Четырёхкомпонентная теория любви

      Я нервно постукиваю пальцами по рулю, то и дело поглядывая на часы. Уже десять минут прошло, как Донхёк должен был выйти, но его всё нет и нет. Я уже не выдерживаю и сам выхожу из машины, хлопая дверцей, направляясь к дверям больницы. Что он хотел мне тогда сказать? Когда ещё в палату медсестра вошла и прямо перед моим носом хлопнула дверью, стерва. Я же думал и сейчас думаю. Может, что случилось? Откуда мне знать теперь? Блять. — Почему так долго? — ворчу я, заметив Донхёка напротив себя. Он закатывает глаза и вручает мне сумку. Он сам её дотащил? Она же тяжелая, как будто в ней кирпичи, а не одежда. И что в ней вообще такое? — Ты сам спустился? Он отрицательно машет головой, между делом запрыгивая на сидение, точнее быть, — кряхтя и матерясь от боли, еле, как и с трудом. Я усмехаюсь, также садясь за руль. Спасибо Лукасу за машину, он и впрямь неплохой парень. — Смешно тебе? — говорит он с нечитаемым выражением лица, пристегивая ремень. — Медсестра помогла. — Это та, которая передо мной дверью хлопнула? — я вставляю ключ зажигания, косясь на Донхёка. — Да, именно она, — отвечает он и дальше мы едем в тишине. Уже достаточно стемнело и на улице полил дождь. Блять, снова. Я изредка поглядывал на Донхёка: он отвернулся к окну и прикрыл глаза, неоднократно вздыхая и хватаясь за ребро. Я еду аккуратно, пусть не пиздит. Всего-то один раз наехал на яму, подумаешь. Теперь всю жизнь будет проклинать меня своим мрачным видом? — Поставь музыку, если хочешь, — сказал я и получил в ответ тишину. Ясно, спасибо. Ладно, пошёл ты в пизду. Чего опять обижается? — Ты там сдох, что ли? — Я думаю, — сказал, как отрезал. О, как. Интересно. И о чём же он думает? Я сворачиваю на обочину, матерясь себе под нос. Сука, дворники. — Что? — поворачивается ко мне Донхёк, а я отвечаю «дворники спиздили» и выхожу из машины. — И что нам теперь делать? Как ехать при таком ливне? Да, я-то откуда знаю? Дождь страшный, что я за секунду успеваю намокнуть. — Переждём, что уж теперь… Я включаю печку в машине и снимаю с себя намокшую куртку, откидывая на заднее сидение. Донхёк искоса подглядывает, не решаясь ничего сказать, и снова прикрывает глаза. Ой, блять, какие мы деловые. «Как долго вас еще ждать?» приходит смска от Лукаса на мой телефон. Я вкратце рассказываю парню, что и как, объясняю ситуацию. Лукас разрывается: поначалу ржёт, как конь, но потом замолкает. Ну, ещё бы. Машина-то его. — Я проголодался, — неуверенно тянет Донхёк, поднимая на меня голову. Его глаза блестят от волнения, ресницы едва подрагивают от нервозности, что я думаю не о том, закусывая губу. Крыша едет. — Потерпишь, — говорю я и выходит чуть грубее, чем я предполагал в голове. Парень поджимает губы и кивает, отворачиваясь к окну. Блять. Хотя… — Сиди и не высовывайся, — сказал я и вышел из машины под растерянный взгляд. От дождя я скрылся под вытянутой над головой курткой. Дождь стекает по ней попадая прямо на ботинки. Оглядываюсь вокруг. К счастью, мы остановились на людном месте, где мне в глаза тут же бросилась вывеска кафе. Судя по свету, оно всё еще открыто, что не может не радовать. — Ты куда? — за спиной раздался мужской голос. Взгляд Донхёка прошелся по мне и оставил пятно озадаченности. Так и не дождавшись моего ответа — он вышел из машины. Я чертыхаюсь под нос. Сейчас намокнет, идиот. Потому, за пару секунд подбегаю к нему и отдаю свою куртку, а сам остаюсь мокнуть под дождём. Весело. — Куда мы идём? — на полпути спрашивает парень, выглядывая из-под куртки. Сейчас его чёлка намокла, спала на лоб, на глаза. Выглядит, как ёжик. — Ты же проголодался, — он недоуменно хлопает глазами, почесывая затылок, а я лишь усмехаюсь. Кафетерий небольшой, похож на обычную забегаловку, где можно перекусить с дороги. А, понял. Неподалёку расположена полупустая заправка. Мило. Тем не менее, заведение пустое, в нём лишь обслуживающий персонал и включенный навесной телевизор, потому Донхёку