Семья

      Последний солнечный луч робко прикоснулся к одинокой мрачной фигуре и тут же исчез за горизонтом, сдаваясь ночи. День был завершён, но всё только начиналось.       Вергилий стоял на самой вершине Темен-ни-гру и внимательно наблюдал за тем, как Данте поспешно, едва не спотыкаясь на ходу, поднималась по винтовой лестнице к нему. Сестра всегда была небрежной в своём неряшливом «крутом» образе, как всегда в красном, залитом вражеской кровью плаще, чёрной, слишком большой для неё футболке… и ботинках (у одного была незастёгнута молния). Ключевого предмета гардероба — штанов на ней не было. И вместо приветствия он обратил внимание только что поднявшейся к нему сестры на столь грубую оплошность:       — Кажется, ты что-то забыла, сестра, — она наклонила голову вбок и со злобой прищурилась.       — Сожалею, что тебе приходится видеть меня в столь неподобающем виде, братец, — нагло ответила девушка, — однако твоё приглашение застало меня врасплох, и я не успела должным образом подготовиться к нашему свиданию.       Вергилий улыбнулся привычной дерзости, навевающий приятные воспоминания о детстве: что-то никогда не меняется. Он повинно склонил голову и сказал:       — Прости моё желание так спешно увидеться вновь, — но, кажется, сестру такие слова только разозлили.       Данте одним движением извлекла свой огромный по всем меркам меч и встала в боевую позицию, оскалившись:       — Прошло почти три года — странные у тебя представления о спешке, дорогой брат, — скрипя зубами, проговорила она и бросилась с головой в бой, рассекая раскалённым лезвием ионизированный воздух перед собой.       Такая агрессия вовсе не задевала мечника, ведь в этом и была вся Данте: горячая и импульсивная. Он с завидной лёгкостью отпрыгнул от прямолинейного тычка, а потом и вовсе отразил слишком размашистое движение клинка одними лишь ножнами, медленно извлёк Ямато и шагнул к отскочившей от него сестре. Первый удар — приветствие — рассёк щёку (алая струйка крови тут же стекла вниз, смешиваясь с только начинающей застывать кровью на подбородке). Затем шаг в сторону и наклон — волосы всколыхнулись от воздушной волны, вызванной взмахом Мятежника чуть выше головы. Злобный блеск в глазах у сестры и радостная улыбка не на устах, но в сердце брата.       Он бил несерьёзно, больше наслаждаясь резкими энергичными движениями младшей, чем самой битвой. Девушка неслась на него сломя голову, желая смести если не своим орудием, то напором. Парень лишь увиливал от грубых движений в ритме музыки боя. Этот танец был мил его израненной душе, однако долго продолжаться он не мог:       — Ты стала лучше за эти годы, но всё ещё недостаточно хороша, чтобы одолеть меня, — говорил он с заметным самодовольством и таким покровительственным тоном, от которого у Данте внутри всё трепетало от неукротимой ярости.       Она этот тон ненавидела.       Мечница провела рукой по щеке, желая стереть кровь с лица, но лишь размазала её сильнее, а потом широко улыбнулась, будто так и было задумано:       — Это мы ещё посмотрим, Вергилий! — она выставила клинок прямо перед собой, метя в грудь близнеца.       Ей нужно было лишь чуть поддаться вперёд, чтобы пронзить своего соперника насквозь — лёгкая победа!       Но улыбка сошла с её лица, когда Вергилий шагнул вперед и сам преодолел расстояние до лезвия — острие упёрлось точно в центр медальона, скрытого под одеждой. Руки Данте потеряли прежнюю уверенность и затряслись, тогда брат отвёл Мятежник в сторону голыми руками.       — Извини, Данте, — она даже не успела заметить, как старший оказался к ней вплотную, — но тебе нужно больше силы, чтобы сокрушить меня.       Дочь Спарды, отпуская из тянущихся рук меч, по инерции от удара отлетает на несколько метров назад, совсем не изящно падает на задницу, шипит и стонет. Но тут же достаёт парные пистолеты из-за спины и успевает выпустить несколько пуль в сторону брата, но все уходят в молоко. Она злится, подхватывает пустые гильзы и успевает бросить прямо в лицо близнеца.       Вергилий недовольно хмурится и сплёвывает покорёженный металл на пол, вальяжно подходит к пятившейся Данте, волоча Мятежник по камню башни (порождая противный скрип и искры), и резко пронзает грудь сестры её же клинком. Данте смотрит на него рассерженно, обиженно, потеряно. Сжимает свои пальцы поверх его и пытается дернуть рукоять вверх, шипит устало, всё тише и тише. Кровавый туман полностью застилает её глаза. Хватка слабеет.       И только тогда парень отстраняется и тянет выцветшую футболку вниз и… не находит медальона.       — Где?.. — только успевает произнести он.       Аркхем же сказал, что медальон был на ней, когда тот «доставил приглашение». Не могла же она в пути потерять последний подарок их матери?!       Раздаётся пронзительный крик. Затем громкий плач и топот босых маленьких ног. Вергилий рефлекторно принимает боевую стойку, разворачивается и видит ревущего белёсого мальчишку в удивительно чистой голубой пижаме, с неуместным кроликом в руках и искомым медальоном на шее. Он зовёт:       — Мамочка! — малыш обронил свою игрушку и побежал к раненой Данте, а полудемон застыл, лишь наблюдая за неловкими движениями детёныша.       