Дорога

      Лютик всегда был немного особенным, с самого рождения. И дело не в том, что он вечно витал в облаках или лучше выражал свои чувства музыкой. Нет. Все из-за метки на плече. Чудная эльфийская вязь красовалась на чистой коже подобно старому шраму.       Когда-то Лютик жил в маленькой деревне вместе со своей матерью. Как только отец увидел на руке своего новорожденного сына эльфийское клеймо, тотчас ушел из дома, подальше от проклятого ребёнка и не успевшей отойти от родов жены. Так они остались вдвоем. Не знавшие причины столь резких изменений отношений счастливой пары соседи лишь разводили руками в недоумении. Девушка всегда была прилежной и скромной, слухов про нее не ходило, потому деревенские иногда помогали брошенным матери и ребенку.       Мальчик всегда ходил в рубашке с длинным рукавом, даже в самый жаркий день. Ему не разрешалось ее при всех снимать, чтобы поиграть вместе с остальными детьми в озере, ведь метка была их с матерью страшной тайной. О владельцах подобных надписей всегда говорили как о проклятых. Всем были известны старые сказки про людей, пришедших на места эльфов — созданий, что всегда были связаны меж собой. И то же самое они решили сделать с людьми — дать каждой твари по паре. Было ли это сделано в надежде на сближение народов или же наоборот — неизвестно. Но люди ненавидели эту связь. Люди были связаны друг с другом с самого рождения. Идеальная пара, тот, кого невозможно не полюбить. Люди разделяли мысли друг друга, чувства, и более того, забирали раны возлюбленного. Однако самым страшным было не это. Люди ненавидели эти метки за смерти обоих половинок одновременно. Не важно, кого убьют, в небытие канут оба.       Так продолжалось несколько поколений. Дети рождались с надписями на эльфийском языке, означавшими имя того, кого они полюбят не смотря на судьбу и предназначение. Маги не могли снять это заклинание с людей, те в свою очередь поступали совершенно по-разному. Жили счастливо до конца своих дней с теми, чьи имена были написаны на их телах или же проклинали их за то, что метки связывали не с теми, кто был обещан предназначением.       Постепенно, люди с метками начали вырождаться, проклятие медленно, но верно теряло силу, пока соулмейты не стали диковинкой.       Так и жил Юлиан, мечтая встретить ту, кто будет с ним навсегда, играя на старой лютне и выдумывая сказки про былые времена.       Все было так, пока по королевству не прошла чума. Но жителям деревни в тот раз повезло, болезнь до них не добралась. Однако в других городах были кучи трупов, валяющиеся за пределами стен.       Тот летний вечер был веселым. Группа мальчишек собралась на сеновале. Кто-то притащил сидр из родительских запасов, иной достал еды. Юлиан же играл на лютне, да распевал пошлые песенки на потеху друзьям. Ему тогда как раз стукнуло четырнадцать и они решили это отметить. Недалеко горели огни деревни, за ней темнел лес, а компания веселилась в поле под светом звезд и полумесяца.       Они шумели и веселились, голова шла кругом, не давая мыслям собраться и заподозрить что-то неладное. В перерыве между песнями Юлиан заметил, что шум исходит не только от молодежи. По какой-то причине в столь поздний час деревня была непривычно оживленной. Более того, если прислушаться, то можно понять, что на улице кричат люди и им совсем не до смеха. То были испуганные истошные крики, от которых ноги врастают в землю.       Не понимая, что происходит, они бросились к своим домам, оставив вещи на месте посиделок. Одна лишь лютня болталась у Юлиана за пазухой на своем старом ремешке, больно ударяясь о спину. Но мальчик не замечал подобного пустяка. Единственное, что его волновало сейчас — это мать, оставшаяся одна дома.       Их ветхий домишко стоял на окраине деревни, потому добраться туда не составило проблем, только вот дальше по улице творилось неладное. Соседи бегали туда-сюда, словно курицы без головы, они кричали своим родным бежать, с вещами или без. Но это не было важно для Юлиана, ведь дверь в их с матерью шаткое жилище висела на одной петле, наровясь вот-вот отпасть. Сердце пропустило удар и ушло куда-то в пятки, но парень все же шагнул внутрь.       Первое, что попалось на глаза — это горящий очаг. Желто-красное пламя освещало небольшое помещение, в котором было кое-что лишнее.       Прялка все еще стояла на месте, вокруг валялись куски шерсти и нити. Только вот их цвет перестал быть белым. Все залила алая, густая кровь.       Юлиан замер, боясь двинуться с места. За огнем и за прялкой виднелся силуэт. Он склонился над чем-то, что раньше имело человеческие формы, но стало лишь бесформенным куском мяса. С омерзительным, гадким звуком, оно пожирало свой ужин, отрывало куски плоти, слизывало кровь с пола. Чудовище не обратило внимания на парня, а лишь продолжило набивать мясом свой прогнивший желудок.       Смотря на эту картину, Юлиан почувствовал новую эмоцию, сжигающую все внутри него. Она заполонила тело, убивая здравые мысли о побеге, пока чудовище не видит парня.       В порыве гнева, он рванул к очагу и схватил палку, которой они обычно поправляли дрова. Монстр только в этот момент отвлекся от своей кровавой трапезы, но было уже поздно. Юлиан вытряхнул поленья из очага, огонь, что они несли с собой, нашел и пряжу, и старую деревянную прялку. Теперь настала очередь для его пира. Он не побрезговал даже старым полом, заполняя все вокруг.       Теперь уже монстр был испуган. У Юлиана было лишь одно мгновение, чтобы рассмотреть его. Гнойники и струпья покрывали тело чудовища, его руки были больше похожи на лапы с острыми когтями, живот представлял собой ужасное зрелище из вываливающихся внутренних органов, некогда принадлежащих человеку, а один оставшийся, сочащийся гнилью глаз посмотрел на Юлиана, и тот побежал.       Вокруг происходило черт знает что. В дали были еще подобные создания, и потому он направился в сторону леса.       За спиной виднелось зарево пожара, спокойный лунный свет сменился алым, кровавым безумием, и только впереди тьма. Парень убегал в лес, стараясь забыть увиденное. Он желал погрузиться в небытие, чтобы та самая сцена в доме ушла из его головы.       Сколько бы историй про жутких монстров он ни слышал, он никогда не желал стать их участником. Даже могучим героям в них приходиться непросто, а он всего лишь парень из глубинки, любитель побренчать на лютне. Из-за ветрености его даже прозвали Лютиком, ведь Юлиан звучит слишком серьезно для такого, как он.       Он слушал истории про рыцарей, спасающих принцесс, про ведьмаков, убивающих чудовищ, и сочинял песни: веселые, драматичные, но всегда о добре. Что бы ни происходило, зло обязательно было повержено главным героем, кем-то особенным, не таким как все. Но что же теперь? Он ведь особенный! У него же есть эта метка на плече, разве он не должен был всех спасти? Только вот сейчас парень бежит от всего: от чудовищ, от изувеченного трупа матери, от пожара, который он сам и устроил.       Он бежит вперед, не зная, что его ждет, переживет ли эту ночь, начнет ли новую жизнь. Ничего важного уже не осталось, все позади и об этом хочется забыть.

