным парфюмом: приходится садиться как можно дальше, чтобы не страдать от губительного амбре.       По дороге домой Чонгук решает, что отправится к Чимину завтра. Как раз не будет дополнительных занятий. Будет его караулить у двери хоть до самого вечера! Прямо как в детстве, когда только переехал и не мог отвести взгляд от необычайно интересного соседа.       Чонгук входит в родной двор, идет медленно, все еще думает о том, что скажет Паку завтра, как вдруг замечает знакомую зеленую куртку нараспашку и лиловый синяк почти во всё лицо.       Это Чимин.       Он идет ему прямо навстречу, опустив глаза вниз. На плече у него сумка, а в руках пакет.       — Хен, — шепчет растерянно Чонгук, останавливаясь.       Лицо Мина сильно опухло. Синяк выглядит абсолютно ужасно и жутко болезненно. У Пака даже заплыл глаз от отека. Он поднимает взгляд на пару секунд, а затем опускает вновь вниз.       — Это правда. Все так и есть.       — Что? — не понимает Гук, делая еще шаг вперед, разглядывая травму старшего.       — Я педик, — равнодушно произносит Чимин. — Я, правда, педик.       — Ну и что? Что с того?       — Я…       Пак теряется. Не знает, что сказать. Смотрит под ноги и молчит, покусывая и так разодранные губы.       — Куда ты идешь? — спрашивает настойчиво Гук.       — Он выгнал меня, — тихо сообщает Чимин. — Сказал, что сына у него больше нет. Я… Я не знаю куда мне идти.       В глазах Пака начинают сверкать слезы. Чонгук отводит взгляд, потому что не готов видеть плачущим своего хена. Что делать? Родители Гука вряд ли обрадуются появлению Мина на пороге. Чон знает, что его предки не так уж терпимы и толерантны. Вдруг выгонят? Что же делать? Чонгук думает лихорадочно, пока Чимин утирает мокрые глаза и щеки, морщась от боли при прикосновении к травмированному лицу.       — Может, у тебя есть друзья? Ну, поживешь у них? — озаряет идея Чонгука.       — Он отобрал мой телефон, — чуть успокоившись, отвечает Пак.       — Позвони с моего, — Гук тут же тянется к карману, где спрятан смартфон.       — Я не помню его номера…       — А знаешь, где он живет?       — Да, знаю, но далековато. У меня нет денег даже на автобус…       Картинка все мрачнее и мрачнее. Но Чонгук не собирается так просто сдаваться.       — Хен, подожди здесь, хорошо? — просит он, хватая Мина за плечи. — Я скоро буду, хорошо?       Чимин растерянно кивает, а Гук несется домой. Он забегает в квартиру, кидает рюкзак в прихожей и врывается в свою комнату, доставая из тайника все свои сбережения. Затем он хватает новенький шарф в красно-зеленую полоску, шапку и спешит на улицу, боясь, что хен уже ушел.       Но Пак стоит все на том же месте, потирая саднящую щеку и бессмысленно глядя перед собой.       — Вот, — говорит тяжело дышащий Гук, протягивая Чимину кошелек. — Я копил на новый ноутбук, но тебе же нужнее. Возьми такси. А как приедешь, отпишешься мне. Давай я напишу тебе телефон!       Чонгук в ужасе понимает, что оставил пенал в рюкзаке, который бросил в коридоре. Неужели придется за ним бежать? Лишь бы хен не ушел!       — Почему ты это делаешь для меня? — серьезно спрашивает Чимин.       — А для этого нужны какие-то особые причины?       К неожиданности Гука, губы Мина растягиваются в счастливой улыбке. Несмотря на то, что у него отек, и выглядит он не самым лучшим образом: взлохмаченные волосы, синяки под глазами, щетина, прыщи, Чонгук не может оторвать от него взгляда. Почему столь несовершенный человек в его глазах настолько притягателен и красив? Что делает его таким неотразимым? Почему дыхание сбивается, глядя на него?       Чонгук начинает догадываться.       Он торжественно вручает Чимину шарф и шапку, а затем застегивает куртку, мозолящую глаза, и вновь просит подождать. Гук опять несется домой и на этот раз берет перчатки, пишет свой номер телефона на листочке и хватает из холодильника свой ужин в контейнере, заботливо собранный мамой.       — Это уже слишком, — качает головой Пак, но принимает все дары смиренно, не забывая благодарить.       На прощание Чимин крепко обнимает Чонгука, прижимается всем телом и кажется, что не хочет отпускать. Жаль, что все-таки выпускает из своих объятий и уходит, скрывая слезы, вновь выступившие на глазах.       Чон долго стоит и смотрит ему вслед, чувствуя, как внутри разгорается пламя, а сердце вновь готовится вывалиться из груди.       Однако Чонгук не пугается, потому что уже знает, что это за чувство.       Он влюблен.

15х21

      «Я буду рад, если ты придешь», — короткое предложение, а у Чимина румянец на щеках. Это нормально? Быть таким счастливым от сообщения пятнадцатилетнего мальчишки?       Одна из картин Чонгука будет на временной выставке в музее. Гук говорит, что ничего важного, так, скучное мероприятие, которое вряд ли будет интересно человеку далекому от искусства. Однако он бы был рад, если бы Чимин зашел. И Мин хочет зайти. Нет, даже не так, он обязан присутствовать. Чонгук показывал ему незаконченные работы, и Пак был невероятно впечатлен. Гук точно гений палитры. Его работы настолько чувственные, аккуратные, нежные, что захватывает дух. Пак не может это пропустить.       Только вот…       Одна есть проблема.       Чонгук так ему активно помогал, так участвовал в его жизни, так им интересовался. Он был единственным, кто не отвернулся и поддерживал, кто звонил и приезжал с подарками и едой, несмотря на то, что учился. Он даже прогуливал дополнительные занятия, получая серьезные наказания от родителей. Он был так добр и бескорыстен. Чимин никогда не встречал таких людей. И именно поэтому все и произошло.       Сердце — глупый-преглупый орган, который только все портит, постоянно подводит и толкает к безрассудным поступкам, о которых будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.       Или же приводит к стыдным чувствам, которые ты будешь пытаться забыть всю жизнь…       Чимин влюбился.       Хуже придумать нельзя.       Влюбился в мальчишку, которого знает с детских лет.       Стыдоба.       — Ему всего пятнадцать, — очень хмуро говорит Хосок, видя, как Чимин не может оторваться от дисплея смартфона, любовно разглядывая сообщение Чонгука. — Вам ничего не светит.       — Мне кажется, что я нравлюсь ему.       — Конечно, ты ему как брат.       — Это да, — тоскливо соглашается Чимин. — Он слишком хорош для меня.       — Он слишком мал для тебя. Это главное.       — Но когда-нибудь он вырастет.       — И найдет себе подружку. Думаю, будь он геем или би давно бы тебе рассказал.       Чимин кивает. Возможно, Чонгук натурал. Он вообще на тему отношений не любит говорить. А Пак и не пытается добиться ответа. Так и лучше. Можно мечтать, что когда-нибудь, когда он станет старше, то они будут…       Почему-то нет картинки. Темнота. Может, у них ничего и не будет. Никогда.       — Интересно, кто-нибудь вообще полюбит меня? — тихо спрашивает Пак.       Хосок ничего не отвечает, увлеченно играя в приставку.       «Прости, я буду занят», — печатает Чимин и сразу же отправляет, жалея о своем поступке.       Но иначе нельзя. Нужно создать дистанцию, отдалиться, чтобы еще сильнее не влюбиться. Лучше уж быть друзьями, братьями, чем несчастными по глупости и случайной прихоти любовниками.       Да и Чонгук достоин большего.       Пак видит картинку. На ней Гук в черном смокинге с красной розой в нагрудном кармане, а рядом с ним прелестное создание в воздушном белом платье и фате с букетом самых красивых и дурманящих цветов. Они смотрят друг на друга безотрывно и обмениваются пылкими клятвами, предвещающими длинную и счастливую семейную жизнь.       А Чимин стоит в стороне и снимает их на камеру.       Не от счастья льются слезы по его щекам.

