Шипы и стекло

1. Это было очень скучное задание, которое совсем не нравилось Геральту. Все эти банкеты, яркие наряды, громкая музыка и, самое ужасное, пустые разговоры… Если бы не просьба Трисс – его бы здесь не было. Но волшебница подозревала, что кто-то из этих графов увлекается тёмной магией и может совершить покушение на дочь виконта прямо на праздновании её одиннадцатого дня рождения. Геральту было плевать на дочь виконта и него самого, но тёмная магия была ужасной вещью, обычно включающей в себя весьма гадкое и мутное проклятье, а Трисс умела хорошо убеждать. Именно поэтому он сейчас был здесь. В этом тесном отвратительном костюме и с большим количеством скрывающей магии на нём, потому что естественно никакой тёмный чародей не проявит себя, если в зале будет ведьмак. Геральт не любил людей, но вот тёмных чародеев, с этого вечера, он официально просто ненавидел. Они же не могут быть честными в своих действиях и выйти с ним на равный бой. Нет. Обязательно нужны эти маскарады, заговоры, пустые разговоры, бесконечно тянущиеся праздники. Устало вздохнув, Геральт снова повернулся к имениннице, взгляд которой прилип, точно муха к мёду, к одному очень хорошо известному ведьмаку барду. Это было проклятье. Это была Судьба. Это была самая смешная шутка жизни над несчастным ведьмаком, который снова и снова продолжал натыкаться на бренчавшего на своей дражайшей лютне Лютика. Конечно, Лютик был там, где веселье, звонкие монеты, смех, много вина и очаровательных девушек. И там где были неприятности, да, это было обязательно. Лютик наигрывал что-то весёлое и бойкое, заставляя половину уже хорошо выпивших дворян кружиться по залу в танце, а вторую половину проливать в громких тостах друг другу на дорогие камзолы багровое вино. И только златовласая именинница продолжала мечтательно вздыхать, подперев ладошкой пухлую щеку и заворожённо смотря на барда. Тому были больше интересны её пышногрудые старшие кузины и несколько особо щедрых баронов, уже пару раз закинувших ему в карманы несколько монет. Тяжело вздохнув, Геральт попытался вернуться к наблюдению. Но какое тут может быть наблюдение, когда бард прыгает по всему залу, привлекая всё внимание к себе и своему изумрудному костюму, и запевает всё громче и задорнее. Если он провалится из-за барда – Трисс будет смеяться над ним до скончания веков. Праздник медленно катился к завершению, гости начинали уставать, а Лютик откланивается и спешит к виконту за своим вознаграждением. Тот смеётся и без проблем отдаёт пухлый кошель в едва заметно дрожащие от долгой игры руки. Лютик рассыпается благодарностями, шутливо кланяется имениннице и спешит к выходу, совершенно не обращая внимания на ведьмака. И Геральт наконец-то может вздохнуть спокойно. Если бард его не заметил, значит, маскировка Трисс работает хорошо. А ещё это значит, что бард может уйти и не попасть в потасовку, если этот чёртов чародей всё же вздумает появиться. Этот чародей бесит Геральта всё больше, потому что это уже просто некультурно – заставлять ведьмака так долго ждать. Даже если он и не знает, что ведьмак ждёт его. Вряд ли чародеи знают что-то о культуре, но ведьмаку некогда подумать над этим вопросом, потому что его тонкий слух среди какофонии тостов и нагромождения разговоров слышит девичий голос. «Я хочу этого барда, пап. Он должен остаться» Геральт не знает, что ему делать сначала: посмеяться над глупым очарованием Лютика или посочувствовать ему. «Милая, тебе точно он нужен? Он же певунчик, таких по всему королевству тысячи» «Я хочу этого, пап! Заставь его остаться! Ты обещал мне что угодно на день