Останься со мной

Ночь безлунная. Небо матовое из-за налетевших облаков. Воздух прозрачен и свеж. Повсеместно мерцают огоньки. Солдаты, гуляющие по крепостным стенам, мигают факелами, докладывая об обстановке каждые полчаса. Двор Красного замка полон тишины. Народ Королевской Гавани в ледяном страхе подозрительно молчалив. Серсея напряжённо щипает мягкий белый хлеб, но оставляет его в тарелке небрежными движениями. На лице хмурая тоска. Аппетита нет, хотя поутру она ела с удовольствием. Она поднимает со стола золочённый кубок в виде косматой львиной головы и потягивает тёмно-алую, почти чёрную, жидкость. Глоток медленный, будто осторожный. Она пьёт, чтобы чем-то занять себя. Ожидание выматывает. Взгляд у королевы бесцельный, не задерживающийся долго на мелочах, и в этом нет детской капризности. Серсея собрана. Губы — ровная линия. Очи — две зелёные звезды, освещающие путь холодным светом. Она напряжена, как львица перед решающим выпадом. Её ярость скрыта за плотным багровым вельветом. Чернота неба и комнаты не лишает её цвета. Её величество пылает багрянцем крови своих врагов, укороченная изящная грива принимает оттенок чёрного золота, а кожа насыщается молочной белизной. Когда свечи постепенно затухают, мир гаснет, и остаётся перед глазами сияющий облик королевы-львицы. Он задерживается на веках, не прилипает навязчиво, а оседает дурманящими бликами. Она — олицетворение стихии огня, а не Дейенерис. Серсее не нужны драконы. Один её взор лишит подданных дара речи. Квиберн видит и другую сторону её души. Впотьмах ощущения обостряются. Он чувствует неуловимую перемену настроения. Она страшится самой себя, своей силы и власти. В ней постепенно пробуждается затаённая слабость, к которой она стремится и не может обрести. В каждом грациозном движении кроется железная уверенность. В ней больше доблести, чем у Джейме и Эурона.  — Я завтра умру, — подчёркнуто храбро молвит она. Пальцы выстукивают на подлокотнике ритм гибели. Глаза стеклянны. Слёз в них не стоит ожидать. Она, хоть и ненавидит поражение, но принимать его умеет. Правда, Квиберн считает, что она слегка принижает свои шансы, будто ей не на кого надеяться. — Мне следовало убить Дейенерис, а не её советницу. Махнуть рукой, приказать выпустить стрелы в её последнего дракона, столкнуть Золотых Мечей и Безупречных. Эта ошибка будет стоить мне жизни. Этот урок — последний, что мне даст судьба. Квиберн согласен с её доводами, и всё же он ободряюще произносит:  — Завтра ваша победа будет слаще. О ней споют песни. Вы знали, что такой ход не принесёт вам чести. - Он не вынесет приговора в её голосе. Приговора к самой себе. Ещё слишком рано объявлять его. Смех Серсеи режет его слух. Квиберн замолкает и прячет в себе все слова, что хотел бы сказать дальше. Ему неловко и стыдно.  — Я — убийца короля, кровосмесительница, мать бастардов. Я взорвала септу с родным дядей и множеством невинных людей. Волнует ли меня честь? Честь волнует наивных глупцов. — «Таких, как Джейме», — добавляют её глаза. Королева до сих пор горюет из-за предательства родного брата. — Честь — сказки для деревенщин. Право владеть государством отнимают при помощи силы. Нет иного способа. Квиберн теряет нить мыслей, любуясь движением её губ. Если это роковая ночь, последняя для него, он будет размышлять лишь об этом. О том, как меняется выражение её лица на задумчиво-печальное, как красивы точёные скулы, как золотятся волосы.  — Наверху, на крепостной стене, окружённая солдатами, я чувствовала себя в праве так поступить. Дать знак сиру Григору, и атаковать во время замешательства Дейенерис, пока голова её соратницы катилась вниз. Она была подо мной. У моих ног, как попрошайка. — Она говорит монотонно и тихо, водя взором по маслянисто поблёскивающей поверхности стола. — Тирион взирал на меня снизу, толкуя что-то о детях. Он умолял за свою королеву, а не просил меня сдаться. Я бы размозжила и его голову, слишком большую для его роста. Я бы обратила поле в кровавое месиво и улыбалась. — Уголок губ приподнимается. В маленькой ямочке ложится тень не случившейся радости. Она тут же меняется горечью. — Но ты был чересчур близко к ним. — Квиберн не понимает её слов. — Прикажи я начать резню, первый удар Дейенерис пал бы на тебя. Её слабость вмиг становится ощутимой. Не блеклым мороком, а диким огнём воспламеняется она в её изумрудных глазах. За неудержимой властной львицей возникает хрупкая и мягкосердечная, опасливо поглядывающая в его сторону, женщина. Женщина, сокрытая под тяжёлым роскошным платьем. Обыкновенная женщина, каких в городе полно. Серсея прячет взгляд от него в вине. Рука тянется к кубку, как к спасению, и она глотает уже не так безразлично. Глотки больше. Горло содрогается от питья, и жилы натягиваются на львиной шее. Может, её слова — опьянение? Квиберн подливает ей в чашу сладко-кислого ароматного напитка.  — Моя королева бесконечно добра к верному слуге, — наконец, он отыскивает подходящие слова. — Я не дрогну умереть за вас. — Его руки сами тянутся к её и мягко накрывают левую ладонь. — За вашу правду. — И неправду. — За ваше право. — Хоть оно и получено от узурпатора. — За блеск ваших глаз. — Пальцы перемещаются вверх от костяшек к запястью. Лёгкая дрожь в его голосе передаётся её руке. Ему хочется, чтобы она забыла про долженствующий наступить рассвет, про нависающую над ней опасность. Он берёт её ладонь и целует сухими губами тыльную сторону. Он говорит невпопад, всё, что приходит в голову: — За ваши ланиты и улыбку на устах. — Глупые, глупые романтичные слова, избитые, но искренние. Серсея не протестует. Она кладёт правую руку поверх его. Верит ему. Осознаёт его потаённую влюблённость стылым ко многому сердцем. Королева подаётся вперёд, и Квиберн смущённо осознаёт, что её носик утыкается в его. Запах королевы так близок, так нежен и душист. Она касается его выбритой щеки, мажет вдоль тёплыми губами, и Квиберн чувствует, что у ней — жар. То ли от вина, то ли от волнения, то ли от дитя внутри неё. Губы плавно следуют к его губам. Как будто воздушное облако целует его и не отпускает. Серсея настойчива. Её пальцы стискивают его руку. Её губы давят на его, но язык лишь скользит по поверхности.  — Я люблю вас, королева Серсея, — шепчет он. Эти слова вдыхают в неё жизнь. Ей и без того известно, насколько сильна его любовь. Поэтому королева в ответ снисходительно смеётся. Она присаживается на колени перед ним, запускает пылкие ладони под чёрную мантию. В полутьме не видать, как они лезут по напряжённым ногам. Ткань топорщится от мерных действий. Квиберн сглатывает, когда кончиками пальцев Серсея расшнуровывает портки и отбрасывает на пол завязки. Она приподнимает подол его мантии до пояса, хищно улыбается. Квиберн замерзает от предвкушения. Королева блещет очами и опускает голову. Её руки упираются в подлокотники. Она оттягивает зубами льняные штаны и ластится мокрыми поцелуями по трепещущей коже вниз. Квиберн обхватывает руками её голову и направляет на себя. Серсея податливо раскрывает спелые губы. Тёплая волглая узость поглощает его, не успевшего отвердеть, пластичного, как глина. Серсея не довольствуется