Старые псы, новые трюки

      Комната три на четыре метра, мебель строго по периметру. Немногочисленные вещи — и всё в аккурат на своих местах. Хаос вне раздражал. Приходилось постоянно поправлять всякую требуху на тумбе у двери или перекладывать из ящика в ящик многочисленные исписанные тетради, ежедневники, блокноты и просто скреплённые скобами пачки листов. Что-то для записей должно быть под рукой постоянно.       Записывать приходилось часто и где придётся, поэтому почерк едва ли читался; а ещё с завидной регулярностью менялись принадлежности, поэтому часто запись начиналась ручкой, а заканчивалась карандашом. Однажды писать пришлось даже маркером, но Тсуна зареклась, что эту чушь в руки больше не возьмёт. Чем угодно — хоть собственной кровью — но не этим.       Она писала быстро. Очень быстро. Иногда даже не глядя, отчего строки залезали друг на друга. Цель была одна: записать абсолютно всё. И не важно, что именно: услышанный со стороны разговор или активный диалог с кем-то, важное обсуждение по телефону или банально услышанная реклама хоть по радио, хоть в видео.       Тсуна пыталась абстрагироваться от своей жизни, погружаясь в чужую. Стараясь не афишировать это и не попадаться лишний раз на глаза: вряд ли поделившемуся с ней сокровенным будет приятно узнать, что важная проблема, которой он решился поделиться, не более, чем запись. Нет, девушка честно слушает и от случая к случаю старается даже посоветовать что-либо; иногда даже удачно. Но руки под столом, лист на коленях — запись ведётся.       Её собственные слова — пропуски. Небольшие, но в бесконечном потоке небрежных слов, налезающих друг на друга строк — в этой нечитаемой мешанине фраз довольно заметные. Но рука не поднималась заполнять их. Свой голос Тсуна не слышала. Или он казался настолько отвратительно чуждым, что она старалась лишний раз промолчать.       Если не перечитывала записи или не составляла новые, а работы извне особо не наблюдалось, девушка залезала на кровать, больше напоминающую медицинскую койку, и тупым взглядом пялилась в потолок, теряя счёт времени. Повезёт — засыпала спустя пару часов. Не повезёт — лежала так до тех пор, пока с огромным усилием не заставляла себя встать и дойти хотя бы до раковины, чтобы умыться. А там взбодрится и вернётся к делам.       Или сначала придумает дела и тогда уже к ним вернётся.       И без того большая — для одного человека, которому по большей части из вещей нужен был самый минимум — комната в это время казалась просто громадной. Заполнять пустое пространство было нечем: фантазии хватило лишь на простенький ковёр, который сливался с полом. На серых, очень удачный цвет обоев, стенах висели фотографии и красивые открытки из тех стран, которые посчастливилось посетить в сравнительной юности. Всё в фоторамках, чтобы занимать больше места.       Окно выходило на каменный лес. Квартира не самая дешёвая — поближе к условному рабочему месту, — но и не совсем дорогая, чтобы открывался панорамный вид на красоты города. Ни рыба ни мясо, но удобно — и это главное. Хотя нельзя сказать, что Тсуна часто смотрела в окно. Выглядывала в щёлку время от времени, чтобы узнать, какая погода на улице, но не более.       Стены в общем коридоре выцвели из коричневого в какой-то непонятный грязно-серый цвет, плитка на полу тоже яркостью не отличалась. Двери обычные, ничем не запоминающиеся. Даже табличек не завезли — приходилось запоминать, где кухня, где душевая, а где каморка для уборочного инвентаря.       Всё превратилось в день сурка быстро, но при этом незаметно. Тсуна даже не отследила, чересчур сфокусировавшись на чужой жизни. Нырнула в это болото, около полутора лет назад вылезла, оглянулась; пожила так дней десять, не справилась с адаптацией, словила нервный срыв и, как стало немного легче морально, уползла обратно.       