***

      Из прошлого у Юлиана осталось не так много всего, одна лишь лютня, метка да воспоминания. Даже имя свое он сменил на детское прозвище — Лютик.       С этим малым багажом он умудрился стать бардом, не самым известным, но хозяева богатых домов не раз приглашали сыграть для них.        Будучи вольной птицей, шел куда хотел, не оставляя настоящих привязанностей. Собирал истории для песен и баллад, а потом пел их для народа за монеты. Жизнь не была плоха, шла своим чередом, а Лютик упорно старался найти себе проблем, в коих не редко его ждала муза.       Не раз бывало так, что дамы искали с ним любви на одну ночь, а тот им охотно отвечал. И не потому что он забыл о своей тайне, которую до сих пор хранил, просто отказывать себе в удовольствиях жизни казалось бессмысленно.       Более того, поскольку бард обязан знать всё, пусть даже не идеально, Лютик смог прочитать, что за имя вытесано у него на плече.       Шрамирование было жутко кривым и косым, но из того, что он смог разобрать, там было что-то наподобие имени «Гретта».       Так он и жил песнями, путешествиями и девушками, чьи имена он всегда спрашивал, но не запоминал. Ведь с каким количеством Марф, Катрин и Тересс он не спал, на удивление, Гретт среди них не было.       Он жил перекати-полем, ища как можно больше удивительного в жизни. Так, однажды в таверне, он увидел беловласого мужчину. Седые длинные волосы, как оказалось, принадлежали вовсе не старику, а вполне привлекательному человеку в самом расцвете сил.       Лютик не мог подобного игнорировать, потому и увязался. Да к тому же это тот самый знаменитый ведьмак.       Тащась за ним по безлюдной дороге, он решил завязать непринужденный разговор с одиноким путником. Прилип, как осиновый лист, узнав, что мужчина ведьмак, а потом и вовсе напоролся на приключения с эльфами.       Их связали, родную лютню разбили, но было не до того. У эльфийки, что вцепилась в них со всей возможной злобой и отвращением, от виска вниз по щеке шла вязь, подобная той, что и у него самого. Только вот буквы были идеальными, похожими на хитрый рисунок. Они лишь украшали девушку.       Лютик не мог удержаться и глядел во все глаза. Ведь это первый раз, когда он видит метку на ком-то еще. — Что пялишься, отброс! Вы, грязные существа, не имеете права даже смотреть на метки! — Хах, от чего бы. У нас они тоже бывают. Так что твои слова не имеют смысла. — Не сумел придержать свой болтливый язык парень. — Закрой свой рот! Говоришь, словно бы имеешь к этому отношение. Люди прокляли наш подарок, священное таинство. Вы убивали нас по двое за раз, занимали наши поля и леса. А потом, будучи варварами, терзали друг друга. И вместо того, чтобы прекратить зверства, ранящие не только невиновных, непричастных незнакомцев, но и вовсе своих вторых половинок, вы возненавидели метки настолько, что разорвали магию судьбы. Мерзкие, отвратительные существа, что б вы все сдохли!       Эльфийка была в гневе, а Лютик являлся одним из ненавистных ею существ, потому без промедления ему в голову прилетел удар с ноги. — Эй, не трогайте его! — возник Геральт.       Ощущения были не из приятных, и на щеке точно останется синяк, но зубы целы, и то хорошо, решил Лютик. Однако он беспокоился за ведьмака, перенявшего все внимание эльфов на себя, а когда того ударили и по пещере пронёсся неприятный звук, у парня самого заныла челюсть, только вот значения бард тому не придал.

