Пока рука не дрогнет

– И как тебе советская Москва? – Союз сидел на диване гостиничного номера, держа в руках снифтер с коньяком, – все-таки Москва мне всегда была больше по нраву, нежели Ленинград. – Что? А, ты про Санкт-Петербург? – женщина глядит, как на лице мужчины появляется откровенное недовольство, – хах, прости – не удержалась. Ты же знаешь, как я люблю пошутить. А что касаемо Москвы…       Немка сидела на стуле, откинувшись на неудобную грубую деревянную спинку, и курила. На стоящем рядом столе лежала зеленая картонная пачка. ECKSTEIN – дорогие и совсем не женские сигареты. СССР помнил, как раньше, еще во времена Российской империи, знатные дамы на светских вечерах курили. Тонкие сигаретки и обязательно с мундштуком – жалкое зрелище. А Рита делала это как-то по-особенному, словно солдат перед боем – тихо и без лишнего пафоса, будто изо рта не табачный дым вылетал, а последние слова, когда знаешь, что больше их высказать возможности уже не будет. – Ты уж прости меня, друг мой, но моя воля – сравняла бы я с землей и Москву, и Ленинград ваш, только Кремль и оставив – красивое здание, великое. Не понимаю, как вы тут живете, – и она обрывается на полуслове, а затем вновь переводит взгляд на мужчину, у того на лице уже даже не недовольство, а откровенная пассивная агрессия. Неудивительно – алкоголь кровь-то разогнал. Она понимает, что тут уже немного переборщила и, желая смягчить обстановку, начинает хохотать, – да не смотри ты так, боже. Да пошутила я, пошутила! Страна твоя, город твой и никто на них не претендует, серьезно – пусть хоть 100 лет стоят, хотя 1000! – И простоят! – и они вдвоем выдерживают довольно долгую и неловкую для мужчины паузу, – не могу привыкнуть к твоим шуткам – пугаешь ты меня порой. – Не бойся. Если я решу сделать с тобой что-то ужасное, то сообщу заранее, обещаю, – и она делает очередную затяжку, а Союз махом осушает сосуд с коньяком, – тебе здесь совсем не нравится? – Абсолютно, никак не дождусь возвращения домой. Мне было бы приятнее в следующий раз встретить тебя у себя. – Не понимаю я тебя, Рит. Странная ты, – СССР наполняет очередной бокал алкогольным напитком и вздыхает. – Я странная, – с ехидной улыбкой повторяет она, – но разве это имеет хоть какое-то значение для кого-то из нас с тобой? А вот раздел Польши – еще какое. – Тут мне крыть нечем, – с улыбкой отвечает он, и атмосфера становится такой же легкой и непринужденной, как и 15 минут назад.       Рита докуривает, тушит бычок о край пепельницы и берет свой стакан с коньяком, а затем пересиживает на диван, где сидел сейчас ее союзник. Подносит снифтер к губам и не замечает, как то обжигает губы. Сделав глоток, она откидывается на спинку, закидывая ногу на ногу, задумчиво оглядывая комнату. – О чем думаешь? – О том, что нужно что-то делать. А мы сидим и ничего не делаем. – Не знаю, что на счет тебя, но я приятно провожу время в компании красивой девушки. И больше мне пока ничего не надо. – Сдается мне, что тебе и пить больше не надо – уже словами угодника дамского заговорил, Союз. – Ты обижаешь меня. Я, между прочим, не только говорить умею! – Да? – усмехнулась женщина, – ну, сейчас и проверим, что ты умеешь, коммунист – чумы разносчик, и создатель бед земных. – Ух, Рит, да ты стихами заговорила. Хех, – усмехнулся Союз, пока женщина пристально на него глядела, – ты чего?       Она не ответила, лишь приблизилась ближе, опуская ладонь на щетинистую щеку. А затем начала проводить указательным пальцем вниз, до подбородка, а затем еще чуть ниже. А потом палец сменился ногтем, почти у самого горла коммуниста, удерживая и чуть надавливая на шею. Германия застыла на несколько мгновений, а затем с улыбкой отстранилась, наблюдая за растерянностью Союза. Она вновь захохотала, падая на спину, едва ударяясь головой об жесткий подлокотник. – И что это было? – нервно выдохнул мужчина, позволяя лежащей женщине уместить ноги на его коленях. – Я просто хотела посмотреть на твою реакцию, и она превзошла все мои ожидания – ты растерялся. И это было забавно, – Рита раскинула руки по сторонам и расслабленно выдохнула, – все, я больше не пью – уже дурная. А когда я дурная, меня надо бояться. – Как хочешь, милая. Нет – так нет, – отвечает союз. – Хочу сверху! – слишком быстро отвечает она, а затем мужчина и опомниться не успевает, как немка подскакивает, валит его на спину и усаживается сверху. – Я так понял, что момент с первым поцелуем ты решила пропустить? – Можно и пропустить.

*****

      В доме, где есть дети, нет места скуке. Весь день Россия играла с братом и сестрой, помогала делать карточные домики, складывать оригами и собирать мозаику. Потом они смотрели мультики, а потом Россия начала читать вслух. Один из тех дней, который спустя много лет холодным зимним вечером согревает теплотой хранящихся в нем воспоминаний. Россия ценит такие дни превыше всего.       Потом они ужинали, плюнув на все, и просто отварив макароны, а затем посыпав их сыром. Отец такое за еду не считал, но если его нет, то почему бы и нет? – Когда папа придет? – Беларусь уже была в пижаме, почти готовая ко сну, вот только уложить ее сейчас было почти невозможно. Были весенние каникулы и режим невольно сбивался даже у самых приученных к порядку детей. – Папа сказал, что будет поздно. У него важная встреча, и она должна пройти удачно, поэтому мы не мешаем и просто надеемся, что все получится, солнышко. Иди сюда, я тебя расчешу.       Беларусь послушно подбегает, дает сестре усадить себя на колени и начать расчесывать слегка кучерявые светло-русые волосы. И у Украины такие были, и у отца. – Расскажи, каково было на том собрании? Много стран? – Очень много. И все такие разные, такие взрослые, такие серьезные… – задумчиво начала перечислять Россия, – такие… не похожие на тех, к кому привыкли мы. – И что, ни единого ребенка? – спросил проходящий мимо братец. – Неа, иначе бы отец непременно вас взял, но дело в том, что это место не предназначено для детей. – А к тебе-то там как отнеслись? – Украина прыгнул на свою кровать. – Ну. Италии я сразу не понравилась, но, узнав, что я дочка Союза, кажется… он невзлюбил меня еще сильнее, однако вида уже не показал, – Россия хихикнула, – он сначала пытался меня выгнать, потому что думал, что посторонняя. Но конфликт быстро разрешился благодаря… – Отцу? – спросила Беларусь. – Нет. Благодаря одному вежливому и очень милому мужчине. – И как его зовут? – США, или просто Америка, – Россия задумалась. – Он тебе что, понравился? – Украина прищурился. – Нет – не мой типаж, – девушка отрицательно помотала головой, – не такие мне нравятся. Милый, конечно, но не мой… – А какие тебе мальчики нравятся? …И в голове невольно встал образ отца… а разве так бывает?