Навсегда

Поляна желтых цветов. — Эрри! Эрри, как здорово! — длинный шарф развевался за спиной юного скелета, еле успевая за своим хозяином. — Ха-ха-ха, — глядя на свое энергичное чудо смеялся черный скелет. — Хоть на что-то эта развалина сгодилась, — пнул старый мотоцикл. Я грустно улыбнулся из тени деревьев. — Да ладно тебе Эрри, мотоцикл еще новый, — непонятливо отозвался Инк. Они провели на поляне весь день, а вечером эпично укатили в закат. Они были молоды, красивы и вся жизнь была у них впереди. Они не оглядывались назад… Маленький огонек живой души остался тихо пульсировать на поляне, постепенно тускнея и угасая. Я протянул дрожащие руки и огонек доверчиво ткнулся в ладонь. «Я тебя никогда не брошу: теперь ты здесь со мной… навсегда». *** В следующий раз они приехали на закате, долго обжимались на заднем сидении и столько же времени считали звезды лежа на капоте. Мы с ПиДжи, затаив дыхание, все также наблюдали из тени. А на рассвете они споро и суетливо собрались, обдав выхлопом напоследок любимые лютики, укатили на новеньком автомобиле к городской суете. И вновь на поляне остался подарок: испуганный живой огонек. «Не бойся, дядя и брат позаботятся о тебе… Гради…» *** Медицинское заключение легло поверх газетной статьи о новой художественной выставке. Нет, он не плакал, все чувства как будто отданы последнему «шедевру». Последнему? Возможно. Душа уже не может выжать ничего. Впрочем, плевать: капитала от проданных картин хватит не на одну безбедную жизнь. А вот бесплодие… — Инки… — черная рука заботливо поставила перед ним чашечку свежего кофе. — Там же говорится, что при должной терапии возможно восстановление… Вздох. — Именно, что возможно… — тонкие изящные пальчики спокойно размешивали горячий напиток. — Эрри… В последнее время я все чаще жалею, что мы избавились от них… — нарушил табу художник. Терпеливый выдох в ответ. Нет супруг не сердится. Когда-то нищий программист, а теперь владелец множества студий, как паук раскинувший сети своего влияния в игровой индустрии. Жесткий порой жестокий бизнесмен всегда был предельно нежен со своим единственным другом. Инк такой ранимый и чувствительный, хрупкий и легкий, и при этом упорно стоявший ночами у мольберта, чтобы хоть как-то покрыть кредиты взятые для исполнения мечты супруга. Теперь у них есть все. Признание. У художника почти мировое признание. Ха, когда такое было чтобы при жизни, да еще в таком молодом возрасте. Чего это стоило видно из медицинского исследования: практически рассыпающаяся душа. А что программист? После смерти старшего брата, окончательно потерявший доверие к людям. А вращение в деловых кругах совсем не способствовали лечению залаганной и замученной заботой о смертельно больном. Только вечный страх и беспомощность перед нищетой. И вот как же он был прав, когда не распылялся на постороннее и посторонних. Теперь он сможет помочь единственному, кого подпустил так близко и не ошибся. Единственная радость и неповторимый луч счастья вечно улыбающийся и смеющийся, активно теребящий и не дающий впадать в уныние. Теперь его очередь спасать: денег хватит на все. — Ну что ты милый, — Эррор встал на колени беря в руки такие тонкие и сильные пальчики. — Как бы мы смогли вырастить их в той нищете. Да и кто бы нам позволил. Ты прекрасно знаешь что их ждало. — Но они хотя бы были живы… — В детдоме? — усмешка. — В приемной семье? Черная рука ласково гладит застарелый шрам на правой скуле художника. — Неужели ты пожелал нашим детям такого же «счастливого» детства? Инк слабо улыбается, наклоняется и обнимает черного скелета. — Прости, пожалуйста. Я просто подумал, что им могло повезти больше чем нам. Нет, Эррор не сердится наивности супруга, умение верить в лучшее не раз помогало против депрессий и вытаскивало из любой задницы. Родной и самый лучший. Мы справимся снова. Вместе! *** Этот разговор был утром. А дальше дела. У всех в этом мире есть куча обязательств и снова встретиться они смогли лишь поздно вечером… — Не спиться? — белые пальчики гладят синие шрамы на щеке. — Помнишь моего брата Гено? Он в последнее время стал мне часто сниться. — Ого. С каких это пор мой крутой муженек боится покойничков. — Кто боится? Я боюсь? Пф-ф. Кто тебе такое сказал? А ну выбрось это из своей пустой черепушки! Тиская и слушая звонкий смех супруга, мысленно бил себя по зубам: чуть не проболтался. Никогда. Никогда Инк не узнает, что старший брат снится ему не один. Они всегда там впятером, включая