16х22

      Прошло почти три месяца с их последней встречи. Чонгук старается делать вид, что все в порядке, что он не задет, что вообще все так и должно быть. Но нет. Он зол. Чудовищно зол и рассержен. Пак Чимин, какого черта ты творишь? Почему не отвечаешь на звонки? Почему так долго пишешь ответы на сообщения? Почему не хочешь встретиться? Почему только и делаешь, что отвечаешь тупыми смайликами, словно пытаясь вывести Чонгука из себя?       Гук начинает думать, что Пак все это делает специально. Игнорирует его целенаправленно. Но за что? Чонгук не помнит, чтобы был груб, излишне настойчив, раздражающе надоедлив или жесток. Они общались, как всегда, как вдруг Чимин исчез. Возвращается время от времени. Напишет пару слов и вновь в густой туман неизвестности. Две недели назад Чонгуку исполнилось шестнадцать, а этот мудак его даже не поздравил.       Он зол. Очень-очень зол.       «Давай встретимся», — пришло сообщение от Чимина вчера. Гук понимает, что должен был послать его к черту за такое отвратительное к нему отношение, но почему-то согласился. Все же он, правда, очень скучал и переживал о хене. Вдруг Хосок найдет себе парня и выгонит его? Или же на работе бармена его опять начнут прессинговать? Или пьяный отец вновь будет звонить и угрожать расправой? Чонгук же волнуется, переживает. Почему хен не думает вообще о нем и его душевном спокойствии? Почему позволяет себе такой откровенный и жестокий игнор? Неужели вообще не ценит? Совершенно не любит? Почему он к нему так суров? За что?       Чимин приходит в кафе с опозданием в десять минут. Волосы теперь черные, глаза подкрашенные, куртка, судя по фасону, принадлежит Хосоку. Радует Чонгука только одно: на нем шерстяной полосатый шарф, который подарил ему именно он в тот злополучный день, когда Пак был вышвырнут из квартиры.       — Долго ждал? — спрашивает Мин, мило улыбаясь. — Я случайно не на тот автобус сел.       — Нет, — холодно отвечает Чонгук.       — Ты на меня злишься, да? По лицу вижу.       — Наверное.       — Чонгук-а, мне очень стыдно. Но раньше я не мог.       — Врешь.       — Честно, — Чимин складывает ладони вместе и умоляюще смотрит на Гука. — Я реально был очень занят и не смог поздравить тебя. Мне очень-очень жаль.       — Ты меня три месяца динамил, — раздраженно напоминает Чонгук.       — Я был занят, — повторяет Чимин с напором, выделяя слова.       — Тебе повезло, что сегодня не занят я.       Разговор не клеится. Чонгук ожидал, что эйфория от встречи перекроет расстройство и обиду, но ошибся. Он все так же рассержен. Не успокаивает его заказанный Чимином чай с пирожным. Этим его уже не купить. Не залатаешь рану кондитерским изделием, чаем и улыбкой. Этого недостаточно! Да как Пак может этого не понимать? Он точно издевается.       — Так, что ты хочешь на день рождения? Я куплю тебе, что захочешь.       Подарками купить хочет? Чонгук бы ответил что-то язвительное, грубое, резкое (указал бы, куда Чимин может засунуть свои подарки), но не хочется открывать рот. Хен такой простой! Игнорировал его кучу времени, пришел, извинился кое-как, предложил взятку и все хорошо. И никакого тебе раскаяния. Гук бы простил его, если бы извинился по-настоящему, если бы в его глазах Чонгук увидел раскаяние. А не видит ничего.       Что делать?       Как отомстить?       Чем унять раздражение и обиду?       Чонгук будет себя винить, но потом, когда поймет, насколько это было глупое желание.       — Тебя.       — Звучит весьма расплывчато, — добродушно улыбается Пак: не воспринимает слова Чонгука всерьез.       Это тоже злит. Какого черта он все еще держит его за ребенка?       — Хочу заняться с тобой сексом, — твердо произносит Гук, заглядывая в глаза старшему.       Чонгук ищет в них какой-то реакции. Ему нужно что-то увидеть, в чем-то убедиться. Но Чимин нечитаем. Лицо не выражает никаких эмоций. Словно они все еще беседуют о каких-то будничных, неважных вещах.       — Ты гей? — спрашивает спокойно Мин, отпивая из фарфоровой кружки кофе.       — Не знаю, — Чонгук не может выдержать взгляда и стыдливо опускает его. Хотел хену что-то доказать, а не смог. Вновь подтвердил, что мальчишка и дурак, который даже в глаза Чимину смотреть не может долго, утопая в бурлящих водах чувств.       — Почему я? — все таким же размеренным и умиротворённым голосом спрашивает Чимин.       Гук уверен, что он все так же пялится на него и все видит: все его сомнения, страхи, причуды, тайны. «Не смотри», — хочется воскликнуть ему, перевернуть стол и уйти. Только так он может сделать лишь в голове, в очередной фантазии, как и в той, где целует Чимина развязно в губы и признается ему в любви.       — Другого на твоем месте я не могу представить, — вымучивает ответ Чон. Руки от напряжения начинает сводить.       — Значит, будешь моей Гретхен?       Чонгук не может поверить своим ушам. Чимин шутит. Говорит весело и задорно. Какого черта? Он считает, что Гук тоже шутит? Подыгрывает ему? Или Мин вообще не воспринимает его всерьез? А если бы на его месте был кто-то другой, то он бы задумался над предложением? Или так же тупо шутил и раздражал своим весельем не к месту?       — Конец у нее так себе, — выплевывает Чон.       Он прочитал «Фауста» от корки до корки шесть или семь раз. Несмотря на то, что первый раз его прочел в тринадцать и почти ничего не понял, он продолжал его упорно перечитывать, выписывать лучшие куски и слушать разборы от филологов и ученых профессоров. Гук мечтал, что вырастет, и они вместе с Чимином будут ходить на постановки «Фауста» в театр, а после будут обсуждать его в кафе: там-то он и блеснет почерпнутыми знаниями. Да только вот не сложилось. Сначала не было времени, потом возможности, затем Чимин начал его игнорить. Чонгук решил, что похоронит Фауста в своем сердце и никогда не признается хену, что изучал его днями напролет, борясь со скукой и сном, желая сократить чудовищную дистанцию между ними.       — Усыпила я до смерти мать, дочь свою утопила в пруду. Бог думал её нам на счастье дать, а дал на беду*, — произносит медленно, с выражением Чимин, глядя уже не на Чонгука, а на угрюмый осенний пейзаж за окном.       Начался дождь.       — Я для тебя слишком стар, — почти шепотом говорит Мин. — Тебе оно надо? Кругом столько людей, и ты можешь…       — Тебе всего двадцать два! Хватит из себя почтенного старца строить.       —Ну, раз так... Хорошо.       — Что? — теряется Чон, не веря своим ушам.       — Хорошо, — повторяет Чимин. — Я с тобой пересплю.       Чонгук был уверен: это шутка, розыгрыш, проверка. Пак бы не смог. Только вот они уже сняли номер, а Чимин ушел в душ. Гук сидит, не двигаясь. Размышляет. Он сейчас реально займется сексом с Мином? Прямо по-настоящему? Чонгук много раз себе представлял всякое разное, развратное, откровенное, грязное. В фантазиях он делал совершенно безумные вещи. Но как он будет делать их в реальности? Когда Чимин спросил: «У тебя есть с собой презервативы?», — Гук обомлел и на время отключился, не говоря о том, что покраснел так, словно у него тепловой удар. Мин понял и сам сходил в аптеку. Позорище.       Но неужели они, правда, это сделают? Займутся настоящим сексом…       Чонгук щипает себя, все еще не веря, что это не какой-то очередной мокрый сон, которых у него было множество. Рука болит, а видение не исчезает. Картинка все так же: широкая кровать, с красным постельным бельем, светильники с абажурами на тумбочках, занавешенные темно-красные шторами окна, картины с лошадьми на стенах.       — Твоя очередь, — Чимин выходит из ванной комнаты голышом, утирая волосы полотенцем, а Гук едва не роняет челюсть: полностью голым хена он никогда не видел. — Не смотри на меня так, словно я какой-то урод.       — Э-это с-совсем не так. Ты красивый.       — Правда? Я рад. Спасибо.       В ванне Чонгука накрывает паника. Как не опозориться-то? Он приблизительно знает, как это происходит между людьми. Вроде нет ничего сложного. К тому же хен-то точно разбирается! Но как же не хочется показаться тупым девственником. Гук хочет быть крутым любовником, чтобы Чимин понял, что лучше него никого нет, но одолевают сомнения. А если член упадет? А если кончит раньше времени? Или вообще кончит до начала процесса? А если эрекция будет неполной? А если он целуется отстойно?       — Чонгук! — раздается вдруг за дверью. — У тебя там все в порядке? Почти час прошел.       — Я выхожу!       Чон не знает чего ожидать. Он выходит из ванной комнаты взволнованным и напряженным, а Пак лежит на кровати, сложив руки на груди, и глядит в потолок. Спасибо, что он все-таки натянул на себя черный махровый халат. Гук не придумывает ничего лучше, чем лечь рядом с ним так же уставившись в уныло-серый потолок.       — Почему ты захотел со мной переспать? — спрашивает спокойно Мин.       — А почему ты согласился?       — Ты же знаешь, что вопрос — это не ответ.       — Знаю, а ответ — это не вопрос.       — Опять ты за свое, — издает смешок Чимин. — Но все же… Почему я? И почему именно сейчас?       — М, наверное, потому что я теперь взрослый, а ты…       — А я, — помогает Пак, желая получить ответ.       — Ты мне нравишься. Вот и все.       — Нравлюсь настолько, что ты готов заняться со мной сексом? — в голосе Чимина так и искрится удивление.       — Ну, да. В чем проблема-то?       — Я думал, что ты относишься ко мне, как брату.       — Чимин, мне никогда не нужен был брат. Мне хватает родителей.       — Интересно, — выдыхает Мин, поворачиваясь набок.       — И кто же тебе был тогда нужен?       — Сначала друг.       — А теперь?       Чонгук поворачивается, чтобы заглянуть Паку в глаза. Он не может сказать это вслух. Для него это уж слишком откровенно. Пусть действия скажут за него. Гук делает глубокий вдох, затем медленно выдыхает и целует нежно Чимина в губы. Поцелуй настойчивый, но не развязный: Чон просто прижимает плотно губы к чужим, наслаждаясь их мягкостью. Он ждет. Ему нужна реакция. Ему нужен зеленый свет.       И он его получает. Мин поддается навстречу, приобнимает и проталкивает свой язык ему в рот. В голове Чонгука раздается салют. Он даже забывает о том, что вообще не умеет целоваться. Он полагается на Мина, повторяет за ним, подражает, так же двигая языком и обсасывая поочередно нижнюю и верхнюю губу. Чимин, кажется, очень круто целуется. Конечно, не девственнику Гуку судить, но заводит поцелуй его ужасно. В животе завязывается плотный узел, а руки сами идут гулять вдоль тела Чимина, внимательно исследуя и освобождая от халата.       Он никогда не касался хена так. Оказывается, что у Мина нежная и упругая кожа, подтянутое тело и есть шрам на животе. Чимин о нем никогда не рассказывал. Интересно, как он его получил? Гук проходится по шраму вдоль кончиком пальца.       — Щекотно, — разрывая поцелуй, шепчет Мин.       — Что дальше? — быстро спрашивает Гук, продолжая усыпать поцелуями лицо хена: он так давно об этом мечтал, что не может остановиться.       — Думаю, пора перейти к более серьёзным действиям.       Теперь Чимин помогает избавиться Чонгуку от халата, бросая его на пол. Чонгуку немного стыдно за свое тело. Он не особо-то спортивный, худой, бледный. Да и член у него не такой красивый, как у хена. Гук находится еще в том возрасте, когда тело все еще формируется и вызывает одни разочарования у своего владельца. Но Чимин не смеется. Разглядывает его с интересом, гладит плечи, проходится руками по груди и надавливается на соски.       — Нравится? — спрашивает он, заглядывая в глаза Гуку, сжимая между пальцами один сосок.       — Немного больно, — морщась, отвечает Чон.       — Может, ты хочешь чего-то конкретного? — спрашивает Чимин, вдруг обнимая Гука, прижимаясь к нему всем телом, протискивая колено между ног. — Я постараюсь все выполнить.       — Я…       Чонгук не выдерживает и вновь целует Чимина, прижимая к себе, а руками опускаясь на упругие ягодицы хена и сжимая их. Приятные и крепкие. Их ужасно приятно трогать.       — Тогда позволь вести мне, — разрывая поцелуй, говорит Мин. — Ляг и расслабься.       Гук бы еще с удовольствием полапал хена, но не смеет ему перечить: ложится на кровать, догадываясь, чем займется сейчас Мин. Пак устраивается между его ног и берет в руки член. Чонгуку вдруг хочется провалиться сквозь землю. Он закрывает лицо руками, пытается успокоиться. Все это происходит по-настоящему. В реальности! Чимин-хен крепко сжимает его член, ритмично надрачивая, массируя большим пальцем увлажнившуюся головку.       — И не предполагал, что тебе все так будет нравиться, — задумчиво изрекает Мин. — До конца думал, что ты хочешь меня разыграть. Но, кажется, ты честен. Или же все пошло не по плану… Впрочем, неважно. Держись крепче, Чонгук-а.       Смущение полностью накрывает Гука. Он все так же не может открыть глаза, но все прекрасно чувствует. Чимин начинает ласкать его с головки члена. Облизывает ее широкими, длинными мазками, покрывая полностью, словно лижет мороженое. Затем его губы смыкаются на ней, а язык выводит круговые узоры: сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей. Рукой Мин аккуратно мнет яички и слегка сдавливает член у самого основания. Пробирает до самых кончиков.       Наконец, Чимин начинает сосать. Сначала головку. Двигает губами активно и помогает языком. Гук стонет. Теперь приходится закрыть руками рот, издающий непотребные звуки. А Пак продолжает, вбирая в себя половину члена, и останавливается. Во рту у Чимина тепло, влажно и тесно. Приятно давит. Теперь Чонгук понимает, почему все парни так тащатся от минета. Это действительно незабываемо. Пауза горячит. Гук двигает бедрами неосознанно. Это что-то на уровне инстинктов. А Мин позволяет, шире открывает рот и набирает темп.       Чонгук не может судить объективно, потому что это его первый минет. Но этого ему достаточно. Он бы прямо сейчас присудил Чимину медаль, статуэтку и автомобиль. Пак делает его тщательно, берет глубоко, вибрирует горлом для большего удовольствия партнёра, а затем выпускает член изо рта и слизывает тщательно влагу. Чонгук только и может, что восхищенно вздыхать и гладить Пака по волосам в качестве благодарности. А сможет ли он сделать такой же крутой минет? Или этому надо долго учиться? Хотя с таким учителем Гук далеко пойдет…       — Хочешь мне вставить? — развязно спрашивает Мин, продолжая вылизывать член.       — Вставить…       — Только не говори, что не знаешь, что такое анальный секс.       — Знаю! Но ты…       — Я в отличие от тебя в ванне не познавал прокрастинацию, а занимался делом.       — Ты… Для меня? — восторг в голосе Чонгука выглядит странно в контексте ситуации: словно бы Мин ему почку свою отложил на будущее.       — Так хочешь? Или мне довести тебя до кондиции языком?       Минет, конечно, у Чимина выходит отличный. Но Гук не может отказаться от такого заманчивого предложения! Он и не думал, что до этого дойдет. А стоило догадаться! Не просто же так понадобились хену презервативы.       Чимин встает и подходит к своей сумке и выуживает оттуда пачку резинок, которые тут же кидает прямо в руки Гуку, и небольшую розовую бутылочку.       — Это смазка? — спрашивает Чон.       — Угу, — говорит зажато Мин. Как-то резко сбавился градус его развратности.       — Что-то не так?       — Не, все хорошо… Просто я не думал, что все зайдет настолько далеко и мне… Короче, мне нужно растянуться.       На щеках Чимина появляется явный румянец. И смотреть он на Чонгука не может: только куда-то в бок. А Чон не очень понимает. Ну, нужна растяжка. Он как бы догадывался. Даже в гетеросексуальном сексе член просто так пихать не стоит, не говоря о не менее нежных местах, предназначенных для других нужд. Чего Чимин так стушевался? Только что был весьма откровенен.       — Ты стесняешься? — прямо интересуется Гук.       — Нет… Я… Это короче… Ладно, — сдается Мин, поднимая руки вверх. — Я стесняюсь.       — Почему?       — Просто неловко. Наверное, я сделаю это в ванне.       — Нет, сделай это при мне.       — Исключено.       — У меня же праздник, хен.       Чимин упирается пару минут, говорит, что это неприлично, неправильно, недопустимо, но в итоге сдается. Чонгук очень уж упрямится. Мин садится на кровати перед ним, открывает смазку и выливает на пальцы. Сначала он смазывает анальное отверстие смазкой и только потом проталкивает два пальца.       — А ничего что два? — тут же спрашивает Чонгук, словно это — урок. Только поднятой руки не хватает.       — Для всех по-разному. Мне нормально. И ты можешь так не смотреть?       — Но мне же интересно.       Мин выглядит очень сосредоточенным, растягивая себя пальцами. Прямо весь отдается этому занятию. То и дело хмурит брови. И беспрерывно двигает пальцами по-всякому. Гука завораживает это зрелище. Жутко возбуждает. Член начинает ныть. Чтобы облегчить возбуждение Чон начинает лениво надрачивать орган, не желая довести себя до развязки: только лишь подогреть интерес.       — Как же это пошло, — говорит Мин, украдкой глядя на Гука.       — Ты еще долго? — нетерпеливо спрашивает Чон. — Мне очень уж хочется.       — Думаю, что уже можно.       В мгновение ока Чимин оказывается на бедрах Чонгука и достает колечко презерватива из шуршащей обертки, а затем натягивает на член Гука. Мин берет в руки смазку и щедро выливает на стоящий член, равномерно распределяя ее рукой. Чон наблюдает за этим зрелищем с благоговением.       — Думаешь, он войдет?       — Ну или сложится пополам, — усмехается Мин.       — Не смешно совсем.       — Все будет в порядке, — заверяет старший. — Я знаю, что делаю. Доверься мне.       Чонгук не успевает выразить сомнения и опасения, как Чимин берет его член и насаживается на него. От испуга Гук даже вскрикивает и хватается за бедра Мина.       — Трусишка, — улыбаясь, полушепотом произносит Чимин.       А затем насаживается. Безумно медленно. Чонгук чувствует, как проникает в хена, как тот обволакивает его целиком. У Мина сбивается дыхание, он хватается за плечи Гука и впивается в них ногтями. Он делает небольшую передышку, не двигается дальше, вращает бедрами, сладко постанывая. Привыкает к ощущениям. Чон понимает, что хен тут делает всю работу, поэтому пытается его как-то подбодрить: ласкает ягодицы, член, целует в шею, ключицы, грудь и шепчет слова поддержки, сводящиеся к простой истине: «Ты молодец». Проходит еще немного времени и, наконец, Чимин насаживается до конца. Он выгибается и продолжает двигать бедрами из стороны в сторону.       — Больно? — заботливо спрашивает Чонгук, обнимая Мина за талию. — Я могу вытащить.       — Не ты же вставлял, — подкалывает Пак, целуя Чона в уголки губ. — Кажется, я переоценил свои возможности. Эту позу я не потяну.       — А какую потянешь?       — Ту, в которой двигаться будешь ты, а не я.       Чонгук понимает намек. Они меняются местами. Теперь он сверху, а Чимин лежит на алых простынях, шумно дыша.       — Двигайся медленно поначалу, — инструктирует Пак. — После того, как я привыкну, можешь двигаться, как хочешь. И еще… Нормально, что ты видишь мое лицо?       — В каком смысле?       — Некоторым не нравится видеть, как корчится партнер. Джин не любил… То есть, короче, я могу повернуться спиной.       — Не надо. Мне нравится и так.       «Значит, с Джином он спал», — думает про себя Гук. Немного обидно. Но терпимо. Сейчас-то он именно с ним, а не с каким-то красавчиком.       Чонгук слушается и входит медленно, аккуратно, внимательно наблюдая за реакцией Чимина. Пака это даже нервирует: «Я не стеклянный, двигайся нормально», — но Гук все равно не торопится, наслаждаясь тем, как меняется лицо Пака всякий раз, когда он в него входит. Непередаваемая гамма эмоций. Чон даже жалеет, что решил посвятить себя пейзажам, а не людям. Хотя вряд ли кто-то сравнится с Паком, а рисовать только его… Было бы очень интересно! Джин точно дурак. Упускать такую красоту!       Постепенно Гук набирает темп, двигаться становится куда проще, Чимин сам подается навстречу, не забывая впиваться в губы, больно кусая нижнюю, придавая поцелую остроты. Однако ускорение не действует Чону на пользу. Он начинает толкаться рвано, предчувствуя скорый конец. Слишком уж приятно. Глаза застилают звезды и яркие вспышки. Он держится пару минут из последних сил и позорно кончает внутрь, наваливаясь на Чимина сверху, а тот его тут же обнимает, поглаживая по спине.       — Прости, — смущенно извиняется Гук, ложась рядом. — Это было очень быстро?       — Не хочется тебя расстраивать, но да. Впрочем, первый секс всегда такой. Главное, что тебе понравилось.       — Давай еще раз! Скоро он опять встанет!       — Боже, — хохочет Мин. — Совсем забыл, насколько ты молод.       — Чимин, ты не старый. Перестань говорить так.       — Все познается в сравнении.       — Это всего лишь шесть лет.       — Ты так сейчас говоришь. Вырастешь и совсем по-другому глянешь на это.       — Вот вырасту и узнаем. А сейчас…       Чонгук хищно улыбается. Он вновь готов. Чимин приглушенно смеется, но, кажется, тоже радуется продолжению банкета. Начинается второй раунд.       Мин все же уговаривает Гука сменить позу. Теперь он стоит на четвереньках. Эта поза ассоциируется у Чонгука с чем-то совсем неприличным. Он относится к ней с подозрением, но попробовав, проникается к ней симпатией. Ему нравится, входя в Мина, видеть, как напрягается его спина, как он изгибается при каждом толчке и комкает простыни. Когда Чон толкается особенно удачно, проходясь по чувствительному комку нервов, Мин вздрагивает всем телом и сжимает его сильнее. В этой позе Чон чувствует себя свободней. Двигаться в ней куда удобней. Но опять подводит выдержка. Долго продержаться не выходит. Опять короткий заход. Стыдно.       Член Пака все так же стоит. Гук предлагает минет, но тот отказывается, но соглашается на помощь рукой. Чон выливает, пожалуй, слишком много смазки и быстро-быстро надрачивает член хена, закрывая рот Мина развязным поцелуем с языком. Чимин поначалу зажимается, но позже полностью раскрывается, обнимает Чонгука за плечи и страстно отвечает на поцелуй. Наконец, у Гука получается. Мин кончает и вздрагивает всем телом. Чон радуется этому так, словно выиграл автомобиль. Разглядывает сперму хена на ладонях и едва не хвастается.       — У меня получилось! — радостно говорит он, пока Мин вытирает ему руки влажной салфеткой. — Я был хорош?       — Четыре из десяти, — выдает суровый вердикт Чимин. — Но для первого раза… Шесть из десяти. Можешь гордиться собой.       — Я всему научусь! — клянется Чон, заключая хена в объятия. — Я буду лучшим любовником! Обещаю!       Чонгук рассчитывает, что Пак обрадуется, но он напротив напрягается, выбирается из объятий и торопится в душ. Гук теряется. Он сделал что-то не так? Задел чем-то? Обидел? Чон совсем не понимает. Все же было хорошо…       Гук рассчитывал на то, что они останутся в отеле до утра, но Чимин быстро одевается и отказывается от совместной ночевки.       — У меня есть еще дела, — деловито говорит он. — Да и вообще… Чонгук, не придумывай лишнего.       — То есть?       — Это был подарок. Благотворительная акция. Такого больше не повторится.       — Ты сейчас серьезно? — изумляется Чон.       Он, конечно, и не думал мечтать, что хен в него влюбился. Но ему показалось, что Мин довольно очевидно высказал свой интерес и дал надежду на то, что однажды они будут встречаться. Неужели это было… Что это тогда вообще было?       — Значит, потрахались и все? — уточняет Гук, надеясь, что ошибается.       — А я обещал тебе что-то еще?       Вот так поворот.       Чонгуку хочется рассмеяться.       То есть он серьезно с ним переспал в качестве подарка? Не потому что заинтересовался, не потому что этого хотел. Неужели он это серьезно? Мир Чона начинает крошиться. Он не хочет в это верить. Это какая-то шутка.       — Чимин, пожалуйста, я тебя, правда…       — Это был просто секс, — резко отрезвляет его Мин, не давая договорить признание. — Всего лишь извинения. И жалость. Больше ничего.       После этого Чимин уходит, предупреждая, что номер снят до утра.       Чон не двигается с места. Он уверен: эта рана на сердце не затянется никогда.

17х23

      Чимину постоянно снится один и тот же сон, один и тот же утерянный навсегда момент, один и тот же кусочек пазла, ценность которого он сильно преуменьшил, когда тот оказался у него в руках. Ему снится парень с глазами из разбитого стекла. Он угрюм, расстроен, заплакан. Стоит и не двигается с места, сжимая от боли кулаки, хмурится и роняет беззвучно горькие слезы. У Мина сердце в груди разрывается от боли. Он знает, что может утешить его. Сделать один шаг, сказать одно слово, дать одну клятву. Нужно совсем чуть-чуть, чтобы унять его дрожь и прекратить страдания. А Пак все стоит. И смотрит. Потому что трус, и никогда не сможет сделать этот важный шаг навстречу.       «Да чего ты так боишься?» — спрашивает Мина знакомый до боли голос.       Ответ прост: самого себя.       — Хосок, а Чимина в клуб возьмем? — спрашивает Тэсон, заглядывая в гостиную, где на диване лежит Пак, читая учебник по запарному предмету. Тэсон, как обычно, поражает. Мог бы и у самого Мина спросить.       — Он у нас целибат соблюдает, — усмехается Сок.       — Серьезно? А давно?       — Год уже вроде как.       — Может, это импотенция? Я знаю неплохого врача!       — Ему подойдет только, если это психотерапевт или психиатр. Дело не в члене. Проблема-то в голове.       — Вы же знаете, что я все прекрасно слышу, — раздраженно отзывается Чимин, убирая книгу и оглядывая собранных к тусовке друзей. Опять на Хосоке мерзотные, обтягивающие, кожаные штаны красного цвета. Только он может носить такие вызывающие вещи.       — Кстати, очень классные плакаты! — восторженно отзывается Тэсон. — Ну, те, что в твоей комнате.       —Спасибо, — неуверенно отвечает Мин, вновь хватаясь за книжку.       — А кто художник?       — Это любимый художник Чимина, — влезает в разговор Хосок. — Он друг его детства. Как узнал, что его картины за победу на конкурсе распечатают скромным тиражом, сразу же заказал себе.       — Ого, я-то думал, что Чимин-сонбэ только книжками интересуется. Оказывается, он вон какая многогранная личность.       — Вы скоро свалите? Надоели уже. Невозможно учиться.       Хосок и Тэсон уходят из прокуренной квартиры, смеются и громко переговариваются. Им весело. Чимин игнорирует их радостный настрой, пытаясь полностью сосредоточиться на учебнике, но буквы перед глазами размываются, кружатся и не желают быть прочитанными. Все мысли вновь направлены на Чонгука. Сколько можно себя мучить?       А Чимин продолжает.       Он это точно заслужил.       Ему безумно хочется узнать, как живет Гук, справился ли он с той ужасной сценой, смог ли найти любовь. Паку интересно абсолютно все, даже его меню на завтрак, но как приблизиться к Чонгуку после того дня?       «Надо было просто согласиться и начать с ним встречаться», — злится на себя Мин уже в который раз, отбрасывая книгу в сторону. Надо было закрыть глаза на страх и довериться Чонгуку. Просто шагнуть в неизвестность и быть счастливым. Но нет. Надо ведь стыдиться, переживать, бояться и в итоге разбить мальчишке сердце. Чимин уверен, что Гук был в него по-настоящему влюблен. Его взгляд был таким теплым и откровенным. Он был перед ним беззащитен, полностью открыт, а Пак взял и вонзил нож ему прямо в сердце, сделав вид, что так оно быть и должно.       Чимин не хочет оправдываться, но все же… В тот момент он действительно испугался. Сначала это странное предложение заняться сексом — словно издевка, попытка надавить на больное место, унизить. Потом же чувственный секс. А затем искреннее признание… Пак и к половине не был готов. Он не знал, что делать. А если об этом узнают родители Чонгука? Или же одноклассники? Что будет с его картинами? Сможет ли он участвовать в конкурсах? Будут ли к нему так же благосклонны учителя и критики? Где они будут жить? Как они будут встречаться? А если узнает отец Чимина? Вдруг он навредит Чонгуку? Не говоря о других, злых и зацикленных на ненависти людях…       Нужно брать ответственность. Огромную ответственность. И Пак позорно испугался ее тяжести. Чонгуку всего лишь шестнадцать. Ему расти и расти. Чимин только сам едва вылетел из родительского гнезда и все еще не встал на ноги полноценно. Он не сможет его поддерживать и обеспечивать заботой на постоянной основе. А тревога сожрет напрочь их отношения, не оставив в них ничего светлого. Он превратит Чонгука в такого же параноика, боящегося каждой тени, который и из дома выйти без панической атаки не сумеет. И Гук возненавидит его. Как и все остальные. Семья Чонгука была так к Мину добра: пускала его на ночевки, когда отец пил, отдавала вещи, дарила деньги. И чем отвечает Чимин на все их хорошее отношение? Портит жизнь их малолетнему сыну! Так быть не должно.       