Ночь отцовской бритвы

- А я себе девушку нашёл, - тихо произношу я. Костяк тут же перестаёт ожесточённо шоркать обувной щёткой свои берцы и с живым интересом смотрит на меня: - Что, правда? – его тонкие губы расплываются в лёгкой улыбке. – Покажешь мне? - Да, сейчас… - бормочу я, торопливо доставая из кармана джинсов мобильный телефон. Листаю свои сохранёнки, затем нажимаю на нужную фотографию и демонстрирую её Костяку. Он еле заметно морщится и изрекает: - Похожа на жидовку. - Что? – удивляюсь я. – Почему это? - Ну ты на нос на её посмотри. - Да вроде бы нормальный нос, - не очень уверенно возражаю я, хотя имею крайне размытое представление о еврейских носах. Костяк недоверчиво щурит свои синие глаза. Что это были за глаза! Не голубые, именно синие. Яркие. Ну, как чистое, ясное небо в солнечный день, например. Да, согласен, банальное сравнение. Но что поделать, я ведь не поэт вовсе. Вскоре Костяк многозначительно хмыкает и вновь начинает чистить обувной щёткой ботинок. Кажется, он поверил. Я тут же ощущаю невероятное облегчение, потому что никакой девушки у меня, конечно, нет. Это всего лишь какая-то случайная тёлка из социальных сетей, я не вникал, просто сохранил пару её фото. Мне очень важно, чтобы Костяк считал меня своим в доску, ну, таким же, как он сам. А сам он, к слову, был кем-то навроде… фашиста, наверное. Неофашиста. Или, может, неонациста. Если честно, я не особо в этом разбираюсь. Короче говоря, те самые ребята, которые на Третий рейх обеими руками дрочат. Или на Российскую Империю?.. Впрочем, это и не так важно. Конечно, встречаться с кем-то, если ты фашик, не так уж обязательно. Но я подумал, что, обманув, смогу отвести от себя кое-какие подозрения. Познакомились мы с Костяком ещё в начале первого курса и как-то сразу сдружились. Хотя, конечно, никакой он не Костяк, его настоящее имя – Глеб Костяков. Но я, как и практически все вокруг, привык звать его именно Костяком. Мне это погоняло чем-то даже нравится. По-моему, мощно звучит. Ему подходит. В общем, практически сразу после нашего знакомства я понял, что он придерживается, так сказать, не вполне привычных взглядов. Поэтому я решил притвориться таким же, как он. Ну, чтобы он меня за своего принимал. Благо, моё происхождение мне это вполне позволяло: я русский. Но я вовсе не сторонник такой идеологии. Мне так вообще наплевать на национальность, там, и всё в этом духе. Я всего лишь хочу быть как можно ближе к Глебу. Потому что для меня он крайне важен. Дело в том, что я влюблён в него. Это мой секрет. Никто об этом не должен знать, особенно сам Костяк. Будь он в курсе… Я не знаю, что он сделал бы со мной. Но это было бы что-нибудь просто кошмарное, потому что Глеб точно рассвирепел бы. Костяк – лютый гомофоб. Он даже лесбийское порно не смотрит. Хотя, кажется, Глеб вообще никакое не смотрит. Я бы не удивился, если бы так оно и было. Он иногда такой странный. Но это меня в нём определённо привлекает. Вот мы вместе с ним сидим прямо на полу в прихожей его съёмной квартиры. Костяк молча продолжает чистить свои берцы, хотя лично у меня такое впечатление, будто они уже просто стерильные. Я, то и дело ёрзая, стараюсь усесться поудобнее. Честно говоря, я немного смущён. Глеб так близко, прямо напротив меня. Я не моргая созерцаю его. Пожираю взглядом, представляя, каков он без одежды. Никогда не видел его голым. Глеб совсем рядом. Достаточно протянуть руку, и… Дребезжит дверной звонок. Я вздрагиваю от неожиданности. Костяк тут же поворачивает голову на звук, а затем откладывает ботинок и направляется к двери. В холодном свете люстры его короткие, светлые волосы и вовсе выглядят неестественно белыми. Пока Глеб, пригнувшись, пытается разглядеть через дверной