рождения, и я хочу этого барда. Я хочу его!» Геральт не слышит ответа виконта за особо громким тостом, но что-то внутри него подсказывает, что Лютик всегда находит себе неприятности. И, конечно, он нашёл себе их и здесь. Виконт покидает зал, уводя за собой ещё двух стражников, и Геральт тихо следует за ними. Лютик мог быть кем угодно, но вот продажным домоседом-менестрелем он не был никогда. Так что вряд ли звон монет виконта заставит его пересмотреть свой образ жизни и остаться чёрте знает где для потехи гадкой одиннадцатилетней избалованной девочки. Он выскакивает в коридор и прислушивается, пытаясь уловить голос виконта. Но только слышит он, что совсем не удивительно, чуть обиженный и звонкий голос барда. - Простите меня, но я не могу остаться здесь, - ласково говорит Лютик и прижимает лютню к груди, пытаясь уйти от надвигающихся на него виконта и стражников. – Я вольный музыкант и мне всё нравится. Я без свободы как без воздуха, вдохновение покинет меня, если я останусь долго на одном месте. А кому нужен такой бард без песен… - Да ты и сейчас никому не нужен, бард, - виконт упрямо хватает вздрогнувшего Лютика за ворот дублета, чтобы тот не смог больше отодвинуться от него. – А я тебе место под солнцем предлагаю. У тебя и монета будет, и крыша над головой. Пой свои песенки моей Розетте и будет тебе счастье. Геральт напрягается за углом, из-за которого он наблюдает. Чёртов Лютик с его неприятностями. Чародей всё ещё был где-то здесь, и ведьмаку нельзя себя было раскрывать. Трисс точно дала понять, что показать он себя сможет только в самом крайнем случае, так как после того, как он внимание к себе привлечёт и заставит посмотреть на себя прямым взглядом – волшебство рассеется. И вся его маскировка пойдёт Плотве под хвост. Он столько терпел, он весь вечер был паинькой и даже никому не нагрубил и вот теперь… Лютик пискнул задушенно и шаркнул неловко ногами по полу. - У меня для тебя и плохой вариант есть, милсдарь бард. Если по-хорошему не хочешь, так я и кандалы достать могу. С другой стороны был Лютик, который просто обожает влипать в неприятности только для того, чтобы Геральт его вытащил оттуда. Даже если сам Лютик и не подозревает, что его ведьмак где-то рядом. Каким чудом его неугомонный бард дожил до их встречи, ведьмак до сих пор не понимает. Геральт выходит из-за стены как раз в тот момент, когда Лютик впивается зубами в запястье виконта, заставляя того заорать и отдёрнуть руку от ворота барда. Виконт шипит и проклинает музыканта, пока тот быстро осматривается по сторонам, крепче прижимая лютню к груди. А потом Лютик сигает в ближайшее открытое окно. - Едрённый, - выдыхает один из стражников, и в целом ведьмак с ним полностью согласен и готов добавить ещё пару хороших эпитетов. Геральт подбегает к соседнему окну. Его ведьмачье сердце выдаёт невероятно мало ударов даже для него, а воздух спирает где-то под самым горлом, пока он пытается в полутьме рассмотреть пространство под окном. Лютик лежит в раскидистых кустах шиповника, его изумрудный дублет изорван злыми шипами, а на его щеке красуется длинный неглубокий порез. Бард ударил по струнам лютни и смотрит своим дурным взглядом наверх на окно второго этажа, из которого он прыгнул пару секунд назад, а сейчас оттуда виднеются головы виконта и его стражников, и громко запевает. У виконта, у папаши Дочь Розетточка растёт – Я утопцев видел краше. Да и сам он идиот. У Геральта перехватывает дыхание, когда он видит, как искренне-голубые глаза барда блестят озорством. Виконт кричит всеми известными ему матами на зазнавшегося барда и кидает в него