Посмотри на меня

Семнадцать. В основном ему кажется, что должно быть что-то большее, чем вот это. Что-то большее, чем имена на коже и постоянное жжение от них же. Питер не знает что именно, но ведь не может быть так. Вот так. В самые горестные дни он читает романы. Это очень глупо для мальчика в семнадцать лет, но почему-то его тянет ощутить что-то кроме личного разочарования. В такие моменты волны словно смыкаются над ним и он тянется к чужим счастливым жизням, понимая, что они не спасут его, потому что спасение утопающих... ну, и далее. В общем и целом, он не несчастен. Это же было бы глупо, быть несчастным, когда вот: у него есть соулмейт, где-то там, далеко, но есть, и он уже не совсем ребенок, а супергерой, ну может не совсем супер, но черт его дери, как есть, хорошо? Как есть. Когда жжение возвращается к нему, Питер обычно пожимает плечами и идет в ванну. В ванной - холодный душ. Он выбивает из него боль и возможность связно мыслить, потому что холодные капли впитываются в его тело, потому что он может только отчаянно хватать ртом воздух и смеяться-смеяться-плакать. Не важно в каком порядке. Но вот он останавливается и позволяет себе расслабиться, потому что вокруг есть только холод и вода, и это становится константой, потому что. Потому что он не чувствует себя таким грязным, в эти секунды. Иметь много половых партнеров - табу. Это означает, что где-то там всегда будет человек, который будет похож на чертов телефонный справочник: с именами, но без номеров, их еще не хватало, боже. Питеру точно, потому что номера бы просто не влезли, буквы и так наползают друг на друга, имена иногда возникают парно, и Питер не хочет думать об этом, потому что черт, неужели его пара не может просто остановиться и подумать. О нем, например. Мэй никогда ничего про это не говорила, только мягко обнимала его и все, и все вроде, но на самом деле, это значило больше, чем целый мир, это значило, что есть кто-то. Она была единственной, кто знал, но она все равно не понимала как это. Однако она пыталась, и это было важно. Конечно, Питер мог бы рассказать кому-нибудь, по типу Нэда. Он бы не осуждал и не посмеялся бы, потому что он хороший друг и всегда понимал его. Питер мог бы, но всякий раз в горле вставал комок размером с Шотландию и он закрывался, смыкал губы и криво улыбался, будто бы и не было этой паузы, будто бы и не было ничего непроизнесенного и запретного. Ах, зато как бы порадовался Флэш, боже. Он бы прямо сказал, что все это, потому что Питер просто своей паре не нужен, не нужен, потому что будь иначе - он бы не позволил себе такого, не заставил бы свою пару страдать. Но вот Питер становится под холодный душ и смотрит на новое имя. Джейн. Добро пожаловать, Джейн, думает он и смеется. Когда имя появлялось поверх старого, это было дико больно. Кожу нещадно жгло и эту боль нельзя было снять никакими таблетками. Это было у Питера в последний год, когда рук и ног уже не хватало, и было хорошо, что надписи не покрывали его ступни, ладони, шею и лицо. Было хорошо, но теперь было жутко больно, и весь этот хоровод Мэрил-Викки-Алана-Шэнон обвивался вокруг его тела, и душил-душил-душил. Питер даже имен таких не знал, но вот, теперь точно не забудет. Сегодня он сидит рядом с Мишель, когда сильная боль растекается по ребрам. Она сидит рядом, привычно-безразличная, чертит что-то в блокноте, изредка поглядывая на небо. Питер рядом, но они ничего не говорят, потому что это удобно - просто смотреть куда-то в сторону, со своими мыслями и не быть одному. Это удобно и приятно, и составляет часть их времяпрепровождения. Они по характеру очень разные, настолько, что даже странно, как они вообще могут хоть что-то делать вместе. противоположности притягиваются, ну. Так вот, они сидят, и в этот момент становится очень больно, так больно, что он стискивает свой телефон в руке, сильно-сильно, потому что сейчас не до самоконтроля и в итоге он ломается, все ломается, ну почему ему так не везет, за что ему все это, почему его соулмейт не может просто у с п о к о и т ь с