Смысла нет

Пожалуй, ей стоило быть умнее – но, найдя записную книжку, Энж решила, что в ней может содержаться некое тайное послание от ее матери. На мгновение она даже позволила себе душераздирающую мысль – что, если мать еще жива, а в этой записной книжке сокрыто тайное послание, которое приведет Энж к ней? Глупая надежда, Энж знала – вот только она целый день разбирала вещи матери, и все сама, ведь тетя Ева к ним не прикасалась, так что даже призрачную надежду Энж проглотила с готовностью. Сначала Энж подумала, что это дневник, но, заглянув внутрь, быстро поняла, что ошиблась. Это была почти что книга проклятий. Может, Энж и было всего шесть лет, но она знала, на что похожа книга проклятий. С определенного момента гримуар Марии выглядел буквально так же – разве что в записной книжке Кирие не было магических кругов и чертежей из гримуара ученицы ведьмы. «Больно…» «Кем она себя возомнила?!» «Почему бы ему просто не…» Все это Энж совсем не понимала, а напористый тон в написанных матерью фразах пугал ее. Убрав записную книжку туда же, где хранились ее книги, она изо всех сил постаралась забыть об этой вещи. Когда Ева сослала Энж в школу Святой Люсии, та взяла с собой гримуар сестренки Марии. Он давал ей надежду, внушал мысль о том, что она, возможно, держит в руках осколок любви своей семьи. Записную книжку матери она не брала. Что бы ни содержалось внутри нее, это точно не было любовью. Прочитав это, будучи шестилетней малышкой, Энж могла понять немногое – и все же она знала, что такое ненависть, и знала, что эта записная книжка Уширомии Кирие была заполнена ею. Энж приходила в ужас, думая о том, что ее добрая мать могла быть настолько полна ненависти, чтобы исписать всю записную книжку своими тирадами. Естественно, с годами обрывки, запомнившиеся Энж после однократного прочтения, стали обретать больше смысла. Повзрослев и немного привыкнув к жестокому, безжалостному миру, она начала понимать суть тех слов, их значение. Но все, что у нее осталось – только обрывки. А потом тетя Ева умерла, и Энж пришлось как можно быстрее бежать от семьи Сумадера. После смерти тети, задавшись целью узнать правду об убийствах членов своей семьи, Энж поспешно собрала немного вещей и отправилась в путь. Одной из этих вещей был гримуар сестренки Марии. Другой – записная книжка матери. Ей нужны были оба предмета для раскрытия правды. В этом Энж была убеждена. Чтобы понять правду о произошедшем в тот день двенадцать лет назад, ей нужно было вспомнить о любви к семье и о ненависти к тому, кто отобрал у нее близких. Так что ей пригодится любовь кузины… и ненависть матери. В гримуаре Марии многое проясняло какие-то вещи. Возможно, в записной книжке Кирие тоже найдутся объяснения. Вплоть до тех пор, пока они с Амакусой не нашли номер в гостинице, пригодный для того, чтобы укрыться на ночь, у Энж не было возможности хотя бы просто раскрыть записную книжку. Прошлой ночью она потратила все силы на гримуар и истощила себя настолько, что не могла приняться за записи, оставшиеся от матери. Но этой ночью она их прочтет. С некоторой тревогой, смутно припоминая содержание записной книжки и боясь случайно открыть ее на странице с собственным именем, Энж раскрыла записи Кирие и начала читать. Они были именно такими, какими она их запомнила. Нет, даже хуже, потому что теперь Энж понимала каждое слово. Ей казалось, что сердце вот-вот вспыхнет огнем и сморщится от яда слов Кирие – впрочем, после двенадцати лет лжи, издевательств, слухов и взаимных упреков полные ненависти слова мертвецов были уже не так страшны. Энж вчитывалась в слова. Слова ненависти к Рудольфу, ко всем женщинам, которые когда-либо привлекали его внимание. Проклятия, которые Кирие записывала, желая прогнать этих женщин, и все действия, предпринятые ею на игровой доске с целью оставить их в стороне. Слова ненависти – самые ядовитые из всех – к женщине, которую не получалось прогнать, и все проклятия Кирие в ее адрес. Слова ненависти к ребенку этой женщины, за то, что он был жив, а ребенок Кирие – нет. Не так много времени заняло прочтение записной книжки до конца. Она не походила на дневник. Записи Кирие были беспорядочны, совершенно неорганизованны – даже Мария, ученица начальной школы, заботилась больше о