Теперь совсем не хочется учиться. Только страдать и пить водку. Но Мин не торопится бросаться в объятия алкоголя. Если начнет пить, то не сможет остановиться. Доводит себя до состояния овоща, подтверждает родство с папашей, который так же меры не знает, вливая в себя пойло в промышленных масштабах. Остается только сидеть и мечтать все о том же, что в тот день Чимин набрался смелости, а звезды сложились не так паршиво, как обычно. И они с Чонгуком счастливы. Раз и навсегда.       А в реальности только картины. Много-много картин. Чимин будет собирать их сотнями, тысячами, завесит всю комнату и жизнь. Ему хочется раствориться в красках, просторах, сюжетах. Ему хочется стать тем, что Чонгук всегда будет любить.       Звонок отвлекает Пака от мыслей. Он уверен, что это звонит Хосок, чтобы предложить присоединиться к веселому вечеру. Но Чимин давно завязал. После Чонгука ему неинтересен ни секс, ни тусовки, ни отношения. Сок говорит, что из-за чувства вины перед мальчишкой: Чимин просто наказывает себя, что неправильно и даже губительно. Но Мину все равно. Хотя от этого и не становится легче.       Неожиданно на дисплее появляется «Мама». Мин общался с ней пару раз. Чонгук-таки дал ей телефон любимого сына почти сразу, как Пак был изгнан из уютного семейного жилья. Особо Чимин с ней не общался, но иногда она звонила, спрашивала о здоровье, была очень рада, что у Пака получилось поступить в университет и устроиться на работу. Она говорила, что верит в него. А еще, что ей жаль. «Но ты же понимаешь, что это неправильно», — говорила она, имея в виду ориентацию сына. Пак после таких слов обыкновенно бросал трубку. Но через несколько недель успокаивался и вновь вел с родительницей глупые и бессмысленные диалоги, поддерживая между ними слабую, ненужную связь.       И что ей понадобилось сейчас? Вроде недавно говорили.       — Твой отец умер, — тут же докладывает мама. В голосе у нее еще меньше красок, чем обычно. Холод так и режет.       — Понятно, — ей в тон отвечает Пак.       Рано или поздно это должно было произойти. Отец был алкоголиком со слабым сердцем. Сердечный приступ был вопросом времени. Чимин спокойно принимает эту информацию. Отец отказался от него, а он вроде отказался быть его сыном. И было хорошо: ничего друг о друге не знали, никак не пересекались. Хоть временами папаша одержимый праведным гневом звонил Чимину и угрожал, что убьет его, сделав тому одолжение. Сначала было страшно, а потом как-то скучно. Поэтому однажды Мин сказал: «Ну, попробуй», — и отец заткнулся на несколько месяцев.       А сейчас он умер.       Чимин пытается найти хоть какую-то эмоцию, но не чувствует ничего. Ему не грустно, не печально, не больно. Вероятно, он ужасный сын. Но отец принес ему столько боли, что Пак не может включить сочувствие. На протяжении всей жизни Мин терпел от отца постоянные унижения, избиения, крики, угрозы, скандалы. Он жил в вечном страхе перед грозным пьянчугой, оккупировавшим диван. Отец был им всегда недоволен и во всем: «я учился лучше», «я был спортивней», «я был красивей», «я был интересней», «я был популярней», «я был добрей». Он всегда убеждал сына в том, что тот ничтожество, жалкая копия, которая никогда не сравнится с великим оригиналом в лице царя дивана и повелителя холодильника.       Неудивительно, что Мин возненавидел его.       — Похороны будут послезавтра. Можешь прийти. А потом поговорим.       «А я не хочу», — хочет сказать Чимин, но кажется, что это уже слишком. Все же он умер. Да простит его Бог или в кого там он верил (не исключено, что на старость лет он возомнил себя божеством). Пусть высшая сила рассудит, а если нет… Он все равно мертв. К чему тратить эмоции на покойников? На живых-то людей не хватает.       Пак соглашается пойти на похороны, чтобы символично закопать топор войны. Или хотя бы сделать вид, что простил отца за все принесенные им страдания.       На следующий день Чимин возвращается домой. В то самое место, откуда был выгнан. Теперь там не поджидает блюститель нравственности. Но все равно на сердце как-то тревожно. Однако встретиться с мамой и обсудить детали похорон необходимо, а она упорно не отвечает на телефонные звонки. Неужели действительно в трауре? Мину всегда казалось, что мать не особо-то отца и любит. Просто он был ее первой любовью. Красиво ухаживал, когда они учились в университете. Вот мама и вышла за него. А потом годами терпела, как он пьет, орет и постоянно лишается работы. «Это мой крест», — гордо объясняла она Чимину.       Мин рассчитывает, что быстро поговорит с мамой и отправится восвояси. Главное не столкнуться с Чонгуком. Это было бы очень неловко.       Судьба Пака точно не любит. Только Чимин ступает на лестничную площадку и подходит к двери, как из соседней возникает Чонгук. Он стал выше, крепче и куда краше. Глаза все так же черны и проникновенны, розовые губы чуть приоткрыты, а под ними та самая чудесная родинка, которую Мин не раз представлял холодными ночами. Жаль только, что выглядит Гук раздраженным, если не разъяренным.       — Привет, — машинально говорит Мин.       Чонгук не отвечает. Впрочем, этого и следовало ожидать. С чего бы ему отвечать? Но Чимину хочется поговорить. Ведь он шел сюда именно поэтому. Он придумал множество причин, но главная все же одна. И это — Чонгук.       — Прости за то, что произошло. Я был идиотом, — говорит серьезно Чимин, не сводя с Чонгука глаз.       — Это точно, — резко отвечает Гук.       И что еще сказать? Мин и не ожидал теплого приема, но слишком уж Чонгук не в настроении. Зря Чимин это начал. Не надо было вообще сюда приходить.       — Я могу поехать с тобой на похороны. Если ты хочешь.       Паку кажется, что у него галлюцинации. Что Чон только что сказал? Поехать с ним на похороны? Что это значит? Шаг навстречу? Издевка? Сочувствие? Гук произнес предложение так злобно, что сложно поверить, что ему действительно хочется тащиться на похороны какого-то ублюдка.       — Нет, — твердо произносит Чимин. — Не хочу.       — Вот и хорошо.       — Что?       — Хорошо, что ты все такой же бессердечный мудак и шлюха. Не хотел бы, чтобы меня мучила совесть.       Вот это да. Как оказывается умеет Чонгук выражаться. Пак понимает, что он говорит так, потому что зол. Впрочем, он имеет на это право. Чимин поступил с ним эгоистично и жестоко. Неправильно. Так люди не должны поступать друг с другом. Особенно, если друг друга любят. Но… Но все же. Зачем так агрессивно?       В ответ Пак молчит. Он не будет плакать. Все заслужено. Так и должно быть.       — Твоя правда, — тихо и легко произносит Чимин, улыбаясь. — Вот такой я нехороший человек.       Тут Чонгук вспыхивает и моментально оказывается рядом с Мином, тесня его к стенке. Чимин ударяется затылком о твердую поверхность и растерянно глядит на Гука. Этого он точно не ожидал.       Оказывается, сейчас они одного роста. Как же быстро растут дети.       — Ударишь? — спрашивает Мин, глядя на сжатую в кулак ладонь. — Бей, если тебе станет от этого легче.       Морально к этому Чимин готов. Будет не больнее, чем побои папаши.       — Ты не представляешь, как мне было больно, — цедит сквозь зубы Чонгук и бьет кулаком. Но не в лицо. В стену. Все же он хороший мальчик.       — Знаю, — Мин старается говорить спокойно, успокаивающе. — Поэтому и прошу прощения.       — И ты думаешь, что этого достаточно?! Пара слов — и все?!       — А что я еще могу сделать? Я сглупил. Сделал тебе больно. Что дальше? Как мне искупить эту вину? Я вот не знаю. Такое же не простится, что бы я там ни делал. Ты никогда не сможешь забыть боль. Поэтому у меня есть только слова.       Чимин знает, каково это не иметь силы простить. Ему известно, как сильно может опутать обида и злость. Поэтому и не ожидает прощения.       — Какой же ты жестокий, — очень тихо и болезненно произносит Гук, хмуря брови и отходя в сторону.       — Чонгук…       Паку хочется его обнять, утешить, утереть ему слезы и пообещать, что больше никогда не сделает ему больно, что он изменился и теперь понимает, насколько же сильно ошибся.       — Не трогай меня! — срывается Чон, отталкивает Мина и торопливо уходит.       Только вот Чонгуку вряд ли нужны утешения.       Почти полчаса Чимин стоит под дверью своей квартиры и грызет губы. Только потом он решается позвонить. Мама открывает дверь тут же. Словно его ждала. Она рассказывает о том, как отец свалился замертво после пяти литров пива, как звонила его сестре, как ходила в морг. Мин слушает, но не концентрируется на рассказе. В мыслях только Чонгук. Как же больно он сделал этому невинному мальчишке.       — Ты можешь вернуться домой, — говорит мама, глядя в окно. Весна в этом году наступила раньше, чем обычно. — Он бы этого точно хотел.       — Да, поэтому вышвырнул меня из дома.       — Я не о твоем отце.       Чимин не спрашивает, что она имеет в виду.       Он тоже смотрит в окно. Небо такое чистое, голубое. Деревья скоро покроются листвой. Уже набухли почки. Природа возрождается после долгой спячки. Может, не только она восстанет после лютой стужи.