я... Питер стискивает телефон и зубы, дышит сдавленно и часто, пока аккуратная ладонь подруги не опускается на его плечо. Это заставляет замереть, и выпустить телефон, это вгоняет в панику и кто бы мог подумать, какое воздействие может иметь просто прикосновение. Но от ее руки приятная тяжесть, тепло еще, совсем немного, не то, чего ждешь от вечно холодной Джонс, Питер даже может представить ее суховатую кожу, со всеми этими линиями жизни, любви и всего остального. Это чуть-чуть отвлекает, это работает, потому что Мишель молчит, если бы она сказала хоть слово, если бы она его жалела... Жалость была отвратительной, потому что она заставляла защищаться, и Питер делал так иногда с Мэй, когда она не могла сдержаться. Обычно она просто поддержкой была и немного опорой, но когда все стало заходить совсем далеко, то, ну, он мог ее понять, но это делало его еще грязнее и отвратительнее. Мишель молчала и держала его, пока он успокаивался, пока жжение становилось все меньше и меньше. В итоге он неловко ведет плечом, сбрасывая ее руку, потому что это становилось почти смущающим. Питер смотрит на нее внимательно, выискивая отвращение, потому что она точно догадалась, с ее-то проницательностью, но ничего не было. Мягкое спокойствие было. Обычно пристальный и острый взгляд стал чуть-чуть теплее, но большего не ожидалось, так что... Так что. - Эм... Что ж, - неловко начинает Питер, прокашливается, чтобы слова не стояли комом и продолжает: - Я вообще-то должен сказать спасибо... В плане, ты ну, помогла сейчас очень и давай договоримся, что ты ничего не знаешь и ничего не видела. То есть, я понимаю, что ты никому не скажешь, потому что тебе и незачем, но просто, - Питер на секунду теряется, замолкает, не понимая как закончить. Наконец, вздыхает и тихо произносит: - Просто это тяжело для меня. И я тебе благодарен. Вот. Делай с этим что захочешь. Мишель поджимает губы. Ее вид отрешенный, она снова берет в руки карандаш и некоторое время молча что-то выводит на бумаге. Он молчит, ждет, что она скажет, и скажет ли, ведь это так важно, что. что. Мишель неожиданно произносит: - А я курить начала, - ее насмешливый взгляд останавливается на Питере, и она продолжает: - Я вроде в сериалах видела, что нужен обмен секретами, знаешь, чтобы закрепить дружбу. Так что, - она пожимает плечами. - Как ты я тараторить не буду, но ты тоже никому не говори и все такое. Питер улыбается. Он улыбается, потому что это то, что ему нужно, потому что Мишель нарисовала Человека-паука, летящего между небоскребов, потому что ему чуть-чуть легче, когда появился кто-то еще. Кто-то, кто не осудит. Он весело качает головой: - Постараюсь никому не говорить. Это ведь так отразится на твоей репутации! Мишель фыркает и закрывает блокнот. Питер касается пальцами ее запястья. В порядке. Все хорошо. Из всех Мстителей с Наташей ему проще всего. Ему и с остальными не сложно, но вот с ней у него какое-то единение, что ли. Имен на теле Наташи почти нет, как и соулмейта рядом. Это так странно, потому что Питер уверен: она как никто заслуживает счастья. Она как-то быстро становится для него как мать, как сестра, как кто-то кто поймет-поднимет-надерет-зад-отправит-спать. Это было тепло и легко, улыбаться ей, рассказывать о школьных буднях, пить горячий шоколад с печеньем и слушать о необычных миссиях и страшных местах. Наташа не относится к нему как к ребенку. Конечно, она смотрит за его режимом дня, и защищает от разного рода опасностей, но при этом она очень... Очень в него верит. И она с ним откровенна. Питер понимает, что то, что она говорит ему, никто не знает. Питер понимает и ценит, именно поэтому в какой-то момент, после того случая с Мишель, он ей все рассказывает. Питер говорит о том, что никогда не ездил на море и практически не бывал в бассейне, да, он отвратительно умеет плавать, но черт. Черт. Питер говорит о вечных свитерах и кофтах, даже в плюс тридцать, о боли и холодном душе, о старом семейной фотоальбоме с его детскими фото, на которых уже видны вереницы имен. Питер говорит о