первое, что попадается под руку. Лютик только хохочет и уклоняется от вазы, выворачиваясь из колючих кустов, полностью дорывая свой дорогой дублет. Бард продолжает хохотать, поспешно убегая от дома виконта, пока тот продолжает сыпать на него проклятиями и обещаниями расправы за такие стишки. Только музыканта это не останавливает, и он продолжает горланить неприличные строчки так, что их точно слышит вся деревня. Геральт понимает, что его бард невероятный. И тупой. Но в основном, конечно, невероятно тупой. Геральт, однако, всё равно впечатлён. В зале разносится писклявый девичий крик и что-то, напоминающее по звукам шквальный ветер. Геральт вспоминает, что у него тут есть один чародей и его тёмное волшебство, с которым он обещал Трисс расправиться до того, как это может кому-то навредить. Зараза.       2. Геральт любил такую охоту. Всё его тело ломило от ран, а мышцы жгло болью чрезмерных нагрузок. Всё его тело протестовало против такого отношения к себе, но ведьмаку нравилось. Больно – значит живой. А более ведьмак и не желал ничего от этой жизни. - Геральт, я такую балладу сложу об этом, Геральт, я пока на дереве сидел, ко мне такие рифмы пришли. Я тебе обещаю, это станет одной из лучших моих песен. Она будет греметь по всему континенту, от самых гор до морского побережья. Лютика ведьмак в своей жизни тоже не желал, но Судьба решила по-другому. Так что его приходилось как-то терпеть. Медленно, даже слишком медленно для себя, ведьмак переставляет ноги и старается не запнуться о болотные кочки, даже не пытаясь вслушиваться в эмоциональную речь барда. Он давно привык, что Лютик просто был, что-то говорил. Не спорил, когда ему приказали лезть на дерево, чтобы утопцы не сцапали, – и уже на том большое ведьмачье спасибо. Геральт чувствовал, как наливаются свинцом его веки, как тяжелеют с каждым шагом его ноги и руки, в которых он держал мешки с головой кикиморы и внутренностями утопцев, пригодных для какого-нибудь зелья. Сейчас они дойдут до деревни, в которой остановились, и он ляжет спать. Плотва была бы как раз, но ведьмак не решился её брать с собой. Это густой лес с редкими болотистыми полянками не был пригодным даже для очень умной Плотвички, так что лошадь сейчас наслаждалась вкусным овсом и прохладной водицей в конюшне приветливого кузнеца, который и сделал им заказ на тварей, изводивших местных уже который месяц. Если быть честным, то Геральт рад бы был и Лютика оставить в деревне. Там и безопасно, и комната у них была хорошая, да разве ж эту балаболку можно так просто бросить позади. Идёт себе рядом и говорит, говорит, говорит. Не заткнёшь этого Лютика, и откуда у него столько сил берётся, так активно челюстью двигать. Геральт замирает и оглядывается назад, только сейчас уставшим мозгом понимая, что бард его подозрительно тих. - Ге-геральт, - выдыхает Лютик, когда один из бандитов прижимает кончик меча к груди музыканта. - Смотрите, братцы, сегодня улов богатый, - смеётся беззубой улыбкой мужчина, сильнее прижимая меч к часто вздымающейся груди барда. Геральт рычит, крепче стискивая мешки в руках. – Не злись, ведьмак. Мы люди простые и небогатые. А вот вы двое, вполне. Давай монеты и никто не пострадает. Может даже язык твоей болтушке не отрежем. - Нет у нас денег, - низко выдыхает Геральт, спокойно, чтобы никого не спугнуть, поднимая руки с мешками. – Кто на охоту с полными кошельками ходит. Геральт не говорит им, что они с бардом почти на мели. И денег у него нет вообще. Геральт знает, что ему не поверят. Люди вокруг них хохочут так, что с пары ближайших деревьев улетают птицы. Ведьмак мельком