***

      Геральт умудрился разрулить безвыходную ситуацию, и эти двое отправились в путь.       Лютик напевал песню про чеканную монету, а Геральт смирившись со своей участью шел рядом. Это было начало их общего пути, о котором бард ни капли не жалел.       Геральт был потрясающим. Хотя он вечно твердил об отсутствии чувств у ведьмаков, Лютик видел, что тот никогда не бывает безразличным. Берется за безнадежную работу, на которой уже полегли другие его «коллеги», не любит несправедливость, хотя и принимает ее существование. Лютик видит на его лице злость, боль и бесконечное одиночество. Именно от него бард старается спасти Геральта, вечно твердящего о том, что ему никто не нужен. Но Лютик знает, что это не так, что ведьмак частенько спит с продажными девицами, и когда подобное происходит, то на душе кошки скребут.       Как бы бард ни хотел все время проводить с ведьмаком, их пути ни раз расходились, но словно бы по велению судьбы, они обязательно находили друг друга.       Благодаря этому новому знакомству Лютик практически забыл о своей метке, таившейся под тканью повязки, которую парень никогда не снимал. Только вот произошел один случай, и судьба дала о себе знать.       В тот раз Лютик ночевал в таверне. Они расстались с Геральтом больше недели назад, ибо тот уехал на своей любимой Плотве выполнять опасное задание где-то в окрестностях соседнего города. И тот, будучи непробиваемым, не разрешил барду последовать за собой.       Они договорились встретиться в городе в трех днях езды оттуда. Ведьмак не знал, за сколько справится, так что Лютику не оставалось ничего, кроме как ждать и распевать песни для пьянчуг и путешественников.       Он лежал на кровати, проводя пальцами по струнам эльфийской лютни. В голове крутились самые разные мысли, но каждая из них была о Геральте. Почему он так долго? Не бросил ли ведьмак назойливого барда? Все ли с ним хорошо? И тому подобные.       Это казалось совершенно глупым занятием — думать о мужчине, который даже не желает признавать барда своим другом, вместо того чтобы развлечься с какой-нибудь здешней барышней. Только вот подобного желания не было, а сочинить новую песню про ведьмака — было.       Он старался подбирать оригинальные рифмы, описывая их похождения, однако мысли начали путаться, а голова резко закружилась. Не лежи он, то точно бы упал. Но к этому внезапно нахлынувшему состоянию прибавилось еще кое-что.       Лютика охватила паника, когда он почувствовал режущую боль в боку. Взглянув на него, то и вовсе хотелось закричать, только вот горло сжало от страха.       Кожа была разодрана и из раны размером с ладонь шла кровь. Она не была глубокой и что бы то ни было не задело органы, однако невозможно в подобной ситуации сохранить здравомыслие.       Лютик без раздумий прижал к ране простыню, не понимая, что происходит. Разодранная до мяса кожа жглась и болела, рана пульсировла, резонируя с гулом сердца в голове.       «И что мне делать? Чертова рана просто появилась, это же бред какой-то. Её нельзя так просто оставлять. Найти лекаря или самому как-то прекратить кровотечение? Но у меня нет никаких лекарств. Вот бы Геральт сейчас был здесь. Он-то точно умеет с подобным справляться.»       «Ладно, они же уже испорчены, потом заплачу». Решив, что простыни должны быть достаточно чистыми, он порвал их на повязки, и постарался перевязать рану.       «Она появилась из ниоткуда, значит вероятно ничем не заражена, только бы хитрая магия ни при чем. Бред конечно, естественно виновата магия! Но с чего бы…»       И тут у барда в голове проскакивает одна правильная мысль: " Магия, рана появившаяся сама по себе… — Он взглянул на свою руку и стянул повязку с плеча. — «Виновата ведь ты, верно?»       Не было никакого логичного вывода кроме того, что это из-за метки, а если вернее, то это раны его второй половинки, которые он перенял на себя.       «Но ведь в легендах для подобного нужно не только встретить того, кто предназначен, но и иметь глубокую привязанность к этому человеку. Я-то ее в глаза не видел, не говоря уж о любви или вроде того. А если легенды врут, то почему я раньше никогда не чувствовал ее боли? Даже будь она аристократкой, подобное просто невозможно.»       Лютик вглядывался в свою метку, пока рана на боку болела и изливалась кровью в повязку. Но раздумья избавляли от физической боли, унося сознание в прошлое. Он не помнил ни одну Гретту. Не было в его жизни подобной женщины, а самое похоже на подобное носит…       «Подожди, да быть такого не может.» — Он схватил уголек которым записывал стихи. — «Если предположим, что не женское имя, то вот эта загагулина имеет смысл, а это вовсе не вторая «т», а «л»… Твою мать.»       Казалось, что все еще не может стать страннее, но оно стало. Осознание того, что его вторая половина не просто найдена, что это мужчина да и к тому же — Геральт! просто ошарашила барда. Чувства были смешанными. С одной стороны он не хотел это принимать, ведь что о нем подумают люди? А с другой, словно бы все правильно и должно быть именно так, ведь не зря мысли вечно забиты беловолосым ведьмаком, не зря же он не желал женщин после их встречи?       «А что Геральт? Он же говорил, что не верит в предназначение, что он мутант, не способный чувствовать. Да и вообще, его что, ранили?!».       Лютик не знал, о чем ему сейчас думать в первую очередь. Беспокоиться о Геральте, о том, что тот не говорил о наличии метки, или об этой блядской ране на боку.       Так он и провел остаток ночи до рассвета, думая обо всем сразу. В любом случае, ночью выходить на улицу себе дороже. Потому, как только рассвело, не спавший Лютик, одевшись и держась за бок, поплелся искать здешнего лекаря.       Старик удивился гостю, ибо редко к нему захаживает кто-либо, да и к тому же не здешний, а увидев рану стал расспрашивать барда, где же здесь умудрился наткнуться на кого-то зубастого. Вот и пришлось врать, что это всего-то железный штырь неудачно расположился в его комнате.       Лютик прожил на постоялом дворе еще четыре дня. Его терзали те же думы, что и в первую ночь. Если за здоровье Геральта он не переживал, то об их будущих отношениях очень даже. Бард все время настаивал на дружбе, а Геральт с не меньшим рвением это отрицал. Только вот Лютик еще с большей уверенностью, начиная с происшествия, мог сказать, что ведьмак врет себе и ему, но вот что насчёт «любви» между ними.       Барду было легко принять факт того, что он одержим мыслями о ведьмаке, что более не видит будущего, в котором они расстанутся навсегда, что он желает всегда быть рядом с тем, кого на самом деле любит, чью жизнь он желает наполнить радостью и забрать столько боли, сколько его тело и сердце смогут выдержать. Но это лишь его думы, потому осталось выудить из Геральта всю нужную информацию и уже потом рисковать с какими-либо признаниями. Ведь Лютику уже доводилось видеть ведьмака частично обнаженным, и ничего кроме нескольких шрамов, полученных в драках с монстрами, он не увидел, хотя достаточно тщательно вглядывался в рельефное тело. К тому же, он вечно отрицал предназначение. Разве может кто-то, на чьем теле с рождения выковано имя своей второй половины отрицать судьбу?       Сомнения терзали Лютика, и, не выдержав более давления четырех стен, он решил пойти проветриться.       