разочаровании и признается, что иногда ненавидит своего соулмейта, потому что он так устал бояться-скрываться-плакать. Питер говорит, и Наташа слушает, обнимает, перебирает пальцами его каштановые пряди и молчит. В конце концов, Питер все-таки плачет, хоть он не хотел, честно-честно, но все это до сих пор тяжело для него. Наташа заваривает ему чай, и они сидят до вечера и говорят-говорят-говорят. Ему чуть легче, но. Наташа говорит, что полностью никогда не отпустит. Она говорит, что всегда нужно пытаться. Она права. С Тони Старком Питеру сложно. Он всегда боится, что стоит на краю той самой грани, когда общение превращается в навязчивость. Старк для него словно звезда, путеводная и невероятно яркая. А еще - далекая. Тони о нем, конечно заботится, называет мягко и чуть насмешливо - малыш. И Питер как собачка, готов бегать и делать для него, все, что тот скажет, но боже, Старку это не нужно. Так что Питер все время находится за закрытыми дверями, и он пытается, но не может. Так что он наблюдает, как герой его детства сходится и расходится с Пеппер Потс, как гуляет и веселится в алкогольном угаре. Питер смотрит и старается не пропустить момент, когда он может стать нужным. Полезным. Просто протянуть руку и спасти. Но пока что, он умудряется затаскивать пьяного в хлам Старка в его кровать, следить, чтобы тот хоть иногда питался, ненавязчиво подбрасывая ему еду в мастерскую, присматривать за ним во время миссий и следить, чтобы хоть изредка спал. Что-то вроде секретарши, думает он. Именно так пока что и выходит. Восемнадцать. Этот год становится началом конца, этот год становится чем-то страшным и странным, потому что Питер находит своего соулмейта. Это как в сказке, это как если бы он внезапно открыл глаза, открыл глаза и увидел его. Его. Тони Старка. В последствии, Питер понимает, что уже давно догадывался. Из-за огромного Вирджиния на пол спины, из-за количества имен, из-за того, когда они появлялись. Просто кусочки фрагментов сложились в один момент, и он остался со всем этим наедине, и он просто... Потерялся. В тот вечер он ушел к Нэду, сидел у него дома и безбожно проигрывал во всевозможные игры, безбожно проигрывал еще и в жизни, но как о таком рассказать? Сегодня утром он встретил девушку по имени Мэри. Она вышла из спальни Тони Старка, выпила с ним кофе и ушла. Сегодня утром ее имя появилось у него на ключице, поверх имен Гарриет и Эвелин. Сегодня утром. Питер позорно сбежал, когда все понял, Питер вылетел из окна башни, выстреливая паутиной в соседнее здание и чуть не сорвался вниз, от волнения и всего вот этого. Затем он пришел к Нэду и попытался отвлечься. Надо ли говорить, что у него не вышло? Проблема его соулмейта была в его потрясности. Тони Старк был невероятен. Он был красив, гениален и супергерой. Он был всем, чем никогда самому Питеру и не стать. Их разница, что была видна абсолютно во всем, включая треклятый возраст, была настолько огромной, что было почти физически больно. Думать об этом было тяжело, но нужно, потому что лучше было поставить на этом запрет сразу. Чтобы не переживать потом. За все это время, что Питер знаком с Тони Старком, тот все еще оставался кем-то недостижимым. Да, они общались, и да, у Питера были некоторые привилегии, в виде возможности помогать тому в мастерской. Но на этом все. Питер был уверен, что является для мистера Старка всего лишь надоедливым подростком, уже, конечно, не совсем подростком, но тем не менее. Сути это не меняло. Да и Питер видел, как Старк влюблен в восхитительную Пеппер Поттс, как они медленным шагами снова идут на сближение. Человек-Паук герой. Он не станет мешать счастью своей пары. А что до секса... Придется, пока что, побыть без него. Почему же это решение стало одним из самых сложных в его жизни? Вот так он и застревает. Со всеми этим недо и пере, со всеми этими играми в молчанку, прятками от всех и каждого, и особенно - от него. От Тони Старка. После шока приходит боль. Она острая и жгучая, смешивается еще со злостью. Потому что За что? Почему Тони поступает так с ним? Почему