больше не так неловко в тишине. Он жмётся от неловкости, пряча взгляд куда-то в стену, в потолок — лишь бы не смотреть на меня. А я наоборот. Смотрю в упор, складывая руки на стол. Через пару минут официант приносит меню, больше похожее на туалетный листок. — Я буду кофе… Мы ради одного кофе сюда припёрлись? Обалдеть, блять. — Донхёк, — шикаю я. Он ещё пару раз выделывается, но сдаётся. И на выдохе произносит: — Порцию картошку фри, большой бигмак с сырными колечками и стакан колы. Мне этого хватит, — тараторит он так, что официант не успевает записывать за ним. Что за ребёнок. — А, ещё… Хочу чего-нибудь сладенького… Мороженое? Нет… Пирожное? Да, я буду пирожное. Любое. Если вы думаете, что этот на вид не особо упитанный человек съест всю еду со стола, так ещё и ухватит своими проворными пальцами и мой поднос, — то вы правы. Я даже глазом не успеваю моргнуть, как на тарелке остаются лишь крошки. Мне стоит волноваться? — В больнице плохо кормили? — я макаю картошку в соус и закидываю себе в рот. — Одни супы, да каши, — бормочет он с набитым ртом, обмазавшись в кетчупе. — У тебя вот тут… — показываю я на свой уголок губы и Донхёк мажет салфеткой не туда. — Давай я, свинья ты… Так, как мы сидим в самом конце, у окна, персонала поблизости не видно. Совращать малолеток, которые никогда-то не видели целующихся парней — я не хочу. Им в жизни, итак, нелегко придётся, а тут я ещё такой деловой. Привет, не желаешь взглянуть как мы сосемся? Ну, уж нет. Увольте. Я, честно, вообще не уверен, что этому идиоту можно так много есть вредной еды. Тем не менее, мне его так жалко стало, бедного. Пусть ест, ладно. Сегодня можно. Сегодня не считается. Всё-таки, раненный. — Что ты… Я привстаю со стула и перегибаюсь через весь стол к Донхёку. Он, в свою очередь, перестал есть и молча наблюдал за тем, что я делаю. Серьёзно, а что я делаю? Кроме того, что протягиваю палец, и в два счёта вытираю остаток кетчупа. Он сглатывает, наблюдает как я тянусь ближе, становлюсь совсем вплотную и помещаю свою руку ему на шею. Сейчас мы совсем близко, я чувствую его тяжёлое дыхание, его рвущееся сердце. Ещё миллиметр — и мы поцелуемся, сольёмся воедино, так сказать. Блять, у меня внутренности горят желанием впиться в эти пухлые и такие привлекательные губы, но увы, Донхёк — это парень-пиздец. — Кажется, дождь стихает… Мне на секунду показалось, язвительного и противного Ли Донхёка подменили. Но Донхёк — такой Донхёк. Он вскакивает со стула, задевая стекляшку, от чего она с грохотом падает на пол. Да, он мастер неловкости. Я возвращаюсь на стул только после того, как подниму баночку из-под кока-колы. Донхёк притупляет взгляд. Следующие пары минут он без аппетита ковыряется ложкой в тарелке с пирожным. Так задумчиво ещё. Раз дождь прекратился, пора выдвинуться домой. — Ты поел? — Донхёк всё так же возится с ложкой, где-то далеко-далеко. Я говорю громче. — Ты поел? Он вздрагивает и машинально раскрывает рот. — Что? А, да-да. Пойдём? — Ты можешь выйти, — протягиваю ему ключи и он кивает. — Я заплачу и приду. На этот раз погода была на моей стороне. Дождя не было чуть ли не до самого утра, потом правда снова полил, но домой мы добрались в целости и сохранности. На полпути Донхёк уснул: прикрыл глаза, подложил одну руку под щёку и посапывал всю дорогу. Когда мы остановились у его подъезда, то пришлось его разбудить. Не буду врать, я ждал, когда он проснется сам — пять минут, затем — десять, через двадцать я уже не выдержал. Сонный он милый, в остальных случаях — чёрт без рожек. — Точно дойдёшь? — говорю я и помогаю ему вылезти из машины. Тихое «всё нормально» и мы дальше идём к лифту. Он уже спит на ходу, еле ногами ковыляет до постели. Снимать его обувь приходится мне, верхнюю одежду тоже мне. Как бы там ни было, парень ввалится на кровать и тянет меня за собой. Проснётся и не вспомнит, но мне уже всё равно. Я ложусь рядышком, накрываю его одеялом и сам ныряю под него. В Ли Донхёке две личности.