сумасшедший

обычный тоскливый и дождливый день. ставрогин как раз возвращался домой с прогулки, которая, очевидно, не увенчалась успехом. зайдя в дом, он стянул с себя промокшие пальто и шляпу, повесив их на крючки. проходя по квартире, он прислушался. было слышно не только скрип половиц и шум дождя. ещё какие-то.. полу-всхлипы, что-ли?.. в призраков николай не верил, так что взял трость, что стояла у двери, и пошёл на звук. слегка толкнув тростью дверь, он взглянул внутрь и сразу же нахмурился, сжав палку в руке. — пётр степанович. что-то важное случилось, что вы пришли ко мне без моего же ведома? — отчеканил ставрогин, закрывая дверь и вздыхая. во вздохе было слышно "ну сколько же можно?". пётр вздрогнул и застыл, затаив дыхание. — н-николай всеволодович.. — пробормотал он, поднимая на того взгляд и ломано улыбаясь. — я.. вот, погостить пришёл. — не мямлите и не оправдывайтесь. отвечайте, — ставрогин вздыхает и садится за стол, откидываясь на спинку кресла. он замечает, что тот как будто не в своем уме. снова. в принципе, так-то оно и есть, но сегодня он выглядит по-другому. весь взлохмаченный, в помятой одежде и ссутулившийся. обычно он полная противоположность этому состоянию. — знаете ли вы, что я грешник? — пробормотал петр, сглотнув и смотря на ставрогина с каким-то замиранием. — знаете ли?.. — знаю, конечно. кем же ещё вам быть, петр степанович? — на выдохе ответил николай, кивая. — иначе кто же ещё убил шатова. и кириллова, заодно. — нет, я.. — верховенский глупо хихикает и встаёт, опуская глаза, — николай всеволодович, я поклоняюсь вам. вы — мой идол. вы — моё солнце. вы — мой бог. бог, которому поклоняюсь только я, и никто больше. я никого и не подпущу к вам. ни за что не подпущу. николай всеволодович, вы.. я.. я весь ваш! я позволю делать вам с собой что угодно, ведь на всё воля божья. вы овладели мною, николай. я не ровня вам. я низок, жалок, противен, — у петруши блестят глаза и горло болит, будто его сжали сильною рукою. — я как червяк перед солнцем.. я привязан к вам, ставрогин. николай вздыхает, слушая этот поток слов, и закрывает глаза, подпирая кулаком голову. и сколько ещё будет это продолжаться. — я на всё готов, николай всеволодович. на всё! — с этими словами верховенский одёргивает рукав пиджака, и николай видит красное пятно на рубашке. на вид ещё влажное. петр весь стушевался, уже чуть ли не всхлипывает. — на всё... ставрогин встаёт и подходит к сжавшемуся под его взглядом верховенскому, хватая его за ворот рубашки и сжимая. — зачем? — только и произносит он, сжимая зубы. — божество.. — шепчет петр, кладя руки поверх чужих. — божество требует жертв. — сумасшедший. слова ранят похлеще, чем последующая пощёчина. петр всхлипывает, отворачивая голову и жмурясь. — я люблю вас, ставрогин. и всегда любил, — скулит он, держась окровавленными пальцами за белоснежную рубашку ставрогина. — хоть убейте. николай выдыхает и хмурится, блуждая взглядом по лицу верховенского, отмечая мелочи. петруша наивен, как малое дитя. похож на ту дурнушку, что была его женой. только более адекватный. сглотнув, николай наклоняется и обдает чужую шею дыханием. — чтобы такого больше не повторялось, — чуть ли не шипит он. — ясно? петр загнанно несколько раз кивает, приподнимая подбородок. ставрогин слишком близко. хочется коснуться, да можно обжечься. но верховенский не боится. он сам идёт в огонь. привстает на мыски, касаясь холодными дрожащими губами до тёплых и сжатых. — я грешник, — шепчет он, не отстраняясь, в губы николая. ставрогин хмурится, но не отстраняется. отвечает, чуть не роняя петра назад, но вовремя поддерживая того за спину. верховенский вздрагивает, не ожидая такого напора, и комкает в пальцах рубашку ставрогина, тихо скуля. — безумец. ставрогин роняет верховенского на кровать, и тот вскрикивает от боли в придавленных весом николая запястьях. на его лице уже размазаны слёзы, и выглядит он донельзя жалко, поэтому отворачивает голову в бок, глубоко и судорожно вздохнув. николай усмехается. — стесняетесь? — спрашивает он. — или боитесь? своего "бога". своего "идола". петр поднимает на того взгляд и качает головой. — ни в жизни, николай всеволодович.. — бормочет он, рискуя и зарываясь пальцами николаю в смоляные волосы. а тот и не против, аж глаза прикрыл да поцеловал чужую дрожащую руку. верховенский нервно улыбается. он в раю. он уже умер. ставрогин не такой. это всё иллюзия, такого не бывает. николай нежен. он никогда таким не был бы. не рядом с петром, только не с ним. *** петр понятия не имеет сколько времени они так нежничали, но скоро он провалился в темноту, словно в омут. николай, заметив, что друг (а друг ли теперь?) потерял сознание, слез с него и потёр губы тыльной стороной ладони, слегка сводя брови и смотря на его руку. спустя примерно минуту, он поднялся на ноги и вздохнул, начав стягивать с верховенского рубашку, замечая, что левое запястье — не единственное место, где он делал себе порезы. они были почти вдоль всей руки, на плече, некоторые на бёдрах, под брюками, которые тоже пришлось снять. петр оказывается до жути худой, и ставрогин задумывается, что почти не видел его открытой кожи. он постоянно ходит, будто в футляре — даже ладони прикрыты, только лицо наружу. наконец перевязав все порезы, он переодевает верховенского в свою рубашку и накрывает его одеялом. вздохнув, он посмотрел на спокойное лицо петра и слегка качнул головой, взяв трость и открыв ящик в столе, достав из него сигары. сев уже на улице, на стул перед дверью, николай выдохнул и поставил трость меж ног, оперевшись на нее и закурив, смотря на редко проходящих по улице людей.

***

петр просыпается спустя пару часов. подняв руку, чтобы потереть опухшие от сна и слёз глаза, он тихо шикнул и нахмурился, взглянув на запястье — больно. однако, запястье крепко и аккуратно перевязано бинтами. нахмурившись, верховенский привстал на руках, пытаясь не морщиться от боли, и осмотрелся. о, чёрт. ставрогин. петруша не спит? это всё было правдой? судя по ноющим запястьям, да, это уже не сон. он скидывает с себя покрывало и по холодному и грязному полу, прямо босиком, идёт искать николая. — николай всевол-.. — уже хочет позвать он, как замолкает, увидев в небольшом окошке струйку дыма, поднимающуюся вверх. петр приоткрывает дверь и тут же ёжится. холодно. — полно дурачиться, зайдите в дом, петр степанович, — произносит ставрогин, не поворачивая головы. — простудитесь, ещё этой мороки не хватало. верховенский нервно улыбается и кивает, заходя обратно. это был не сон.