Переписать

Восемь: Болван 30 Августа

      Школьные дни тянулись очень медленно. По понедельникам ты больше не была со мной на уроке, и твое пустующее место в двух рядах передо мной лишь болезненно напоминало обо всем. Честно говоря, я не знаю, куда ты пропала: ты была здесь, и в следующую минуту исчезла.       Ты даже не сказала мне, куда ты уходишь. Ты даже не попрощалась со мной, что еще больше ранило мое сердце.       В конце концов, раздался звонок, и я первым покинул класс. Через несколько секунд меня догнала твоя подруга Кейси. Она была милой, и нравилась мне, потому что почти не говорила о тебе. Думаю, потому, что я сам мало говорил о тебе.       Странно, что ты никому не сказала, куда уехала. Я ожидал, что ты поедешь к своим друзьям, но даже им ты не сказала ни слова.       — Куда хочешь сходить пообедать? — спросила она меня. Я кротко пожал плечами в ответ и сунул руки в карманы. Я не знал, какого ответа она ожидала.       — Куда угодно, — мы улыбнулись друг другу, она развернулась и направилась к столовой. Когда девушка ушла, я почувствовал, что мои ноги приросли к полу. Поток студентов, идущих в кафетерий и выходящих из него, свидетельствовал о том, что все места были забиты. Я ненавидел все эти сочувствующие взгляды.       Вместо того, чтобы следовать за Кейси внутрь, я развернулся и направился прямо к своей машине. Я отправился домой, всю дорогу вспоминая о тебе.       Я пришел домой и снова начинаю рисовать тебя. Рисунки — единственное, что действительно снимает мой стресс. Ну и сигарета между пальцев. Да, я снова начал курить, это помогает сохранять спокойствие. Рак может пойти нахер.       Я рисую два маленьких портрета. Один, где ты указываешь на океан перед собой, пальцы ног зарыты в песке, длинные светлые волосы рассыпаются по плечам. Я помню тот день, ты была такой красивой и счастливой.       Другой портрет, где ты впервые ешь гамбургер. Огромный говяжий гамбургер на тарелке, твои надутые щечки и капля майонеза на лице.       Я не могу долго их разглядывать. Они кажутся слишком реалистичными, поэтому я рву их на части, мну и бросаю на пол.       Солнце село прежде, чем я понял, как долго я рисовал. Меня окутала темнота. Мама заходит в комнату через пару минут и окидывает меня взглядом, закусив губу.       Жалость.       Я четко вижу это в ее глазах.       — Милый, я приготовила ужин, иди и съешь что-нибудь, — говорит она, тщательно подбирая слова. Как будто, если она скажет что-то не то, то я взорвусь.       — Я не голоден, — пробормотал я, проводя рукой по волосам.       Она опирается на дверную раму, скрестив руки на груди и наблюдая за мной.       — У меня есть кое-какие новости, — говорит она. Ее взгляд скользит по моей комнате, перед тем, как мама делает шаг внутрь. Я сажусь прямо, чувствуя всю серьезность ситуации и зловещий тон моей матери. Мне это не нравится.       — Это об Эшли… — тянет она, и твое имя звучит так странно. Я избегал произносить его почти год, и теперь, услышав его, я почувствовал, что внутри меня снова что-то сломалось.       — Ну, она возвращается на рождество. Я только что разговаривала с ее родителями по телефону. Они знаю, как тяжело далось тебе расставание… Я бы хотела, чтобы ты знал, — она больше ничего не сказала, избегая зрительного контакта со мной.       Я не хочу плакать, я обещал себе, что не буду. И я не буду.       — Хорошо. — Это все, что я сказал. С очередным сочувственным взглядом, брошенным в мою сторону, мама выходит из комнаты, закрывая за собой дверь и снова погружая меня в темноту.