100 bad days

«Этот мир такой странный» — думает Чуя каждый раз, когда слышит напоминание о родственных душах. Действительно, странный мир, где тебе необходимо на одной только интуиции вылавливать своего человека. Если тебе конечно не повезло видеть эти чёртовы шарики. Воздушные шарики. Казалось бы, вещь, которая никогда не заинтересовала бы взрослого человека, разве что маленького ребёнка и то, только в том случае, если тот будет достаточно ярким и привлекающим внимание. Накахара, к слову, ненавидит шарики. Потому что видит их каждый день, видит иногда оборванные нити и самое страшное — видит собственную связь с кем-то. Причём, кем-то слишком странным или же несчастным. Его воздушный шарик был красным. Цвета той самой крови, которую он может видеть на своих руках, выполняя какие-то поручения. Но замечать этого не хочется, поэтому гораздо легче носить перчатки и забыть об этом, желательно навсегда. Не хватало только иметь такие ассоциации. Хотя, они всё равно будут присутствовать, в силу нити. Обычно у людей это может быть красивая лента или что ещё, способное удержать рядом с «счастливцем» его бессмысленный толчок искать. У Чуи же, были бинты. Они умудрялись обхватывать всё его запястье и держать до глупого крепко. Не раз и даже не два, Накахара наблюдал, как эти бинты тоже становились красными. Словно пропитывались кровью и были готовы вот-вот оборваться. Он знает, что если такое происходит, значит жизнь соулмейта в опасности. Но обычно вместе с этим, должны передаваться и эмоции страха или чего-то подобного. В моменты, когда бинты чуть ли не рвались, Чуя ощущал только облегчение. Отголосками. Не своё собственное, конечно. Вместо того идиота или идиотки, связанным с ним, страх чувствовал Накахара. Каждый раз он не был в силах удержать его, а после и жуткую злость. Потому что часто, слишком часто парень видел как чья-то жизнь висит, чуть ли не буквально, на волоске. Ему зачастую плевать на жизни остальных. Ни к кому не привязан и иметь такие связи, не желал. Разве что, его беспокоила жизнь его «семьи», в виде мафии, которая действительно стала для него всем. Правда, в этой семье, Чуя скорее как собачка. Цепной пёс, до омерзительного верный и преданный, выполняющий всё что не скажешь. По крайней мере, так любил дразнить его Дазай (который собак, между прочим, ненавидит), помимо привычных подколов про рост, шляпу и прочие зацепки за внешность. Накахара всегда взрывался от них, потому как быть равнодушным к этому человеку, просто невозможно. Ведь именно из-за этого кретина, Чуя успел досчитать до ста ужасных дней, когда видел испачканный бинт. И плевать, что иногда виной тому был не сам Осаму, со своим пристрастием к самоубийствам, а возможные опасные задания. Чуя не стал отрицать очевидного, впервые увидев Дазая и его мерзкую ухмылочку. А вместе с ней шею и руки, обмотанные ненавистными бинтами. Их он успел невзлюбить так же сильно, как воздушные шарики и красный цвет. У Осаму шарик тоже был красным. Правда, не такого же кровавого цвета, как у самого Чуи. Это был яркий цвет, почему-то по-особенному красиво смотрящийся вместе с голубой ленточкой. На такой даже смотреть было приятно. Не то что на этого придурка, то и дело мечтающего сбросится с крыши или обвить шею верёвкой. Даже параллелей проводить никаких не пришлось, и так всё было более чем ясно. Накахара уверен, Дазай не способен видеть эту связь. Но однозначно что-то подсознательно чувствовал, ведь постоянно вылавливал рыжего взглядом и готов был потратить минуты, а может и часы своей жизни на то, чтобы задевать напарника. И Чуя думает, что лучше бы своё внимание это суицидальное хуйло проявляло как-нибудь иначе. Ибо иногда сдержать желание как следует врезать по чужому лицу, казалось невозможным. Да, поэтому он нередко добавлял Осаму новых побоев и вместе с ним же получал по шее от Мори или сестрицы Кое. Смотря кто из этих двоих заметит драку. Но иногда их мог разнимать и Хиротсу, попутно укоризненно покачивая головой. Говорить что-либо не хотелось, так как сие действие считалось для Накахары бессмысленным и ни к чему не ведящим. Разве что, к желанию скинуться с моста. Суицидальные наклонности либо заразны, либо это опять связь шалит и передаёт чужие эмоции. Чуя всегда резко дёргается, если чувствует, как кое-кто вновь пытается вскрыть вены или ещё что с собой сделать. Хочется сделать вид, что тебе совершенно плевать, пусть наконец сдохнет, да перестанет его мучать. Но это не то что сложно, это невозможно даже в теории. И опять же, вина то связи или личных чувств Накахары, не ясно. В какой-то момент он сдаётся. Просто идёт к Дазаю каждый раз, ощущая какие-то изменения в шаре или бинте. Перерезает петли, обрабатывает порезы и после прижимает к себе, укачивая как маленького ребёнка и позволяя проявить слабость. Сначала кажется, что это странно. Видеть, как Осаму плачет. Иногда воет, скулит, слишком надрывно. «И меня ещё зовёт собакой, хотя сам та ещё побитая псина» — думает Чуя и всё равно утыкается носом в густые волосы, повторяя одно и тоже: «Всё будет хорошо. И сто дней хороших, у нас тоже будет». Он гладит по голове этого идиота, успокаивает и потом опять раздражается с его подколов, которые теперь произносятся больше по привычке. Пытается следить, заботится как получается и как умеет. Позволяет обнимать себя, если Дазай в очередной раз плохо себя чувствует и думает слишком много о лишнем. И понимает, что ненавидеть по-настоящему, уже не получается. Можно только терпеть какие-то припиздьи и с умилением замечать попытки Дазая делать для него что-то в ответ. Осаму умный, но для Чуи он последний дурак. Жутко наивный дурак, способный ночью начать рассказывать о том, как когда-то в детстве ещё способен был мечтать, а потом вновь удариться в размышления и анализ какой-то чуши. Но Накахара принимает. Знает, что это своеобразная защита и Дазаю ещё нужно время. Чуя готов дать ему это время. Даже сто плохих дней или же сто хороших. Главное, чтобы его придурок продолжал жить и ещё что-то чувствовать.