18х24

      — Ты будешь со мной встречаться?!       Чонгук едва не оглох. Ким Тэхен и так громкий, а как приложит сил, так вообще может оглушить напрочь. Зато стало понятно, чего Ким так в последнее время краснел и все от Гука бегал. Он в него влюбился. Почему-то Чон даже и не предполагал, что такое может произойти. Он весь в учебе и рисовании. Почти ни с кем не общается и не участвует в школьной жизни. Тэхен — его очень привлекательный сосед по парте, который постоянно дает ему конспекты, когда Гук отсутствует, и покупает банановое молочко на переменах. Чон не сказал бы, что они лучшие друзья. Да и общаются они не так уж много. Но получить признание — приятно. Вроде бы. Чонгук пытается сосредоточиться на эмоциях, но ничего не чувствует. Пусто. Немного хочется есть. Может, чизбургер съесть?       Так и должно быть?       Ну ладно.       Пора бы начать с кем-то встречаться. Чонгук плывет по течению. И соглашается. Почему нет-то? Ему давно пора. Хотя он и не видит в этом особого смысла.       Домой Гук возвращается с чувством, что сильно ошибся. Разве можно встречаться с человеком, к которому тебя даже не тянет? Не жестоко ли это по отношению к нему? А вот Чонгук был бы счастлив, если бы Чимин стал тогда встречаться с ним, не имея к нему чувств. Гук уверен, что у него бы получилось заполучить сердце хена. Все это было бы вопросом времени.       Чон резко одергивает себя. Опять. Сколько же можно.       Проклятый Чимин. Вернулся сюда, чтобы мозолить глаза. Как же бесит! Вечно теперь с ним приходится сталкиваться. Благо, с разговорами не лезет, но само его присутствие нервирует. Свалил бы уже к своим друзьям.       — Я утром просыпаюсь с содроганием и чуть не плачу, зная наперёд, что день пройдёт, глухой к моим желаньям, и в исполненье их не приведёт*, — неосознанно, машинально читает Чонгук, глядя в потолок.       И вот опять.       Он обещал выкинуть Фауста навсегда из головы, а Чимина из сердца. Но ничего не вышло. И тот, и другой впились, как клещи. Он то и дело думает о них. Почему у сердца такая хорошая память? Почему у чувств нет фиксированного срока годности?       Чонгук задумывается. Вновь о чем-то не том. А сколько же надо отдать, чтобы проснуться с Чимином в одной постели? Возможно ли это вообще?       Тупость. Тупость. Тупость.       Гук хватает телефон и пишет длинное сообщение Тэхену. Он должен отвлечься.       Ким Тэхен — отличный парень, к которому невозможно плохо относиться: он добрый, отзывчивый, немного глуповатый, интересный, открытый. Не говоря о том, что он жутко привлекателен и постоянно собирает вокруг себя орды фанаток. Чонгуку нереально повезло, что сердце Тэ выбрало именно его. А он не может даже этому радоваться. Потому что в ответ не чувствует ничего.       «Точно нормально, что мы встречаемся?» — спросил как-то Тэхен. Он догадывается. Как иначе. Несмотря на то, что Чонгук пытается разыгрывать крутого и надежного бойфренда, ему сложно изобразить огонь чувств. Он целует Кима, делает ему минет, водит в кино, тащит в кафе. Он делает все, чтобы быть хорошим парнем. Только вот не чувствует при этом ничего.       Тэхен очень хороший. Но Чонгук совсем не любит его.       «Может, прелести взаимной любви преувеличены», — рассуждает про себя Чонгук, разыскивая себе утешение. Может, то, что он ничего не испытывает к Тэ, даже к лучшему. Меньше страданий и сожалений. Зато он красивый, интересный и с ним никогда не соскучишься. Что еще надо? Нужно довольствоваться тем, что имеешь, а не фантазировать себе всякую чушь.       Сегодня у них важная дата. Они уже месяц вместе. Чонгук тащит Тэхена к себе. Они закажут пиццу, посмотрят фильм и, если Тэ захочет, то займутся сексом. Все очень просто. Милая такая годовщина. Хоть Гук бы с большим удовольствием порисовал в одиночестве, но надо же чтить традиции и делать вид, что заинтересован в отношениях. И так он в последнее время был нелюдим из-за грядущей выставки. Надо исправляться.       — Может, на следующей неделе пойдем в кино?! — спрашивает весело Ким, приобнимая Чона за плечи.       — Хорошо.       — А на какой? Может, на мультфильм?       — Окей.       — Нет, лучше на мелодраму!       — Как хочешь.       — А потом в кафе!       — Угу.       — Или может в игровую зону?       — Если хочешь.       — А вообще мне надо в книжный!       — Угу.       — Можно еще посмотреть новые пальто. Хочу себе купить. Очень хочу разнообразить гардероб.       — Хорошо.       Чонгук отвечает машинально. Он слишком устал. А тут еще целый вечер Тэхена развлекать. Надо было перенести это на следующую неделю.       И вот они оказываются на лестничной площадке, а из соседней квартиры выходит Чимин. Как назло. Волосы у него серебряные после очередной покраски, в ушах сережки-крестики, на лице легкий макияж, скрывающий несовершенства кожи и синяки под глазами. На нем черное теплое пальто и обтягивающие джинсы ему в тон, высокие сапоги и черный берет. Выглядит он сногсшибательно. Гук даже теряется на мгновение. И куда это он так собрался? На свидание, что ли? Вот же…       — Здравствуйте, — говорит им обоим Мин, словно делает вид, что с ними обоими незнаком.       — Это мой сосед — Пак Чимин, — говорит Тэ Чон, чтобы Пак тут не смел играть в незнакомцев.       — Ким Тэхен! — представляется Тэ, делая поклон.       — Мой парень, — добавляет Чонгук, хватая Кима за руку и почти до боли впиваясь в расслабленную ладонь.       — Что ж, поздравляю, — спокойно говорит Чимин, запихивая руки в карманы пальто. — Приятно познакомиться. Мне уже пора. Веселитесь.       Гука разрывает негодование. Вот ведь хитрый лис! Неужели ему все равно? Совсем его не ревнует? И куда он собрался в таком виде? Черт бы его побрал!       — Он твой друг? — спрашивает Тэхен, касаясь плеча Гука, когда они оказываются в квартире.       — Что? Нет! Он просто сосед.       — Впервые вижу на твоем лице столько эмоций.       — Я просто… Ладно, короче, он меня сильно обидел в прошлом и я… У меня к нему сильная неприязнь.       — Неприязнь? — переспрашивает Тэ: в вопросе так и хлещет скепсис.       — Да, именно так. Он такой… Слов не хватает! Просто невыносимый! Терпеть его не могу!       — Тебе бы успокоиться.       — Я спокоен! Просто… Черт, и куда он собрался в таком виде…       Чонгук и не понял, что сказал это вслух.       Вечер проходит спокойно и скучно. Тэхен тише, чем обычно, а Гук не замечает и думает только об одном. Куда Чимин пошел? Когда вернется? С кем встречается?       Чон грызет губы и до самой ночи размышляет. Неужели Пак себе кого-то нашел?