ни разу не остановился и не подумал, что где-то там, кому-то очень и очень тяжело со всем этим. Питер думает о всех тех моментах боли, о собственном стыде и ненависти к своему телу. Питер думает о своей детской вере в соулмейта. Он ждал извинений. Вот честно, ему так хотелось, раньше, чтобы его пара сказала ему простое «прости». Чтобы как в сказке - один чертов поцелуй и все вот это закончилось. Исчезло. Вот только на деле все вышло совсем иначе. Питер старается избегать Старка, Питер старается о нем не думать и не вспоминать, Питер с т а р а е т с я. Вот если бы у него еще получалось... Первым его порывом было рассказать Мэй. Вот только не вышло. Правда. Совсем. Он правда боялся ее жалости. Он правда боялся ее осуждения. Будет она осуждать его или Тони не важно. Просто сам факт. Мишель он сказать не мог. Хотел, но не мог - не хотелось грузить ее своими проблемами. Он вспоминал теплую ладонь на своем плече и улыбался. Но сейчас молчал. Питер приходит к Наташе. Он не считает это странным или неправильным, он видит, что не справляется один, что все это просто разрывает его на части. Он говорит Наташе: - Тони Старк мой соулмейт. Он говорит: - Да, я уверен. Нет, он ничего не знает. Нет, говорить я не собираюсь. Он тихо произносит: - Я не знаю, что мне делать и как... как со всем этим... Наташа его обнимает. Становится чуть легче. Не намного, но все же. Просто когда знаешь, что тебя понимают. Не полностью, но хотя бы так. Хотя бы так. Наташа советует рассказать. Питер противится всеми силами, он правда к этому не готов, но понимает, что, возможно, так было бы лучше. Что, может, он перестал бы просыпаться с дикой болью от нового имени. Что, может, все стало бы проще. Или же наоборот. Дело в том, что Питер не хотел увидеть отвращения. Дело в том, что услышать от Тони Старка, что он ему не нужен, было бы еще больнее, чем то, что у него сейчас. Питер молчит. Как хорошо, что Наташа лучше многих умеет хранить секреты. Так и продолжается дальше. Так и продолжается дальше, пока Тони Старк не сходится с Пеппер снова. Питер смотрит на их счастливые лица и даже не знает, что и говорить. Конечно, внешне он за них рад. Он улыбается, когда видит их вместе и когда видит теплую улыбку на лице Тони. Он улыбается и игнорирует внимательный взгляд Наташи, чтобы не разрыдаться. Питер понимает, что его соулмейт счастлив и, по-хорошему, за него бы порадоваться. Вот только не выходит. Хочется подойти к нему и спросить: а как же я? а никак. Терпи и живи дальше, малыш Питер. Терпи и даже слова не говори. Питер и молчит. Улыбается, шутит, говорит про что угодно, но не про это - не про самое важное. Этот разговор происходит, когда Старк пьян. Не так уж и сильно, но достаточно, чтобы Питеру пришлось вытаскивать его из мастерской и тащить его в спальню. Тони весело улыбается. Тони вдруг спрашивает: - А что насчет тебя, малыш? - Что вы имеете ввиду, мистер Старк? - Ну, соулмейты. Ты уже нашел свою пару? - Старк пьяно взмахивает рукой, и ладно, возможно он все же выпил больше, чем показалось вначале. Вообще-то остается еще всего один этаж. Вообще-то - слышать такой вопрос от своей пары больно. Но Питер лишь тихо отвечает: - Возможно. Я еще пока не уверен. Тони важно кивает и почти вываливается из лифта. Питер помогает ему стать ровнее и доводит до комнаты. Хочется убежать, но тут вроде как нельзя бросать наставника на полу. Тут вроде как почти геройство. Тони говорит: - Мой тебе совет, малыш. Не зацикливайся на соулмейтах. Ну знаешь, на поисках и все такое, - Старк падает на кровать и продолжает в подушку: - Я раньше так беспокоился, искал. Ну а потом все - нормально. Нет у меня пары и черт с ней, - Тони молчит несколько секунд, а потом сонно добавляет: - Зато Пеппер есть. Питер молчит. Укрывает его одеялом, снимает с него обувь, выходит. И только потом - плачет. Девятнадцать. На собраниях Мстителей Питер почти не бывает. Так уж повелось - он к ним не относится и ему там плохо. И все. Питер учится боли избегать, а не бежать ей навстречу сломя голову, Питер учится в