малым. Она проводит губами от начала и до конца. Снова и снова. Поначалу медленно, затем ускоряя темп. Дыхание учащается. Кровь приливает к паху. Квиберн держит затылок Серсеи, но власть не даётся ему так же хорошо, как ей. Зажатый в её губах он слабеет. Эта слабость так естественна для мужского тела и одновременно чужда ему. Истома пульсирует на шее, кусает живот, щекочет мысли. Чавкающие звуки кажутся неимоверно приятными. Серсея мнёт его тугими мышцами горла. До неё он не знал подобного блаженства. Благодарные за мейстерские услуги не выучившегося школяра девки были пресноватыми и бесцветными. Серсея жадно поглощает его, будто обгладывает сочную кость пойманной жертвы. Он теряет мягкость. Кадык судорожно вздрагивает. Квиберн, нежась пальцами в шёлке златых волос, кусает губы, чтобы не разразиться скулящими стонами. Серсея сдабривает мучительные ласки пикантными шевелениями языка там, где кровь стучит сильнее всего. В груди резко не хватает воздуха. Квиберн тянет его из комнаты. Затухает последняя свеча, и она встаёт с колен. Квиберн поднимается за ней. На ощупь расстёгивает крючки платья, высвобождая женское тело, жаждущее тепла. Квиберн аккуратен и бережен. Он снимает золотую цепь с медальоном и откладывает на стол. Золото звякает, соприкоснувшись с поверхностью. Он растаскивает в стороны верхнюю алую часть костюма. Под нижней, чёрной, таятся пухлые груди. Серсея продолжает пытку руками. Пальцы сжимают его начало до мерной дрожи. Она водит ими взад и вперёд, от основания к верхушке, распределяя по жилистому древку влагу от губ, скручивает и ныряет внезапно к самому низу, где чувствительнее всего. Он снимает с неё одежду непривычно резко. Грубыми шершавыми пальцами шагает вдоль обнажённых плеч. В ночи она бела и таинственна. Пышные груди льнут к нему, даже через мантию одаривая своей мягкостью. Квиберн не видит её, лишь осязает её гладкость, теплоту, запах. Серсея прекрасна и днём и ночью. Благо, что она не узреет его. Что он не будет стесняться своего облика. Если бы он родился чуть позже… но она льнёт к нему, забывая и о седине в его волосах, и о морщинах, и о хриплом голосе. Квиберн благодарит королеву ответными долгими поцелуями, сплетением языков. Он знал её от и до, хотя никогда не был в столь заманчивой головокружительной близости. Через плечи он пробирается не спеша к упругим ягодицам, щупает их и продолжает поглаживания, когда из её губ вырывается стон. Спина у королевы влажная, гибкая. Она выгибает навстречу, трётся грудью о мантию. Дразнит его нехитрыми выпадами. Её руки то убыстряют, то замедляют бег меж его ног. Квиберн сжимает ягодицы у бёдер, раздвигает пальцами заветное нутро. Складки нежной кожи расходятся и сближаются его пальцами. Там она уже переполнена влагой. Квиберн в порыве цепляется губами в шею, давит ими, зная, что наутро останется багровое пятно. Серсея посылает в потолок лёгкое прерывистое дыхание и отдаётся его власти. Похоть свербит глубоко в животе. Влекомый этим зудящим чувством, Квиберн подводит королеву к постелям. Она согласно падает на шелка. Он стаскивает мантию и портки и нависает чёрным силуэтом над её распластанным телом, готовым к утехам. Наклоняется. Целует в лоб, губы. Оттягивает нижнюю. Играет с обеими языком. Трётся о твёрдые жилки на шее. Младенцем впивается в холмики сосков. Зубами щекочет их. Слегка болезненно, так, что Серсея на миг застывает. Губами успокаивает, смягчая свои грубости, посасывает и отпускает с удовлетворённым вздохом. Затем исследует языком рёбра. Одно, второе, третье… кожа здесь натянута и