осматривается вокруг. Он может заметить шестерых мужчин вокруг них, ещё один, видимо главарь, прижимает меч к груди барда. Семь были бы вполне хорошими шансами, но треск веточек неподалёку даёт понять, что в кустах есть ещё. Скорее всего, с арбалетами, если ещё не показались. Видно, что совсем не новички и в грабеже уже давно, если решились на ведьмака, пусть и уставшего, напасть. Геральт смотрит на Лютика, и тот медленно кивает, показывая, что с ним всё в порядке. Насколько можно быть в порядке, когда к твоей груди приставлен меч. Тяжело вздохнув, Лютик снова поворачивается к отсмеявшемуся главарю и делает мелкий вдох. Дорогая ткань на груди барда натягивается на остриё меча сильнее, заставляя Геральта крепче сжать кулаки. Ведьмак полностью поворачивается к главарю, потому что сначала нужно убрать меч от груди барда, а потом всё пойдёт легче. Нужно было оставить Лютика с Плотвой у кузнеца. - Мой друг прав, господа, - начинает Лютик, и Геральт мысленно закатывает глаза. Куда этот бард опять лезет. – Мы возвращаемся с охоты, так что у нас в мешках только кишки утопцев, да голова кикиморы. Всё наши сбережения находятся в деревне, на нашей лошади. - Нет там ничерта, - выплёвывает человек слева от Геральта. – Одни портки цветные, да одеяла дырявые. - Вы что с Плотвой сделали, - почти рычит Геральт, но главарь его останавливает, вдавливая меч глубже в ткань дублета барда, заставляя того ойкнуть. У ведьмака в голове туман, а тело отзывается почти невыносимой болью, напоминая обо всех ссадинах и синяках сразу. - Ничего мы с твоей кобылой не сделали. Но денег там тоже нет, так что они либо с вами, либо мы встретили первого в мире бедного ведьмака. Геральт хочет им выплюнуть возражения о том, что, видимо, не много они ведьмаков встречали, раз не знают, что половину жизни они под деревьями ночуют и кусты с ягодами по дороге объедают. И он бы конечно возразил, но ещё одна дырка в барде ему не нужна, так что он молчит. Лютик, к его великому сожалению, не придерживается этой стратегии. - Если мы отдадим деньги, то вы нас оставите? – тихо спрашивает он, привлекая внимание снова к себе. Геральт рычит, но главарь бандитов теперь явно больше заинтересован в словах барда. - Ну, уж если даже так противиться не станете, то конечно, - мужчина улыбается и снова вдавливает меч, так что теперь Геральт может почувствовать металлический запах в воздухе. – Только откуда у тебя деньги, птичка певчая. Последние подати нам отдашь? - Чем богаты, то и предлагаем, - усмехается Лютик, но в голосе его слышны истерические нотки. Бард осторожно достаёт из внутреннего кармана дублета мешочек с монетами, которого ведьмак раньше не видел и даже не думал, что у того есть несколько монет на черный день, и перекидывает его бандиту. Главарь несколько раз подкидывает мешочек в руке и улыбается широко и сально. Геральту противно и хочется рвануть вперёд и отнять кошель, да только его уставшее и побитое тело ему не позволит. Он знает, как Лютику эти деньги достаются. Знает, как пальцы уставшие и трясущиеся ночами растирает маслами, чтобы завтра опять играть. Знает, как травы горькие каждое утро в рот запихивает, потому что для горла полезно. Знает, как всю ночь баллады свои эти пишет, а днём разогнуться не может, потому что спина огнём горит хоть лежи, хоть сиди, хоть стой. Геральт знает всё это, и видеть, как Лютик добровольно свои честные монеты бандитам отдаёт, - смерти подобно. - Маловато что-то, бард, - говорит главарь, но меч от груди Лютика убирает. Тот, впервые за долгое время, делает глубокий вдох. - Зима приближается, сейчас песни не в таком