19х25

      Это, вероятно, не самое лучшее решение. Стоит еще раз подумать. Хорошенько. Откинув эмоции и ванильные мечтания, которые назойливыми мошками вьются вокруг Пака. Но уже поздно. Голубенький билет на выставку куплен, одежда сдана в гардероб, в руках замысловатая программка, в которой никак Мину не разобраться. Поздно делать шаг назад. Он пришел. Явился. Без приглашения. Но разве мог иначе? Как увидел, что картины Чонгука будут участвовать в выставке, тут же решил, что на нее пойдет. Гук все так же его игнорирует, жжет злым взглядом, пускай иногда и говорит скупое и агрессивное «привет». Мину хочется посмотреть, как же вырос Чон и его талант.       Да и самого Чонгука увидеть будет неплохо. Только сегодня в день открытия выставки он будет присутствовать.       Мин только заходит в длинный, огромный, хорошо освещенный зал, заполненный картинами и людьми, как сразу замечает Гука, стоящего у стены в одиночестве с бокалом шампанского в руках. На нем элегантный черный костюм, который ему ужасно идет. Точно кто-то заставил надеть. Сам бы Чонгук ни за что такое на себя не натянул. Он с детских лет терпеть не может официальную одежду, отдавая предпочтение спортивной. Видно, что ему неуютно в костюме: он без конца поправляет черную бабочку и пуговицы на белоснежной рубашке.       Подойти или не стоит? Чимин раздумывает мучительно несколько минут. Чон его не видит. Стоит и ковыряется в телефоне. Интересно, а тот красивый парень сегодня придет? Как его там звали… Мин тогда очень удивился. Не то, чтобы он думал, что Гук ему верность вечно хранить будет, но это было довольно неожиданно и не к месту. Из-за этого ужин с Намджуном прошел из рук вон плохо. Тот даже решил, что Чимин заболел и посоветовал пойти в больницу. А Мин просто не мог выкинуть из головы картину: Чонгук держит парня за руку. Так бы он мог держать и его, если бы Чимин все не испортил.       Пак решает, что лучше не думать о Гуке сейчас, а отдаться картинам. Он разглядывает внимательно все представленные творения, но ни одно не трогает его сердца, пока он не доходит до небольшой картины. На ней бурлящее море ультрамаринового цвета, небеса розовеют, а волны пенятся, разбиваясь о сушу. Даже не надо знать, кто нарисовал. Настроение то самое. Чонгуку все еще нравится морская тематика, он все так же увлечен изображением природы. Как-то Гук говорил, что люди — это скучно, в отличие от красот матери природы. Рисовать он стал еще лучше, чего и стоило ожидать. И настроение сохранилось. Несмотря на яркие, жизнерадостные краски, от пейзажа веет меланхолией и едва ощутимой тревогой. Как ему удается наделять картину такой атмосферой? Или же это Чимин проецирует свои чувства на его полотно?       — Не ожидал, что ты явишься, — раздается совсем рядом.       Пак вздрагивает. Чонгук стоит рядом: руки в карманах, бокал исчез, взгляд обращен к картине. И давно он тут стоит?       — Я мимо проходил, — зачем-то врет Мин: ему не хочется, чтобы Гук решил, что он его преследует.       — Ясно, — равнодушно отвечает Чонгук. — Эта картина победила в конкурсе.       — Она превосходна.       — Хотел бы я услышать это от тебя раньше, — горько произносит Гук.       Чонгук сегодня совсем не такой, как обычно. В нем нет злобы, раздражения, гнева. Он даже не пытается испепелить Чимина взглядом. Что-то в нем изменилось. Может, это шанс, данный Паку свыше? Он не может его упустить. Надо разговорить Гука, надо наладить контакт. Мин делает глубокий вдох и пытается начать издалека.       — Твой парень… Его сегодня тут нет? — оглядывается по сторонам Пак, которому очень не хочется, чтобы им кто-то помешал.       — Мы расстались.       — Извини, — смущенно произносит старший.       — Все в порядке. Это уже в прошлом.       Горизонт чист. Звезды точно на стороне Чимина. Чонгук все еще стоит рядом и неотрывно глядит на картину. Самое время что-то предпринять! Но что? Мин лихорадочно перебирает в голове варианты. Еще раз извиниться? Только на этот раз более настойчиво и искренне? Или похвалить работы? Может, признаться, что очень внимательно следит за его творчеством и превратил свою комнату в храм, славящий его непревзойденный талант? Или же его надо утешить? Сказать, что он найдет другого человека? Или может предложить пойти в кафе? Здесь говорить как-то не очень уютно. Или надо начать с какой-то другой, неважной темы, поговорить про учебу или погоду? С чего же начать?       — Спасибо, что пришел, — говорит Чонгук, не дожидаясь, когда Пак соберется с мыслями.       — Не стоит, — торопливо отвечает Мин. — Я этого хотел.       — Почему?       Вот он шанс. Вот она возможность. Чимин решает, что пора. Нельзя больше медлить.       — Мне хочется все изменить. Исправить. Я хочу, чтобы мы начали все сначала.       Пак ожидает, что Чонгук отреагирует бурно: разозлится, удивится или обрадуется. А Чонгук реагирует никак. Смотрит на картину, даже не глядя на Пака. Лицо выражает спокойствие и нулевой интерес к диалогу.       Кажется, звезды Чимина обманули и в этот раз.       — Мое мнение не учитывается, да? — усмехается Чон, наконец, переводя взгляд на Чимина.       — Если ты не хочешь, то я уйду. И все.       — Было бы отлично, — кивает Гук.       Такого Пак точно не ожидал. Он даже не знает, что еще сказать. Он смотрит на Чонгука широко распахнутыми глазами и не верит. Но такова реальность. С чего он вообще решил, что нужен Гуку? Почему это он должен желать начинать с ним все сначала? Ему хорошо вот так. Без него.       — Ты меня все так же ненавидишь? — срывающимся голосом спрашивает Мин.       — Нет, — качает головой Гук. — Но и простить я тебя не могу.       Вот и его ответ.       Чонгук говорит спокойно, уверенно. Он предельно честен. Ему не хочется больше иметь к Чимину какое-либо отношение. Пак хочет кричать, рваться, доказывать, что все может измениться. Но зачем? Гуку хорошо и так. Он говорит прямым текстом: «Уходи», — и большее, что Чимин может для него сделать — это убраться из его жизни навсегда.       «Сейчас бы пригодился Мефистофель», — грустно думает про себя Мин и кривит улыбку.       — Пусть чередуются весь век счастливый рок и рок несчастный. В неутомимости всечасной себя находит человек*, — декларирует Чимин, глядя себе под ноги. — Спасибо, что продолжаешь создавать такие прекрасные картины.       Мин возвращается домой раньше, чем планировал. Он даже не заходит в магазин, хотя и обещал матери купить зелень. Он заходит в комнату и падает на кровать. Взгляд устремляется на книжные полки. Ему еще диплом надо готовить. Скоро же выпуск. Надо собраться и работать на износ. Это лучшее средство от сердечной тоски. Никогда не подводило!       Чимин поднимается, садится на кровати и на ум приходят опять строчки из «Фауста»:       — И должен ли прочесть я эти сотни книг, чтобы убедиться в том, что в мире всё страдало всегда, как и теперь, и что счастливых мало*?       Пак не выдерживает. Из глаз начинают литься слезы.       К черту Фауста, к черту картины, к черту учебу, к черту Чонгука.       К черту эту перекошенную, уродливую жизнь, в которой все и всегда идет наперекосяк.

20х26

      Лето. Зной. Жара.       Чонгук терпеть ее не может. Невозможно работать в такую погоду. Остается только прохлаждаться, сидя с Тэхеном в кафе и попивая лимонад. Гук рад, что, несмотря на расставание, они с Кимом остались хорошими друзьями; частенько ходят вместе в кино, боулинг и кафе, много говорят и обсуждают искусство, а еще Чонгук только с Тэ делится своими чувствами. Настоящими чувствами, которые ото всех привык скрывать.       — Не понимаю я тебя, — вздыхает Ким, помешивая лимонад в стакане трубочкой. — Тебе он нравится уже столько лет, он пытался начать с тобой все сначала, а ты все сидишь и страдаешь, при этом упорно его отталкивая.       — Я уже объяснял. Боюсь, что мы опять очень тупо расстанемся.       — Как там в твоей любимой книге? Бояться горя — счастия не знать*.       — Это любимая книга хена, — напоминает Гук.       — Да ты так часто о ней говоришь и ее цитируешь, что у меня закрались подозрения. Короче, просто поговори с ним.       — Не могу.       — Почему?       — Я сказал, чтобы он ушел из моей жизни. Разве это не тупо, если я побегу к нему? Может, он уже там счастлив в отношениях. Сдался я ему.       — Чтобы что-то менялось, надо хотя бы что-то делать. А пока ты просиживаешь штаны со мной, конечно, он найдет себе другого парня.       Чонгук знает и так. Только вот гложет стыд. Зачем он вообще тогда на выставке Чимина отшил? Пак выглядел таким несчастным и разбитым. Надо было его остановить! Схватить за руку и сказать, что погорячился, что на самом деле ждал этого столько лет, что только ради него и пошел на выставку, рассчитывая, что хен увидит его имя в списке художников и решит заглянуть. Но нет. Гук уперся. Почему-то захотелось показать Чимину, что он взрослый, самодостаточный и суровый парень, у которого нет сердца и совести. Такой вот крутой! И зачем? К чему была эта тупая показуха? Чтобы увидеть, как грустный Мин уходит спешно с выставки, роняя вещи и пряча лицо от любопытных глаз? Чтобы потом всю выставку подпирать стенку и брошенной собачонкой ждать, что Чимин вернется? Это был эпичный провал. Хуже и быть не могло.       Теперь Пак его избегает, никогда не смотрит в глаза, а завидев, исчезает с горизонта. Гук даже «привет» ему не успевает сказать. Какой же он тупица…       После кафе Чонгук возвращается домой опечаленным и усталым. Жара его сводит с ума. Поскорее бы началась осень. Или хотя бы перестало так палить солнце. Невозможно же даже сосредоточиться! Или же дело вовсе не в погоде, а чем-то другом. Гук останавливается у двери Чимина. Сейчас бы позвонить, как в детстве или открыть дверь выданным Мином запасным ключом. Сказать с порога: "Хен, я пришел!". А уже не вернуть утраченного. Этот кусочек жизни навсегда погребен.       