Tell me baby, are you wet?

      Хигекири едва заметно прикусил губу.       Мысли его витали где-то в месте, ведомом лишь ками, но взгляд золотых глаз ни на секунду не упускал из вида Хизамару. Родного, единственного брата, знакомого каждой клеточкой кожи. Но в то же время Хигекири впервые смотрел на близнеца взглядом голодного хищника. Как же так вышло, что он не замечал, какой у него хорошенький братик? Досадное упущение. Но какой же приятный сюрприз…       Нынешнее лето выдалось богатым на сражения, как будто ревизионисты ожидали, что полиция времени и сами мечи отправятся в отпуск, и ход истории можно будет безнаказанно менять по своему усмотрению. Регулярные битвы, как и усердная работа в огороде, укрепили тело Хизамару: под кожей ещё ярче проступил рельеф мышц, повысились ловкость и скорость реакции. «Только на ревизионистов? А может, на что-то ещё?» — Хигекири облизнул губы. После трудового дня близнецы направились в душ, и теперь спокойно мылись, зная, что никого не задержат перед отходом ко сну: было так поздно, что по пути Хизамару успел сосчитать звёзды над крышей Цитадели, сложить о них хокку и рассказать брату легенду о празднике Танабата, который они вот-вот будут отмечать.       Истинный хищник, Хигекири долго терпеливо выжидал подходящий момент, чтобы беззвучной кошачьей походкой подкрасться к братику со спины. Но это ожидание того стоило. — Аниджа! — испуганный и в то же время строгий голос Хизамару на миг прозвучал громче шума воды. Игривое поведение брата ничуть не насторожило младшего Генджи: в хорошем настроении его аниджа бывал беззаботен и мог позволить себе различные шалости. — Будь осторожен, пожалуйста, здесь скользкий пол. Однако, не было похоже, чтобы Хигекири обеспокоился предупреждением. Его взгляд цепко следил за малейшими переменами на лице брата, следил за языком его тела. — Кажется, братику нужно помочь, — мурлыкнул блондин, вытягивая из рук Хизамару мочалку, — мой Хебимару так любит водные процедуры… — Я Хизамару! — пробормотал мечник, отводя в сторону взгляд: обнажённый Хигекири подошёл так близко, что влажные светлые пряди его чёлки нескромно соприкасались со светло-зелёными, посягая на личное пространство. — Братик уже достаточно взрослый… — жмурясь как кот, блондин умилённо вздохнул и провёл мочалкой по груди Хизамару. — Аниджа… — близнец нерешительно попытался вернуть очищающую принадлежность, но Хигекири надёжно держал её, сколько бы Хизамару ни дёргал, — вот именно, что я взрослый, я сам могу… Бровь Хигекири выразительно взметнулась вверх, как и уголки губ. — О, я лишь хочу помочь. Ведь я люблю тебя, братец. Братья должны любить друг друга… — губы Хигекири прижались к ушку младшего Генджи. — Я думаю, ты уже готов познать ещё одну сторону любви, Амамару. — Я Хиз… — но Хигекири запечатал губы брата настойчивым поцелуем, решительно оттесняя близнеца в угол душевой. Обескураженный Хизамару почтительно, но твёрдо упёрся руками в плечи блондина, не позволяя ему прижаться к себе. На поцелуй смущенный парень тоже не спешил отзываться. — Не капризничай, Хизамару! — тихо прорычал старший брат, в последний раз бегло бросая взгляд на вход в душевую: не поджидал ли их там случайный свидетель.       