почёте, - пожимает плечами бард и улыбается своей привычной улыбкой. – Больше ничего нет, хоть сито из меня делайте. Геральт очень надеется, что бандиты не примут это как сигнал к действию. - Приятно иметь с Вами дело, милсдарь бард, - улыбается бандит и свистит, призывая своих уходить. Только сейчас Геральт понимает, что от боли и вида меча у чужой груди так и не заметил, что и у его рёбер два острых кинжала приютились. Ведьмак осматривается по сторонам, наблюдая, как отходят бандиты. Голова кружится так, что ещё немного и он точно рухнет, но сил положить руку на чужое плечо и заглянуть в голубые глаза хватает. - Ты им зачем деньги отдал? - Геральт, иногда лучше пожертвовать чем-то, чем оказаться проткнутым мечом, - улыбается Лютик и подпихивается под плечо ведьмака. Геральт не против, идти с чужой поддержкой несколько легче, да и быстрый стук чужого сердца успокаивает. Сейчас они придут к Плотве, а там его зелья. Ему бы поесть хорошо, да он встанет быстро на ноги. А как на ноги встанет – так тут же и пойдёт искать этих прохвостов, что Плотву его лапают и у честных бардов деньги отнимают. Но сначала нужно дойти. Геральт шагает в такт сердцебиению Лютика, сердце которого всё ещё заходится быстрым темпом. Тук-тук, слышит ведьмак, тук-тук. - Да и не деньги я им отдал, - хлюпает носом Лютик, удобнее устраивая руку ведьмака на своих плечах, и ускоряет насколько это возможно шаг. – Полный мешок пуговиц, представляешь, какая умора. Ну, пуговицы красивые, по крайней мере. Пару монет с них точно можно выгадать. - Что ты?.. Геральт не может поверить своим ушам. У него от усталости и боли начались какие-то галлюцинации. Он бросает взгляд на барда, который уверенно продолжает идти, задорно улыбаясь. - Знаешь, бродячих музыкантов очень часто пытаются ограбить, - заговорщицки говорит Лютик и выводит ведьмака на просторную полянку прямо перед деревней. – Ты бы знал, сколько раз меня пытались вот так словить. Если бы я каждому монеты свои отдавал, то давно бы уже умер от голода. А так, когда бандиты эти настолько самоуверенные, ты им мешок с пуговицами и дёру. Пока опомнятся, меня уж и нет давно. Ты же знаешь, я быстро бегаю. За тобой вон тоже, видишь, бегать не устаю… Геральт пропускает мимо ушей болтовню барда и сосредотачивается весь на звуках. Погони за ними пока нет, а это значит, что у него есть время, чтобы немного восстановиться. Ведьмак утыкается носом в макушку барда и глубоко вдыхает. Ну что же, Геральт внезапно узнаёт, что он путешествует с пуговичным обманщиком. А к возвращению бандитов, он собирается преподать им важный урок о том, куда эти пуговицы они могут запихать, если ещё хоть раз направят свои клинки барду в грудь.       3. Геральт не питал особой любви к двум видам монстров – особо хитрым и тем, что предпочитали жить под водой. Кому вообще может понравиться жить в мутной жиже, питаться вонючими рыбёшками (и изредка неосторожными людьми) и постоянно находиться в непосредственной близости к скользкому и дурнопахнущему илу. Геральту точно не нравилось, но сирены, похоже, не особо жаловались. Только кричали пронзительно и скалили зубы, когда ведьмак их за хвост вытаскивал из этого ила. Рыбо-бабы кричали, верещали и пытались петь свои песни, но воск в ушах мужчины был проверенным средством от любой песни сирен. Иногда Геральт думал о том, чтобы вовсе не вынимать воск из ушей, дабы не слышать завывание своего барда, который снова и снова пытался подобрать звучание лютни к своим стихам. Бард имел дурную привычку попадать в самые разнообразные неприятности в самый неподходящий момент, так что Геральт