***
- Эй, подойди сюда! Киран медленно разворачивается к голосу, ловит на себе чужой взгляд, делает несколько не самых решительных шагов к очевидно подвыпившему источнику звука. - Подойди сюда, О’Дрисколл! Шон всего в паре метров от него. Киран сжимает руки в кулаки, больно врезая отросшие ногти в огрубевшую от постоянной работы с лошадьми плоть. - Знаешь, я не О’Дрисколл больше. Киран ярко чувствует боль в переносице, когда ему прилетает четкий, отработанный до совершенства удар лбом. Он падает на землю от неожиданности, хватается за нос, а потом с трудом приподнимается на руках, но не допускает проявления собственной слабины – лишь мрачно сплевывает в сторону, крепко стискивая зубы сразу после. - Нашего соседа в Донеголе тоже звали О’Дрисколл, и мы не могли терпеть его так же, как тебя. Шон уходит. Исчезает, словно его тут и не было, и ничего здесь не случилось и случиться не могло. Никто не обращает на эту заварушку внимания. Да даже если бы здесь произошла драка или перестрелка со смертельным для Кирана исходом, всем было бы плевать. Киран поднимается на ноги, вытирает краем рукава проступившую из разбитого носа кровь. Шатающимся шагом доходит до леса и сгружает собственное тело на ствол поваленной стихией сосны, горько постанывая в сжатый кулак. Перед глазами – пелена, в мозгах – надоедливый белый шум, только и всего. И Киран закрывает глаза. Киран вряд ли действительно сейчас что-то чувствует. Он понятия не имеет, где вся та безнадега и отчаяние, которые раньше, не в силах уняться, безжалостно терзали его бренное тело и разум, не давая ни единой секунды спокойствия. Он должен был сейчас привычно рвать себе сейчас душу, вывернуть её, дуру, наизнанку, швырнуть об землю, растоптать, плюнуть, чтобы потом поднять и снова отправиться с ней в бесконечные странствия. Неужто криво надетая маска спокойствия и безразличия слилась воедино с лицом и пустила корни в голову? Что-ж, в таком случае, молодец, Киран, отличная работа. Не суметь элементарно обуздать собственные чувства нужно еще постараться. Может, люди вокруг правы, и ты действительно абсолютно бесполезен. Но разве же ты виноват? А кто тебя знает, Киран. Кто тебя знает. На некоторые вопросы просто нет ответов. Киран открывает глаза.**
Киран накладывает кашицу из нарванной около леса календулы на разбитый нос и немигающим взглядом смотрит на лениво уползающее за горизонт солнце. Он думает, что отвечать Шону так было глупо. Он ведь прекрасно знает, что это ни к чему не приведет, но продолжает каждый раз почти обиженно бросать "я больше не О’Дрисколл" в ответ на все уже порядком осточертевшие нападки. Это почти баранья в своем упрямстве борьба, неравное соревнование с самим собой, гонка, где каждый участник понимает, кто проигравший, а кто победитель. Кирану правда хотелось бы отнести себя к победителям, ему хотелось хоть раз в жизни ощутить этот триумф, но здравый смысл, скотина, почти бешено орал откуда-то изнутри, заявляя, что это авантюра идиота. Здравый смысл был прав. Киран давно проиграл, намного раньше, чем вообще успел это понять. Киран смотрит в свое отражение в воде и понимает, что не может заглянуть себе в глаза. Он недостоин того, чтобы в них смотрели, потому так смотрят только на тех, кого считают равным, а Киран сейчас едва ли сойдет за самую жалкую букашку. Даже для самого себя он стал незнакомцем, чужим, врагом. А сейчас обезличенное существо нагло пялится на него из реки, и ему не хватает только улыбнуться, чтобы вызвать у Кирана тошноту. Существо в реке – натуральная эволюционная ошибка. Киран ненавидит его, и оно, кажется, ненавидит Кирана в ответ. Киран смотрит на существо в воде тяжелым, свинцовым взглядом. А потом Киран закрывает глаза. Теплота дня медленно сменяется свежестью ночи - Киран чувствует это каждой частичкой своего тела и немного вздрагивает, но продолжает сидеть на берегу реки в той же самой позе. Небосклон над его головой бледно-сиреневый, к горизонту переливающийся в неестественный перламутровый розовый, и на фоне этого цветового безумия пестрят высокие, длинные облака, легким пухом лежащие на бесконечном просторе. Киран любит природу, потому что она помогает ему не чувствовать себя непоправимо одиноким. Ведь как он может быть одинок, если он - часть такой огромной системы, как природа? А в системе ведь важен каждый элемент, так? Так. Но сейчас Киран почему-то очень сомневается в собственной риторике. Из лагеря доносятся отчужденные голоса, люди там постепенно стягиваются к центральному очагу. Киран хмыкает. Он думает, что стоит ему пропасть - никто и не заметит. На всем белом свете он не нужен ровным счетом никому, даже этим проклятым лошадям, на которых он тратит все свое время. Зачем ему вообще это время, если оно утекает впустую, как песок сквозь пальцы? На кой черт он сейчас сидит на этом берегу, о чем он думает? И все вокруг него, черт бы их побрал, ценны, но не он! Не он. Лишний, ненужный, Богом забытый Киран. В жизни, наверное, важен смысл, важны причины для того, чтобы вставать по утрам, а если их нет – так зачем стараться? Зачем он борется? Хотя он и не борется вовсе - лишь попусту тратит силы и "драгоценнейшее" время. Солнце окончательно гаснет за линией горизонта, оставляя Кирана и весь остальной мир одних наедине с молчанием ночи. Киран открывает глаза.***
- Здорово, О’Дрисколл! - доносится откуда-то со стороны чащи приближающийся голос хорошо знакомого ему ковбоя. Киран незаметно улыбается, да так незаметно, что лишь уголки его губ как-то нервно дергаются вверх - кажется, он совсем разучился делать это хоть как-то иначе. Но сейчас улыбка получается даже отчасти искренняя: Артур, наверное, единственный человек в лагере, из уст которого это опостылевшее "О'Дрисколл" не звучит мерзко, скорее даже иронично. По крайней мере не злобно - и это уже хорошо. Но Киран все равно нервно потупляет взгляд, оглаживает внезапно отяжелевшей рукой яремный желоб вороного жеребца и думает, что ему, наверное, не стоит вообще никогда больше не отрывать глаз от земли. - Мистер Морган. - приветствует Киран уже прошедшего мимо Артура, хмурит брови и тихо вздыхает, обессилено припадая к шее лошади лбом. Киран закрывает глаза. Киран считает до пяти. Медленно, с чувством, с толком, с расстановкой, проговаривая четко каждую чертову букву. "Один, два, три, четыре, пять". В его дурной голове нет уже больше ничего. Одни шальные цифры, чтобы привести себя в чувство, понять, что он пока может думать, а стало быть – живой. Бессмысленно живой. Киран открывает глаза. И снова оказывается в том же самом Аду.