Это её болото, которое другие более ласково называют «зоной комфорта». Девушка на это только цыкала: ну, да. Формально, это действительно зона комфорта. Её. Личная и не совсем нормальная, и она сама это прекрасно понимала. Нельзя так сильно концентрироваться на чужой жизни. Своя исчезает. И восстановиться очень сложно. У неё не получилось, и больше она не пыталась.       Хикару, когда ей-таки удавалось вызвонить подругу и даже найти в расписании удобные полтора часа на кофе, всякий раз интересовалась, выполняет ли Тсуна те задания, что даёт ей психотерапевт. Отори каждый раз одинаково тяжело вздыхает и в два глотка осушает чашку. На вопрос про поездку на природу улыбается уголками губ и уверенно кивает, что да, только вот осталось доделать то-то и то-то и, в целом, можно устроить. Хасама морщится и поджимает губы. Ей врать бесполезно. Но Тсуна повторяется из раза в раз, хотя прекрасно об этом знает.       Обе списывают это на самовнушение. Хикару не рискует давить, Тсуна не понимает, где стоит провести грань и действительно попытаться сделать что-то себе во благо. Они делят счёт пополам, расплачиваются, обнимаются на прощание — Отори по привычке криво усмехается ворчанию подруги по поводу роста и бюста — и договариваются встретиться в ближайшее время.       Киойа приглашает выпить. Но чаще всего приезжает сам, привозя что-нибудь из спиртного. Вечер они проводят на полу, ночь — в постели, а на утро он уходит в самую рань. Девушке плевать: она в это время обычно только засыпает. Они наскоро обмениваются какими-то любезностями, Татегами оставляет невскрытую бутылку — таковая всегда остаётся — на столе и уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Однажды он, правда, начал буксовать, и Тсуна так и не поняла, отчего: перебрал или неудачно ударился затылком о металлическую перекладину изголовья кровати. Он что-то пытался на пальцах объяснить про то, что ему стыдно пользоваться ей как девушкой по вызову, приезжать, когда вздумается, с одной конкретной целью и уходить в туман рано утром. За такие слова она отвесила ему довольно сильную затрещину и проворчала, что если он действительно такого о ней мнения, то пусть тогда к алкоголю оставляет и плату за, как выразился, «услуги». Киойа прикусил губу и стих.       Все эти разговоры лежат в тех складах записей. Тсуна пытается цепляться как может и как умеет, а какие-то незначительные — лично для неё — происшествия только вносят в этот однообразный вакуум хоть что-то. Как окно ненадолго открыть. Небольшая, едва ощутимая мелочь, но приятная и даже немного расслабляющая. Поэтому лепетание про чувство вины ей казалось пустым звуком. Делает и делает. Иногда даже бывает приятно, так что плевать вдвойне.       Иногда удавалось застать Джингу в городе. Но виделись они не так уж часто и долго не говорили. Она прекрасно знала, что тот за неё переживает, а оттого лишний раз находила повод отмазаться от встречи. То командировка, то поездка, то ещё что-то. В большинстве своём это было ложью. Большой ложью, но Отори прекрасно умела врать другим в лицо, не краснеть и никак себя не выдавать. За два десятка лет научилась. Освоила это виртуозно.       Мадока, Кента, Райо. Ещё кто-то. Да. Но Тсуна редко виделась с людьми, если это не очередной психотерапевт или иной врач. В основном — по телефону. Потому что звучать бодро намного легче, чем привести себя в порядок и делать вид, что ей не всё равно. Хочешь жить — умей вертеться. Она и вертелась. Пускай это больше напоминало прогулку по минному полю. Как однажды отшутилась Хикару: одна ошибка — и ты ошиблась. Отори слишком уж приглянулась простота и прямолинейность этой фразы, хотя и звучит она как нечто мудрёное. Всё гениальное — просто.       