предпочитал держать ухо востро. Но воск всё равно держал в подсумке, предпочитая думать, что он всегда сможет заткнуть уши, если пение барда станет совершенно невыносимым. Уши он так ни разу и не затыкал. Сапоги хлюпали вонючим илом и влагой так, что любой желающий мог услышать его за пару вёрст. Волосы отвратительно прилипали к лицу, и Геральт несколько раз пытался зачесать их назад, чтобы они не мешали видеть кочки и ветки впереди. Он не столько боялся упасть или получить по лицу хлёсткой веткой, сколько не желал вляпаться ещё во что-то вонючее. Его бедный-бедный ведьмачий нюх не выдержит больше ни одного противно-кислого запаха. Ведьмак просто надеялся, что Лютик, которого он оставил чуть выше по течению реки, не нашёл себе неприятностей. К сожалению, Судьбе было глубоко плевать на надежды бедного грязного ведьмака. Лютик сидел на берегу реки, почти у самой кромки, и ласково перебирал струны лютни, игриво подмигивая сирене в речке. Та даже выползла немного на берег и подпёрла впалые щеки своими синюшными руками, изредка хвостом подталкивая немного воды на чешуйчатую спину. - Ох, ты представляешь, я столько дней подбирал мелодию, мою бедную лютню замучил уже. А песня всё равно выглядит такой сырой! - жалуется Лютик, притворно дуя губы, будто девица, а потом хихикает и прикрывает ладонью изогнутый в улыбке рот.– Прости меня за такие шутки, я не специально, честно слово. Сирена заинтересованно щёлкает кончиком хвоста и тоже прикрывает ротик ладошкой, чтобы не показывать улыбающуюся пасть, в которой сверкают в холодном свете Луны два ряда острых клыков. Геральт понимает, что Лютик сидит там и перешучивается с сиреной, делясь своей тяжёлой судьбой музыканта. Геральт думает, что судьба здесь тяжёлая только у него. Сирена тянет одну из своих рук к штанине барда и крепко сжимает острыми, словно рыболовные крючки, когтями уже разорванную ткань, стараясь притянуть его ближе к воде. Ведьмак только сейчас за вонью ила замечает, что в прохладном воздухе отчётливо пахнет медью, а нога у барда рассечена от самой лодыжки до середины икры. Он осторожно, чтобы не привлекать внимание, достаёт из ножен меч и продвигается как можно незаметнее, что несколько проблемно с полными сапогами грязи и воды, к барду. Если сирена его сейчас заметит, то точно проткнёт ногу непутёвому барду. Или ещё чего хуже сделает, а ведьмаку это совершенно не надо, так что он медленно крадётся до ближайшего дерева, проклиная себя за то, что уже успел вытащить воск из ушей. А потом сирена внезапно начинает открывать рот, явно намереваясь спеть свою песню и заманить интересного спутника к себе в речку, но Лютик быстро ударяет по струнам и чуть нервно начинает играть, снова отвлекая внимание. - Я не люблю петь свои незаконченные произведения, но ради такой публики готов пойти на уступки. Геральт замечает, что Лютик едва заметно поворачивается к нему и кивает, немного нервно сжимая губы, а потом снова наклоняется к сирене и дарит свою самую обворожительную улыбку, сильнее ударяя по струнам. Та сразу же несколько раз возбуждённо бьёт хвостом по речной глади и подпирает щёки ладошками, готовая слушать. Обычно её еда просто кричала и визжала, вызывая гул в голове, но сегодня ей нравился ужин. В моей любви я не нашёл покоя, Но он не нужен мне, прошу, пойми. С тобой уйти готов на берег моря, Всю жизнь свою служить твоей любви. Сирена издаёт задушенный скулёж и резко подпрыгивает вперёд, полностью выбрасываясь на берег. Геральт теряет дыхание, когда видит, как мокрое тело с огромной силой прижимается к взвизгнувшему барду, и быстро выбегает из своего