И вот они втроём: мужчина, женщина, ребёнок — оказались все вместе на вершине дьявольской башни. Женщина, определённо, — мать ребёнка: и его слова, и фамильные платиновые волосы, и родной запах подтверждают это. Эта женщина — его сестра, сестра, которую он…       Вергилий лишь дёрнул палец в сторону мальчишки, и сразу был воспринят угрозой. Данте, несмотря на всё ещё не затянувшуюся сквозную дыру в груди (ей нельзя двигаться! — орёт внутренний голос Вергилия), подрывается к брату быстрее прежнего и становится между ним и сыном. Он не успевает отразить летящий в него Мятежник, как у сестры в руках уже появляется другое демоническое оружие: парные клинки с широкими массивными лезвиями. Старший не атакует в ответ: он слишком шокирован для этого и даже не знает, сможет ли теперь сделать хоть что-то.       Что вообще делать?       Данте тоже не спешила что-либо предпринимать, она подхватила детеныша на руки (тот обхватил её за шею и, кажется, зажмурился от страха) и встала в оборонительную позицию, внимательно следя за единственным источником опасности. Серо-голубые глаза в серо-голубые.       Мозг просто отказывался воспринимать происходящую ситуацию, капитулируясь, и Вергилия поглотили инстинкты. Он чувствовал: сунется сейчас к сестре и распрощается с жизнью. Не только он не сражался в полную силу в этой битве.       Поэтому старший медленно убрал Ямато, повязав на пояс, и отступил к краю башни, не сводя взгляда с… со своей семьи. Раньше он и представить не мог, что сестра выжила в тот роковой день, и он не остался один во всех мирах, так теперь ещё у неё… у них?.. ещё есть этот детёныш. Парень перевёл взгляд с сестры на скрываемого малыша — Данте заметила и недовольно оскалилась, однако предпринимать что-то не решилась.       Вергилий совсем ничего не понимал в детях, и этот мальчишка казался ему слишком крошечным, чтобы быть настоящим, но малюсенькие ручки по-настоящему цеплялись за мать, а хрупкие плечи дрожали. Ещё он что-то лепетал совсем тоненьким голосом, но мужчина совершенно точно не мог разобрать невнятный детский голос. Настоящий, живой малыш. У его младшей сестры. Мальчик, который дышит, говорит и дрожит. Ему холодно? Уже ночь, а он в легкой, кажется, хлопковой пижаме на улице да на такой высоте, к тому же здесь ветер, и начинается дождь.       Или ему страшно? Вот же… Данте вся в крови и держится стоя только на природном упрямстве, но защищает сына… от него (от отца?). Да, он определённо может быть отцом этому маленькому дрожащему комочку. А может и не быть, но сути это не меняет. Он, мужчина, должен…       — И что ты там застыл, придурок?! — голос сестры дрожит; заметно, что ей очень тяжело. — Уже передумал разрушать мир и всё такое? — она хрипло смеётся, и ребёнок отрывает голову от материнской груди, чтобы посмотреть на неё.       Пушистые и мягкие (Вергилий почему-то уверен, что у детёныша должны быть мягкие, приятные на ощупь волосы, как у его матери в детстве, а, может, не только в детстве, он не помнит, когда в последний раз касался головы сестры) платиновые локоны с кукольным личиком окрасились в алый цвет — это было неправильно. Вообще всё, что происходило сейчас, было неправильно: такая ситуация не должна была произойти! Данте не должна одна защищать ребенка от него!       Разве не он должен защищать свою семью?!       — Я… — Вергилий не знает, что хочет сказать, но он определённо хочет что-то сказать!       Данте смеётся как-то истерично и вовсе не весело. Оружие всё же пропадает из её покрытых мозолями ладоней, и девушка оседает на холодный камень, сажая сына на колени и бережно прижимая к себе, ласково поглаживая по спине. Если бы не кровь, ранения, толика безумия и напряжённая атмосфера, мужчина бы был счастлив смотреть на это вечно.       — И что же теперь изменилось, дорогой братец? — отсмеявшись, язвительно спросила она. — Ты слишком честный, чтобы отнять игрушку у ребёнка? Совесть замучает? Та самая, что молчала целых три года?       Вергилий призвал призрачные клинки, но не из-за ранящих и без того раздробленную душу слов, а лишь для того, чтобы уничтожить несколько осмелившихся забраться на вершину демонов. Копии Грани силы пролетели по обе стороны от Данте, но та даже не вздрогнула, глядя на брата. И да, ей удалось пристыдить Вергилия.       — Он — мой сын?       — Он — мой сын, — возразила девушка, и она полностью была в праве это сделать. — Да, Неро?       Вергилий склонил голову, молча принимая негласную претензию. Он ничего не сделал для того, чтобы иметь право называть их своей семьёй.       — Я мамин! — тут же излишне громко подтвердил малыш. — А ты!.. катись в Ад!       Вергилий вздрогнул, и Данте, внимательно следившая за ним, тут же грубо заткнула сыну рот и напряглась. Но брат (невольный любовник) не стал тут же пронзать её с сыном за нанесённое оскорбление, он бросил на них тяжелый, мокрый взгляд и развернулся спиной, чтобы тут же спрыгнуть с края Темен-ни-гру. Неро, испугавшись, подскочил с маминых коленей и дернулся в том направлении, но Данте успела схватить его поперёк живота и оставить сидеть на коленях.       — Куда папа?!       — Он испугался. Нас с тобой.       — Почему?       — Потому что мы супер-пупер крутые, и он с нами не справится.       — Да!.. Но… я тоже… испугался.       — Всё в порядке, малой. Я же с тобой. А вместе мы непобедимы!       — А папа?       — А папа… а папу мы найдём и победим. И он к нам присоединится. Помнишь, как в том мультике?       — Помню — пошли! За папой!       — Полетели!