тонка, как у юной девицы. Квиберн ловит упоительные вздохи, подбадривающие его. Внизу жжётся. Его пальцы один за другим пробегают вдоль напряжённого живота, минуют такие же шелковистые и златые, как на голове, волосы и накрывают собой сочащуюся промежность. Нет ничего слаще. Он упивается её влагой сквозь кончики пальцев, нежно растирая упругий вздутый бугорок, постепенно усиливая давление. Серсея шуршит покрывалом, ворочаясь голым телом. Второй рукой он не позволяет её бёдрам сближаться. Она терпит, как терпел и он. Квиберн, продолжая массировать, находит её губы и впивается до изнеможения. Утопает в мягкости. Серсея царапает ногтями покрывало, пытается уйти от поцелуя, чтобы выпустить томный всхлип, но Квиберн вжимается сильнее и входит тремя пальцами в её тело. Она начинает двигаться бёдрами навстречу. Сквозь поцелуй раздаётся приглушённое беспомощное мычание.  — Ах, Квиберн, — после разъединения губ выплёскивает королева. «Квиберн, Квиберн, Квиберн», — отражается от потолка.  — Вам хорошо, моя королева? — на выдохе произносит он. Вместо ответа Серсея целует его. Смачно и долго. До приятной боли. Квиберн опирается о постель по обеим сторонам от королевы и толкается бёдрами вперёд. Она скрещивает ноги на пояснице, чтобы быть ближе к нему. Тело королевы принимает его с поразительной лёгкостью. Она — сам жар. Искра, случайно упавшая в стог сена. Квиберн ненавидел Джейме за близость с нею. Ненавидел Эурона до того, что хотел убить его из арбалета, ворвавшись в комнату, когда он учинял своё насилие. Они и понятия не имели, каково это — обжигаться мимолётными прикосновениями, ловить каждый взгляд и хранить в памяти тепло улыбки. Каково это — любить её, а не бездумно желать. Если Эурон не погибнет в битве, лучше ему не возвращаться в Королевскую Гавань. Как и Джейме. Ногти Серсеи дерут его кожу. Ссадины пылают, как и всё в его теле. Потоки влаги омывают его снизу. Он входит быстро и плавно, не заставляя жмурить глаза от боли. Вырвавшись из цепких львиных объятий, он одной рукой стискивает грудь, другую перемещает меж их беспрестанно движущихся тел. Сердце постукивает громко и буйно в напоминание, что он уже не молод, и нарастающая одышка следует за этим. Квиберн ориентируется на распалённые стоны королевы при шустрой игре пальцев на женской плоти. Стоны королевы нарастают. Они достигают апогея, и Серсея мгновенно ослабевает. Дробный трепет бёдер убеждает Квиберна, что она завершила. Он массирует пальцами до тех пор, пока она вновь не начинает изгибаться под ним. Королева сжимает бёдра, оставляя его в себе, и Квиберн не удерживает в себе последнего стона. Ночь наполняется светом, исходящим из глубины его души. Он целует напоследок в потный лоб Серсею. Сползая с кровати, он вдруг чувствует, как крепко сжимает она его запястье.  — Останься со мной. — Голос, однако, дрожит. Она цепляется в него второй рукой и повторяет наполовину мольбу, наполовину приказ: — Останься со мной. Они ложатся, обнимая друг друга. Квиберн опаляет её тяжёлым дыханием. Серсея расчёсывает рукою его волосы.  — С тобой я не боюсь, — говорит она. Квиберн приближается губами к щеке и чувствует солёную слезу. Даже если мир разрушится завтра, он уведёт её в безопасное место. Он вытирает слёзы пальцами. В его голову закрадывается новый план. Их армия наступит перед рассветом, и Серсея уйдёт раньше. Когда она засыпает, Квиберн сообщает о своём плане командирам. Эурону он поручает найти доверенного человека, что отвезёт королеву в Кастерли Рок. Чтобы избежать предательства, десница вскользь упоминает Гору.