Родители сегодня дома, но, судя по всему, не услышали, что сын вернулся. Необычно. Они довольно внимательны. Похоже, что-то случилось. Гук стягивает кеды и тихо направляется на кухню, но останавливается, услышав встревоженные голоса. Он оказался прав.       — Да, да, представляешь, он убить себя пытался! — говорит звонко мама: совсем на нее не похоже.       — Ужасно, а ведь такой молодой, — отзывается отец.       — Я слышала, что у него были проблемы с работой, ну, с его репутацией неудивительно.       — Да, и я наслышан. Но все равно жутко. На себя руки накладывать. Это уже совсем!       — Только не говори Чонгуку, — просит настойчиво мама. — Он точно расстроится. С детских лет ведь его знает.       Сердце Гука пропускает удар. Он роняет сжатый в ладони телефон и тут же заходит на кухню, ловя ошарашенные взгляды родителей. Пусть это будет ошибкой.       — Вы о ком? — встревоженно и громко спрашивает Чон, не контролируя срывающийся голос.       — Что? — мама делает вид, что не понимает о чем речь, выдавливая улыбку. — Ты как-то сегодня рано, еще обед не готов и…       — Кто пытался с собой покончить?       Родители тушуются, не желая отвечать честно, но Чонгук уперто требует ответа. Он уже не маленький. Его не будут мучить кошмары. Он уже взрослый! И получает.       — Соседский паренек, Чимин.       Дождался, называется. Кажется, он к такому все же не готов. Голова начинает кружиться. Чонгуку приходится сесть.       Мама тут же говорит, что с Чимином все в порядке, его отправили в районную больницу. Соседка видела, как за ним приезжала скорая, и он точно был еще жив! Мама Пака сейчас в деревне, поэтому с ней не связаться. Но все хорошо. Чимин поправится. Ни к чему волноваться. Хотя это довольно жутко. Но он же жив! Чонгука успокаивает это не особо.       И как тут теперь успокоиться?       Гук пытается следовать материнскому совету. Вообще это его не касается. Это жизнь Чимина. Пусть он ей распоряжается как-нибудь сам. Гук пытается засесть за картины, пытается играть в игры и общаться с друзьями по сети. Но в голове только Чимин.       А что, если он умрет?       Но более важно, какого черта он решил наложить на себя руки? Это все Джин? Тот смазливый красавчик? При встрече Чонгук точно ему выбьет все зубы. Или же дело в чем-то другом? Он разочаровался в жизни? Может, у него депрессия? И главное: кто за ним следит сейчас? Друзья рядом? А когда приедет мама? Его же сейчас никак нельзя оставлять в одиночестве! А что если он сбежит? Или выпрыгнет в окно? Может, ему сейчас нужна помощь, поддержка... Гук так и видит, как Чимин один лежит на больничной кровати, сжавшись. И ждет только его...       Чонгука душит тревога. К горлу подступает тошнота. Он умывается холодной водой, но не удается угомонить сердце. Оно чувствует беду, трагедию. И оно не успокоится от слов: «все хорошо». Все плохо, черт его дери! В итоге Гук накручивает себя настолько, что уже не может сидеть на месте. Он хватает деньги, телефон и вызывает такси. Он поедет в эту больницу и все узнает сам. Он будет с Чимином. Поможет ему всем, чем сможет. Если понадобится, то возьмет академ, но присмотрит за ним.       Хорошо, что Чону попадается умелая и добродушная медсестра, которая сразу понимает, что ему надо, несмотря на заикание и невнятность речи. Она даже успокаивает его, говоря, что все пациенты в надежных руках и не стоит так бояться и переживать. Он называет имя и фамилию хена и тут же получает ответ:       — Палата номер триста шестьдесят три, — говорит она с улыбкой на губах.       Чон тут же отправляется туда. Он даже не пользуется лифтом, взбегая на третий этаж в мгновение ока. Палата хена в конце коридора. Самое время подумать, что ему сказать. Нужно извиниться? Или лучше первым делом спросить о здоровье? А можно ли говорить о том, что случилось? Чонгук что-то слышал о том, что самоубийцы избегают разговоры о своих неудачных попытках. Может, его надо отвлечь? Только вот чем? Точно его надо как-то поддержать и обнадежить. Нельзя на него давить.       И вот Чонгук подходит к палате Пака. Она двухместная, но Чимин в ней один. Дверь открыта нараспашку, поэтому Чон видит, что хен лежит на кровати и читает какую-то книгу. Кажется, он выглядит бледнее, чем обычно. Но вроде бы все в порядке. Или это только на первый взгляд?       Тут Пак поднимает глаза.       — Чонгук, — изумляется он, откладывая книгу в сторону. — Мимо проходил?       — Нет, я…       Гук слишком счастлив, чтобы что-то говорить. Чимин жив и выглядит вполне себе здоровым. Голос его звучит очень даже бодро. Не кажется, что он находится в расстроенных чувствах. Чонгук на ватных ногах проходит в палату, не спрашивает разрешения и садится на краешек кровати, неотрывно глядя на Пака.       — Ты это… Из-за Джина? — запинаясь спрашивает он, не выдерживая.       — Что? — хмурится Мин. — Что ты имеешь в виду?       — Ну, ты… Я слышал, что ты…       — Чонгук, у меня язва желудка.       — Что?       — Что слышал. Язва. Не знаю, что там обо мне говорят, но это всего лишь язва. Или тебе руки показать, чтобы ты убедился, что я вены не вскрывал?       Чонгук отрицательно качает головой. Вот же дурак. Наслушался ерунды и сам себя накрутил. Нет бы головой думать, а не соседские байки слушать. Родители тоже хороши. Верят во всякую ерунду и пугают. Гук едва не поседел!       — Я не думал, что ты придешь, даже если я умру, — расслабленно говорит Чимин, улыбаясь.       — Не говори так.       — Я сделал тебе очень больно… Ты должен ненавидеть меня.       Кажется, лучше момента и не придумаешь. Куда уже бежать? Пора расставить все точки по местам. Чонгук накрывает ладонь Чимина своей. Как же давно он об этом мечтал.       — Что трудности, когда мы сами себе мешаем и вредим*.       — Фауст, — удивляется Мин, округляя глаза.       — Я бы выучил твоего «Фауста» до последней строчки. И декларировал бы каждый день тебе. Лишь бы ты меня любил.       — Это уже в прошлом…       — Если бы это было так, я бы тут не сидел.       — Ты сейчас серьезно? — голос Мина дрожит.       — Давай не будем Фаустом и Гретхен. Я хочу, чтобы мы были Чонгуком и Чимином. И просто были счастливы.       — Чонгук…       — Что мне сделать, чтобы мы все начали сначала?       — Поцелуй меня.       «Что с нами будет дальше?» — тревожится Чонгук. Неужели они, правда, смогут забыть все то, что друг другу сделали? Сейчас Гук не хочет совсем об этом думать. Тэхен прав. Если он будет постоянно волноваться о будущем, о возможных бедах, которые могут с ним случиться, он никогда не будет счастлив. Может, счастье — это мгновение. Оно не может длиться вечно. Тогда Чонгук хочет быть счастлив. Прямо сейчас.       Поэтому он закрывает глаза и накрывает губы Чимина своими.       «Как же сильно я по тебе скучал», — хочет сказать Гук, но не может: губы отказываются подчиняться. Чонгук просто крепко обнимает Мина, как всегда об этом мечтал.

21х27

      — Ты уверен, что хочешь, чтобы квартира была ближе к моему университету? — в очередной раз спрашивает Чонгук.       Они посмотрели все возможные варианты и остановились на трех. Сегодня съездили еще раз и единогласно решили, что берут ту квартиру, что ближе к универу Гука: там и метро недалеко, и торговый центр есть, и даже картинная галерея. Чону так-то все равно, но не хочется сильно напрягать Мина.       — Там отличное освещение и крутой вид. Это не обсуждается.       — Тебе до работы добираться почти час придется, — напоминает Гук.       — А кому сейчас легко? Не парься.       Чимин знает, что, вероятно, позже об этом пожалеет, но не хочется вынуждать Чонгука далеко ездить. К тому же, Мин не думает, что долго будет на нынешней работе. Надо бы пойти в фирму Хосока. Он давно к себе зовет.       — Только потом не ной, что мы живем где-то на задворках.       — Говорю же тебе, забей. Лучше давай поговорим о твоем дне рождения. Осталось две недели! Как будем праздновать?       — Я слишком стар, чтоб знать одни забавы, и слишком юн, чтоб вовсе не желать*.       — Эй, Фауста цитировать в нашем доме имею право только я. И это точно не ответ на поставленный вопрос.       — Мы как бы на улице, но ладно… Тогда откажи мне и в хлебе, и в воздухе, в свете, в весне, но только не в смехе твоём, не отказывай в смехе твоём, без него я умру***.       — Так, кажется, кто-то стал слишком образованным.       — Всего лишь полюбил поэзию. Ее удобно любить, когда сам влюблен.       Чонгук слишком уж прокачался во флирте за последний год. Только и делает, что выдает такие фразы, от которых у Мина пылают щеки.       — Все, хватит меня смущать! — останавливается Чимин. — Мы же на улице. Давай серьезно. Чего ты хочешь на день рождения?       Это первый день рождения Чонгука, который они отпразднуют, как пара, поэтому Мин хочет сделать все идеально, чтобы никогда об этом не забывать. И подарок должен быть под стать! Никакой ерунды! Только важное и самое нужное! Что-то такое, что Чонгуку будет нужно всегда. Может, новые кисти? Или краски. Можно и планшет. Или какую-нибудь книгу по искусству. Кажется, недавно было переиздание альбома картин Айвазовского.       — Ну, чего ты хочешь? — повторяет настойчиво Мин.       — Все, как и всегда, — улыбается Гук, беря Чимина за руку. — Только тебя.