стиле и порядке, в котором излагались ее проклятия. Здесь же Кирие снова и снова возвращалась к одному и тому же, до такой степени, что с какого-то момента она просто повторяла одно и то же много раз подряд, разве что порой формулируя фразу иначе. «Ненавижу этот ад, через который мне приходится пробираться. А больше всего ненавижу тех, кто сбросил меня в этот ад». Закрыв записную книжку, Энж положила ее на колени и вздохнула. Отец… не был добр по отношению к матери. Он и вправду был ужасным человеком. На протяжении многих лет у Уширомии Рудольфа было множество любовниц и связей на стороне, и даже мать Энж начинала именно с этого. Впервые услышав об этом, Энж не хотела верить – а кто захотел бы? Она отказывалась верить в то, что ее любящий отец мог так ужасно поступать с ее матерью. Конечно, тетя Ева говорила, что у Рудольфа было много интрижек, но с чего бы Энж верить всему, что та говорила? Однако с годами появлялось все больше доказательств. Всевозможные ток-шоу и таблоиды только об этом и говорили. Более респектабельные издания публиковали свидетельства того, что Рудольф давал деньги и дарил различные вещи – дорогие украшения, например – нескольким женщинам, а с какой стати он бы это делал? На пятую годовщину убийств на Роккенджиме одна авторитетная новостная телесеть даже подготовила эксклюзивное интервью с участием двух женщин, утверждающих, что они имели любовную связь с Рудольфом на момент его смерти. Одиннадцатилетняя Энж очень хотела, чтобы они оказались лгуньями, однако те женщины знали слишком много для тех, кто мог не иметь очень близкого знакомства с Рудольфом. Позднее Энж поговорила со старыми бизнес-партнерами отца – теми из них, кто еще был жив и кого можно было найти – и те лишь подтвердили эту информацию. Ева заточила ее в Святой Люсии, школе при монастыре, в которой обучались лишь стерильные, искусственные девушки – и это случилось как раз тогда, когда у Энж начинался тот самый период жизни. Вот почему опыт общения с мужчинами у Энж был совсем небольшой. Последний имел место в те времена, когда Амакуса бесстыдно флиртовал с ней, но это было не в счет – ибо Энж даже не понимала, о чем он говорил. Ева, впрочем, понимала, потому-то вскоре и выгнала его. Конечно, Энж очень сомневалась в том, что тетя и впрямь пыталась ей с этим помочь, но все-таки она определенно оказала ей услугу. Одна лишь мысль о том, чтобы увлечься этим человеком, слишком смущала. Так что да, у Энж было немного опыта общения с мужчинами, но ее знаний хватало для того, чтобы понимать – ее отец отвратительно обращался с женщинами. Но Рудольф, конечно, назвал бы это иначе. Энж помнила его речи, когда он говорил о себе как о «джентльмене», очень добром и щедром по отношению к женщинам – ему нравилось думать так о себе. Но, будучи женщиной, Энж знала – давать женщине обещания, которые не собираешься сдерживать, уж точно не является хорошим обращением с ней. Причинить женщине боль можно тремя главными способами, а уже они разрастаются в бесчисленные способы ранить ее. Первые два – причинить физическую и душевную боль. Раны от этих двух залечиваются с трудом. А третий способ – разбить ее надежды. Из всех трех вариантов это то, что проще всего сделать случайно, и велик шанс, что нанесенные раны никогда не залечатся. А даже если это и произойдет, останутся три шрама – страх, сомнение и недоверие – и никогда не дадут женщине забыть о старой ране. Не имело значения, что сам Рудольф этого никогда не понимал. Записная книжка, что сейчас лежала на коленях Энж – доказательство того, что для Кирие он всегда был источником боли, даже в разгар любви. Как часто папа разбивал твои надежды, лишь для того, чтобы возродить их вновь и снова раздавить, каждый раз возвращая их все более поврежденными? Но… Энж закрыла глаза и вздохнула, дыхание ее стало прерывистым. Она откинулась на подушки, надеясь, что те снимут напряжение с ее позвоночника. Было бы просто свалить все на папу. Часть Энж хотела поступить именно так и покончить со всем этим, но ведь это было еще не все. В кровавой трагедии на Роккенджиме были задействованы несколько игроков, вот и в этой маленькой трагедии действующих лиц было больше одного. Двое, нет, трое, и ее мать была одним из них. Кирие… Эта записная