Инки, как одна большая счастливая семья, бегают по этим чертовым лютикам, по той проклятой поляне. Дурачатся, счастливые. Вот только у Эррора душа болит по утрам от невозможности подобного в реале. Как хорошо — это снится ему, а не такому ранимому художнику. *** Устав от активно проведенного времени, Эррор сползает с кровати, буркнув «я сейчас», спускается на кухню. Инк подрывается к тумбочке, судорожно выискивая успокоительное: душа опять не дает покоя. Таблетка противно шипит на языке и щиплет магическое горло: «Ах да, надо бы запить…», да и упаковку лекарства спрятать, чтобы не волновать супруга, но вставать так лень… Скелет откидывается обратно на одеяла, наслаждаясь покоем и тишиной в груди. Такую сцену и застает чернокостный: улавливая счастливую улыбку и не замечая зажатый кулачок под подушкой. — Вау, это ты мне? — белые пальчики тянутся к стакану. — Что? Нет! — возмущается Эррор, ставя подальше принесенную из кухни воду. — Но я хочу пиить! — капризничает Инк. — Ладно, ладно, забывашка. Сейчас принесу, — но на пороге грозно оборачивается. — И не вздумай хлебать из моего стакана! — Слушаюсь, мой капитан, — смеется художник над такой избирательной брезгливостью супруга, особенно если вспомнить его же действия на этом ложе. Задумчивый взгляд снова падает на стакан, затем на лекарство все еще зажатое в руке: «Эррор в последнее время такой нервный…» *** «Зачем я на него накричал?» — вздыхает Эррор. — «Он ведь и так…» — смотрит на второй за эту ночь заполненный свежей водой стакан. — «…почти инвалид» — безжалостно для себя заканчивает мысль. «Что со мной не так?» — глупая слеза скатывается по щеке. — «Почему все кого я люблю?..» — Черт! — раздраженно обтирает лицо. — похоже мне не снотворное нужно, а что-нибудь… ха-ха. Пожалуй стоит тоже пройти обследование, может выпишут что-нибудь посерьезнее. Недовольный взгляд падает на упаковку лекарства. Бесполезное. Рука уже тянется выбросить в мусор, но Инки вчера так беспокойно спал. Может хоть ему поможет. «Может хоть так я начну ему помогать, хоть так начну возвращать свой долг». *** — Инки… — ласковый голос «будит» художника. — О, мой спаситель! — ну конечно, сна ни в одном глазу, а только сердечки и звезды вместо зрачков и хитрая улыбка. Эррор почти забывает, что хотел сказать, любуясь. — Знаешь… Я тут подумал: мы давно не отдыхали… — О-о-о, мой трудоголик вспомнил это запретное слово. — Ха-ха, очень смешно. — обижается бывший программист. Потом спохватывается и наконец отдает давно обещанный стакан «воды». — Помнишь нашу полянку? — продолжает. — Желтых лютиков? — кивок. — Эрри, я не настолько забывчив. И да, я очень хочу туда, если ты об этом. — В любое время? Хоть завтра? — О да! Мой рыцарь, увези меня туда! — Значит договорились. Они шутливо чокаются своими стаканами и почти залпом выпивают. В предвкушении от поездки не обращая внимания на вкус воды, ведь столько нужно сделать и обсудить: сообщить экономке, отменить встречи… И уже когда марево сна затягивает, Инк вспоминает: — Насчет твоего брата… Знаешь, Гено мне иногда тоже снится… Эррор сквозь тяжесть в голове слышит, но не успевает даже удивиться, не то чтобы испугаться и только шепот вдогонку: «И мальчики… с ним…» *** А утром… Инк не помнил: как они встали, как собрались. Очнулся уже вне мегаполиса, вокруг проносились редкие деревья и бесконечные поля. А впереди маячила та самая гора на склоне которой, когда-то в юности они обнаружили поляну желтых цветов. И казалось глупым и неуместным задавать вопросы: почему они взяли не новый любимый Эрроров выпендрежный внедорожник, а, о господи, откуда этот мотоцикл так похожий на тот драндулет из прошлого. Но об этом совсем не хочется думать ведь так приятно обнимать родные ребра и прижиматься щекой к старой кожанке и вдыхать запах любимого шарфа. Забывшись Эррор так и не понял как оказался на этой чертовой поляне. Вот он звонит своему секретарю, а сейчас глаза болят от желтого цвета, Инк обнимает его сзади и шепчет слова благодарности. Но ведь что-то же было между этими двумя моментами. — Инк! — Эррор разворачивается в объятьях. — Что-то не так, — вопросы в глазницах яркие как в детстве. — Мы ведь спим?.. — и осекается, заметив старый коричневый заляпанный в краске шарф. — Нет же, дорогой, ты же сам меня привез, — указывает на мотоцикл под ними. — Да и сон всегда начинается не так. — Инки, сосредоточься: в реале я не рассказывал тебе о своем сне и… во сне мы никогда не разговаривали «так»… Художник