И в тот самый момент что-то изменилось. Но кто-нибудь, пожалуйста, хоть кто-нибудь объясните ему, что именно…
СССР не помнит как заснул, не помнит как проснулся, на секунду даже сложилось такое впечатление, словно он и вовсе не спал этой ночью. Но тогда бы он ощутил, запомнил тот момент, когда девушка тихо поднялась и ушла, оставляя после себя лишь смятую подушку. А сейчас он был один, а на душе была непривычная пустота. Впервые в жизни он ничего не чувствовал. Кажется, все нормально, верно? Она сама этого хотела, сама попросила и проявила инициативу, пообещала, что ни разу в жизни ему это не припомнит. Союз с тяжелым вздохом проводит ладонью по лицу и неохотно откидывает одеяло. Понедельник. Дети в школе. Жизнь продолжается.
Россия не ищет себе оправданий. Морозный утренний ветер бодрит, она в темпе идет по еще погруженным во мрак улицам Москвы. И отчего-то именно сейчас она особенно остро ощущает то, что идет война. Людей не так много, как раньше (кажется?), часть предприятий закрыто (не каждый выдерживает конкуренцию на рынке, ведь верно?), а в целом… в Москве сейчас жилось лучше, чем везде. И тепло и сыто, пока не начинаешь задумывать, что так хорошо только тебе. Но к черту! Она думает обо всем на свете, ощущая слабую боль внизу живота, никак не комментируя эту ситуацию. И все так, как она и обещала – никаких обвинений, никаких напоминаний и никакого долга. Все будет как обычно. Однако странные ощущения сейчас бились внутри молоденькой девичьей головы. Вот, кто действительно ночью глаз не сомкнул, слушая сбивчивое дыхание рядом.
Еще и 10 утра не было. Она забежала в общежитие, поставила чайник и сварила кофе. Поставила остывать, даже умудрилась полчасика поспать. Совсем не помогло, но все-таки. Она выпивает кофе не ходу, оставляет чашку возле раковины и снова выходит на улицу, кутаясь в платок, который был ей и вместо шарфа, и вместо шапки. Уже было светло, да и людей заметно прибавилось, все куда-то спешили, бежали, только девушка не спеша гуляла по дворам, вдоль серых высоток, вокруг магазинов и… было ощущение, что она что-то искала.
Ей невероятно хотелось просто куда-нибудь уйти. Не сидеть на месте, не быть одной. Она запускает руки в карманы пальто и нащупывает скомканный листочек бумаги. В голове сразу же рождается мысль. Уж он-то точно не будет против ее компании, он поможет ей отвлечься. С ним она хорошо проведет время. По-хорошему если, то некрасиво получается. Девушка это понимала, но сейчас просто боялась оставаться одна. Не понимая, что происходит в ее собственной душе, ей нужен был собеседник. А США был дружелюбен, любезен и общителен.
И она отправляется к ближайшей станции метро, держится за покрытые разводами поручни, слышит скрип колес и недовольство опаздывающего мужчины, что стоял позади нее. На последних двух станциях появляется свободное место, на которое она усаживается, заранее проверяя, нет ли рядом больных, пожилых или беременных. Едет, едва не засыпает и выходит. На мгновение останавливается и оглядывается: ее окружает огромный город, высотки, жилые многоэтажки, все это под покровом серого неба, не предвещающего никакой хорошей погоды на сегодняшний день. Пасмурно, серо и грустно, однако была в этом своя эстетика. Несколько мгновений и она снова идет. Гостиница. Так, адрес верный, номер комнаты. Понятно.
По пути забегает в какой-то магазин. Не хочется быть грубой, берет торт, который сейчас совсем не хотелось, но, быть может, Американец оценит данный жест?
Россия эту гостиницу знала – одна из самых дорогих в городе. По нему было видно, что он может себе это позволить. Внутри было тепло, пахло лавандой и еще чем-то сладким. Гадость, если честно. Дверь. Она вздыхает, стучит. Ответ долго себя ждать не заставляет, за дверью слышны шаги, а затем та открывается, на пороге стоял Американец. Если сначала на лице было недовольство, то, увидев гостью, оно сразу же сменилось радостью. Он и не надеялся, что она действительно придет. А она стоит тут. Личико почти полностью спрятано под платком, но взгляд этих чудесных голубых глаз он узнает из тысячи.
– Привет! Как я рад тебя видеть, Russia! – США не скрывает своих эмоций, хотя всего на мгновение у России в голове появилась мысль: а может зря? Но он так мило улыбается ей, так искренне счастлив, что она обещает себе быть с ним мягкой и ласковой, – искренне надеюсь, что ничего страшного не случилось, что ты просто решила меня навестить.
– Нет, что ты – все в порядке, ничего не произошло. Да, ты прав, я просто решила тебя навестить. Не против? – девушка протягивает торт, а США одной рукой берет угощение, а другую мягко кладет девушке на плечи, провожая ее внутрь номера, закрывая за собой дверь.
Там было светло, чисто и уютно – не сравнить с отцовой квартирой.
– Еще спрашиваешь. Конечно, нет! Проходи, раздевайся, располагайся. Я так рад, а то сейчас сижу, даже не знаю чем заняться. А тут ты. И настроение подняла, и одиночество скрасила, – было видно, что мужчина немного нервничал, однако это не выглядело так глупо или нелепо, как должно было. Россия снимает пальто, шарф, моет руки и присаживается на диван, оглядываясь.