укрытия. Лютик выглядит так, будто не знает, что ему делать в первую очередь: кричать от ужаса, наслаждаться или сочинять новую балладу. Возможно, делать это всё одновременно. И Геральт с ним полностью согласен, потому что обычно сирены громко визжат, больно бьют своими когтями и неприятно шлёпают хвостами. Эта конкретная сирена всем своим мокрым телом прижимается к телу барда и неумело припадает губами к чужим губам. Геральт понимает, что Судьба у него не только тяжёлая, но ещё и очень странная. Сирена пищит, трётся макушкой с влажными бесцветными волосами-водорослями о чуть дрожащий подбородок музыканта и быстро сползает назад в реку, скрываясь в темноте её вод. - Что ж, это был самый скользкий роман в моей жизни, - на грани шёпота говорит Лютик хриплым голосом, но ведьмак слышит и только усмехается. Бард поворачивается к нему и протягивает руку, чтобы тот помог ему встать. – У меня теперь на губах привкус тухлой селёдки и тины, Геральт. Тухлая селёдка, Геральт, это отвратительно! - В следующий раз можешь попросить её пожевать мяты перед поцелуем, - ведьмак помогает барду встать и отойти как можно дальше от кромки воды, усаживая его на бревно. - Никто не входит в одну воду дважды, Геральт, а я предпочту верить этой поговорке и никогда более не встречать эту конкретную сирену, - Лютик крепче сжимает ладони на плечах ведьмака, когда тот осматривает ногу барда. От острых когтей мягкую кожу не спасли ни хороший сапог, ни плотная ткань штанов. Царапина, однако, была пустяковой и совершенно не смертельной, но Геральт предчувствовал, что это не уменьшит количество нытья и причитаний от барда в следующие дни. – Геральт, эта гадина изорвала мой сапог! Это был добротный сапог, Геральт, он стоил мне хороших денег!.. Ведьмак только вздыхает, заканчивая перевязывать ногу музыканта и поднимая его на ноги, и оглядывается назад, на холодную и ровную гладь реки. Медальон не гудит, а ведьмачье чутье молчит. Сирена и правда уплыла, оставив барда. Лютик тараторит и тараторит, пока они идут по лесу, совершенно не затыкаясь и продолжая рассказывать какую-то историю. Возможно, это были несколько историй. Возможно, это была одна короткая история, которую Лютик начинал рассказывать с самого начала уже несколько раз. Геральт совершенно не возражал, отчасти понимая сирену, которая нашла успокоение в звонкой речи барда.       4. Лютик с озорной усмешкой смотрит на грузного мужика прямо перед ним, и Геральт видит, как в дурном взгляде барда пляшут чёрти. - Прежде чем над ведьмаком насмехаться, вспомните, когда в последний раз опасность видели, милсдарь? Если только пара лишних тарелок сытной похлёбки вдруг не превратилась в величайшего врага человечества, - бард улыбается и мягко проводит по струнам лютни. – По Вам видно, что вы в ножнах не меч держите, а ложку побольше. - Вот сейчас ты на мою ложку и посмотришь, бродяжка подзаборный, - рычит мужчина и обнажает меч, кивая крепким мужчинам, стоящим позади него. – Сейчас ты так посмотришь, падаль эдакая! Геральт успевает толкнуть барда в сторону и встать прямо перед звенящим мечом мужика, выставляя свой меч. Звон оглушает всего на секунду, и Геральт не отрываясь смотрит в маленькие глаза тучного мужчины, который был то ли местным старостой, то ли вовсе каким-то бароном. Мужчина пытается нанести пару ударов, но Геральт легко их отражает, стараясь не задеть кого-то из сидящих в таверне. Крупные и плечистые парни толстяка уже обнажили мечи, но не могли нормально подойти из-за скопления пьяных и не совсем понимающих, что здесь происходит, людей в таверне. - Мы сейчас просто уйдём, и никто не