Хигекири льстила гордость близнеца, и рычал он не потому, что сердился, а потому, что своим поведением братик возбуждал его аппетит. Из уст аниджа редко доводилось слышать собственное имя, и Хизамару удивлённо приоткрыл рот, привычно собираясь возразить. На мгновение парень перестал упираться, а брату только это и требовалось. Юркий язычок Хигекири проскользнул в ротик близнеца, тело плотно прижалось к телу Хизамару, руки нетерпеливо обвились вокруг спины и талии младшего Генджи, приласкав его. Оттолкнуть заигравшегося Хигекири возможности уже не находилось. И находить эту возможность желания тоже не было: аниджа действовал умело, предвосхищая каждое движение младшего брата. Хизамару хотел отвернуться, но Хигекири нежно лизнул его ушко, откуда-то зная, где у него была эрогенная зона. Хотел выскользнуть из объятий, но аниджа прикусил его за шею так, что со слабым стоном Хизамару обвил руками шею брата, беспомощно прижимаясь к нему.       Как бы Хизамару ни старался, но ничего неприятного в таком обращении он не находил, и потому не мог сказать брату "Пожалуйста, оставь меня в покое". Ему не причиняли дискомфорта ни физического, ни душевного. К тому же, язычок Хигекири будто бы знал, где у брата самые чувствительные точки и устремлялся к ним, поощряя младшего стонать протяжнее и жарче, а в теле Хизамару словно растекался тягучий сладкий мёд. И какого-либо покоя парню уже не хотелось. Наоборот... — Вот так, — нежно, с лёгкой хитринкой глядя в затуманенные пеленой вожделения глаза Хизамару, интимно прошептал блондин. — Умничка… мой хороший, послушный мальчик…       Младший Генджи едва находил в себе силы дышать ровно и глубоко, как подобает истинному самураю в любой ситуации. Вдох-выдох, вдох... Ох, эти ласковые, будоражащие слова Хигекири! Жарким эхом они звенели в ушах Хизамару, воспламеняли душу огнём порока, в равной степени совершенно немыслимого и... такого желанного! Сердце стучало в висках мечника, словно бы он находился на краю бездны. Как ему теперь быть? Перебороть действие этого сладкого яда, что распространился по телу с первым поцелуем, и лишить себя возможности стать для любимого брата ещё более желанным, не познать жар его тела так близко, как мог бы, видеть в нём только своего близнеца? Или… закрыть глаза и шагнуть в пропасть, позволив себе предстать для Хигекири не только как родной брат, открыться для него с иной точки зрения?       Когда-то они были одним целым, единым холодным оружием. Но император приказал перековать одну длинную нагинату на два клинка. Пусть к их созданию и приложили руки разные кузнецы, даровав им столь непохожие души, но их плоть всегда тянуло и будет тянуть друг к другу. В конце концов, душевные колебания Хизамару решила его же верность: его место может быть только рядом с братом. В битве, в мирной повседневности, в поглощающей запретной страсти… Даже сама мысль о том, что чем-то подобным Хигекири займётся с кем-то другим, если он, Хизамару, не согласится, ранила сердце. А ведь это ещё только мысль, страх, опасение… Нет, он не переживёт, если… — Аниджа… — Ммм? — на мгновение блондин прервал исследование шеи брата губами и заглянул в его глаза. —… мой аниджа… — Хизамару произнёс это робко, но в губы близнеца впился решительно, закрепляя только что полученный опыт. — Понравилось, мой хороший? — дразня губы брата, Хигекири прижал близнеца к себе. Как же соблазнительно-сладко выглядел сейчас его нетронутый Хизамару: стесняющийся реакции своего тела, застенчивый от того, что впервые получает чувственное наслаждение, ещё и с родным братом, покорный, послушный, но гордый, желающий показать свою старательность, доказать, что на многое способен. — Обними меня крепче, Усагимару, — проворковал Хигекири. Пальцы блондина бесстыже гуляли по бедру брата, и, наконец, постепенно добрались до органа, который уже некоторое время тёрся о живот Хигекири. Старший Генджи вовлёк близнеца в глубокий, сумасшедший поцелуй, предчувствуя, что тот не сможет сдержать голоса. Так и случилось. Хизамару застонал, как только пальцы его аниджа сжали в одной руке его член со своим собственным.       