растерян, медленно встает и осматривается, вдыхает ароматы цветов и… на мгновение мороз пробегает по костям: замечает подростковую худобу Эррора. — Эм… Эрри, напомни мне: у тебя ведь не было аллергии на медикаменты? — О чем ты? Если о снотворном, то я начал принимать его уже давно и откуда ты… — Снотворное?! — глухо через ладонь, зрачки исчезли и слезы… Эррор вовремя подхватывает дрожащее и слишком хрупкое тело и слышит признание: — Я подсыпал тебе свое успокоительное… не знал, что ты уже… Прости… Страшное осознание собственного поступка доходит и до Эррора, но он еще сильнее сжимает объятья. — Я тоже подумать не мог, что ты втихую будешь закидываться… чем-то там, — и прячет искривленное болью лицо в шарфе. — Ма-ам, — пищит знакомый голос. — Па-а, — недовольно звучит с другой стороны, — ну сколько вы еще будете тут стоять, мы устали вас ждать. И еще один родной голос издалека: — Вы к нам сегодня надолго? Скелеты размыкают объятья и долго всматриваются в глаза друг друга, затем одинаково горько улыбаются, оглядываются на мотоцикл, что тотчас же рассыпается звездной пылью. — Навсегда, Гено, теперь навсегда, — отвечает Эррор. Подхватывает радостно визжащих детей на руки, крякает под тяжестью, и опомнившись передает того что полегче смеющемуся художнику. Под сенью деревьев их встречает одноглазый скелет. — Спасибо, брат, что присмотрел за ними. Гено грустно улыбается в ответ. — Ну так и куда нам теперь дальше? — спрашивает Инк. Гено приглашающе машет в ответ. И поляна желтых лютиков пустеет вновь, теперь уже навсегда. *** Утро. Молодая женщина плачет на кухне. — Сосредоточьтесь мисс Чара, давайте сначала и во всех подробностях. — Вы не понимаете… Они рассыпались у меня на руках! Скорая не успела… Я когда только пришла, они были еще живы: только без сознания. Ах, мистер Инк был такой добрый, разрешил взять выходной, сказал, что они уезжают. Но я знаю какой он рассеянный… был… — опять всхлипы. — решила помочь им собраться, чтобы ничего не забыли… — Вот дура, — монохромный скелет устало потер лицо. — Привет, Найт. Оу, как мило и Дрим с тобой. — Придурок, прекрати смущать моего брата. Скелеты пожали руки. — Ну так что там у тебя, что ты решил нагло эксплуатировать меня. И это после того как я посадил тебя на свое теплое местечко. — Воу, друг, никто не виноват, что ты решил податься в частные детективы… — Ой да, хватит вам двоим. Я ведь не просто так здесь, Кросс. — О да, ты представляешь, этот тихоня оказывается неплохо так начал свою карьеру юриста. — Хочешь сказать, что Дрим и есть тот самый… — Да-да, я и есть тот самый душеприказчик твоих… эм… клиентов? Посмеялись. — Так что случилось? — Найт утер слезы. — Да тут не поймешь: то ли двойное убийство, то ли двойное самоубийство. Держи предварительное заключение экспертов. Насчет причины смерти сомневаться не приходится, а вот мотивы… У тебя опыта побольше моего, может чего заметишь. «Клиенты» не элита, но личности известные, особенно художник, не хотелось бы перед прессой сесть в лужу. Начальство, ты сам знаешь, по голове не погладит. — - Ла-адно спасу твою костлявую задницу, — осматривается. — Смотри-ка: мед. заключение. У-у-у, можешь смело докладывать в самоубийстве. — Допустим: художник, а бизнесмен? — А за компанию. Следом. В состоянии аффекта. — Не сходится. Они собирались в поездку, если верить этой мисс. — Ой да не еби мне мозги. Кого волнует правда. Наследников? Дриим?.. — У них никого нет. Все завещано в благотворительные фонды и детские дома. — Пф… Наивные. — Мда. Как будто хоть один сирота от этого будет счастлив… Помолчали. — Кстати, вы видели «ту» картину? — Дрим, не напоминай: столько разговоров из-за какой-то желтой полянки. Нашли тоже «национальное достояние». — Брат, во-первых картина называется «Счастье» и на ней изображены не какие-то желтые цветочки, а счастливая семья, а во-вторых… — Стоп, ты хочешь сказать, что автор — вот эта кучка праха? — Вот бл...дство! — взвыл комиссар. — теперь репортеры меня живым не оставят. Братья сочувствующим взглядом проводили несчастного. — Да-а… никогда не понимал ничего в этой мазне. — Глупый братец! Эта картина стоит очень дорого. Сколько бы не дали за нее на торгах, дальше она станет только дорожать… особенно если огласить некоторые пикантные подробности об авторе… — Дрим! А как же твоя профессиональная этика? — Ох, Найти, о чем ты? Когда разговор о таких деньгах. Эх, были бы средства… — Хм, если ты так считаешь? Думаю, стоит позвонить Риперу…