От шестнадцати

– Перевяжи, – и тычет ему в лицо рукой. И даже не добавляет «пожалуйста». Замечает, что Генья хмурит тонкие брови, что Генья открывает свой грязный рот – перебивает (заранее): – Ты не Санеми. Перевяжи. Битва уже, так-то, кончилась, рана не особо серьёзная, и нельзя расценить это иначе, как унижение. «К а к о г о х у я» – думает Генья, зло отдирая кусень ткани от хаори Муичиро, и таки затягивая жгут. Почему все считают его больше мальчиком на побегушках, да медсестричкой с огнестрельчиком, чем полноправным бойцом? Почему Муичиро видит его насквозь? Видит эти чужие привычки, чужие повадки, чужой мат-перемат через слово, да /ураганную/ несдержанность? П о ч е м у? – Готово, – шипит Генья, и поднимается с колен. – Стой. Моя очередь. Муичиро держит его за рукав, заставляет сесть, дербанит своё истерзанное хаори, подобно Генье. Перевязывает чужие раны – они ещё меньше и несерьёзнее, чем его собственные, оставленные после этой схватки, но... Но. Но. Но. Блядь... – Пошли. Муичиро ниже его на две головы, младше на два года, и умнее в сто тысяч раз – Генья не знает, что создаёт между ними большую пропасть. – Всё же, ты не Санеми. Не прячь себя. – А вы... – Генья не знает, можно ли говорить о таком, на схлопотав. – а вы сами ведь, Токито-сан. Тоже ведь... Муичиро смеётся. О, боги. Муичиро тянет его через лес за самые кончики пальцев, почти бегом, хотя они оба неплохо выдохлись за ночь. – Я хочу, чтобы ты сделал это со мной. Избавился от братской личины. Понимаешь? Освободился! – Токито-сан... – Идём. Они выходят (выбегают) к ближайшему дому глициний довольно быстро, и перед тем, как постучать, Муичиро прислоняется к нему – будто устал, хотя Генья слышит сквозь чужое тонкое-звонкое тело – сердце не колотится, как бешеное, и дыхание совсем не сбилось. – Мне нравишься ты, а не твой брат. Генья останавливается на полувдохе и врастает ногами в землю. Перед ними открываются двери.