Яд

Что такое яд? Яд — это подлейшим образом добавленные капли в чашку чая или бокал вина своего знакомого. Яд — это неожиданное предательство со стороны близкого человека. Яд — это осознание убийства. Для России имели значение только эти три описания, пусть они и не соответствовали настоящему объяснению слова. Только они имели прямое отношение к её ситуации. И подсыпанный яд в чашку отца, и предательство, и последующие ночные кошмары, и чувство вины, камнем и цепями тянувшее костлявые плечи вниз. Ближе и ближе с каждым годом, с каждым словом, с каждым взглядом, с каждым договором. Девяностые стали настоящим адом для многих советских республик. В том числе и для России, являвшейся правопреемницей, которая должна была поднимать рухнувшую с пьедестала величия и первенства огромную державу из разрухи и хаоса и запускать сложный механизм вновь, пока грозная фигура отца и его былая слава угрожающе нависали над ней. «У нас будет свобода! Будет глас народа! Дружба с миром! Я покажу, что русские — самый прекрасный и дружелюбный народ, который позаботится обо всех нуждающихся. Народ, который будет помогать, помнить свою историю, учиться на ошибках прошлого, делиться знаниями. Все полюбят нас!» Таковы были мысли новоиспечённой страны, уверенной в своём пути и в своих силах. И сейчас, глядя в окно на хмурое и тяжёлое грозовое небо с сигаретой в руках, ей, право слово, хочется смеяться. Смеяться так долго и надрывно, чтобы просто умереть под конец. Потому что все мечты её разбились вдребезги о гадкую реальность. Чего же, чего она добилась? Собственные города осуждают её. Петербург и Москва, самые верные и уважаемые, разгораются протестами и злобным шипением, но она отчаянно закрывает уши. Столько стран ненавидит её, хоть это и взаимно, её интересы постоянно сталкиваются с чьим-то ещё, а между российской и американской властями уже давно залегла раскалённая широченная пропасть, грозящаяся разразиться Третьей (и, видимо, последней для всего мира) Мировой войной. Народ негодует и требует перемен, а России… России страшно. Страшно, потому что система настолько прогнила коррупцией и истлела ложью, что стоит начаться переменам — всё рухнет. Абсолютно всё. Безвозвратно и навсегда. Россия боится участи отца или деда, понимая, что с каждым шагом она всё ближе и ближе к этому. Она ощущает себя беспомощной марионеткой, жалкой куклой в руках подлых и мерзких кукловодов. Как же она ненавидела их всех. Их фальшивые кривые улыбки, их заискивающий взгляд масляных свиных глаз, их приторные лживые речи, вещающие о величии страны и слабости гниющего Запада (хотя, постойте, где же сейчас их дети и деньги?), их цепкие пальцы, тянущиеся к власти и выгоде. Ещё больше она ненавидела ту, кто стояла за этими людьми. — Ты сегодня рано, — раздаётся над ухом тихий бархатистый тембр с едва слышимыми хриплыми нотками, от которых подгибаются колени, и тёплые руки, мягко ложатся на талию. Российская Федерация отмалчивается, крепче сжимая в длинных пальцах сигарету. Ей хочется оттолкнуть от себя чужое ласковое тело, хочется закрыть уши, лишь бы не слышать этого журчащего голоса, хочется выколоть себе глаза, только бы больше не видеть этих черт лица. Россия считала Единую Россию своим самым главным и сладостным кошмаром. Но каждый раз называла несчастному таксисту её адрес. Каждый раз врывалась в квартиру, хватая тонкое запястье и грубо сминая малиновые губы в поцелуе. Каждый раз отдавалась без остатка, полностью теряя себя в касаниях, поцелуях и тихих выдохах. Вязла взглядом в насмешливых изумрудах, вдыхала ненароком нежный запах её духов, едва касалась мягкой руки, скользила глазами по золотому водопаду её волос. И падала, падала, падала всё ниже и ниже, задыхаясь от пепла сгоревшей надежды и путаясь в нитях бесконечной лжи. России хочется грубо разрезать ножницами воли эту нить, что тянется к её горлу через сердце, но они затупились. России хочется сойти с ума, чтобы не разбирать ноющей боли внутри, медленно разрывающей лёгкие, неспешно прогрызающей себе путь к мечущемуся сердцу ледяными клыками, но она слишком боится сумасшествия, не зная, что уже давно нуждается в психиатрической помощи. России хочется зарыдать и закричать, чтобы хоть как-то сбросить груз вины и разочарования в себе, потому что он слишком тянет к земле — держать спину ровно и вежливо улыбаться лживым угрожающим оскалом больше не получается, но гордость мешает. России хочется выхватить пистолет и выстрелить Единой России в голову, чтобы остановить эту жуткую цепочку, потому что её не покидает уверенность, что та, кто сейчас обнимает её сзади и целует в плечо, медленно душит и неспешно отравляет. Мучительно и вдумчиво. Российская Федерация выстрелить не может — нити мешают. Опутывают тело, разрезают душу и мешают биться сердцу, постепенно разрывая на части рассудок. — Сегодня у меня саммит, — наконец произносит страна, а потом оборачивается, глядя в глаза, не дающие возможность нормально дышать. Холодные губы накрывают тёплые чужие почти с жалобной жадностью. Сердце больно сжимается, неравномерно ухает в груди, грозясь просто-напросто лопнуть. Чужие хрупкие руки прижимают к себе. С каждым разом сильнее, будто грозясь сломать позвоночник. России хочется умереть прямо тут в сию же секунду, просто потому что от боли туманится разум. Единая Россия режет на части одной улыбкой, сносит голову одним голосом, подчиняет одним взглядом и дурманит существованием. Это уже напоминает что-то совсем изуродованное и разъедающее. Слишком жалкая любовь, растрескавшаяся до кровоточащей вины и желания быть нужной. Она дёргает за ниточки — Россия повинуется. Как послушная кукла, как безропотная марионетка. Единая Россия щедро поит её вином больной ласки и сладкой лжи, щедро разбавляя его уничтожением. Страна чувствует — оно совсем близко. Теперь Российская Федерация знает ещё одно, четвёртое, значение яда. Самое сильное, самое подлое и самое страшное.