Деревня была маленькой и скромной, потому делать было нечего — оставалось лишь вновь блуждать по немногочисленным улицам.       В итоге, завернув к главной дороге, он наткнулся на больно знакомую фигуру, ведущую Плотву под уздцы. Сердце йокнуло, но он продолжил идти как ни в чем ни бывало. — Эй, Геральт! Да ты запаздываешь! — Весело тот окликнул ведьмака.       Геральт обернулся с вечно недовольным лицом, и казалось, что уже знал о присутствии своего спутника. — Да, Лютик. Работу нужно выполнять до конца. — Послышался усталый голос в ответ. — И что же там такое жуткое поджидало нашего борца с нечистью? — Гнездо василисков. Чтобы всех перебить, потребовалось несколько больше времени, чем я рассчитывал. — А если в подробностях? Сколько их там было? Нет-нет, сначала…ты ворвался прямо в гнездо, рубя все, что движется, или долго выслеживал, поджидал удобного случая, а потом с помощью хитрости и зелий… — однако он не смог закончить. — Стоп. Хватит, ты слишком много говоришь. Пошли уже, мне и Плотве следует хорошенько отдохнуть.       Всю недолгую дорогу Лютик не только интересовался деталями завершенной работы, но и тщательно следил за Геральтом. Раз ведьмака ранили, то могла измениться походка, или еще что, но тот держался уверенно, не подавая каких-либо признаков слабости кроме уставших глаз.       Уже будучи в комнате, парень решился спросить Геральта о его состоянии. — А ты как? Их же была целая куча, неужели ни один не зацепил?       Геральт как раз снимал броню и верхнюю одежду, запачканные в дороге. — Да, одна тварь цепанула клыками, но спасибо зельям, яд нейтрализован, да и рана оказалась не такой большой, как я сначала подумал, через пару дней следа и вовсе не останется.       Геральт разложился на кровати, положив руки за голову. Все тело было расслаблено и только лишь острый взгляд кошачьих глаз был адресован в сторону барда. — А с тобой-то что стряслось? У тебя шаги тяжелее обычного. «Так ты заметил» — Ой, да ничего особенного, забудь, давай лучше ты свою историю продолжишь. Вот увидишь, в этот раз я точно напишу песню, что затмит ту про «чеканную монету». — Не меняй тему, Лютик. Ты всегда не прочь языком почесать, но сегодня молчишь в тряпочку. Подозрительно, не находишь?       Парню не хотелось врать, но только вот момент был не подходящий для правды, потому он собрал в кучу все свое умение пустословить, заговаривать язык и смешал их с остатками уверенности. — Стыдно признаваться, но мне было скучно в этой деревне, потому вот решил стаканчик пропустить. Выпивка у них поганая, но крепости ей не занимать. Вот и поперся в соседний двор… — Да ты издеваешься. — Нет, я абсолютно серьёзен. И раз уж ты захотел меня послушать, то давай не перебивай. Так вот. Ночь, я уже проклинаю и трактирщика, и свой желудок, как сзади что-то орет. Я сам пугаюсь, на землю падаю, и прямо на грабли! Вот не повезло. Я себе и бок повредил, но самое обидное — одежда! — От тебя одни проблемы. — Ну не скажи. Разве мои песни не услаждают твой слух, Геральт? Давай прямо сейчас и сыграю тебе что-нибудь, где там моя прекрасная лютня? — Нет, сегодня мы без нее. — Ведьмак встал с кровати, преградив путь Лютику. — Снимай рубашку, я посмотрю, как проходит твое лечение. Ты же к лекарю ходил? — Конечно ходил, так что все путем, беспокоиться не о чем. — Либо ты сейчас же снимаешь рубашку и развязываешь бинты, либо завтра я бросаю тебя здесь и еду дальше один. Помехи в виде больных попутчиков мне не нужны. — Как ты строг, Геральт, между прочим сам добрался сюда с опозданием. Но ладно-ладно, если тебе хочется взглянуть на красивое мужское тело, я так и быть разрешаю.       Лютик с напускной решимостью начал расстегивать пуговицы на рубашке, одну за другой, трясущимися руками. Бард старался казаться веселым, лишь бы стоящий напротив ведьмак не заметил румянца на щеках и бешено бьющегося сердца.       Снял рубашку и частично бинты, к которым прилипали подсохшие куски крови. Он менял повязку каждый день, но не желающая заживать рана продолжала кровоточить. — Выглядит плохо, словно ты со мной поперся в гнездо василисков. Возможно тебе следует еще подлечиться, а потом уже двигать в путь. — Нет-нет-нет! — Отпрянул он от Геральта, склонившегося над его раной. — Я просто лечусь как обычный человек — медленно и постепенно. Не то что ты.       Выражение лица ведьмака изменилось и Лютик понял, что возможно задел то, что не следует. Не то злое, не то скорбящее лицо его спутника не предвещало ничего хорошего. — Вот именно, Лютик. На мне все заживает, как на собаке, я использую магию и эликсиры, не чувствую и в конце концов живу дольше людей, так что побереги лучше себя.       Геральт вновь вернулся на свою кровать, оставив Лютика одеваться. Между тем, он думал о том, что слова беловолосого может хотели оттолкнуть барда, может предупредить, но тот лишь слышал в них боль. Не просто слышал ее в словах, казалось, что в голове появился новый уголок, принадлежащий вовсе не ему.       Хотя Геральт старался не смотреть на парня, глаза волей-не волей скользили в ту сторону. И в итоге он заметил вторую повязку. — А с рукой что? — стараясь не выдавать беспокойства произнес ведьмак.       Лютик же на несколько секунд практически окаменел. «И что сейчас мне сказать? Не о том же, что это метка, верно? Он точно сможет прочитать свое имя, а дальше что? Бросит, потому что побоится отношений с мужчиной? Проклянет судьбу еще раз? Или же почувствует непомерную ответственность? Я не хочу осложнять ему жизнь еще больше. Верно, пока мы остаемся друзьями, все будет хорошо. Я надеюсь на это.» — А, ты про нее. — Лютик указал на свое плечо, застегивая пуговицы. — Скрываю шрам, напоминает о том, что я долго пытаюсь забыть, или вроде того. Ты не подумай, со мной конкретно ничего не случалось, просто…эх.       Лютик ни с кем не говорил о прошлом. То не была больная тема, скорее он просто хотел бы думать о себе, как о барде никогда не имевшем дома. Чтобы у его истории никогда не было начала.       Он лёг на кровать и начал рассказ. Не в виде песни или стихов. Все просто, обычными словами. — Ты же понимаешь, я не всегда был бардом. У меня тоже была своя родная деревня, любящая мать и все то, что есть у обычных детей, разве что отец нас бросил. Все шло здорово, нам помогали и мы не оставались в долгу, мать вечерами пряла, а я… играл на старой лютне, что чудом сохранилась от дедушки. Было весело гулять с парнями, втихоря выпивать на сеновале. — Он на мгновение замолк, переведя взгляд на крошечное окно комнаты. — В тот вечер мне исполнилось четырнадцать. Мы веселились за пределами деревни, что нас и спасло. В деревню пришли гули. Сожрали многих жителей живьем, я же поджег свой дом вместе с ним и… Я сбежал. Ушел как можно дальше от горящей деревни и своего прошлого. Трусливо сбежал, имея при себе лишь лютню, которой как видишь, тоже лишился. А шрам, я получил еще в то время, так что даже видеть его не хочу. Как-то так.       В воздухе повисло молчание. Лютику было нечего сказать, а Геральт знал, что говорить что-либо о прошлом барда сейчас будет излишним. — Но вот, что я так и не понял, Лютик. — М? — Вопросительно взглянул парень. — Что же тебя настолько напугало несколько дней назад, что ты умудрился грохнуться и распороть живот.       Сначала он даже не понял о чем говорит собеседник, воспоминания о недавней лжи поспешили вернуться в его голову. — Хех. Курица.