Взволнованный парнишка дрожал всем телом и каждой клеточкой кожи Хигекири улавливал исходящий от брата жар. Единственным способом сейчас успокоить Хизамару было просто продолжать. И длинные, аристократически тонкие пальцы блондина плавно и ритмично скользили по твёрдой плоти обоих, смазка смешалась, щедро покрыв ладони Хигекири. Постепенно стоны сменились с робких и застенчивых на протяжные, распалённые. В них ещё не было ноток похоти: для этого пока не пришло время, и брат не растерял свою скромность, но однажды… О, однажды братик попросит добавки, будет просить ещё… Ах, как же хотелось услышать этот голосок, умоляющий… — Ани… джа… — дрожащий голос Хизамару в настоящем вырвал блондина из сладких грёз. «Ну что за беспокойная душа! Я же вижу, что ему хорошо!» — едва заметно нахмурился Хигекири, но всё же как можно спокойнее и ласковее спросил: — Ммм? — Мы же… хааа… братья… это… нехорошо… «Ну почему ты подумал об этом сейчас?» — но в ответ Хигекири только удивлённо мурлыкнул, ускоряя движения. — Тебе хорошо, братик? — Д-да… ааа… — И мне хорошо. Мы никому ничем не мешаем. Так что всё в порядке. Всё просто замечательно… Но было видно: Хизамару, хоть и был возбуждён, изнутри нет-нет, да снова терзался сомнениями, и потому отдаться процессу должным образом у него не получалось. Хигекири это не понравилось: он хотел обладать братом полностью — его душой, телом, мыслями, всем его существом, каждый стоном и вздохом, срывающимся с его губ. — Хизамару, скажи: разве ты бы не любил меня, не будь мы братьями? Близнец широко раскрыл глаза, на мгновение перестав дышать. Ох, неужели аниджа всё-таки любит его!.. Назвал его имя, а теперь ещё спрашивает, любил бы он его при иных обстоятельствах? — К-конечно… я любил бы… — Тогда, — Хигекири скользнул одной рукой с его талии на ягодицу и сжал её, лукаво улыбаясь, — наслаждайся возможностью любить меня вдвойне. Не сомневайся. Стоны в душевой стали громче и сладострастнее.       Вскоре возбуждение Хизамару накалилось: что бы Хигекири ни говорил, а младший брат не менял мнения о том, что их страсть запретна, но теперь ему это нравилось. Аниджа обращался с ним бережно и чутко, и если бы Хизамару ещё раньше знал, что такие отношения бывают и такое действо возможно… — Аааах, аниджааа… аниииджааа!.. — вскрикнув, Хизамару вцепился в крепкие плечи брата, чтобы удержать равновесие. От разрядки, случившейся впервые в его жизни, кружилась голова. Руки и живот Хигекири покрыла белая вязкая жидкость. — П-прости… аниджа… я… но это случайно… слишком… было хорошо… — дрожащими губами пролепетал младший брат, едва переводя дыхание. Он был потрясён и теперь испуганно смотрел на ладони и живот брата. Но его аниджа воспринял это как должное и покровительственно-мягко улыбался. — Тебе ведь раньше не случалось познать подобное, милый? — Хигекири подхватил близнеца под подбородок, чтобы рассмотреть его застенчивое личико. Он не питал сомнений в верности брата и в том, что он у Хизамару первый. Но наблюдать за мимикой младшего Генджи было такой же усладой для глаз, как и сам процесс его соблазнения. — Понравилось? Хизамару сглотнул и кивнул, стыдливо опустив глаза. Разве хватит одного только слова «понравилось», чтобы описать всю бурю ощущений, этот дикий огонь чувств и эмоций? Любовь к брату, смущение и стыд, осознание собственной сексуальности и это жгучее, пьянящее ощущение, разливающееся сладкой истомой внизу живота, а от него — по всему телу… — Поможешь мне испытать… это же? — по губам блондина растеклась порочная улыбка, полная предвкушения, словно ему преподнесли сладчайший из десертов мира. «И я буду видеть его лицо, его глаза в этот момент… " — Хигекири облизнул губы, смакуя каждое мгновение.       