Hate or not

Кисэ ненавидел Аомине Дайки. Ненавидел так сильно, как только мог - всей душой он желал бы только одного, чтобы судьба никогда не сводила его с этим человеком. Ненавидел, но… «Аомине-чи» был для него тем человеком, кто подарил ему целый мир, наполненный новыми красками и чувствами, захватывающими с головой. Мир, о существовании которого Кисэ и думать не думал до встречи с синеволосым юношей, но без которого уже не мог представить свою теперешнюю жизнь. Так глупо, бессмысленно, безнадежно и бесполезно. Рёта кричал, разбивал кулаки в кровь и не спал ночами, «радуя» всю съемочную площадку темными мешками под глазами, глядящими теперь с обреченной усталостью и ледяным безразличием, когда Дайки ушел из их общего мира, бросив его там одного. Кисэ ненавидел его всем сердцем, полностью отдаваясь этому непривычному для себя чувству. Он до дрожи в коленях ненавидел все, что было связано с Аомине: баскетбол, ведь этот спорт однажды свел их вместе, синий цвет, как напоминание о бывшем друге… Рёта ненавидел свои же улыбки и привычные приветствия: «Доброе утро, Аомине-чи!». Ненавидел собственную слабость и неспособность победить того, кем восхищался долгое время, и он готов был выть от злости, когда его идеал и пример для подражания проиграл кому-то, но не ему. Потом Кисэ стал ненавидеть то, что улыбаться при виде недовольной физиономии Дайки ему с каждым разом становилось все легче и легче, а расстояние от Канагавы до Токио казалось неправдоподобно большим и таким… мешающим? Рёта терпеть не мог то чувство, что появлялось, когда он открывал фотоальбом и смотрел на старые фотографии, сделанные во времена учебы в Тейко и образования знаменитого Поколения Чудес. На тех фотографиях они все смеялись - счастливые, радостные, строящие грандиозные планы на будущее и дающие, бесспорно, наивные обещания всегда быть вместе, несмотря ни на что. Обещания, которые потом с волшебной легкостью забыл каждый из них, выбрав свой и только свой путь для достижения своих же, разумеется, целей. Это бесило, выводило из себя и поднимало в душе темную волну злости, всепоглощающей и неконтролируемой: «Если бы я мог, я бы отказался от этого прошлого. Переписал свою жизнь заново, начиная с чистого листа. Я бы никогда не повторил тех ошибок, и все было бы по-другому!» Если бы! Если бы. Если бы… Но этого желанного «если бы» не было - его не существовало, и Кисэ приходилось с этим мириться, жить той жизнью, что есть у него сейчас, видеться с теми людьми, что окружают его, и делать то, что от него ожидают. В этой жизни приходилось по сто раз на дню звонить Аомине-чи и, когда длинные противные гудки сменялись раздраженным голосом столь важного когда-то человека, легкомысленно смеяться и говорить: «Привет, Аомине-чи. Давно не виделись… Я соскучился!» Кисэ пожирала ненависть, она выворачивала его душу наизнанку, сжигая те ее крупицы, что еще оставались за годы пренебрежения, безразличия, холодности и недовольства. После встреч с Аомине, благо, не слишком частых, в душе оставалось гадкое чувство, словно туда наплевали или вылили, по меньшей мере, ведро помоев. После этих встреч Рёта чувствовал себя морально опустошенным, и единственным, что могло выжить после этого, была ненависть. Он ненавидел Дайки за то, что тот заставляет его чувствовать все это, ненавидел себя за то, что жить без этих встреч не может: просто не представляет, как это - дышать, не видя стремительно удаляющуюся спину Аомине далеко впереди, и бежать за ним, стараясь дотянуться, но зная, что этого никогда не случится. Дайки был его идеалом, его совершенством и той планкой, которую Рёта всегда мечтал преодолеть: выиграть, победить, убедить самого себя, что он выше этого и оставил все недостойные чувства и стремления позади. Потом прошло время, и разделяющее их расстояние сократилось до невозможности, когда Кисэ переехал в Токио, а Аомине предложил съехаться и жить вместе. Тогда Рёта стал ненавидеть, возвращаясь не в свою квартиру и, переступая порог, кричать: «Я дома!», и слышать в ответ неизменное: «С возвращением!» - будто это место действительно стало для него домом. Просыпаться по утрам в одной кровати и чувствовать, как его обнимают сильные загорелые руки, а шея покрывается мурашками от горячего дыхания спящего рядом человека. Изгибаться в страстных объятиях и отдавать всего себя на пике наивысшего наслаждения. Готовить по утрам завтрак и видеть, как губы растягиваются в теплой улыбке, произнося ставшее привычным: «С добрым утром.» Кисэ ненавидел, что только с Аомине он ощущает себя таким беззащитным и слабым. Он ненавидел и эту слабость, и себя - за то, что ничего не может поделать с бушующими в груди чувствами. Кисэ ненавидел Аомине Дайки за то, что... Просто за то, что Аомине стал тем человеком, кто научил его ненавидеть. Пусть против воли и совсем не специально, но все же научил, а Рёта всегда был хорошим учеником. Кисэ ненавидел. Может, он и хотел бы избежать этих чувств в их отношениях, а может, хотел бы стать для него более светлым и честным. Может. Но он ненавидел лишь одного человека - целого человека, до мельчайшей черты его характера и до самой положительной его привычки. Потому что другим чувствам Дайки его научить не смог. Не захотел. Или, к примеру, ему показалась пустой трата времени на подобные вещи. Кисэ ненавидел. И это было, как ни странно, самым искренним, всепоглощающим и значимым из его чувств: ведь только ненависть имела хоть какой-то смысл. Кисэ... ненавидел?