***

      Всего рана заживала неделю. Хотя как сказать заживала — она была в одном и том же состоянии без изменений, пока не исчезла на седьмой день, оставив лишь белёсые следы на теле.       Они продолжили путешествовать. Геральт неизменно сражался с монстрами, а Лютик обрел для себя новую цель. Ему не хватало смелости рассказать о метке, о своих чувствах, но теперь он стал оберегать ведьмака не от одного лишь одиночества, но и забирал его раны. Нередко, напившись зелий и заглушив боль, Геральт мог продолжить бой, несмотря на состояние своего тела. Потому-то бард и решил, что раз не может ничего другого, то в этом деле выложится по максимуму.       Первое время не происходило ничего из ряда вон выходящего. Порезы, удары, раны от когтей, клыков и даже ядов. Возжелав перенять все на себя, он допускал ошибки. Иногда казалось, что еще немного и он упадет в обморок от боли, терял сознание, истекал кровью, пока тот, кого он любит сражался с тварями. Он брал на себя слишком многое, настолько, что обычное тело человека могло бы не выдержать в отличие от ведьмачьего.       Спустя месяцы связь стала сильнее. Они могли разделяться, уходя на время своими дорогами, но даже так, Лютик чувствовал, в какой стороне находится его возлюбленный, что он чувствует. Он научился контролировать связь его тела. Любое ранение на теле Геральта отзывалось фантомной болью на самом Лютике, а дальше он уже мог решать сам. Можно забрать раны, боль, полностью или частично. Перенять все лечение на себя пополам или полностью.       Когда они путешествовали вместе, то казалось, что все будет хорошо, и какой бы плачевной ситуация ни была, они обязательно выкарабкаются. Потому Лютик мог легко сдерживать появление на своем теле ран соулмейта, дабы это не казалось странным. Только вот расставания всегда терзали душу. Он проводил ночи, следя за Геральтом, позволяя сознанию выслеживать того, надеялся, что очередные терзания ведьмака не приведут ни к чему трагичному.       Так могло продолжаться вечно. Однако пути судьбы спутал джин.       Иногда Лютик думает, что Геральт прав. От него куча проблем. И имя Главной из них Йеннифер. Если бы не он, то Геральт не встретил ту женщину и не возжелал бы именно её. «Геральт всегда отрицал свои чувства, но в этот раз все иначе. Почему он гонится за ней? Если он желает любви, то почему идет за чародейкой, когда рядом всегда есть я. Ему противны мысли об однополой любви? Или все из-за того, что метка лишь у меня одного, а он, будучи мутантом ее лишен. Один лишь я связан с ним, а моя любовь обречена быть безответной. Эх, сколь душещипательную балладу можно написать о нас, жаль только, что это всё наяву».       Пути Геральта и Йеннифер стали пересекаться так же часто, как и его собственный. И любая встреча вспарывала душевные раны. Он лишь друг, попутчик, назойливый и безнадёжно влюблённый бард, не отпускающий ведьмака, с которым его связала злодейка-судьба, ныне потешающаяся над муками Лютика. Его не желают в отличие от чародейки. Ночи полные страсти предназначены не ему, а женщине, что исчезает наутро, той, что никогда не говорила его ведьмаку слова любви, что каждую секунду выливаются из рта Лютика под звуки лютни. — С каждым разом, твои песни становятся все более и более унылыми.       Солнце уже садилось за горизонт, однако путники шли все дальше по тракту, не думая останавливаться. Геральт как всегда ехал верхом на Плотве, поглядывая на Лютика вниз. Его личный бард шагал рядом, касаясь струн кончиками пальцев. Создаваемая в пути мелодия казалась прекрасной и ужасной одновременно. Мягкие, подобные бутонам колокольчиков и ландышей переливы исходили в истошном крике боли, подобном последним всхлипам умирающих монстров. Красиво, но пугающе. От мелодии становилось гадко и тошно на душе, словно бы Геральт сделал что-то не так и его это мучило. Куда делся Лютик, пишущий задорные песни для потехи и любовные истории со счастливым концом? Кажется, что он затухает. Раньше был словно палящее солнце, от которого не спрятаться, куда бы Геральт ни отправился, сейчас же парень, идущий рядом стал мерцающей на небе звездой. И это ужасно, ведь слишком похоже на него самого. Может ведьмак и не поет печальных песен, да и вообще редко выказывает эмоции, однако сейчас от Лютика веет одиночеством и на такого барда больно смотреть.       Парень далеко не сразу ответил на критику в отношении своей новой мелодии, сначала, он натянул веселую и беззаботную маску, к которой последнее время приходилось прибегать слишком много раз. — Ничего, Геральт, ты не понимаешь в искусстве. Да и к тому же последнее время драмы и трагедии нравятся публике. — Да от этих мотивов хочется веревки вить. — Пока еще ни одна дама мне подобного не сказала, они все поражены моим талантом и не могут устоять! — Это ты свои новые песенки Йенн еще не пел. Ей точно подобное не понравится. — А я будто бы для этой старушенции сочиняю.       Еще через несколько месяцев они встретили Три Галки и отравились на охоту за драконом.       К тому моменту отношения Йенифер и Геральта накалились и между ними все шло не так. Вечные ссоры и непрекращающиеся расставания. Лютик чувствовал эмоции своего соулмейта и от того его собственное настроение улучшилось, ведь в душе Геральта пропало чувство любви к чародейке, осталась лишь привязанность, это не могло не радовать. Лютик надеялся, что еще немного и его соулмейт забудет про ту женщину и они вновь останутся только вдвоем. Он будет в тайне помогать ведьмаку бороться с болью и ранами, а тот будет всегда рядом. Ради подобного можно потерпеть его плохое настроение и извечные затыкания, которые все равно не срабатывают.       Но чем дольше жил Лютик, тем яснее видел, что судьба та еще сука.       Солнце встало, все уже давно как на охоте, а Лютик все время проспал в шатре. Один. Только вот сон был неприятным. Что-то беспокоило, терзало изнутри, а перед глазами то и дело появлялись алые, зеленые и желтые вспышки. На душе было гадко, но сон словно бы приковал его к тонкому походному матрацу, не давая встать при всем желании. В последний момент что-то будто бы выплеснулось внутри, взорвалось, заполнив все и не выдержав подобного, бард проснулся.       Не нужно было гадать, чьи это эмоции. Что-то происходит с Геральтом. Но вовсе не с телом — Лютик чувствовал лишь лёгкие ушибы и царапины, сама душа ведьмака пропитана злостью, гневом, обидой, печалью. Что могло произойти? Ни одна ссора с Йеннифер до этого момента не кончалась подобным. В чём же причина возникновения чувств, от которых скручивает живот, горло сводит в спазмах, и кажется, словно сейчас вывернет наизнанку?       Прихватив свою лютню, он немедленно пошел искать Геральта. Как бы ему ни было плохо, все это не его чувства, с ним они ничего не сделают, а вот мало ли что удумает ведьмак, будучи в подобном состоянии.       Он поспешил туда, где находился его соулмейт. Надеялся, что сможет помочь хоть как-то, разговором или присутствием, но как только увидел ведьмака, то появилось собственное беспокойство, чувство, что сейчас все покатится в тартарары.       Белый Волк ссорится с чародейкой, а Борх парой жестоких фраз словно бы рвет связь между этими двоими. То была горькая правда, с которой им следовало смириться.       Уходит Йенифер, за ней и Три Галки, Лютик же мнется, не знает, что сказать. Кажется, что сейчас все просто взлетит на воздух. — Ух, ну и денёк. Ты наверное хочешь спросить… — Он заговорил в своей обычной беззаботной манере. То была отчаянная попытка разрядить обстановку, но Лютик сразу же пожалел о сказанном. — Чёрт тебя дери, Лютик! — Выкрикнул разгневанный ведьмак. — Почему всякий раз как я окажусь по уши в дерьме, ТЫ накидываешь сверху?!       Голос был страшен. Словно рычание дикого зверя, поражал все нутро, сковывал каждую мышцу, не давая пошевелиться. Даже слова, что всегда льются бесконечным потоком с уст барда, застряли где-то внутри, не давая сделать и вздоха. — Т-ты сейчас неправ. — Язык заплетался, а мозг не желал воспринимать происходящее как реальность. — Ребенок-неожиданность, джин, все вот это! Теперь я лишь одного прошу от жизни. Чтобы она спровадила тебя подальше от меня. — Геральт замолкает, отворачивается, давая понять, что здесь он ставит точку, выгоняет барда из своей жизни. Теперь он всем сердцем желает уйти один, оставив барду любую другую судьбу, лишь бы она не была связана с ним.       Слова ранят. Лютик днями истекал кровью, чувствовал агонию от ран монстров, но это невыносимо. Словно ведьмак рвет его сердце на куски, а потом втаптывает их в грязь под ногами.       Его словно убивают на месте, без оружия, без вспоротого живота. Заливают внутренности раскаленным железом, а он не может противиться. — Ясно. Ну ладно. Я…от других узнаю, чем все закончилось. — Он собирает все живое, что осталось в нем ради этих последних слов. Это прощание, они больше не встретятся, а если это и произойдет, не исключено, что голова Лютика слетит с плеч. — Бывай, Геральт.       Он разворачивается и уходит. Ему никогда еще не было так плохо. Словно еще немного и он потеряет сознание, но он не может себе позволить подобного здесь — рядом с Геральтом. Вскоре он и вовсе бежит до лагеря, а подгоняет его столь горький отзвук души ведьмака за спиной.       Он бежит, дыхание сбивается, а из глаз начали течь слёзы. Он не желал выпускать их наружу, лучше прямо так захлебнется и задохнутся, но лицо становилось все более мокрым, а дыхание хриплым. Так не могло продолжаться долго, но его это не остановило. Он убегал от Геральта, как когда-то от своей деревни, от которой ничего не осталось…он сам ее сжег. И может ли быть, что все повторяется вновь? Обретенный в ведьмаке дом сейчас горит алым пламенем ненависти, только от него не убежать: все здесь — прямо в сердце. В первый раз за много лет он по-настоящему возжелал закрыться от соулмейта, он не желает знать, что чувствует к нему Геральт, пускай этот яд пропадет из сердца, перестанет разъедать душу, сжигать ее без остатка.       Заключенный в своих мыслях, бард добрался до лагеря и поспешно собрал вещи, желая исчезнуть отсюда. И собираясь уже было продолжить путь, он вспомнил о кое-ком еще. — Плотва… — Обратился он к рассёдланной лошади, грызшей зеленые листья. — И с тобой я расстанусь, подруга. За эти двадцать лет по пальцам можно пересчитать, сколько раз ты меня везла. Но это все ничего. — Он крепко обнял лошадиную голову, столь легко согласившуюся на сие действие. — Прощай. — Он уже собирался пойти дальше, но показалось, что кое-что все же не сказано. — Прощай и береги этого козла. Ты его последний друг.       Теперь уже все. Впереди бесконечно долгая дорога, на пути которой обязательно встретятся люди, только вот ничего и никто не спасёт от обиды и одиночества.