Обрадованный тем, что старший брат не выказал какого-либо неудовольствия, Хизамару покорно кивнул и неловко улыбнулся в ответ. — Я буду счастлив доставить удовольствие аниджа… — Умничка, — не переставая улыбаться, Хигекири обнажил клыки и впился хищным поцелуем в губы брата. Ещё один сладкий миг, и два сердца словно потеряли контроль над биением, пускаясь в безумную пляску. Причина была одна, пусть и повод — у каждого свой. Сорвав с губ брата желанный стон, блондин отстранился, заправил длинную чёлку Хизамару ему за ушко и горячо прошептал, порхая ласковыми поцелуями по его шее: — Тебе будет удобнее, если ты встанешь на колени… Хизамару вспыхнул. Он не представлял, что мог задумать старший брат, но, кажется, речь шла совсем не о поцелуях, про которые ещё можно было бы сказать, мол, братская любовь. А сейчас туманное целомудрие этих поцелуев и вовсе стало подобно зыбкому песку на берегу перед глубоким омутом, где он безвозвратно оставлял свою непорочность. «Будь что будет. Удовольствие и счастье аниджа — то, ради чего я живу и дышу…» — без лишних раздумий и колебаний Хизамару опустился перед братом сначала на одно колено, затем на второе. Пол был прохладный, но распалённое возбуждением тело даже не покрылось мурашками. — Вот так… хороший мальчик… — проворковал Хигекири, поощряя брата. — Приласкай меня.       Хизамару неуверенно коснулся губами живота блондина, начав слизывать стекающие по ним капли воды. А ведь буквально несколько мгновений назад по этой коже стекала его собственная сперма… Внизу живота младшего Генджи заныло ещё сильнее. «Так не должно быть, это так плохо… о, демоны! Почему… почему я хочу этого ещё сильнее? Нравится… мне это нравится… " — движения губ и языка по телу блондина стали порывистыми, ненасытными, словно Хизамару хотел распробовать каждый миллиметр родного тела. Хигекири, не отрывая взгляда от покрасневших щёчек брата, зарылся пальцами в светло-зелёные волосы. Сердцебиение поминутно ускорялось, дыхание было прерывистым. «Мой дорогой братик… если бы ты только знал, как возбуждает твоя девственность…» — Хигекири томно вздохнул: чуточку позже он даст понять близнецу, чего он хочет, но сейчас… Ох, ещё пару мгновений! Эти трогательные, любовные поцелуи были слишком соблазнительными, чтобы прерывать их, а невинность — явление недолговечное.       Хизамару вдумчиво пробовал на вкус каждую чёрточку рельефного пресса блондина. Не в первый раз он оказался в душе вместе с братом, и не единожды видел его подтянутый живот с упругими мышцами. Но никогда — так близко и так… «Желанно» — шепнул внутренний голос. И только после того, как его губы обследовали весь низ живота, Хизамару спустился с поцелуями на крепкие, стройные бёдра брата. Но Хигекири опасался, что ещё немного, и он кончит не так, как хотелось бы. Конечно, покрыть семенем лицо брата — тоже приятный вариант, но сейчас он желал иного, и намеревался получить это без промедления. — Солнышко, открой ротик. Хизамару не сразу отреагировал на просьбу и на пару мгновений замешкался, растерянно глядя на брата, но Хигекири уверенно прижал большой палец к его уголку рта и мягко надавил. Губы, будто потревоженный ветром бутон цветка, покорно разомкнулись. Всё так же спокойно, и вместе с тем надёжно придерживая брата за затылок одной рукой, второй рукой Хигекири обхватил член и провёл скользкой от смазки головкой по чуть припухшим губам брата. Если бы аниджа не удерживал его, Хизамару бы испуганно отшатнулся. — Ну же, не бойся, возьми его, — изящным, но повелительным движением Хигекири провёл тёплой ладонью по красной щеке близнеца. — Только мой милый братик может доставить мне подлинное удовольствие. И, помня о своём желании сделать приятное брату, Хизамару прикрыл глаза, нерешительно накрывая бордовую головку губами.       