глазок человека, стоящего на лестничной площадке, я разглядываю его. Довольно высокий, широкоплечий, среднего телосложения. Моё сердце сладостно замирает, и я прерывисто выдыхаю. Вскоре щёлкает замок, и на пороге появляется Борман. Вернее, никакой он не Борман, а всего лишь Борис Белов. Но если ему так хочется быть Борманом, то пожалуйста. О Бормане я практически ничего не знаю. Он почти такой же высокий, как Глеб, худой, на год старше нас с Костяком. И ещё он, по-моему, не очень приятный тип. Долгое время я не мог понять, что именно мне в нём не нравится. Однако потом я вдруг осознал, что просто ревную Костяка: они с Беловым знакомы ещё со школы и вообще производят впечатление закадычных друзей. Хотя я, конечно, понимаю, что это как-то тупо. Глеб не питает никаких романтических чувств ни к Борману, ни ко мне. В чём тогда смысл такой ревности? - Пора, - заявляет Белов с порога, забывая поздороваться. Я сразу замечаю его волнение, которое он тщетно пытается скрыть. – Совсем скоро он отправится в общежитие. Мы можем опоздать, и тогда… - Расслабься, - перебивает его Костяк, неторопливо надевая свои берцы и завязывая шнурки. – Всё мы успеем. Он как всегда хладнокровен и нордически спокоен. Даже несмотря на то, что сейчас нам предстоит избить человека. Костяк и Борман задумали как следует проучить какого-то негра, учащегося вместе с Борманом. Кажется, они с ним что-то там не поделили. Хотя, может, они решили избить его просто так, за здорово живёшь. По убеждению Глеба, только с помощью силы можно заставить приезжих убраться вон из страны. А он приезжих жуть не любит. И что самое любопытное, жизнь Костяка ничему не учит: у него и так проблемы с мусарней, а он продолжает на рожон лезть. Несколько раз его отправляли на исправительные работы. Это не такое уж серьёзно наказание, конечно, но ведь однажды удача может повернуться к Костяку жопой, и тогда у него будут серьёзные проблемы. Но его это абсолютно не волнует. Мне вообще порой начинает казаться, будто он ни о чём кроме чистоты расы думать не может. Когда он начинает размышлять на эту тему, так характерное ему ледяное спокойствие тут же сменяется оживлением, синие его глаза загораются воодушевлённым пламенем. И это меня пугает. Зацикленный он фанатик!.. Хотя, по-честному, мы оба такие. Только помешаны на разном. Глеб – на Гитлере, я – на Глебе. Втроём мы выходим из подъезда и направляемся неизвестно куда. Борман и Костяк, видно, хотят подкараулить этого несчастного негра в каком-то безлюдном переулке и разобраться с ним без свидетелей. Ну, и я как бы тоже хочу. Хотя на самом деле у меня нет никакого желания избивать кого-либо. Когда я вместе с Глебом и Борисом участвую в драках с понаехавшими, то стараюсь думать о чём угодно, кроме избиения. Потому что, если я хоть на секунду задумаюсь о том, что творю, мне будет стыдно. А я угрызений совести ну вот совсем не хочу испытывать. Поэтому легче сделать вид, что это не ты мутузишь кого-либо, а кто-то другой. Типа, ты всего лишь сторонний наблюдатель, который ни на что не может повлиять. Сейчас середина мая, вечера уже тёплые, но мне почему-то холодно. Возможно, я просто нервничаю. Всегда волнуюсь перед дракой. Всё-таки я против немотивированного насилия, думаю, глубоко в душе я даже пацифист. Но что поделать, ради Костяка я готов на всё. Мы оказываемся, как я и думал, на какой-то грязноватой, узкой улочке и останавливаемся. Рядом только безлюдный заброшенный парк и безвременно закрытый продуктовый магазин. «БАКАЛЕЯ ПИВО ВОДА». Оригинальное название. Смеркается. Некоторое время я молча стою столбом, слушая негромкий разговор Бормана и Костяка об этом чёрном студенте, а затем от скуки машинально решаю покурить. Я извлекаю из