книжка свидетельствовала как минимум о том, что эта женщина была поистине несчастна. Записи были полны ее иллюзий и глубокой ненависти. И писала она это отнюдь не затем, чтобы освободить сердце от мрачных чувств. Блокнот буквально разрывался – настолько он был переполнен. Все строки на каждой странице были заполнены, да что там – даже на полях имелись записи, написанные так мелко, что Энж пришлось сощуриться, дабы прочесть их. Если бы Кирие намеревалась оставить эти чувства в прошлом, она бы избавилась от записной книжки, когда та заполнилась. Все это было написано для того, чтобы никогда не забыть о глубокой ненависти. «Никогда не прощу ее за то, что она сделала. Эту женщину, это никчемное создание, эту суку. Я отплачу ей за все, что она причинила мне, в тысячу раз сильнее». У Энж никак не получалось ненавидеть человека, которого она никогда не встречала. Пожалуй, единственным исключением – правда, при бесконечно малой вероятности того, что Ева не убивала ее семью – могла бы стать Золотая Ведьма Беатриче, которую Энж охотно возненавидела бы за произошедшее на острове. Не считая этого, Энж не могла ненавидеть того, с кем никогда не встречалась. Было бы слишком изнурительно вкладывать силы в ненависть к безымянному, безголосому призраку. Очень уж многие, кого Энж знала лично, заслуживали ее ненависти, так что ненавидеть неизвестного человека, умершего до ее рождения, было слишком. Асуму причинила Кирие столько боли и страданий. Асуму была той, кого Кирие называла корнем всех своих бед. Она называла ее «сукой», «шлюхой», «хитрой потаскухой», ибо так она отвлекала себя от истинного корня своих бед – того, что Кирие ни разу не упомянула на всех этих страницах. Кирие обвиняла Асуму в том, что та «украла» у нее Рудольфа, будто ее возлюбленный был дешевой безделушкой, машиной или какой-нибудь вещью, которую можно украсть. Но она ведь часто говорила и о других женщинах, вьющихся вокруг Рудольфа – о дешевых женщинах в кричащих одеждах, которые долго не удерживали его внимание и все были на одно лицо, и кого Кирие, тем не менее, считала угрозой и избавлялась от них. Она не сделала то же самое с Асуму. Неужто она решила, что эта соперница ничем ей не угрожает, вообще не представляет проблемы? Этого Энж не знала. Что она знала, так это то, что Кирие не избавилась от Асуму, и постепенно – нет, с ужасающей скоростью – Асуму заняла ее место. И это не было тем, чего Кирие не могла признать. Она говорила об этом, и очень подробно – правда, все это она приписывала коварной натуре Асуму. Нет, тем, что Кирие ни за что бы не признала, было вот что – главная причина всех ее страданий заключалась в том, что мужчина, которого она любила больше всего на свете, любил другую женщину больше, чем ее. Определенно, в этом было дело. Энж заметила кое-что. Рудольф женился на Асуму и оставался с ней. Благодаря всем болтливым языкам, лезущим в дела семьи Уширомия, Энж уже знала, что Баттлер был родным ребенком Кирие, а не Асуму. Да, она знала, что ее мать и Асуму родили мальчиков в один день, и что один из этих мальчиков умер. Кирие думала, что в тот день умер ее ребенок, но на самом деле это ребенку Асуму не посчастливилось сделать вдох в мире живых. Доктора и медсестры, заботившиеся об обеих женщинах, были опрошены, и так подтвердилось, что Рудольф подкупил всех лиц, вовлеченных в подмену детей. В результате всех манипуляций ребенок Сумадеры Кирие умер, а ребенок Уширомии Асуму вернулся к жизни. Зачем ему так поступать? Да, Энж знала, что если бы Рудольф оставил все как есть, скорее всего, его бы вынудили развестись с Асуму и жениться на Кирие – судя по тому, как выражалась Ева, главы семейства Уширомия не особо заботились о женщинах, входящих в их семью. Если бы, как Кирие утверждала в своей записной книжке, Рудольф действительно любил только ее, а Асуму лишь взяла его хитростью, то именно так он бы и сделал – пусть даже потребовалось бы приложить усилия, чтобы развестись с первой женой, пусть даже его стали бы считать ветреным, бессердечным мужчиной, бросившим женщину, которая все еще горевала о потере ребенка. Но он поступил не так. Вместо этого Рудольф ввязался в крайне рискованную схему ради подмены фактов, чтобы его живого ребенка воспитывала его жена, а не