Старые псы, новые трюки

            Ощущение холодной плитки под ногами сразу отозвалось не самыми приятными воспоминаниями о том периоде, какой Тсуна в принципе запомнила очень… смазано, что ли. Или размыто. Или нечётко. И ещё много синонимичных «или», смысл которых сводился к одному — «плохо». Плохо запомнила и не особо-то горела желанием об этом обо всём вспоминать. И думать.       И вообще, свои пару-тройку — или сколько там — месяцев в условном заточении она уже откуковала. Повода ложиться снова, по субъективной оценке, не наблюдалось.       Тсуна переступила с ноги на ногу и огляделась: стены, потолок, пол — всё из мелкой квадратной плитки, какую обычно в бассейнах выкладывали или ванных комнатах каких-нибудь. Однако, сказать о том, что это всё складывалось в коробку, язык так и не повернулся — стены плыли, растягиваясь в коридоры и стекая в арки; ровный симметричный узор мелких квадратиков, при этом, почти не затрагивался, отчего начинало постепенно укачивать, и ноги невольно подкосились.       Тсуна совершенно внезапно обнаружила, что конкретно здесь у неё силёнок определённо побольше, чем в… реальности? Или как правильно обозвать что то, что это? Это же тоже, если так подумать, было вполне реальным местом. Да, с ограниченным доступом и строгим фейсконтролем, однако же? Карманное измерение? Глубокий, но при этом осознанный сон? Потому что на ногах она не только смогла устоять, но и выпрямилась, расправив плечи.       Вот очень вовремя этими вопросами задалась, ничего не скажешь.       Вообще, изначально ей именно так и показалось — осознанный сон. Однако затем стены начали плыть, а белая плитка постепенно темнела, приобретая глубокий тёмный оттенок с фиолетовым отливом, и, в принципе, очень многое встало на свои места. Только дыма для полноты картины не хватало, но спецэффекты и прочее Оно запустить ещё успеет.       — Не Оно, а Йами, — голос раздался… откуда-то. Тсуна растерянно огляделась, даже вверх глянула. Но — ничего. — Сама же имя дала, так давай по имени.       Глаз нервно задёргался, Отори сипло выдохнула: ей по ушам резал её собственный, но при этом чужой голос — то, как она звучала бы на записи. Искажённой, поломанной, с шумами и лишним эхом. И с непривычки даже дёрнуло — слишком уж давно Тсуна не слышала Йами так чисто и чётко, во всей красе.       — Чего тебе… — процедила она, поджимая губы. Не срываться на раздражение, не срываться, не срываться. — И где ты вообще?!       — Терпени-и-ие, — протянуло Йами, и Тсуна невольно вздрогнула: голос прозвучал почти над самым ухом. Однако рядом — никого. — Можешь присесть.       Отори раздражённо прищурилась, но сказать ничего не успела: её с силой вжало в стену, внезапно очутившуюся буквально в паре сантиметров от неё, и, надавив на плечи, усадило на банкетку. Без спинки, металлическую и скрипучую. Такие в некоторых больницах стояли; в той лечебнице они, кстати, тоже были.       О том, какое место пыталось из обрывков воспоминаний воссоздать Йами, Тсуна догадалась. Однако нерешённый вопрос — а зачем вообще? — никуда не делся. Вроде бы несколько месяцев жили нормально — и тут вот — прилетело. И ведь даже на издёвку не тянуло: да, существовать там — опыт своеобразный, но ничего раздражающего или напрягающего в этом не было.       Тсуна выдохнула, потирая переносицу: что бы Йами не планировало ей показывать или рассказывать, надо было просто… Переждать? Перетерпеть? Да. Именно об этом же Оно и сказало, так что выдохнуть и расслабиться — уж ей ли не привыкать. Но перетекающее в сухую ярость раздражение всё равно никуда не делось, и пришлось вытянуть ноги во всю длину в мнимой попытке расслабиться-растечься на несчастной банкетке.       Коридоры перестали плыть. Тсуна с запозданием заметила, что дверей здесь не было. И окон тоже. И трещин. Лишь голые, стремительно темнеющие стены — и всё. И нахмурилась: раз так, то когда последует громкий звук или какая-либо мерзость — или любая другая дрянь, какой Йами обычно доводило её до ручки?       — Терпение, — повторила для себя Тсуна, сцепив руки в замок. — Терпение-терпение-терпение…       Йами поблизости не наблюдалось, однако Отори ясно почувствовала, как ей на макушку легла ладонь, и тут же тряхнула головой, пытаясь от этого ощущения отмахнуться. Подобное позволялось делать только конкретным людям, Оно в их число не входило.       — Во-о-о-от, правильные вещи говоришь, — Тсуну снова передёрнуло. Это звучал так, словно несколько мужских голосов наложили друг на друга, сломав аудиодорожку. Скрипы, эхо, шумы — всего несколько слов, но захотелось закрыть уши. — Отдаю тебе должное: ты всё-таки своего добилась.       — Ты о чём?.. — просипела Отори, морщась. Голос звучал одновременно и в голове, и вокруг; возникла навязчивая мысль начать судорожно рвать волосы на голове, лишь бы мелкими вспышками боли перекрыть… это.       — Мне интересно было, зачем ты так много пьёшь, зачем пробовала курить не только табак, и вообще — в чём была причина такого саморазрушительного поведения в твоей юности, раз отголоски и последствия ты ощущаешь до сих пор. И вот… стало понятно. Совсем недавно.       Тсуна покрутила головой, пытаясь заглушить звон в ушах. То, что её посадило, сейчас не давало встать, вжимая в банкетку несильно, но достаточно ощутимо. Ни пройтись, ни сбежать — никуда не деться от этого чёртового голоса, и вопросы, где вообще Йами и чего от неё хочет, так до сих пор и не решились.       — И что тебе стало понятно? — процедила она, прикусывая внутреннюю часть щеки. Хоть какие-то болевые ощущения.       — Твоё иступлённое стремление выжечь себе же память, конечно, поражает, — пускай Это видно не было, Тсуна была более чем уверена, что Оно пожало плечами. — Тебе бы раньше к специалисту обратиться.       — Вот ещё нотации мне почитай, а? — Отори мрачно цыкнула. — По чьей вине это всё?       — Что — «всё»?       — Это.       — Что «это»?       — Дуру из себя не строй! — Тсуна всё-таки сорвалась на раздражённый, если не злой крик, но быстро стушевалась: кричит-то на стену, не на Йами. Поэтому повторила; уже спокойно, но всё равно не менее раздражённо: — Дуру из себя не строй, ты прекрасно понимаешь, о чём речь.       — Да. А ты — явно нет.       У неё глаз дёрнулся.       Стоило отдать Йами должное: так быстро довести до кипения за последние несколько месяцев смогло только Оно, причём, видимо, без особых стараний. И Тсуна нутром чуяла: это даже не начало. Так, просто разговор «перед».       — Чего я не понимаю?       — Того, когда именно появилась трещина. Маленькая такая, которая росла-росла-росла со временем — и вот, к твоему третьему десятку ты имеешь то, что имеешь. И по собственной вине, и по воле случая, но при этом умудряешься обвинять Меня. Потому что это удобно? Вот, козёл отпущения, свалю на этого козла все свои болячки и ошибки и буду делать вид, что так и надо, подпинывать при возможности и обвинять вообще во всём. Удобно устроилась.       Тсуна сипло выдохнула: половина — или больше? Или меньше? — сказанного прошла мимо ушей. Потому что чёртов голос.       Голос не давал сфокусироваться. Не давал прислушаться.       Ей как будто в ухо что-то шершавое, длинное и холодное засовывали. Уверенно так, стремительно. Ещё немного — и перестанет здраво соображать.       Если не уже.       — Какая трещина…       — Ну, смотри. Давай представим, что ты — твоя личность — это… что-то стеклянное. Шарик там, например. Стеклянный шарик. Вот. И на этом шарике в разное время появлялись царапины и трещины. А ещё его роняли, и внутри он тоже трескался. И вот, что мы имеем: потрескавшийся и внутри, и снаружи, вроде как до сих пор не разбитый, но ты же понимаешь, что с ним будет, если его ещё раз неаккуратно уронить или ударить под конкретным углом?       Тсуна прищурилась.       Замолчи.       — Допустим?       — Не допустим. Ты смотришь только на этот самый решающий удар, игнорируя всё остальное. Или не игнорируешь? Ответь мне.       — Ответить что?       — Ты хоть что-то из своей жизни помнишь? Допустим, до знакомства с… этим рыжим? Или то же самое, что с Ней: он портит всё?       Вопрос прозвучал неожиданно спокойно, обычным своим-не-своим голосом. Тсуна втянула голову в плечи и снова попыталась найти Йами взглядом.       — Рыжий — это Джинга, что ли?       — Без малейшего понятия, как его зовут. Но не тот рыжий, что постоянно с тобой ошивается.       — Джинга, да, — вполголоса протянула она и вскинулась. — И что с ним? Да, жизнь до него помню, представь себе.       — Не представляю. Ты буквально не помнишь лиц и отдельных событий, хотя росла с этими людьми. Тебе нормально?       — Мне отлично, — цыкнула Тсуна. — Потрясающе просто.       — Кончай дурить.       Какая знакомая фраза.       На макушку снова легла ладонь.       Отори поджала губы, поднимая взгляд. И едва ли не вскочила: человек в костюме появился перед ней неожиданно, бесшумно и незаметно. Всего-то на несколько секунд глаза опустила — и он просто возник, словно всё время тут находился.       Цвет костюма предельно неясный — тёмный, просто тёмный, — а лицо и вовсе представляло собой смазанные очертания: глаза, рот, нос — казалось бы, всё это на месте, но не за что было зацепиться. Отвести взгляд на долю секунды — и в периферии искажённые черты: кривые и оплывшие.       Мужчина в костюме, отдающий указания и державший ладонь у неё на макушке — Тсуна цыкнула и прищурилась: что ещё за аттракционы восприятия.       — Если тебе интересно, его лицо найти, считай, невозможно. Ты его просто не помнишь, поэтому пришлось вот так.       — Не помню, — согласилась Отори, пытаясь разглядеть в мешанине хоть какие-то конкретные черты. — Неплохая проекция.       — Голос помнишь, лицо — нет. Почему?       Отвечать не хотелось, но Тсуна догадывалась, что Йами поймёт, даже если начнётся игра в «молчанку».       — Эта фраза про «кончай дурить», — сухо протянула она, потирая шею. Руку с головы скинуть не получилось. — Слишком часто её использовал, вот и въелась.       — Этот человек тебя в WBBA привёл, а ты ни имени не помнишь, ни лица, — это прозвучало с таким упрёком, что Тсуна непроизвольно сжала зубы. И выдохнула — этого Йами и добивается. Пустая провокация на эмоции.       — И что? — она вскинула бровь. — Ему нет до меня дела, мне — до него. И все счастливы. Он умер уже, наверное, или на пенсии давно.       — Надеешься на первое?       — Нет.       — Врёшь.       — И что? — повторила Тсуна с какой-то неожиданной злобой. Сама удивилась такой реакции, однако быстро сообразила: к чёрту эти несчастные попытки терпеть всё, сжав зубы. Пустая провокация — да, а это — более чем закономерный эмоциональный отклик на подобное. — Молодец, что нашла и напомнила о том, что очень хотелось бы забыть. Что дальше? Устроишь марафон по всем травмирующим событиям?       — А ты хочешь?       Она прищурилась, поджимая губы.       Даже думать не хотелось — услышит же.       Услышит — и сделает по-своему, что независимо от ответа будет сильно «так себе». Мягко говоря.       — Нет, — из двух зол выбрать меньшее. И стараться не звучать настолько раздражённо и зло, потому что Тсуна совершенно внезапно осознала, что эти несколько минут довели её до дрожи — и вовсе не от страха. — Нет, не хочу.       Отори мельком глянула на собственные руки и фыркнула: за банкетку вроде не держалась, но ладони всё равно оказались вымазанными в чём-то тёмным, и определить, в чём именно, было невозможно — тусклое фиолетовое свечение не то чтобы хороший источник света.       Плохо.       Она поморщилась, поднимая взгляд на стену, нарочно стараясь смотреть мимо… мужчины. Куратор он ей или опекун — какая сейчас уже разница, если это просто юридический статус, влияющий только на одну конкретную строку при заполнении документов. Ей плевать, ему — тем более. Не стоило даже переживать на этот счёт.       На голых стенах постепенно проявлялись трещины, чему Тсуна была даже в какой-то степени рада: если этот малюсенький мирок рассыплется, они хотя бы в более или менее привычную обстановку вернутся… Если вообще можно было назвать полную пустоту «обстановкой». Излишние декорации к этим пустым выходкам сейчас только вымораживали и бесили.       — Да не ищи повода, мне нравится, что ты чувствуешь на самом деле, — голос и какие-то шлепки. Йами в ладоши хлопало или что-то подобное. — Хотя бы не раздражает твоя кислая рожа.       — Какая ирония: с языка сняла, — вскинулась Тсуна и криво усмехнулась. — Я не для этого таблетки пью, чтобы сейчас на твои провокации вестись.       — Ты таблетки пьёшь, чтобы в депрессии не валяться и не разносить всё вокруг в порывах ярости. Я тебе просто помогаю. В обоих случаях.       У неё нервно дёрнулся глаз.       Выдохнуть и не вестись на провокации.       — Сначала ты говоришь, что это я на тебя всё валю, мол, козёл отпущения и всё такое, а сейчас признаёшься, что помогаешь?       — Содействие — не призыв к действию. Делаешь ты, я же просто развлекаюсь.       — Удобно устроилась.       — Очень.       — Это не вопрос.       — Я знаю.       Тсуна поморщилась, снова попыталась сбросить руку с головы и совершенно внезапно обнаружила, что её даже не держат. Или просто хватку ослабили, потому что слишком уж легко у неё получилось выпрямиться. И ничего не давило, когда попыталась встать.       — Что ты вообще хочешь?       — Пообщаться.       — И всё?       — И всё. Мы давно так не говорили. Скучаю.       Нижнее веко задёргалось. Ну, да, скучает. А Тсуна вот — ни сколько, и, наверное, если бы не эта выходка с таблетками, они бы ещё некоторое время не пересекались. И жилось бы даже относительно неплохо.       — Скучай.       — Кончай дурить, — Йами явно сказало это с издёвкой, но рефлекс сработал сам собой, и Тсуна попыталась отвесить пощёчину воздуху быстрее, чем вообще сообразила, куда и в кого целится. — Воу-воу-воу, настолько даже?! Прекрасно!       Голос снова начал звучать как орудие пыток. Отори, болезненно дёрнувшись от неожиданности, опустилась на корты, закрывая уши. Замолчи, просто замолчи — не говори ничего, закрой, зашей себе рот и не смей больше издавать хоть какие-то звуки.       — Замолчи, — процедила Тсуна.       — Знаешь, что скажу? Мелькающая перед глазами жизнь — признак скорой смерти, разве нет? Мозг судорожно вспоминает всё важное… Ты уверена, что не самолично сейчас проигрываешь это? Как тебе? Боишься, что сердце не выдержит твоей выходки?       В груди неприятно тянуло. Не больно, не валит с ног, но всё равно что-либо, кроме «ничего» — проблема. Большая проблема. Могла ли быть в словах Йами хоть доля правды? Таблетки, пиво, кофе — ядрёная смесь даже для тех, у кого всё хорошо, и мигрень будет обеспечена. А в её случае? В её — когда даже в самолёте стало крайне паршиво.       Так ведь…       — Жизнь перед глазами? — Тсуна выцепила только это фразу. Ничего же не было? Не считая образа куратора… Или?..       И вскинулась, пытаясь разобрать, что вообще на стенах произошло. Трещины больше не разрастались, но появились рамки с тусклыми, неразборчивыми изображениями; разбитое в нескольких местах стекло только сильнее перекрывало видимость.       — Яркие события из твоей деятельности. Нравится?       Чтобы оно нравилось или, наоборот, не нравилось, надо сначала понять, что там изображено вообще. Тсуна не хотела вглядываться, опасаясь, что увиденное вдарит по восприятию не слабее голоса.       Её деятельности.       Какой из.       — Конкретизируй.       — Без неё… Твой деятельности по жизни.       — Конкретизируй, — повторила Отори, зло прищурившись.       И тишина. Звенящая тишина, находиться в которой было так же тяжело, как и слушать всё то, что Йами говорило. Тсуна растеряно огляделась, пытаясь отметить, как далеко уходит этот коридор, и сипло выдохнула, мельком выцепив одну из картин — ту, что была, всё же, более или менее разборчивой. Банально потому что на фоне проглядывалось светлое небо, отчего тёмные силуэту — ребёнок и взрослый — казались достаточно чёткими.       Стекло разбито в том месте, где должна быть голова взрослого.       Однако понятно было, кто это. И что за момент вообще.       Она потёрла переносицу. Ребёнка разглядывать смысла не было.       Любой раздражитель извне. Хоть какой-нибудь: будильник, громкий звук, собственные действия — любая мелочь, способная разбудить и выдернуть из этого коридора к чертям собачьим. И… Тсуна хлопнула себя по щеке: осадить и успокоиться. Да, проснуться. Но без экстрима, потому что фармакологические отравление ей вот вообще не упёрлось… И Ю не оценит. А травмировать его ещё раз — не физически, а морально… И снова хлопнула себя щеке: Йами-то всё ещё тут. Всё ещё слышит.       — Так ведь уже.       — Прекрасно, — на рефлексе фыркнула Тсуна.       — Твоего рыжего больше не трону. Подумаешь, не тот рыжий. Не повезло ему. Не тот.       — Если ты так ненавидишь Джингу, почему никак не выступаешь возле него?       Не то чтобы причина такой неприязнь была неясна — как раз наоборот, ничего удивительного. Но вот бездействие — особенно учитывая, что Йами вполне могло руками Тсуны что-либо сотворить — казалось непонятным актом… снисхождения, что ли.       — Ты сама всё озвучила. Это возможно. И насколько просто это повторить? Как думаешь? Сначала потренироваться, чтобы проверить, сколько времени надо, чтобы задушить кого-либо не до потери сознания, а насмерть, а потом уже и зачеркнуть имя.       — Ты что это удумала?.. — Тсуна нервно сглотнула. Засосало под ложечкой, дышать стало тяжело — горло свело судорогой.       — Ну, ты уже убивала, разве нет? В целях самозащиты, конечно, но сама подумай: если ты в состоянии аффекта из-за ментальной нестабильности сейчас придушишь своего рыжего паренька, тот парниша обязательно придёт тебя навестить. А дальше дело за малым, и мне кажется, что если ты опять кого-то прикончишь — особенно сейчас, — вот вообще никто не удивится. Этого ожидают. Особенно те, с кем ты знакома давно, — и снова слова слились в зудящее копошение на подкорке сознания. Тсуна пыталась дышать через нос, однако с чувством, будто что-то поднимается по горлу, совладать не получилось. Нечто стремительно ползло вверх, не давай продохнуть нормально, и перед глазами начали проступать мушки. — Тебе стоило получше прорабатывать свои проблемы с гневом… И официальный диагноз не получать, наверное? В моём случае таблетки действуют по эффекту плацебо, и меня искренне оскорбляет, что ты даже мысли подобной не допускала. За кого держишь вообще? За болячку, от которой можно спрятаться за лекарствами? Правда?       Правда?       Вряд ли.       Тсуна упустила момент, когда тёмно-фиолетовая плитка стала кипенно-белой, резанув по глазам со страшной силой. А вот слабость настолько, что даже на ноги подняться не получилось, состояние вполне привычное, тут возразить нечего. Слабость — и горечь во рту; собирающаяся слюна, спазмы в горле, отвратительное послевкусие и невозможность с этим совладать. Осознание ситуации пришло только после того, как стукнулась подбородком о край чаши унитаза, больно клацнув зубами. По стенкам стекали мутные чёрные капли. После очередного спазма пришлось снова сплёвывать, и почему-то эта тёмная густая жижа отливала фиолетовым. Или просто так показалось из-за искусственного белого света. Чёрт знает.       Отори слабо понимала, отпустило ли её в полной мере, или снова ведёт судорогой при попытке подняться. Сглотнула горькую слюну, заодно убедившись, что пена изо рта не идёт — уже хорошо. Просто бессилие и паршивость — на похмелье чем-то похоже. На такое, что бывает раз в год, после которого обычно идёт мнимое обещание больше не пить. Никогда. Разве что в случае Тсуны это срабатывало в обратную сторону, потому что после того она забывала последние несколько дней, а это было огромным плюсом.       Разница лишь в том, что от алкоголя ей память отшибало, а тут она помнила всё прекрасно. Как будто и не было вовсе этого неуловимого момента пробуждения, и каким-то образом бесшумного пути до ванной комнаты… Тсуна прищурилась, пытаясь прислушаться к происходящему: кроме шума воды ничего больше не было, так что или Ю молча стоял за дверью, или ей действительно удалось странным образом тихо, не разбудив его, телепортироваться. Иначе это не обозвать.       Убийство, значит.       Ну да, эпизоды случались.       Правильным решением было оставаться сидеть возле унитаза, потому что стоило лишь попытаться вспомнить хоть что-то — и снова начало выворачивать. Сплёвывать уже было просто нечего, тошнило желчью и бесцветной слизью — и всё время с примесью крови.       Насколько серьёзными вообще могли бы последствия?       