кармана ветровки пачку сигарет и зажигалку. Прикуриваю, а затем с удовольствием затягиваюсь. Тут я понимаю, что Глеб внезапно замолкает буквально на полуслове. Я перевожу на него взгляд и вижу, с какой нескрываемой брезгливостью он на меня смотрит. Я охаю и поспешно тушу сигарету. До сих пор не могу привыкнуть к тому, что Костяк ненавидит курящих. Он полагает, будто курить - это тупо. Что ж, может, оно и так. - Извини, - смущённо бормочу я. - Да ладно. Проехали, - фыркает Глеб, морщась от запаха сигаретного дыма, который всё ещё витает в воздухе. – Лучше скажи, Борман, где вообще этот твой негр? Ты же утверждал, что он ходит этим путём каждый день? - Ну-у… - протягивает Белов, а затем хмуро заявляет: - Да хер его знает. Обычно всегда здесь ходил. Давай ещё подождём. А то у меня так руки и чешутся начистить его самодовольную черномазую харю! - Разве это справедливо вообще? – еле слышно спрашиваю я сам себя. К моему несчастью, слух у Костяка довольно острый. - Что именно? – тут же спрашивает он, с любопытством глядя на меня. - Да я… Да это… - я не сразу нахожусь с ответом. Могу ли я вообще сообщить Костяку и Борману о своих соображениях? Или лучше не стоит? Помолчав пару секунд, я наконец неохотно признаюсь: - Мне кажется, что это не очень справедливо... Ну, бить одного втроём. Глеб хочет мне что-то ответить на это, но тут Борис начинает с остервенением трясти его за плечо и указывать куда-то вдаль: - Гляди, - негромко говорит Борман, его лицо озаряет торжествующая улыбка. – Вот он. Да и не один! Какая-то баба с ним. Глеб щурится, сосредоточенно разглядывая приближающегося к нам негра. Рядом с африканцем и правда идёт какая-то белая девушка. Они держатся за руки и то и дело влюблённо поглядывают друг на друга, при этом как-то приторно улыбаясь. Очевидно, что мутят. Я перевожу взгляд на Костяка и замечаю, как он дотрагивается до правого кармана своих штанов. У меня по спине пробегают мурашки. В этом кармане Глеб хранит складной нож. Костяк нахмуривается, его рот презрительно кривится. Наклонившись ко мне, он спрашивает: - А вот это – справедливо? Поначалу я даже не понимаю, о чём это Глеб. Но затем я приглядываюсь к приближающейся парочке, и через пару секунд меня охватывает настоящий страх. Да это же та самая девка с той самой фотографии! - Блядь! – сдавленно хриплю я внезапно севшим голосом. У меня моментально перехватывает дыхание. Да как такое возможно?! Я же специально искал в социальных сетях девушку не из своего города! Указала какой-то другой, выходит? Специально? Господи, да это сейчас не имеет значения! Нужно как-то выкручиваться. - Ничего, сейчас разберёмся, ты не беспокойся, - с угрозой в голосе обещает Костяк, истолковав мою тревогу по-своему. Глеб делает несколько шагов вперёд, за ним следует радостный Борман. Они останавливаются прямо перед влюблённой парой, преграждая тем самым им путь. Возлюбленные тут же застывают на месте и с недоумением глядят то на Костяка, то на Белова. Затем девушка несколько смущённо интересуется: - Эм… Вам, ребята, что-то от нас нужно? - Да, - ледяным тоном говорит Глеб, а затем чуть громче добавляет: - Нам нужно как следует проучить одну шлюху, которая якшается с чёрным. Мало того, эта потаскуха ещё и изменяет. С лица Бормана не сползает злорадная ухмылка. Он явно предвкушает мордобой. - Ты про меня, что ли? Изменяю? – охает девушка, искренне удивляясь. – С кем это? Я люблю только моего Гвалу. Негр сильнее прижимает её к себе и не моргая пялится на разозлённого Глеба. Не произносит ни слова. Интересно, он вообще понимает по-русски? - Да что ты говоришь, - фыркает Костяк, хмурясь ещё сильнее. Между его белёсыми бровями образовывается морщинка. Он оборачивается ко мне и