– Как тебе живется здесь? Уютно? – девушка в этот момент действительно смахивала на хозяйку и правительницу своей страны, в глубине души желая, чтобы гостю было комфортно. И все-таки США был для нее несколько другой персоной: не друг, хоть любезность их друг к другу была простой, искренней и взаимной. Она не воспринимала его как кого-то, в кого можно влюбиться. Просто в голове не укладывалось: влюбиться Американца. Хотя почему бы и нет? Он хоть и старше, но все равно молод и активен, интеллигентен, кажется, что не беден (хотя, какое это имеет значение?) и явно проявляет к ней знаки внимания. Но что-то девушке не позволяло сделать это.
В скором времени пошел дождь, и планы, касающиеся прогулки, отпали сами собой. Они сидят в уютном номере, допивают уже которую кружку чая и разговаривают. И как-то незаметно разговор сворачивает в русло войны.
– Отец говорил, что она не затянется надолго, однако… – Руся пожимает плечами и задумчиво глядит в окно, за которым бушует непогода. Америка прикусывает губу.
– Боюсь, что затянется.
– С чего ты взял?
– Пойми. Ты в этих делах еще неопытна, поэтому доверяешься словам отца, который, разумеется, пытается тебя успокоить. Но я сам войну пережил и знаю, как это происходит. Я не хочу тебя пугать, но врать не хочу еще сильнее. Она настроена серьезно, и ее стоит бояться, потому что не будь это так на самом деле – твой отец не обратился бы ко мне, а я бы не согласился помочь, с учетом того, что он меня в принципе ненавидит. Впереди тяжелые времена, но мы выдержим. Я точно знаю, что добро победит. А Рейх – воплощение истинного зла, не сможет выйти из воды сухой.
– Интересно, если она проиграет – что с ней будет? – девушка не понимает, почему ее вдруг это интересует.
– Это уже твоему отцу решать. Потому что страна победитель диктует правила. Всегда. Это первое негласное правило войны.
– А какое второе?
– Победителей не судят. Никогда и не при каких обстоятельствах. Победитель есть победитель, а все остальное неважно.
– Я поняла.
И Россия задумалась. Дай Бог, они победят, тогда Рита предстанет перед отцом. Он будет ее судить. Росся вдруг почувствовала, как больно будет отцу в тот момент. И ей будет охота пожелать его. Но она ничего не сделает, потому что дала слово.
– Давай сменим тему? Меня беспокоит твое состояние сейчас, - Америка мягко кладет ладонь на плечо девушки и улыбается. Улыбка теплая, но чужая. Или…
– Ты милый, – произносит она, понимая, какую ошибку сейчас совершает по отношению к себе… и какую подлость по отношению к иностранцу, – заботливый такой. Поражаюсь, почему ты одинок?
США неловко, но приятно. И щеки его покрываются румянцем. И Россия находит это весьма новым, но привлекательным. Отец никогда ничего не стеснялся. Но это неважно. Она кладет ладонь на гладкую щеку мужчина и медленно проводит по ней, внимательно наблюдая за его выражением лица, глядя прямо в глаза. И в груди все равно болезненно ноет, даже когда она ощущает теплые губы Америки на своих. Только губы. Руки держал при себе – не позволял лишнего. И не позволит. Джентльмен.
А потом он отстраняется, и лицо его горит пламенем стыда. В отличие от России, которая не чувствует совсем ничего. В тот момент она чувствует себя монстром.
*****
Союз, будучи не в состоянии спокойно и 2-ух минут просидеть, затеял уборку. Как там говориться? Порядок в доме – порядок в голове? Быть может, что поможет. И он моет полы, протирает полы, моет окна, а потом начинается дождь. Чертов закон подлости! А потом то, чего он не делал года с 38-ого – уборка рабочего стола. Там процесс затянулся на несколько часов: в ящиках стола было бесчисленное количество хлама, старых бумаг, просроченных документов и… черт. В руках пачка сигарет. Союз давно уже не курит, особенно… немецкие. Видимо Рита когда-то забыла. Когда была у него дома. СССР чувствует, как сердце болезненно щемит. Он идет на кухню и таблетку глицерина под язык кладет. Сейчас и так проблем много, не хватало, чтоб еще и сердце подводить начало.
*****
Маргарет ненавидит, когда все идет не по плану. Будучи параноидальной педанткой, ее армии приходилось совсем не сладко. А сейчас, когда не за горами январь, а Москва даже не дает намека на то, что готова сдаться, она впервые начинает вместо виски пить кофе, а вместо книг по ночам читать нюансы военно-стратегического искусства. Быть может, она что-то делает не так? Почему не получается? Что не так? Может у Союза свои секреты? Может она о нем чего-то так и не успела узнать? А может… может они просто не верят в проигрыш?
Русских много. Их всех не перебьешь. Почему-то только сейчас ей в голову приходит эта мысль. И от нее легче не становится. Рита в последнее время носит перчатки, потому что заметила за собой абсолютно омерзительную привычку грызть ногти. Италия уже который день не выходит на связь, и это вымораживает еще сильнее. Однако Маргарет все еще не думает о последствиях. По венам течет кровь, которая, кажется, отравляет, подобно яду. И в голове ни на секунду не замолкают голоса, говорящие, что надо продолжать этот террор. Что все это заслужили. Что потом все будет хорошо. Что так надо. А она особо не задумывается и просто подчиняется, принимая это за собственные мысли. И только Германия в последнее время переживает, наблюдая за матерью.
А может это с ней что-то не так? До 45-ого года еще далеко и никто не знает, что будет дальше. Рита думает, что не боится последствий, что те обойдут ее стороной. Что в худшем случае всегда под рукой есть пистолет.
И никто не ищет оправданий. Каждый знает, что на этот шаг он шел добровольно.