пострадает, - спокойно проговаривает Геральт, задерживая меч уже знатно запыхавшегося от пары ударов тучного мужика. Что ж, возможно, им придётся ещё пару дней спать на камнях и корнях и есть рагу из кролика. Геральт устал есть рагу и спать на камнях, но его глупый бард всегда любил находить неприятности. - Ах, ты, подстилка ведьмачья, - пыхтит мужчина, и Геральт напрягается, сильнее сжимая меч, но толстяк продолжает смотреть ему за спину, где стоит, прижав к себе лютню, самодовольный Лютик. – Я твою и твоего уродца головы над камином повешу! Сжимая челюсть крепче, Геральт парирует так, чтобы выбить из пухлых рук меч, и слышит, как громко смеётся Лютик за его спиной, ударяя по струнам лютни. Мне звёзды пророчат печаль, Собаки мне в спину рычат. Да только нисколь мне не жаль, Не сделаю шага назад. Геральт не закатывает глаза от этого позёрства только потому, что пара парней с мечами успевают пробраться к нему через пьяную толпу и пытаются нанести удары. Силы в таких ударах много, но мастерства совершенно нет, а потому Геральт легко откидывает их мечи. Толпа вокруг радуется, стучит чарками о деревянные столы и смеётся, пытаясь сидя танцевать под быстрый ритм песни. Краем глаза ведьмак видит, как Лютик запрыгивает на один из столов и начинает петь уже оттуда, быстрее скользя пальцами по струнам. Геральт хмыкает, отражая очередной удар, и скидывает одного из нападающих в толпу людей. Пьянчужки реагируют быстро и чётко, выдав свалившемуся на них мужчине пару ударов. Звенят и сверкают клинки В бою, что не знает пощад. Я вечно бы пел о любви, Но люди другого хотят. Геральт кружится в танце под ритм лютни и звуки драки. Где-то рядом визжит противно женщина, когда человек толстяка наступает ей на подол пыльного платья. За что тут же получает прямо в лицо, судя по всему, от мужа этой громкой дамы. Завязывается драка всех со всеми, громко кричит хозяин таверны на бушующих, но пламя добротной драки ему уже не остановить. Ведьмак поворачивается как раз в тот момент, когда толстяка, обещавшего повесить их головы над камином, грубо толкают к столу, на котором стоит бард. Лютик отрывает руку от струн только на секунду, чтобы взять бутылку из-под своих ног и со всей силой обрушить её на голову жирдяя, а после снова продолжает петь, пока грузное тело с грохотом и звоном стекла валится на пол. Там плачет о смерти клинок, Твой взгляд обещает мне бой. Но голос мой так и не смолк, Когда я пошёл за тобой. Проворно протискиваясь к музыканту, ведьмак быстро хватает барда поперёк колен и мягко снимает его со стола, одним только взглядом приказывая барду прекратить дурачиться. Лютик хохочет и глаза его сверкают будущими проказами. Сверкают весельем и обещанием найти им столько проблем, сколько Геральт не смог бы найти сам за всю свою долгую и скучную жизнь. Сильные ладони барда сжимают его плечи, когда его ноги касаются пола, и Лютик заглядывает ведьмаку в глаза. - Я мог бы и сам, - одними губами шепчет Лютик, и Геральт кивает, перехватывая запястье музыканта и уводя его из шумной таверны, в которой знатный мордобой затронул уже каждого человека. Геральт знает, что его бард может всё сам и ему совсем не требуется ведьмачья помощь. Он убеждался в том, что музыкант не беспомощен и может справиться со своими проблемами сам несчётное количество раз. Однако сейчас он крепко сжимает чужое запястье, спешно идя к недовольно фырчащей Плотве, и вслушивается в чистый хохот Лютика и его быструю пустую болтовню, едва заметно хмыкая. Потому что у них так заведено. Лютик не девица в беде, но он совсем не против, если Геральт будет его героем.