спрашивает: - Узнаёшь свою избранницу, а? Я не успеваю ничего ответить. Моя «избранница» вдруг резко срывается с места и бежит, таща за собой негра. Костяк тут же хватает африканца за плечо и пытается повалить его на землю. Вскоре Глебу это удаётся, и негр падает. Вместе с ним неграциозно приземляется на бок и девушка, державшая своего парня за руку. Подскакивает Борман, и они вдвоём с Костяком начинают от души мутузить чернокожего парня ногами по печени. Лица моих фашистских приятелей перекошены от злобы. Я с лёгким испугом наблюдаю за этим. Негр корчится от боли. Его возлюбленная тихо плачет, беспомощно глядя на своего парня и не пытаясь как-либо попрепятствовать избиению. Я же вступить в бой даже не пытаюсь. Слишком уж шокирован и напуган этой внезапной ситуацией. Просто стою и наблюдаю. Спустя минуту или около того моё потрясение испаряется, и до меня вдруг доходит, что двое моих приятелей не собираются закругляться со своим мордобоем. Они лишь начинают бить ещё сильнее, бить ещё беспощаднее. Мне кажется, раньше Костяк никогда не был настолько жесток со своими жертвами. Неужели его так сильно задела «измена» моей липовой девушки? Я мотаю головой, сбрасывая с себя оцепенение, а затем решаю, что пора вмешаться. Ещё немного и они его просто-напросто убьют. Я резво подскакиваю к Глебу и, для острастки слегка попинав негра по ноге пару раз, вкрадчиво произношу: - Блин, посмотри на него. Может, хорош? Вы же его убьёте! Мимолётно дотрагиваюсь до напряжённого плеча Костяка. Он лишь раздражённо шипит: - Этот выродок это… - удар только что начищенным берцем в живот. - …заслужил. - Да она не… - начинаю я, но слова вдруг застревают в горле. Я скольжу взглядом по полуживому негру. Тут я замечаю, как Костяк вновь тянется к правому карману. Тогда-то я и понимаю, что медлить нельзя. Зажмурившись, я громко выпаливаю: - Да она не моя девушка! Я вообще девушек не люблю. И фашистов тоже не люблю! Я тебя, Глеб, люблю. Костяк и Борман резко замирают. Глеб медленно поворачивает голову в мою сторону и с недоумением глядит на меня. Через несколько мучительно долгих секунд он невесело усмехается: - Что за чушь. Это, знаешь ли, крайне несмешная шутка. Да и сейчас, как видишь, не самое подходящее время. Африканец пытается подняться на четвереньки, но Костяк вновь обрушивает на него несколько мощных ударов. Тогда я принимаю прямо-таки судьбоносное решение. Пожалуй, не будь я в такой кошмарной ситуации, мне бы точно не хватило смелости на нечто подобное. Подойдя к Глебу ближе, я притягиваю его к себе и целую. Тонкие губы Костяка оказываются довольно сухими, но мне, в общем-то, всё равно. Во-первых, сейчас это не имеет никакого значения, во-вторых, я слишком давно мечтаю об этом. Глеб явно застигнут врасплох, потому как не оказывает никакого сопротивления. Он настолько растерян и удивлён, что позволяет мне углубить поцелуй. Но как только наши языки соприкасаются, Костяк тут же отстраняется от меня. Он с отвращением вытирает рот рукой, изумлённо глядя на меня. Ничего не говорит. Видать, слишком шокирован. Как и притихший Борман. Я чувствую, как мои щёки краснеют, и отвожу взгляд в сторону. Девушка, всё ещё плача, поднимается с земли и помогает встать своему парню. Придерживая его, она истерично взвизгивает сквозь слёзы: - Сначала в своих отношениях разберитесь, а потом уже в чужие лезьте! Фашистские пидорасы. Идите подрочите друг другу на фото Гитлера! Костяк никак на это не реагирует, вместо этого он всё ещё поражённо пялится на меня. Девушка же, понимая, что нельзя терять не минуты, как можно скорее удирает вместе со своим африканцем. Мне на сердце становится немного спокойнее. Повисает напряжённое молчание. - Зачем? – тихо, но твёрдо спрашивает