***

      После всех тех слов ему было больно, но он хотел продолжать жить. Старался через силу писать веселые песни, а как только сочинял трагедии, то все слушатели уже к середине сидели в слезах, а к концу выступлений находились и те, кто ругал барда за плохие концовки, ведь «Они этого не заслужили!».       Лютик боялся апатии, но еще сильнее страшился алкоголя. Соблазн напиться до потери пульса был велик, но он решительно отказывался, идя все дальше по королевствам.       Он закрылся от чувств Геральта, но всегда был настороже, не давая себе потерять его местоположение. Последнее, что нужно им обоим — встретиться вновь. Потому он словно бы всегда находился в бегах, боясь, что судьба вновь сведет их вместе.       Прошло много, много лет с их разлуки, перевалило за десяток, и сколько бы бард ни бежал вперед, надоедливые мысли всегда возвращали его в прошлое. Он не ненавидел Геральта и все еще любил, хотя эти чувства хотелось отринуть.       Он знал, что Геральт просто выплеснул всю скопившуюся злобу на него, хотя толика правды там все же была. Джин и ребенок, без Лютика этого не случилось бы, но разве это не доказательство их связи? Геральту было предназначено дитя и никак иначе, судьба же лишь удачно, или нет, расставила все фигуры на шахматной доске.       Шли дни, месяцы и годы, но жизнь словно бы застряла на одном месте, будто бы ждала, когда их пути вновь пересекутся и все пойдет правильной дорогой. Лютик не мог перестать любить его, но не желал возвращаться. Разум не желал прощать, хотел послать тупого ведьмака куда подальше, пусть ищет свое предназначение — княжну из Цинтры. Только вот сердце лишь тосковало по соулмейту, по единственному человеку, что значил для Лютика больше, чем кто-либо, больше, чем он сам.       Все эти годы он забирал боль и шрамы Геральта, не давая покрыться ими лишь своему лицу и ладоням, порой доводя себя до грани между жизнью и смертью. Иногда это случалось в разгар выступления, тогда он спешил попрощаться со слушателями, и уходил, истекая кровью под недовольные крики толпы, из которой порой в него что-нибудь да прилетало, и не обязательно то были деньги.       Порой боль была столь невыносимой, что он терял сознание, а приходя в себя шел зашивать раны. Будь их связь двусторонней, наверняка бы уже в отместку проткнул руку, чтобы чёртов Геральт понял все возмущения соулмейта, да и поосторожнее был.       За все годы, что он писал песни, разнося их по всему континенту, в народе иногда ходила молва о нестареющем барде Лютике. Слухи частенько были ложными, потому его до сих пор считали спутником Белого Волка. И каждый раз, когда в таверне спрашивали, не возьмётся ли ведьмак за работёнку, он мог лишь с горестью ответить: «Уверен, за достойную плату он перебьет любых чудовищ, только боюсь сейчас он где-то в другом месте.»       В этот раз его пригласили петь на свадьбе какого-то местного лорда, вроде как это уже третья его жена, да и сам он далеко не молод. Что случилось с прошлыми барышнями неизвестно, однако плата обещала быть щедрой, да и на пиру было чем поживиться.       Публика смеялась и подпевала, а после окончания песни в зале поднялся куда больший гул, чем прежде. Довольный своим успехом, Лютик уже собирался позволить себе пропустить бокал вина. Рука была уже протянута к полу опустошенному кувшину, как он услышал до боли знакомый голос. — А я так посмотрю, ты все еще поешь свои песенки на потеху людям?       Лютик тяжело вздохнул, отринув идею выпить манящий напиток, и заранее зная кто же стоит за спиной, обернулся. — Йеннифер.       Чародейка стояла в роскошном черном платье, сильно отличавшемся от нарядов остальных дам. Оно облегало все прелести, уходя длинным шлейфом, стелющемся по полу. — Не думал, что увижу тебя в подобном месте, хотя и вовсе предпочёл бы никогда более не встречаться. — Кто ищет, тот всегда найдет, Лютик. Так что давай поговорим, но только в моей комнате наверху, а то здесь слишком шумно. Третий этаж, я оставлю слугу у лестницы, он тебя проводит.       Бард ничего не успел вымолвить в ответ, как она развернулась и без каких либо проблем прошла сквозь группу из уже изрядно подвыпивших людей. «Она не из тех, кто просто так подошел бы поздороваться, да и к тому же зачем ей тащить меня в своё паучье логово? О чём говорить?»       Он понимает, что Йеннифер от него ничего не надо, и она должна была просто пройти мимо, но этого не сделала. Тогда получается единственный возможный вариант, ведь у них был общий знакомый. «Неужели она здесь из-за Геральта?»       Мысль о том, что чародейка нашла его по просьбе ведьмака пугала, но вместе с тем была невероятно заманчивой. Сердце забилось чаще, не зная однако, бежать вверх по лестнице или же на выход.       Простояв в раздумьях не более десяти минут, он уже сам поспешил добраться до комнаты Йеннифер. Там не было Геральта, ведьмак был в сотнях километров к северу от него, потому бояться было нечего.       Слуга проводил его до двери в комнату. Стоя перед ней, Лютик уже начал думать, что произойдёт сегодня и сейчас. Ведь встреча с чародейкой ни что иное, как развилка его судьбы. Возможно выбранный ныне путь останется единственным на протяжении всей его жизни, а возможно это петля, что вернет все в нужное русло. Осталось лишь открыть тяжелую деревянную дверь, что он и сделал.       Комната оказалась украшена совершенно нехарактерными для дворца лорда вещами — различными магическими предметами, в которых он особо не смыслил. Разве что узнавал надписи на банках с травами — годами истекая кровью невозможно не разбираться в лекарствах.       Справа стоит небольшой столик, на нем разложены фрукты и кувшин вина с парой бокалов. Один видимо для него, а второй для черноволосой женщины, что его пригласила. — А ты неплохо устроилась. Сколько ты уже здесь? Уверен, все это ты можешь притащить сюда и за день, потому мне любопытно.       Он прошел к столику и уселся напротив, но к еде прикасаться не стал — доверять этой женщине он не собирался. — С месяц. Как узнала, что местный лорд женится. Как раз ходили слухи, что в этих краях видели барда, раньше вечно таскавшегося за Ведьмаком, вот я и решила предложить молодоженам пригласить столь известную личность.       Эти слова задели самолюбие Лютика, гордившегося тем, что всего добился сам. — Вот значит, как обстоят дела. Только вот скажи мне, Йеннифер, мы с тобой не друзья вовсе и не виделись уже как тринадцать лет. С чего бы тебе вылавливать меня в каком-то захудалом месте, тратя на это свое время? — Тринадцать лет… Не малый срок, не правда ли? А ты все тот же, ни одной новой морщинки на лице не видно, словно тебе не под пятьдесят, а всего двадцать. Просто поразительно для простого человека. «Теперь-то все ясно» — Ты знаешь. — Совершенно спокойно констатировал факт Лютик. — И Геральт вероятно тоже. А я все гадал, будет ли он отрицать существование соулмейта, когда доказательства налицо. — Ха. Нашел меня буквально через год после того случая. Я уже была готова выкинуть его в любой портал куда подальше, но, как оказывается, я перестала его интересовать, зато он начал рассказывать, что его раны заживают чуть ли не мгновенно, даже шрамов не оставляя. Говорит, и раньше исцелялся быстрее любых других ведьмаков, но то, что начало происходить, находится за рамками нормы.       Лютик знал, что Геральт поймет, скорее рано, чем поздно, что мгновенное исцеление смертельных ран до размеров незначительных порезов, уменьшение вреда от ядов и ожогов это странно, а со странностями лучше разбираться как можно быстрее. Остается лишь удивляться тому, почему же его не нагнали раньше. Да и вообще, зачем это Ведьмаку? Ну забирает соулмейт на себя большую часть проблем, и что с того? Не желает утруждать непричастных людей?       Чародейка, не останавливаясь, рассказывала о событиях прошлого, попивая вино. — А чтобы доказать правдивость, порезал предплечье, сказав, что мол руки и лицо не заживают, хотя боль и уходит. Вариантов подобного проклятья крайне мало и большую часть их на Геральта не нашлешь, а наиболее мощное из всех — эльфийское. Но Геральт тот еще. Видите ли «безэмоциональный охотник на монстров, мутант» не может иметь соулмейта. Пришлось доходчиво объяснять, что сейчас все гораздо печальнее, нежели в сказках. Метки находятся реже залежей золота в горах, даже полукровки, как я уже их лишены. Шанс того, что она свяжет с кем-то, на чьем теле так же вытесано имя, ничтожно мал. Вот и перевалилось все с ведьмака на простого человека, позволив установить связь, хотя она и односторонняя. — Ты мне вот что скажи, Йеннифер, почему вы решили, что это я? Геральт всегда в дороге, повстречал если не сотни, то тысячи людей, спал с кучей девушек, да и к тому же имеет ребенка-предназначение, почему же взгляд упал на давно ушедшего барда, с которым он к тому же расстался крайне неприятным образом? — Не будь смешон, Лютик. Цири? Девочка связана с ним предназначением, но их отношения совсем иного рода, да и к тому же она не получает ранений при травмах Геральта. А что до сельских шлюх, то вряд ли хоть одна влюбится без памяти в ведьмака за одну ночь, да так, чтобы марать все свое тело шрамами и регулярно истекать кровью где-то кроме как между ног. А кто же любил его? Я — привязанная магией джина, да один бард, никогда не отлипавший от Белого Волка. — И теперь он меня ищет. Для чего? Сказать, что я так и не исчез из его жизни, как он просил, что это не мое дело — жив он или нет? Только вот я так не могу! Дам слабину и буквально почувствую второе сердцебиение, мне не принадлежащее. Я полюбил его, не знаю, из-за надписи на плече или просто потому что он — это он, провел с ним двадцать прекрасных лет за которые он меня ни разу не назвал другом, но это не было важно, пусть любит тебя или кого-то еще, главное, что он был рядом. Я не просил большего! Но я оказался ненужен, выброшен, отвергнут. И раз одиночество ему милее, пусть наестся им сполна!       На барда напала внезапная злоба. Словно все разговоры о ведьмаке ковыряют старые раны прошлого. Хотя…так и есть. — Боже, Лютик. В твоих словах столько противоречий. Хватит уже понапрасну страдать. Просто иди уже, встреться с ним и добейся любви, которой ты так жаждешь. Будь у меня метка и человек, ради которого я готова на все, то точно бы не избегала его всю жизнь, пока однажды мы не умрем в один день, так и не встретившись вновь. Просто хватит годами злиться на все те слова. — А я и не злюсь. Просто не хочу прощать его. — Вы друг друга стоите — оба идиоты, не желающие говорить друг с другом. Хотя Геральт получше будет — он то тебя ищет, хотя от чего-то найти не может. — Я чувствую, где он. — Все настолько запущенно?       