За семь с небольшим, почти восемь лет, что прошли с её последнего официального матча, за новостным миром Бейблейда, которому она посвятила — без малого — больше половины своей жизни, Тсуна тоже особо не следила. Особенно последние года три. Поглядывала иногда, чтобы знать основное, но не более.       Новый тип волчков. Намного безопаснее тех, которые были изначально. И это радовало. Очень. Меньше нервов теперь тратится на ставшее по-настоящему массовым явление, из-за которого до сего, бывало, разносились целые стадионы.       Она нервно посмеялась. Ну, да. Тогда много дерьма происходило. А сейчас даже редко кто травмируется серьёзно. Около года назад Тсуна взглядом зацепилась за новость о том, что один из сильнейшей четвёрки Японии получил волчком в глаз. Точнее, в самих новостях этого не писали. Это было запечатлено на видео, которое девушка прокрутила на повторе с десяток раз и посмеялась ещё нервознее. Почти без травм. Потому как у мальчика остался шрам. Не самое приятное, но если вспомнить, что под одеждой у неё и у многих её знакомых, то ещё легко отделался.       Как и Татегами, потому как на одной из их посиделок он-таки поведал тайну, которая терзала многих не один год. Шрамы на лице получил не в бою, а защищая брата, который не рассчитал силы при запуске. Тсуна только криво усмехнулась, вальяжно протянув что-то про благородный мотив. Киойа подлил ей ещё немного, хотя она особо и не пьянеет, так-то, а дальше по отработанному много раз сценарию.       Когда не за что цепляться, и всё сводится к однообразному, почти что бесцельному существованию, даже жаловаться не на что. И хвалить нечего. А закончить это всё… Ну, эти мысли возникли часто, однако девушка только отмахивалась, через силу выходя на улицу и присаживаясь на ближайшую к (не)большой компании скамейку. И вслушивалась, работая рукой до тех пор, пока ту не начинала сводить судорога. Или пока компания не расходилась, но тогда девушка просто меняет локацию. Оставаться наедине со своими мыслями — мрачнейший мрак.       Никакого личностного роста. Никаких социальных улучшений — об этом Тсуна вообще старалась лишний раз не заикаться, потому как тут всё совсем плохо, кроме ограниченного круга давно знакомых лиц. Даже с возможными родственниками связь оборвана. Застряла в своём мире: в пределах квартиры и исписанной макулатуры. Причём озвучивать это всё на сеансах терапии она не спешила от слова вообще. Ходила так, для галочки: чтобы не спиться окончательно и хотя бы пытаться поддерживать то немногое «былое», как однажды обозвал это Киойа, что в ней осталось. Получалось так себе. А ещё ей не нравилось, когда в душе рылись незнакомые люди. И знакомые тоже, но тут можно и потерпеть. Не всегда, правда, но можно.       В общем-то… Тсуна дёргалась от этого каждый раз. Ощущать себя деградировавшей в общем плане — отвратительно. Но это всё перекрывали часто накатывающие бессилие и апатия ко всему, с чем не всегда удавалось справиться. Потом мания, доводившая до боли в руках. И всё по-новому кругу из раза в раз.       День сурка. И только.       Однако в таком образе жизни есть своя особенность: любое изменение привычного потока замечается сразу и воспринимается довольно остро. Особенно если это происходит внезапно и морально подготовиться — как если бы о смене планов предупредили заранее — нет никакой возможности. Просто происходит — и вот, решай как хочешь. Или как умеешь. Смотря, что законнее и приемлемее в данной ситуации.       Этот слишком громкий в стоявшей тишине комнаты ни то вздох, ни то стон не заметить было трудно. Хотя бы потому что Отори не сразу смогла определить источник звука. Сипло выдохнула, поморщившись и потирая переносицу, и приподнялась на локтях, смотря на дверь: может, кто-то из соседей? Но тогда было бы понятно, откуда. И звук был бы не таким громким: стены и дверь довольное толстые.       