наконец Глеб, отводя взгляд. – Зачем ты сделал это? - Я тебя… - мямлю я, запинаясь. – Я люблю тебя. Я всегда любил тебя. Костяк молчит. Мне почему-то приходит в голову, что нужно внести немного ясности, и я зачем-то добавляю: - Как мужчину, я имею в виду. Я хочу встречаться с тобой, Глеб. Я хочу, чтобы мы… - Да понял я!! – орёт Глеб, страшно сверкая глазами. Я ощущаю прилив страха. Костяк подскакивает ко мне и хватает за грудки, почти приподнимая над землёй: - Ты врал мне! Ты всё время врал мне, мразь!! Он с ненавистью рычит ещё что-то, но из-за сильного звона в ушах, возникшего от волнения, я практически ничего не разбираю. Наоравшись, Глеб отпускает меня. Я не удерживаю равновесия и падаю. Внезапно я чувствую, как внутри начинает закипать злоба: - А знаешь, Костяк? – громко говорю я. – Я с удовольствием бы избавился от этого мерзкого чувства, вот что! Оно съедает меня изнутри. Я ощущаю, как с каждым днём я становлюсь всё больше мудаком. Прям как ты! Любить такого, как ты, - сущая пытка! Ты же калечишь ни в чём не повинных людей, ты полон сплошной ненависти, ты… Тут я выкладываю ему всю правду. Всё, что я думаю о его взглядах. Я говорю и говорю несколько минут, а затем заявляю: - Да я терпеть тебя, Глеб, не могу! Будь ты проклят!! - Вот как? – усмехается Костяк. Он в бешенстве. – Терпеть не можешь, да? Минут пять назад, если мне не изменяет память, ты меня целовал. Педик. Последнее слово Глеб произносит с особым отвращением. - Знаешь, что? – фыркает он и вдруг достаёт из кармана свой складной нож, а затем протягивает его мне. – На! - Что? Зачем? – несколько растерянно спрашиваю я. - Ну, на, держи. Твори правосудие, человек, полный любви! Ты же ненавидишь меня, так? Давай же тогда! – он указывает пальцем себе на шею. – Ну, давай! Чего медлишь? Уничтожь же настоящее зло, лишённое всякой способности любить! Я ж ведь мудак. Я даже не стану сопротивляться. - Костяк, чувак, ты не дури, - испуганно произносит Борман, всё это время молчавший. Глеб ему не отвечает. Он пристально смотрит на меня своими красивыми глазами синего цвета. Я медленно беру нож в руку. Мои пальцы на одно мгновение соприкасаются с пальцами Глеба. Некоторое время я просто смотрю на лезвие, опасно поблёскивающее в свете луны. Затем перевожу взгляд на шею Костяка. Я замахиваюсь и… вонзаю нож в свою руку. Я одним рывком вспарываю вены и вдруг слышу громкий крик. И только через несколько секунд ко мне приходит осознание того, что это я сам ору от дикой боли. Но я вновь вонзаю остриё ножа в руку и вновь совершаю длинный продольный разрез. Я проделываю это ещё несколько раз. Кровь заливает всю мою одежду и хлещет на землю. Я, внезапно обессилев, ложусь прямо на асфальт. Мне становится очень холодно. Всё тело охватывает озноб. В глазах темнеет. Кажется, я начинаю терять сознание. - Пиздец, Костяк… - ошеломлённо произносит Борман. – Он же сейчас откинется нахуй! - Ну и что? Не жалко, - безразлично хмыкает Глеб. – Разве тебе пидоров жалко? Мне вот нисколько. Борис не знает, что на это ответить, и поэтому лишь что-то неразборчиво мычит, взволнованно переступая с ноги на ногу. Я тем временем, чувствуя головокружение и сильнейшую слабость во всём теле, решаю поскорее покончить со всем этим. Сжимая окровавленное лезвие дрожащей рукой, я снова пронзаю кожу. Но я не успеваю нанести ещё один, заключительный порез. Кто-то мягко отнимает у меня нож, а затем бережно сжимает мою руку чуть ниже и чуть выше раны. Пальцы этого человека тут же заливает моя кровь. - Чёрт возьми, Костяк, - неуверенно говорит Борис. – Ты б лучше этого не делал, наверное. Вдруг он какой спидозный, ты ведь знаешь, что такие, как он… Глеб резко прерывает его: - Борман, заткнись и звони в скорую.