В душевой слышался только тихий плеск воды от слабой струйки из душа. Хигекири хотел было её выключить совсем, но в маленьком помещении акустика была до неприличия хорошей, а звуки происходящих здесь страстей не должны были донестись до ушей посторонних. Старший брат прикусил губу, приглушая стон. Даже если Хизамару не был уверен в том, что делает, его старательность превосходила ожидания: он обводил головку языком, гладил каждую венку по всей длине затвердевшего органа, нежно покрывал поцелуями чувствительную кожу. А когда он аккуратно и бережно, не причиняя боли, а только дразня, провёл острым клыком сверху вниз, почти до самого живота, Хигекири зажал рот рукой, подавляя крик удовольствия. Какой же у него восхитительный братик, и только он, Хигекири, сорвёт этот драгоценный цветочек, познает это невинное сокровище… Увлечённый фантазиями о растлении младшего брата, Хигекири и не заметил, что уже вовсе не Хизамару двигает губами по его члену, а он сам плавно и уверенно вгоняет орган в плотно сжатые колечком губы близнеца, держа его за голову так, чтобы длинная чёлка не мешала процессу, а с губ парня обильно стекала слюнка, перемешанная со смазкой. — Дыши носиком и расслабь язычок, — прошептал блондин, стирая большими пальцами слёзы с уголков глаз брата: головка то и дело доставала до самой глотки, причиняя лёгкую боль. Хизамару послушался, и хотя расслабить язык получилось не сразу, но вскоре он перестал сжимать до царапин бёдра аниджа. — Мммх, братик… О, да! Ммм!.. — Хизамару, родная плоть и кровь, был старателен, а сама мысль о том, что это происходит с родным братом, затмевала и пьянила разум, и Хигекири достиг высшей точки наслаждения быстрее, чем ожидал. Ничуть этим не огорчившись, он в последний раз толкнулся в ротик брата, изливаясь в него. — Глотай, глотай, мой хороший… Хизамару закашлялся. Часть семени вытекла с уголков губ, но тем не менее, оставшуюся часть он сумел проглотить, как того и просил аниджа. Сперма была солоноватая, но парень с приятным удивлением обнаружил, что её вязкая консистенция мягко обволакивала горло… Он медленно облизнулся, подбирая капельки с губ и вопросительно посмотрел на брата. — Ничего, ничего, — блондин бережно поставил Хизамару на ноги, чтобы привести близнеца в порядок, — со временем ты станешь искушённым любовником, моё маленькое сокровище. Твой ротик просто великолепен, и я уверен, что не только он…       Отдышавшись, Хигекири провёл пальцем по губам брата, будто сам ещё не верил в то, что сейчас произошло между ними. Младший Генджи прикоснулся к подушечке его пальца губами, подрагивающими от пережитого напряжения. Желание взглянуть в глаза аниджа пришлось подавить, и потому взгляд его замер на губах Хигекири. Сейчас Хизамару был расслаблен, а глаза могли выдать его сокровенные чувства. Хватит и того, что их стремилось обнаружить оглушительно бьющееся сердце, рвущееся в руки брата... — И почему я раньше не замечал, какой ты у меня хорошенький? — словно укоряя самого себя, блондин поцокал языком, — нас ждёт столько интересного!.. Ах, мой милый братик уже опять намок… — как бы между делом, рука Хигекири опустилась на пах близнеца. — Ацуимару… Хизамару попытался сжать ноги, но аниджа ловко вклинил между них колено. — Было приятно принять душ перед сном, не так ли? — тоном светской беседы спросил блондин, а на плечо Хизамару опустилось полотенце. — Одевайся, Хизамару. В юкату и дзори. Бельё… о, нет, тебе оно сегодня не понадобится.