Однако, просидев в напряжении где-то с минуту и не услышав этого ещё раз, она только фыркнула, присаживаясь на край кровати и потирая виски. Показалось, да. Слуховые галлюцинации? Вряд ли. Хотя, всё может быть. В своё время не совсем человеческое создание неслабо так расшатало ей и психику, и нервы, так что сказать наверняка было довольно…       Тсуна так и замерла: ссутулившись, чтобы упереться локтями в голые колени, и запустив пятерню в коротко обрезанные волосы.       Не совсем человеческое создание.       Она нервно сглотнула. Вот как. Пришло, откуда не ждали. О чём, если уж совсем честно, успели даже подзабыть.       О том тёмном — во всех смыслах — периоде жизни Отори действительно старалась не вспоминать. Иногда морщилась, натыкаясь взглядом на коричневатые пятна на предплечьях — очень старые шрамы от собственных же ногтей, — но не более. И пускай Тёмное Нечто ещё продолжительное время пыталось о себе напоминать, однако безрезультатно. В итоге, Тсуна так и не поняла, что произошло: Рьюга в своё время довольно прямо сказала, что от этой чертовщины не избавиться. Значит, не исчезло. Остановилась на мысли, что просто уснуло, понадеялась, что оно больше не проснётся, и продолжила жить дальше, как будто ничего такого никогда и не происходило.       Условно говоря. Мягко выражаясь.       Звук повторился так неожиданно, что Тсуна невольно вздрогнула и больно прикусила губу. Неплохое начало дня… вечера… Она глянула на окно, фыркнула и встала на ноги, потягиваясь. Было интересно. По-настоящему: с искренним детским нетерпением и даже восторгом, какой девушка не испытывала уже давно. Но, вместе с тем, в груди колола лёгкая обида. И даже разочарование. Ну, потому что сил и нервов, чтобы усмирить эту штуку, понадобилось много. Ощутимо много. Больше, чем Тсуна могла потратить при всём желании. Такого количества ресурсов у неё просто не было, поэтому даже после условного «хэпи-энда» в этой истории из жизни пришлось морально восстанавливаться и ещё некоторое время лишний раз дёргаться, лишь бы сохранить мнимый контроль. А тут — вот, давно не виделись, никто не скучал.       Проскользнула мысль, что сейчас — вот именно в этом положении и моральном состоянии — ей вряд ли удастся снова провернуть нечто подобное. Дружба тут не поможет, потому что её нет. Рьюга профилактически не стукнет, потому что её тоже нет. Примерно столько же, сколько и дружбы, но о мёртвых либо хорошо, либо никак.       Тсуна тяжело вздохнула, упираясь взглядом в стену. У всего должна быть причина. В том числе, почему Оно пробудилось вот именно сейчас, вот именно так внезапно. А если охватывать шире, то почему вообще пробудилось. Почувствовало откровенную слабость и решило действовать? Ну так вряд ли за все этим семь с хвостом лет оно не ослабело. Или тут равнозначно? Отори поскребла ногтями по шее, пытаясь понять, что теперь вообще делать. Идти к Райо? А зачем? В тот раз помог не он. Таки убиться и закончить это всё, а если повезёт, то и поговорить с Рьюгой на том свете? Слишком радикально.       А может, она просто загналась на пустом месте и ничего такого ждать не стоит вовсе? Ну, Оно просто напомнило о своём существовании. Да. В тот раз появление этой сущности сопровождалось резкой болью в груди, беспричинным страхом, удушьем… А сейчас? А сейчас ничего. Тсуна прищурилась: вряд ли она зачерствела аж настолько. Нет, не в этом дело. Значит, действительно слабое. Подало признаки существования. Хорошо.       И что дальше?       Телефонную трель она услышала не сразу. Медленно и неспешно потянулась к тумбе, отчего-то ожидая услышать скрип несмазанных железяк, и провела по экрану.       — Да?.. — спросила она не своим голосом. Слишком уж охрипшим. На том конце провода медлили с ответом. Пересаживаясь за рабочее место, доставая из лотка для бумаги пустой лист, а из держателя для принадлежностей — нужную ручку, Тсуна глянула на дисплей и вскинула брови: Кента. Откашлялась и включила громкую связь, положив телефон рядом с листком экранном вверх. — Юмия-сан?       — А, — Кента, судя по голосу, вздрогнула. — Это ты?       — Ну, — девушка не поняла вопроса, — да?       — Голос…       — Просто охрипла, — она неловко посмеялась, хотя ничего на этот счёт не чувствовала. Просто делала, что обычно и делает. В последний раз терапевт назвал это транскрибацией. Ну, Тсуна и не спорила. Даже слегка обрадовалась тому, что у её странной привычки есть название, пускай и созвучное с названием другой её привычки, о которой говорить в обществе намного проще: мастурбацией, в отличии от маниакальной транскрибации, занимаются если уж не все, то многие. — Юмия-сан, что-то стряслось?       — Да, извини, — в трубке тихо вздохнули. Девушка не торопила: Кента пускай и была довольно солнечным человеком, которого огорчать было неудобно даже Тсуне, но просто так никогда не звонила. Особенно ночью — на часах высвечивалось без четверти три. Так что тут или что-то важное, или что-то до ужаса серьёзное. Хотя, одно другому не мешает.       — Не разбудила?..       — К сути, — девушке не нравилось размениваться на лишние любезности перед чем-то важным. Либо прямо и сразу, либо никак. Пускай Райо и ненадолго обиделся, когда она положила трубку, так и не дождавшись, когда он все-таки озвучит цель звонка. Хотелось бы верить, что Кенте эта его черта не передалась.       — Да… да, — поспешно ответила Юмия, пожевав губу. Отори невольно закатила глаза.       — Извини, я просто не знаю, как сформулировать так, чтобы оно звучало не…       — Вбрасывай слова. Я соединю, — Тсуна цыкнула.       — Слухи. Ходят. Что был замечен человек, похожий на Рьюгу… — Кента сипло выдохнула, а Тсуна напрягалась, сжимая ручку сильнее: чтобы рука не дрожала. — Ну, то есть. Именно Рьюга. Не Рьюто. Это только слухи и может быть совпадение, однако… Однако это лишь слухи. Просто, наверное, тебе стоило об этом знать?..       — Ты хочешь, чтобы я нашла и узнала наверняка, — констатировала Отори, пробегаясь взглядом по написанному. — Не бойся ты так, это обычная просьба. Кента ответила не сразу. Тсуна невольно начала вслушиваться в происходящее у неё на фоне, но ничего такого там не было.       — Да, — тихо сказала Юмия и положила трубку, оставив Тсуну со смешанными чувствами.       Для скучной жизни, тянувшейся довольно монотонно продолжительное время, как-то многовато произошедшего за последний час, если не меньше. Зато, мелькнула догадка, отчего Сущность — Отори до сих пор не знала, как это называть — внезапно дёрнулась, напомнив о своём существовании. Почувствовала? На самом деле, она так и не узнала, точно ли Рьюга и Это были связаны после того, как оное перетекло к ней. По собственным наблюдениям, склонялась к отрицательному ответу.       В то, что это совпадение, Тсуна не поверит даже под дулом пистолета. Слишком уж удачно. Настолько «слишком», что невозможно. И это всё точно было связано. Оставалось только понять, как именно.       Она тяжело вздохнула, откидываясь в кресле и отталкиваясь ногой, отъезжая к центру комнаты и раскручиваясь. Подобное не то чтобы успокаивало или помогало сосредоточиться. Просто немного активности, по факту, не вставая со стула. Удобно и не затратно. И думалось так легче.       Отори прикусила губу, сцепив руки в замок на животе. Стоило подумать, что делать дальше. Нутром чувствовала, что всё — размеренному скучному существованию пришёл конец. Надвигалось нечто масштабное.       «Как в то время», — прозвучала в голове мысль. Тсуна криво посмеялась: а вот Оно и заговорило.       — Ага, — протянула она, снова потягиваясь. Стоило бы подготовиться к тому, что ожидает утром. — Как в то время.