Лютик и сам начал понимать, что чародейка права. Он любит ведьмака всем своим существом, жизнь без него стоит на месте, словно бы на паузе ожидая возвращения соулмейта, если таковым можно Геральта, привязанного лишь в одностороннем порядке. Сейчас он может продолжить ковырять рану, продолжая убегать, может вернуть жизнь в прежнее русло, или же вновь все оборвать, только в этот раз, без сомнения, уже навсегда. — Ладно, Йеннифер. Открывай свои порталы, пока мне хватает запала. Быстро доберемся до Геральта, а там как пойдет.       Чародейка ответила не сразу, явно задумавшись, стоит ли потакать барду, или пусть сам ножками добирается. Но все же решила, что если сейчас не поймать момент, то обещание в случае чего привести Лютика не будет исполнено и придется дальше ходить в должниках. — Хорошо. Но я точно не знаю где он…       Женщина не успела договорить, как полный решимости голос перебил ее. — Я знаю где, так что проблем не будет. Просто наколдуй мне что надо и я пойду. — А ты стал более дерзким, не думаю, что Лютик, которого я знала, посмел бы так со мной говорить. — Да я тут понял, что мне уже далеко не двадцать, а я все бегаю от проблем прошлого. Пора наконец со всем покончить.       Йеннифер пришлось трижды открывать порталы. В первый раз на триста километров на северо-восток, попав в горную местность, затем еще вперед на двадцать, но кажись перемахнули и нервная чародейка по настоянию барда открыла последний, на семь назад. Тут то Лютик почувствовал жжение, назойливую щекотку и тяжесть в сердце. Да, Геральт уже близко, настолько, что момент их встречи более не казался неизвестными делами будущего. Это произойдет здесь, совсем-совсем скоро. В темном лесу, сквозь кроны которого не проникает лунный свет, а где-то рядом ухает сова, выслушивая топот маленьких мышиных лапок, бегущих к своей норке. — Ладно, думаю здесь наши пути расходятся. Спасибо тебе, Йеннифер, уверен, что еще увидимся. — Попрощался бард, отказавшись вместе с ней дождаться рассвета. Лучше идти вперед без остановок, не теряя ни капли драгоценной решительности, будоражившей тело.       В воздухе миражом появился портал и она, оставив простое «Удачи тебе» удалилась.       Ночи в чаще леса всегда жуткие и пугающие. Слыша редкие звуки, оставалось молиться, чтобы то не оказался хищник или треклятый монстр, потому бард никогда не шел напрямую через чащу. Но в этот раз все иначе. Он знает, кто впереди, а значит единственное, что может испугать — слова Белого Волка. Но пути назад нет, да и не больно-то Лютик желает отступать. Сейчас его наполняет решимость не слабее наполняющей его каждый раз, когда бард забирает раны и боль того, кого любит. Лучше уж добиться заветного счастья, нежели страдать остаток жизни, которая обещает быть достаточно долгой.       На его пути лежали ветки, поленья, росли кустарники и чертова крапива, благо спасала одежда, покрывающая все тело кроме как ладоней и лица — единственных участков тела, которых он не дал на съедение чужим шрамам.       Сердце начало биться резко, быстро и часто, когда сквозь кустарники показался огонёк костра. Он был уже совсем близко, буквально метрах в десяти, когда на фоне света выросла тень. До боли знакомая, с неизменно идеальной фигурой и от чего-то прической. В золотых глазах мелькали огненные искры, он стоял настороже, держа одной рукой меч, но стоило Лютику подойти достаточно близко, чтобы пламя осветило и его, ведьмак на мгновение опешил. Выражение растерянности и испуга было лишь мгновение, уступив задумчивой угрюмости и замкнутости — всему тому, что Геральт постоянно, с большой уверенностью называет «безэмоциональностью». — Лютик… «Ууу, дело плохо.»       По этому одинокому «Лютик», бард сразу понял, что ведьмак не знает что сказать, и даже если готовился к этой встрече, то только что из его головы вылетели все заготовки. Так что осталось Лютику, который за словом в карман не полезет, вести их шаткую ниточку разговора, даже при том, что голова не соображает, а в карманах пусто. — Фух, ну и местечко ты выбрал, Геральт! Сюда же черт ногу сломит добираться! Надеюсь хоть костюм цел…твою ж, ты только посмотри! Он испорчен, я тебе точно говорю!       Он устроил целую шутовскую драму, найдя несколько торчащих ниток, лишь бы оба не стояли, как истуканы, ожидая, когда другой начнет. — Там тропинка вообще-то была. — Указал ведьмак куда-то позади себя. — Оу, вот как. Неудачно она меня высадила. — Тебя прислала Йеннифер? — Не скрывая удивления спросил ведьмак. — Да, заявилась, сорвала меня с пира и говорит, мол Геральт видеть тебя хочет. Вот и решил воспользоваться ее услугами, в конце концов столько лет не виделись! Соскучился по моим песням? — Он снимает с плеча старую-добрую лютню и дрожащей рукой проводит по струнам. — Нет, я… — Но Лютик специально не дает договорить, спеша сыграть первые пришедшие на ум аккорды. — Да ладно тебе, послушай хотя бы к примеру вот эту, уверен, ты ее уже слышал, но из уст автора она заиграет новыми красками!       Он уже собирался как ребенок, заглушить все музыкой, не давая ведьмаку произнести и слова, как Геральт в шаг преодолел расстояние между ними и сорвавшись вырвал лютню из рук. — Отдай лютню, она тебе совсем не идёт!       Бард цепляется за свой инструмент словно бы без него он пропадет, а единственное что останется — это соулмейт, с которого сколько не проси определенности — все равно не получишь. Лютик уверен в этом, а исчезающая решимость и вовсе освобождала место надоедливым сомнениям, шепчущим о его судьбе не иначе как о трагедии. — Хватит! Хватит делать вид, словно между нами все в порядке и ничего не произошло.       Только сейчас Лютик заметил, что грозный Белый Волк выглядит уставшим. Смотря друг другу в глаза, они видят, что эти десять лет не были временем полным счастья. Одни лишь проблемы и казалось бы беспричинное, и словно бы бесконечное одиночество. Их глаза всегда были разными. Золотые и голубые, угрюмые и вечно веселые. Ведьмачьи и человеческие. И только сейчас они будто бы смотрели на себя со стороны.       Первым отпрянул Лютик, и чтобы это выглядело более естественно, присел на поваленное дерево рядом с костром. Для него это было слишком. Ожидая ненависти, он не был готов встретить подобный взгляд. — Если ты хочешь поговорить о том разе, то не стоит. Что было, то прошло, к тому же у тебя выдался неудачный день, а там я со своими пустыми разговорами под руку лез… Так что просто забудем об этом и представим, что этого не было. — Именно потому я хочу извиниться.       Тяжелыми шагами Геральт подошел и сел рядом, отведя глаза. Для него было совершенно нехарактерно извиняться и Лютик думал, что лучше он забудет обо всем, как это уже наверняка сделал ведьмак, в конце концов это небольшой пустяк по сравнению с остальными проблемами — Я наорал на тебя зря и вины тогда твоей не было, к тому же, оказывается, несмотря на всю твою видимую беззаботность, ты ведь страдал, и до сих пор это делаешь.       Начало приходить понимание того, к чему ведет мужчина и Лютик совершенно не желал затрагивать эту тему. Но это не точно. Он и так с концами запутался в себе. — Ой, да ладно тебе, давай не будем об этом… — Ты поступаешь безрассудно, перенимая на себя мои травмы. Мне легче все это выносить, к тому же, тебя это не касается. — Настаивал ведьмак. — Ты не понимаешь… — Нет смысла подвергать себя опасности. Йенн говорила, что ты можешь это контролировать, так что хватит с тебя геройств. — Да много знает твоя Йеннифер, — не выдержав вспылил Лютик, вскочив с бревна, — она-то не чувствует, как того, за кого и жизнь не жалко отдать, регулярно режут и избивают, а я да! Каждый раз мои эмоции берут верх над разумом и я не могу перестать истекать кровью и ломать кости, потому что где-то тупой ведьмак опять нарывается на чудовищ и не жалея живота рвется с ними повоевать, будто-бы смерть его не настигнет, как это случилось с кучей других. Вот и приходится накладывать швы, пить обезболивающие, сращивать кости, будучи где-то за тридевять земель. И я ни за что не прекращу, потому что каждый шрам на этом гребаном теле — доказательство любви к тебе!       Лютик выдал все чувства без утайки. Если его вновь пошлют куда подальше, пусть так, но он вернётся через десяток лет, а если потребуется каждый год или дюжину лет будет возвращаться к ведьмаку в ожидании ответа, каким бы он ни был. Просто надоело утаивать и скрывать чувства, от которых разрывает на кусочки.       Геральт же молчал, не зная, что ответить. Эти десять лет жизни были наполнены множеством событий, они прошли с Цири огромный путь, за который девочка успела вырасти и уйти своей дорогой. Казалось бы, разве вместе с ней возможно быть одиноким? Как оказалось — да. Он потерял своего барда. Нет, он его прогнал. В тот момент разум был переполнен гневом, сейчас кажущимся столь необоснованным. Какая-то их ссора с Йеннифер, с женщиной, которую он возжелал полюбить за их схожести, только вот «пожелал» и полюбил лишь из-за магии, что выветрилась с годами, оставляя лишь привычки и глупые привязанности.       Бард всегда доставал болтовнёй, песнями и игрой на лютне. Он мешался под ногами, дважды вывел его на пути не имеющие перекрестков, вечно во что-то вляпывался. Только вот без всего этого жизнь стала пустой. Никто не шел рядом с Плотвой, окрашивая мир в яркие краски одним лишь своим присутствием. Геральт не испытывал к нему той же безграничной страсти, как когда-то к чародейке, его сердце не трепетало рядом с ним, но сейчас, когда бард спустя годы вновь объявился, самым неправильным решением было бы прогнать его. Ведьмак не ведал любви, не знал, какой она может быть, не был уверен, какова настоящая дружба, но сейчас его разум и сердце наперебой дребезжали, крича, что этого парня нельзя отпускать, нельзя терять больше никогда. — Я не знаю, что значит твоя «любовь», Лютик, — на мгновение сердце барда ухнуло куда-то в пятки, — и я без понятия, что ждет тебя и меня дальше…но я хотел бы попросить тебя остаться.       Глаза ведьмака пытались убежать от голубых, столь знакомых, наполненных болью, печалью и необъяснимым рвением. Они не хотели всего этого видеть, только вот сам Геральт знает, что так надо, что его слова и гроша ломанного стоить не будут, не смотри он на Лютика. — Да и к тому же, куда сейчас идти, верно?       В голосе звучала ухмылка. Такая знакомая и теплая. Раньше бы Лютик услышал толику издевки, но сейчас этого нет. Его хотят оставить рядом. Продолжить путь вместе и забыть прошлые обиды. — Тут то ты несомненно прав, спорить не буду.       Оглядев себя, бард кое-что понял. — Оу, я же совсем не готов для дороги! — Все что нужно купишь потом. — Геральт, а что у нас на ужин? — Ничего. — Но я голодный! — Лютик… кхм. — Завсегдатае «блять» чуть не сорвалось с языка. — Как же без тебя было тихо.