любовница. Всегда оставалась вероятность того, что доктора и медсестры возьмут его деньги и пойдут в полицию, или же что часть с «взять деньги» они и вовсе пропустят. Могло случиться так, что либо Асуму, либо Кирие стало бы известно об этом, или же им обеим. Энж совсем не хотела представлять, что было бы с ее отцом, если бы мама узнала о том, что он солгал, заставил ее поверить в то, что ее первый ребенок умер. Наверное, он сделал все это потому, что любил Асуму больше, чем Кирие. Видимо, он хотел построить будущее именно с Асуму, а не с Кирие. Правда оказалась болезненной. Это Энж понимала. Ей стало больно от мысли, что отец любил другую женщину больше, чем ее мать, но эта боль наверняка была лишь малой частью того, что испытала Кирие. Впрочем, Энж не ненавидела Асуму. На самом деле ей было даже интересно, каким человеком она была. Баттлер рассказывал Энж об Асуму, когда они оставались наедине. Он говорил о ней с таким восторгом и такой любовью, что она оживала и в представлении Энж. Она вовсе не была той ужасной, порочной женщиной, какой описывала ее Кирие в своих записях, или же, как минимум, все о ней не сводилось к этому. Она не могла быть такой, завоевав привязанность мужа, длившуюся столько лет, и непреходящую привязанность сына. Может, Баттлер и не приходился Асуму сыном по крови, но узы, созданные любовью, терпением и заботой, определенно были столь же сильны, как и всякие кровные узы, те, что подразумевали пережитое страдание при рождении ребенка. Вне всяких сомнений, Асуму была матерью Баттлера. Раз Баттлер так ее любил, едва ли она была той женщиной, какой ее считала Кирие. Все фотографии, на которых была Асуму, Кирие отправила Баттлеру после того, как тот переехал к бабушке с дедушкой по материнской линии, но они вернулись, когда Баттлер переехал обратно к ним, и остались после его смерти. Так Энж завладела всеми фотографиями Баттлера, запечатлевшими его мать. Она даже взяла парочку с собой. На обеих фотографиях Баттлер был совсем юным, что было главной причиной, по которой Энж взяла их. Прищурившись, она даже могла разглядеть некоторые черты своей матери в этом маленьком лице – по крайней мере, так ей казалось. Но на фото была и Асуму, так что, глядя на женщину, с которой маленький Баттлер, судя по всему, хорошо проводил время, Энж размышляла о ней. Это была женщина с едва заметными линиями под глазами – то ли от бессонных ночей, то ли это были просто признаки возраста, Энж не знала. Довольно явные складки у ее улыбающегося рта, возможно, подтверждали последнее. У Энж создалось впечатление, что она была из тех людей, кто часто улыбается. Ее волосы были завиты в тугие, спиралеобразные локоны, и Энж не могла представить, сколько разглаживающего шампуня и лака для волос использовала Асуму, чтобы устранить пушистость – во всяком случае, на этих фото ее совсем не наблюдалось. Волосы эти были светлого оттенка, который можно было бы описать как коричневый, или же медовый блонд. Глаза ее были нефритового цвета, а еще она была очень стройной. По этим фото было сложно понять, какого она была роста, но, судя по ее размеру относительно Баттлера (а на обороте обеих фотографий отмечалось, что ему было девять), она, скорее всего, была очень высокой. Вот теперь, хорошо рассмотрев Асуму, Энж была несколько удивлена. Она, конечно, не ненавидела Асуму, но, исходя из всего, что написала ее мать, и того, что говорили все те болтливые языки, Энж представляла ее короткой, грудастой, очень эффектной женщиной, на лице которой читалась явная жестокость. Так что она совсем не ожидала увидеть добродушную домохозяйку в свитерах и фартуках, с заметными складками вокруг широкой улыбки, что появлялась на ее лице, когда она играла с сыном в настольные игры. Но Кирие видела ее совсем не такой. В глазах Кирие Асуму наверняка была подобна самому отвратительному из демонов Ада. Энж было интересно, выглядела ли так же Кирие в глазах Асуму. Будь это так, нечему было бы удивляться. Ее родители, и Асуму… Энж вспомнила еще кое-что из записей Кирие. Пятна на странице, где Кирие писала о ребенке, которого потеряла, и проклинала ребенка Асуму за то, что он выжил, а ее малыш умер. Казалось, Кирие плакала, когда писала это – содержимое страницы было настолько размазано, что