tainted love

Когда мы дети — мы легко верим в монстра под кроватью, зубную фею, Санту и людей. Нас учат не разговаривать с незнакомцами, но при удобном случае дарим первым встречным беглые смущенные улыбки, пряча детское личико в подол маминой юбки. Примерно в 10 лет мир начинает перестраиваться, терять былые краски, дети кажутся ехидными злыднями, подмечаешь, что работа учителя — неблагодарная, а ожидания родственников ты вряд ли оправдаешь. Крупье широко разводит руки, засучивая накрахмаленные рукава, твоя жизнь — рулетка. Делайте ставки, Господа. В пять лет я смотрела на балерин и восхищаясь их грации побежала к маме с таким завидным запалом в сердце, около десяти минут дергала за рукав атласной блузки, топала ногами — я должна была стать балериной, выписывать пируэты, изящные па, ну и все в таком духе. Первое занятие — крах. Всегда и везде вчитывайтесь между строк или ищите мелкий шрифт, который буквально должен кричать на вас, отговаривая от затеи, если не хватает выдержки. Да и запал оказался временным, в шесть лет я уже хотела стать адвокатом, в семь археологом. Разные книги и передачи делали своё дело с неокрепшим и подверженным влиянию всего подряд мозгом ребёнка. Тихие дети страдают молча, сублимируя все своё дерьмо сидя в комнате за деревянным столиком, обклеенным лицами принцесс Диснея (я их не любила, это был стереотип под названием «ты же девочка, Лолита»), агрессивно ломая восковые мелки, купленные горе мамашей вчера. Она опять забыла вовремя забрать из школы, вследствие чего два часа на ступеньках и отмороженная задница. Мелки не равно искупление, тем более, что фанатом рисования я была ровно настолько, насколько была балериной, но мама всегда с таким радостным лицом приносила мне акварель и прочую атрибутику начинающих художников, что было неловко сказать «мам, извини, но я скорее сторчусь, нежели стану вторым Ван Гогом». Шаг за шагом тихий ребёнок проходил путь становления личности, посредством чтения и изучения окружающего мира в одиночку, родители много работали, но почему-то в голове никак не откладывалась информация кем и где. Зато я знала, что родители отца с превеликим удовольствием соглашались быть моими няньками. В их маленьком домике было около четырех книжных шкафов, мои любимые полки были с пресловутой мифологией и сказками, красочные иллюстрации, легкое повествование доступное даже для понимания ребенка. Я любила взять из серванта печенье, вскарабкаться на высокую, по моим меркам на тот момент, кровать и выпасть из реальности на пару часов. Мифы про подземный мир всегда притягивали больше, нежели про Зевса и остальных божков, утопающих в тщеславии и подношениях, они напоминали школьных задир — вечная драма даже на небесах. Гомер описывал подземный мир, как «тусклое, мрачное и населенное тенями место». Царство неумолимого Аида полно мрака и ужасов. Там бродит во тьме ужасное привидение Эмпуса с ослиными ногами; оно, заманив в ночной тьме хитростью людей в уединенное место, выпивает всю кровь и пожирает их еще трепещущие тела. Там бродит и чудовищная Ламия; она ночью пробирается в спальню счастливых матерей и крадет у них детей, чтобы напиться их крови. Над всеми привидениями и чудовищами властвует великая богиня Геката. Три тела и три головы у нее. Безлунной ночью блуждает она в глубокой тьме по дорогам и у могил со всей своей ужасной свитой, окруженная стигийскими собаками. Она посылает ужасы и тяжкие сны на землю и губит людей. Гекату призывают как помощницу в колдовстве, но она же и единственная помощница против колдовства для тех, которые чтут ее и приносят ей на распутьях, где расходятся три дороги, в жертву собак. Ужасно царство Аида, и ненавистно оно людям. Строки будоражили воображение каждый раз, приятный трепет крылся между строк, заставляя сердце десятилетней девчушки колотиться быстрее. Я представляла себя Персефоной, которая спускаясь обратно в подземный мир, оставляя на земле царствовать зиму, и Деметру, роняющую скупые материнские слёзы. По правде говоря, Дьявол всегда привлекал меня больше, даже когда бабушка всучила мне библию со словами Бог все видит, но что он видел на самом деле? Место жительства так же оставляет своеобразные зарубки. Штат Монтана был живописной дырой, а к моему родному городу относилось