***

      Они вновь отправились в путь вместе. Словно бы и не проходили те десять лет. Бесконечная дорога, очередная Плотва, звуки лютни и Геральт. Чувства Лютика неизменны, что же до ведьмака — бард не желал знать. Он не открывал замок в своем сердце, ведущий к душе соулмейта. Теперь кажется, что это подлая лазейка, которой нельзя пользоваться без разрешения.       Единственное, что было странным — ранений стало гораздо меньше, и максимальное, что он получал теперь — порезы. Да, для обычных людей они могли показаться жуткими — все же рассечённая кожа и мясо — совершенно неприглядное зрелище, однако для Ведьмака и Лютика в частности подобное — лишь пустяк. — А ты последнее время заказы попроще начал брать, что-ли. — Заметил Лютик, пока они шли по густому лесу. Люди здесь практически не ходят, а старая дорога изрядно поросла, от чего барду не редко приходилось продирать себе путь. В этот раз они спешили добраться до города, в котором их ожидал какой-то очень важный для Йеннифер заказчик, вот и пошли по крайне сомнительному пути, да и к тому же оставив Плотву в деревне. — Ошибаешься. — Тогда как объяснишь, что на мне сейчас ни царапинки? — Я просто стал более сосредоточенным. — Я рад, значит у нас меньше шансов умереть, если какое-нибудь чудовище тебя сцапает! — У тебя всегда есть шанс убежать если что. — Ну что ты, если что, я не отступлю, да к тому же у нас все как в сказке. Если умрет принцесса, за нею на тот свет отправится и ее прекрасный принц! Правда ситуация немного наоборот, согласись, я больше похож на принцессу. Ты же скорее принц, хотя нет рыцарь, вызо… — Стоп.        Геральт остановился. До него кое-что дошло, о чем до этого он не знал, не предполагал и не желал думать. На лице ни с того ни с сего появилось беспокойство и он схватил Лютика за плечи, остановив того посреди тропы, чего было явно мало. Он не желал допускать подобного исхода. -Если я умру, то и ты тоже? -Да, а ты не знал?       Лютик был спокоен. За все эти годы он смирился с мыслью, что умрет тогда же, когда и его соулмейт. Случись это завтра или сотню или более лет, он чувствовал, что это правильно. Единственное место во всем мире, где его душа рада находиться — рядом с Геральтом. Лишись он его, то все потеряет смысл. — Надо было попросить Йенн снять эту грёбанную метку с тебя!       Ведьмак зол. Он только что узнал, что его бард может умереть из-за его ошибки, и расплачиваться придется не одному. И так пришлось быть максимально аккуратным за последние два месяца, как они воссоединились, так теперь еще и это! Он уже и сам начал проклинать то, что связывает Лютика с ним, при этом отдувался только один лишь простой человек, ведьмак же не мог в случае чего перенять его боль и раны. А ведь он хочет защитить этого барда, вечно смахивающего на несмышлёную зверушку, которую почему-то хочется еще и погладить. — Не говори так, это… Геральт! — Лютик не договорил. На мгновение глаза в испуге расширились и тот бросился за спину ведьмака, не имея возможности того оттолкнуть.       Секундное промедление и бард с глухим криком летит в сторону, но ему не везёт врезаться в дерево. — Лютик!       Но вместе с тем, взору предстает еще одна картина .       Геральт хватается за меч, ведь перед ним высокое существо, чья голова представляет собой рогатый череп. — Твою мать, зараза. — Выругавшись, он отражает нападки монстра, что только что вырубил его барда. Перед ним голодный леший, желавший отведать мяса путников, но нарвавшийся на ведьмака. Защищаясь от длинных ветвистых-когтистых рук, он использует знак «игни», но того мало.       Он полностью погружен в битву, но краешек сознания все же беспокоится за барда и за то, что монстр сделал с ним, готов покромсать хоть голыми руками.       Он идет на таран, постоянно используя знак и рубя мечом так, что ничто не устоит. Но в порыве, Белый волк не заметил обрыва, к которому завел отступающий леший. Стоило немного оступиться, как длинная, похожая на куриную лапу, рука рассекла левое плечо. Без зелий было больно, только вот она сразу же начала затягиваться. На ум сразу же пришел образ барда, лежащего в паре десятков метров позади.       Последний знак «игни» и удар в падении на горящего монстра. Теперь то он убит и на него плевать. Главное — что с Лютиком.       Поспешив обратно, он обнаружил того бездвижно лежащим в траве, но его собственная практически зажившая рука и окровавленная Лютика сразу же давали понять, даже без проверки пульса, что бард жив и похоже ударился головой об дерево. От того и отключился.       Если в сумке Геральта обычно звенели склянки, то у барда с собой всегда были бинты. Рана была слишком высоко, чтобы задирать рукав, потому не оставалось ничего кроме как снять рубашку и перебинтовать.       Руки начали расстёгивать небольшие пуговицы, оголяя грудь барда. В голове Белого Волка даже успела промелькнуть мысль, что он не против стягивать одежды с Лютика и в другой обстановке, но он обо всем позабыл, увидев тело.       По сравнению с Геральтом он хрупкий и нежный, оттого вязь шрамов на бледной коже выглядела пугающе. Их было так много, что понадобилось бы немало времени, чтобы сосчитать их все.       Грубые рваные следы лежали на тоненьких белёсых полосочках, на ожогах «красовались» следы укусов. Буквально всех форм и размеров, они лоскутами покрывали тело Лютика, не задевая лишь лицо и ладони — видные места, которыми тот не прочь покрасоваться, когда с остальным телом творится такое.       Геральт знал, что будь подобное на обычном человеке, то обыватель походил бы на кусок мяса. Но с Лютиком не так. Он оставался красив, подобно фарфоровой кукле, на которой появилась сеточка трещин.       Руку все еще требовалось перебинтовать, потому он просто разрезал уже драный рукав. Все равно это тряпье осталось только выкинуть.       Обрабатывая руку, он кое-что заметил. Раны словно бы избегали место, на котором уже был шрам, а если приглядеться, то можно разобрать имя, написанное эльфийским языком. «Геральт» — Вот она какая значит.       От одного лишь взгляда на узловатую метку, в голову приходили лишь дурные мысли. От подобного уродливого предназначения явно нельзя ждать ничего хорошего, но Лютик все равно прилип, как банный лист и отпускать не собирается, чего бы это ему ни стоило.       После наложения бинта осталось лишь ждать, когда тот придёт в сознание. Только вот в этой чаще ни в коем случае нельзя оставаться до вечера. Потому, взвалив легкую тушку барда на спину и прихватив вещи, Геральт пошел дальше.       Минут через двадцать, почувствовав шевеление на спине, он опустил непутёвого парня на траву, там, где не было острых веток, камней и кустов. — Ммм, Геральт? — Спросил он, приходя в сознание. — Что это было? Жуткая штуковина. — Леший. Ты мне лучше скажи, какого хрена ты выскочил меня защищать? Смерти ищешь?!       Лютика отчитывали как маленького ребенка, решившего помочь взрослому в самый неподходящий момент. — Почему от тебя вечно одни неприятности?! — Ну извини, в любом случае лучше я один помру, верно? Может ты потом еще каких бардов встретишь и тоже Лютиками назовёшь, прям как с Плотвой. — Лютик, блять! — Зарычал Геральт. — Еще хоть одно слово о том, что ты мне не нужен, и я тебя заткну. — Фу как грубо. Сразу видно, что меня не це…       Было произнесено больше чем одно слово и Геральт без промедлений исполнил обещанное.       Лютик не успел и звука издать, как был схвачен за ворот рубашки. Только вот ожидал чего угодно, кроме прикосновения жарких сухих губ к его собственным. В голове красочным фонтаном заиграли эмоции, и, только опомнившись, он с радостью поддался поцелую Геральта. Казалось, будто бы десятки лет этого ждал вовсе не Лютик, а ведьмак, жадно впившийся в болтливые, но такие нежные губы барда. Его барда, которого никому не отдаст ни за какие монеты.       Если бы не потребность дышать, Лютик ни за что бы не остановился. Отстранившись, он посмотрел на Геральта. Сердце бьется так часто, что просто хочется его заткнуть и насладиться моментом, когда столь желанный соулмейт склонился над ним, и выглядит так, словно в любой момент может сорвать оставшуюся на барде одежду и заняться развратными вещами прямо здесь. — Геральт, а если я буду еще больше болтать, то ты вновь воспользуешься столь интересным способом чтобы закрыть мне рот? — В следующий раз меры будут более жесткими. — Тогда готовься, что в таверне я расскажу тебе обо всем, о чем только возможно. — Очень на это надеюсь.

***

      К вечеру они добрались до города и наплевав на встречу с заказчиком заперлись в комнате постоялого двора, проведя столько времени вместе, что через три дня отправившись в путь Геральт не услышал от Лютика ни одной просьбы поехать с ним верхом на Плотве, зато жалоб на ноющее везде тело — изрядно.       Они проходили мимо полей и редких лесов, все так же, как много лет назад, только лучше, спокойнее и счастливее. Бард проводил пальцами по струнам, выдавая нехитрые мелодии и аккорды. — Геральт, я тут все думал. Как ты все же относишься к тому, что я забираю половину остатка твоей жизни?       Сей вопрос всегда волновал барда, в его голове часто мелькали мысли, что он наглый вор, забирающий самое ценное. — Мне нет до этого дела, Лютик. Все ведьмаки однажды умирают от когтей и клыков чудовищ, не иначе. С тобой же я возможно стану первым, кто сам отправится на тот свет. Кто-то скажет «позор», но как по мне это по-своему неплохо. — Вот как, а не хочешь послушать мою новую песню? Ее то ты точно еще не слышал. — Не хочу, но разве это когда-то тебя останавливало? — Ммм, не знаю. Может да, а может нет. Не важно, в общем слушай.

Бежит, бежит дорога, Блуждает средь полей, Уводит от порога Детей и королей; Ведет на земли Юга, За окоем лесов, Где госпожа Фортуна Вращает колесо. Куда ведет, не знаю — Ты только выбирай: Одним — Земля Святая, Другим — до срока в Рай; В дороге той немало Посеяно костей, Она уже устала Считать своих гостей. И я за солнцем еду, Томясь в плену камней, Надеясь на победу, Считая звенья дней; Собрав людские кости, Цветы растит земля — Одним из них, быть может, По смерти стану я. Идти дорогой вечно — Я дал такой обет, Оставив дома нечто, Чему названья нет… Бежит, бежит дорога По лезвию любви — Эй, Смерть, седой охотник, Коль можешь, так лови!

— Ну как тебе? — Тебе точно в детстве медведь на ухо наступил.       И хотя Геральт вновь не сказал ни одного хорошего слова о работе барда, на его устах виднелась улыбка. Тогда Лютик все же позволил себе приоткрыть ту самую дверцу, ведущую к чувствам ведьмака. Понадобилось всего одно крошечное мгновение, которого вполне хватило для счастья Лютика. «Тебе все-таки нравится!»       Однажды они пройдут мимо сожженной, всеми забытой деревни, что стоит меж лесом и поросшим полем. И Лютик пройдет мимо, ведь его единственный дом, который у него есть находится рядом с беловолосым ведьмаком. В сердце того появилось раннее неведомое чувство, о названии которого остается лишь строить догадки. Но Лютик знает, что это, ведь он испытывает то же.