Энж не удалось прочесть все. Впрочем, этому она была только рада. Эта страница… выводила Энж из себя в той же мере, что и огорчала. Хоть она и знала, что в тот день умер ее сводный брат, а не родной, потеря брата от этого не воспринималась легче. Еще один член семьи, потерянный для нее навсегда – брат, которого ей уже никогда не узнать. Иногда она думала о том, что у него могли бы быть такие же волнистые волосы, как у Асуму. И в то же время она злилась. Энж понимала, что Кирие не знала правды. И понимала, что, хоть эта вещь и не была дневником, но была столь же личной – книга, которую никто никогда не должен был прочесть, которая не должна была использоваться для того, чтобы осудить ее автора. Но, проклиная Баттлера, Кирие проклинала собственного кровного ребенка. Просто поражало то, как хорошо она скрывала свою враждебность и противоречивые чувства к Баттлеру, когда тот был рядом – и, по мнению Энж, как минимум это и позволяло Кирие спокойно общаться с ним. Однако она все так же продолжала проклинать его, желала, чтобы он умер тогда, а ее мертвый ребенок – выжил. До самого конца она думала, что являлась матерью лишь одного ребенка. Если бы только она знала. Помимо гнева и печали, Энж испытывала еще и безучастное, неуместное сожаление – то самое, которое ощущаешь, когда кому-то уже ничем нельзя помочь. Все это – слова ненависти и проклятия, воплощение иллюзий матери и ее глубокой ненависти – было совершенно бессмысленно. Во всем этом много и шума и страстей, но смысла нет. Что-то такое Энж читала однажды. Она не помнила точно, откуда эта фраза, не была уверена, что контекст подходил, или даже что это была правильная цитата – но сейчас это пришло в голову как единственное подходящее описание для записной книжки Кирие. В ней много и шума и страстей, но смысла нет. Женщина кричала о том, что отомстит за себя, но так ничего и не сделала для этого. Годами Кирие собиралась с духом, чтобы убить Асуму, свою соперницу. Она даже купила нож для этого дела. Но она так и не убила Асуму. Определенно Кирие сочла это чудом – Асуму умерла, а ей самой не пришлось пачкать руки. Она даже приписывала это собственному стремлению, уверенности в том, что она смогла бы убить Асуму своими руками. Но, по мнению Энж, это лишь говорило о том, что угрозы Кирие были пусты. Ведь она все-таки не убила Асуму. Конечно, Асуму умерла при весьма подозрительных обстоятельствах. По крайней мере, время ее смерти было слишком уж подозрительным по причинам, вызывающим у Энж неприятное ощущение, так как они были непосредственно связаны с ней самой. В одной теории Кирие и Рудольф были названы возможными убийцами. Насчет матери Энж не смогла бы сказать с уверенностью, поскольку она знала, что Кирие на самом деле желала убить Асуму, но по поводу Рудольфа она бы возразила – уж он-то никогда не сделал бы ничего подобного. Он ужасно обращался с женщинами, но он был не настолько ужасен. И, безусловно, будь Кирие причиной смерти Асуму, она была бы этим очень довольна, однако все вышло не так. Кирие ликовала, словно победитель, но это был лишь несчастный случай; она вела себя так, будто все произошло по ее воле. На самом же деле Уширомии Асуму не посчастливилось стать жертвой несчастного случая и оставить свою семью горевать о ее смерти. Кирие праздновала смерть ненавистной соперницы – вот только, не приводя к результату, вся ее решимость убить не имела смысла. Эти трое. Рудольф, Кирие, а также Асуму. Энж злилась на Асуму за то, что та причинила боль ее матери, но не могла ненавидеть ее. Баттлер и Рудольф любили ее, и у Энж не получалось ненавидеть ту, кого любили ее брат и отец. Рудольф обидел ее мать, но он уже мертв, и Энж предпочла бы помнить о нем как о добром отце, а не как о мужчине, который ужасно поступал со своей женой. Кирие проклинала Баттлера, но так сильно горевала о ребенке, которого, как она думала, потеряла, что в глазах Энж горе сильно перевешивало ненависть. Энж собиралась отыскать правду и вернуть назад свою семью, или же хотя бы присоединиться к ним. Она воссоединится с родителями и братом. К ним она придет со всем, что ей известно в мире 1998 года – и тогда Рудольф сможет извиниться и рассказать Кирие правду, а ее мать наконец отпустит свою глубокую ненависть.