только слово дыра. Биллингс — население сто тысяч человек, окружён горами, промышленностью и, конечно же, расположением у реки Йеллоустоун. Ржавые вагончики и один небоскрёб в центре города — не самые располагающие виды. Современная Америка в представлении туристов выглядела иначе, а знали они только о Йеллоустоун и Линче. Дэвид Линч — первая ассоциация с Монтаной. Родился в городе меньше моего — Миссула. Кажется, первый раз я увидела «Твин пикс» у бабули дома, старенький телевизор с помехами явил передо мной целый новый мир, в который занырнув с головой, я клянчила у папаши деньги на диски или кассеты, смотрела на одном дыхании, поражаясь как один человек мог придумать такое. Перед сном представляя себя на месте Одри Хорн я ёрзала в кровати, и, кажется, впервые узнала что значит быть возбужденной — спасибо вам, агент Купер. Прожив здесь пятнадцать лет я свыклась с холодным и сухим климатом зимой, жарким и засушливым летом, и в планах не было никаких переездов. Планировала уехать я ближе к восемнадцати, когда определюсь со своим предназначением, найду город и универ по душе, но сейчас пубертат брал своё: гормоны бушевали и хотелось делать иррациональные вещи, что посещали мою светлую головушку раз в две недели, не могу сказать, что я была той дрянной и популярной девочкой-клише из богатой семьи, с уже обеспеченным будущем. Моя семья имела приличный заработок, но популярнее я от этого не становилась, внешностью мать Природа меня не обделила, парни время от времени смотрели на меня и на мою задницу, точнее их спермотоксикоз, но мои вкусы на парней уходили чуть дальше недалёких одноклассников. Какой-то обдолбанный старшеклассник, с зализанными тонной геля волосами, попытался затолкать меня в ванну на вечеринке в честь дня всех влюблённых, облапать и совершить кривой половой акт. В итоге у него был сломан нос, а меня забирали из участка под залог, отметив особо буйное поведение, а то, что тот мудак пытался меня изнасиловать было всем побоку. Расстояние от участка до дома в тот день превратилось в сотни и тысячи километров, вместо десяти минут на мою голову свалилась вечность, голоса родителей отвратительно фонили что-то об ответственности, не железном терпении и домашнем аресте. Будто это меня пугало и второй этаж с шатким карнизом был преградой к свободе. Уже в конце марта отец как обычно пришёл домой в семь вечера, но не с замученным видом. На его лице красовалась глупая ухмылка, говорящая «я сейчас вам что-то расскажу, но перед этим буду говорить загадками». Насвистывая придуманную на ходу песенку он сел за стол, выжидающе скрестив руки. Слова удачная сделка и переезд стояли в одном предложении, рядом со словом переезд было слово о солнечном штате, и я поверить не могла, что практически самый северный штат спустя пятнадцать лет, сменится городом Ангелов — вечно солнечным штатом. Привычные горы сменят горы Голливуда. Самый заезженный город кинематографа не привлекал меня от слова совсем, но под ложечкой засосало то ли от волнения о недалеком будущем, то ли я просто противилась изменениям, мой внутренний консерватор рыдал. Я хотела этого? Не знаю. Может, это начало чего-то и надо порадоваться? Не знаю. Сборы вещей — самая ужасная вещь в переезде, по моему мнению. Ты находишь старые вещи, предаешься давно забытым воспоминаниям, из-за чего смешанные эмоции давят на мозг, хочешь смеяться, потом плакать. С горем пополам собрала все шмотки и прочий хлам, близкий моему сердцу, отнесла в школу учебники, попрощалась с учителями, сходила домой к уже изрядно постаревшим бабушке и дедушке. Прощаться с ними — оказалось хуже сбора вещей, приходилось кусать внутреннюю сторону щеки, из-за чего во рту остался металлический привкус, к которому позже добавился вкус соплей, которые я глотала, отвернувшись к стене, чтобы мои дорогие старики не видели, что я на грани истерики. Я обещала прилетать к ним на каникулы, но не могла отделаться от ощущения, что если я улечу, то больше их не увижу, что они просто испарятся, ибо верить в худшее не хотелось. Выпросив крепкие объятья и ту-самую-книгу-из-детства, я еще раз сказала, как сильно их люблю и убежала к неизвестному. Такси, аэропорт, задержка рейса, долгожданное объявление о нём же спустя три часа, перелёт и долгая дорога в новый дом.