университете и у него много дел, до свидания, мистер Старк. Питер не смотрится в зеркало и иногда сидит в кафе с Наташей. У той и самой проблемы - ее соулмейт Баки Барнс, и она совсем не знает, что с этим делать. Ничего и не хочет. Питер тоже. Ему бы просто стереть себе память и имена с тела, ему бы просто жить и радоваться. Он ходит с Мишель в кино, покупает с Нэдом новые игры. Он еще Человек-Паук. На самом деле он старается сильно не отсвечивать - ему начало нравиться его положение добродушного соседа. Просто он был героем и без всего такого - без борьбы с мировыми злодеями и сверх-мега опасных миссий. Нет, конечно, если нужно, он придет на помощь. Просто больше не хотелось признания и на чье-то уважение становилось плевать. По-другому стало все. Иначе. может быть, просто вырос. Двадцать. Спустя столько времени почти не болит уже. Так, ноет слегка, но Питеру уже легче. Было бы проще, если бы Старк не расстался с Пеппер - вереница новых имен действительно причиняет боль, но уже физическую. Питер улыбается всем и каждому. Он говорит себе, что все в порядке. Все хорошо. Он до сих пор избегает зеркал. Как это его характеризует? Двадцать один. А потом Тони Старк узнает обо всем. Происходит это случайно. Питер решается прийти на чертово собрание. После него Мстители решают немного расслабиться. Питер совершеннолетний, Питеру уже можно - он наливает себе немного виски в стакан и смеется над шутками Клинта и Сэма. Ему хорошо и спокойно. Стоило бы насторожиться - с его-то везением. Но он этого не сделал. Вот он глупо проливает на себя напиток. Вот он идет в комнату, переодеть майку. А вот туда заходит Тони Старк, с каким-то вопросом. Что он хотел спросить, Питер уже не узнает. То, что он все понимает, становится ясно, когда его взгляд натыкается на огромное Вирджиния. Старк молча пялится, разглядывает внимательно тело Питера. Это так странно. Это немного больно. Питеру хочется спросить: вы даже не догадывались, что это я, верно? Питеру хочется узнать: вы злитесь, что это я? Питер говорит: - Ну как вам? Нравится? Его голос даже не дрожит. Тони смотрит на него потеряно и убито, Питер отбрасывает чертову майку в сторону, больше не пытаясь прикрыться, и разворачивается передом, глядя прямо и открыто. Все почти черное, от букв. Его ключицы, плечи, пресс. Только мелкие просветы его белой кожи. Питер вспоминает все то, что ощущал все это время, и от этого становится так горько-горько. И еще хуже от того, что Тони молчит. Разглядывает. - Я могу еще штаны снять, мистер Старк. Там все так же. От его голоса Тони вздрагивает. Прикрывает глаза рукой и тяжело вздыхает. - Я не знал. Питер хмыкает. Криво улыбается. Ничего не говорит. Что тут скажешь? Что знал он? Что это очень больно? что он так устал от всего этого? Он надевает сухую кофту. Он говорит: - Пойдемте. Нас ждут остальные. И выходит первым. Тони приезжает к нему спустя три дня. Он сильно помят и явно потерян. Питер открывает молча, пропускает также в тишине. Ждет. Странно видеть как нервничает Тони Старк. Странно знать, что все - он знает. Питер ждет. Не знает даже чего. Но ждет. - Я не знал о... Я думал, что у меня нет соулмейта. За все мои тридцать восемь лет ни одного имени, я даже не думал, что... - Тони устало потирает ладонями лицо и поднимает на Питера затравленный взгляд: - Если бы я знал, то всего этого бы не было. Я бы просто сам не смог, понимаешь? Питер молчит. Тони снова опускает глаза: - Я понимаю, что все это глупо с моей стороны: ждать, что ты меня сразу простишь за все это. Но я бы очень хотел. Я бы хотел все исправить. Питер пожимает плечами. Питер спрашивает: - Что будет теперь? Тони смотрит на него. Тони вдруг улыбается, мягко и немного криво. - Все что ты захочешь, Питер. все что захочешь. и действительно. Двадцать три. Конечно, сразу у них не получилось. Разница в возрасте, комплексы Питера, вредные привычки Тони и общая боль. Конечно, они все равно пытались. Питер смотрел на свое отражение иногда и удивлялся - чистая кожа, без имен. Надо же. А он уже начал к этому привыкать.