Тсуна сплюнула сгусток желчи и поморщилась: да какая разница? Чисто принципиально не хотелось ничего с этим делать. Из-за одной определённой мысли.       — Слушай, — вполголоса начала она, обращаясь напрямую к Йами. Интересно, слушает сейчас или нет. — С твоей стороны это ведь паразитические отношения, да? То есть, если умрёт носитель, загнёшься и ты, верно? И, чтобы не окочуриться, тебе надо обязательно найти нового человека? Или вещь, чтобы на человека потом перекинуться, как то было с Рьюгой? Вы ведь из-за Л-Драго встретились? Или нет? Или вы сразу были под ручку, а он стал лишь орудием для ваших аппетитов? И почему на меня?       «Только один вопрос. Как подарок».       Отори с трудом подняла голову. Надо было умыться. По-хорошему. А в идеале — принять душ, чтобы не только лицо отмыть, но и волосы. Не то чтобы внешний вид являлся сильной проблемой или что-то такое, просто…       Она косо глянула на дверь: прикрыта.       Просто не хотелось лишний раз вызывать беспокойство. И так эта ситуация с «перегревом» покорёжила, и нечего который раз давать повод для разговоров о лечении. Даже если вылечат — в чём смысл тратить время на это, если всё впустую, и причина далеко в не в этом. А даже если в этом, Тсуна конкретно для себя решила: если Йами даст повод — просто закончит с этом. И плевать уже будет, как оно выглядит: самоубийство из-за расстройства личности — депрессивный эпизод или мания… да какая к чёрту разница, что припишут по итогу — или убийство с последующим самоубийством…       Её снова скрутило, однако в этот раз смогла сдержаться.       Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.       Без убийств.       — Я надеюсь, мы подруга подругу поняли, — процедила она. — Дашь хотя бы малейший повод — убью нас двоих.       «Вопрос».       — Последний.       На самом деле, ответы хотелось узнать на все. А это — всего лишь эгоистичный всплеск, обусловленный жалостью к себе. Не более. Почему именно на неё. Почему ни на кого другого, почему не исчезло вовсе? Понимало, что против Пегаса не выстоит и заранее перестраховалось, перекинувшись — даже если частично — на неё? Нет, ну, точно паразит — и это даже не оскорбление, а банальная констатация факта.       «Ты была интересной. На этом всё».       Примерно то же ответил куратор, когда Тсуна, лет десять тому назад, попыталась выведать у него, почему из всей группы очередных беспризорников под крылом кампании о «руке помощи и шанса будущего», что курировали WBBA, выбрали именно её. Мог быть кто угодно. И так же кто угодно мог оказаться на её месте при экзаменах, тренировках, снова экзаменах, публичных выступлениях — это обыкновенная ошибка выжившего. Причём не систематическая, не ошибка в статистике, а в буквальном смысле — она попала во всё это по чистой ошибке.       «Ты была интересной. На этом всё».       Что — всё? В чём этот интерес заключался? Где пояснения? Продолжение фразы? Хоть какие-то примеры?       Из кабинета-то её вытурили, а вот Это из своей головы не выгнать.       Какая жалость.       Тсуна вслепую нащупала кнопку слива и подтянулась к ванной. Не было сил ни на ноги подняться, ни вообще шевелиться, только руки кое-как слушались. Включить воду. Подержать голову под прохладным душем несколько минут — пока это не превратится в пытку. Выключить воду. Собраться с силами и хотя бы три шага — от двери до кровати — сделать на прямых ногах. Всё ведь просто?       Казалось бы.       Однако подняться на ноги она так и не смогла, и даже по стенке идти не получалось. Тсуна прищурилась, выглядывая в комнату: даже если Ю всё видел или слышал, у него определённо была фора по времени, чтобы лечь и притвориться, что спит. В комнате оказалось неприлично тихо. И душно. И ковролин неприятно царапал колени, отчего ползти стало ещё тяжелее. Не оставила огромную кровавую лужу на подушке, так мелкими точками по всей простыни отметится.       Перед горничной стало стыдно как-то.       Сколько вообще времени? Будильника о том, что надо принять лекарства, Тсуна не слышала… Или его выключили, пока она была в ванной. Выключил. Тут кроме неё всего один живой человек.       Живой.       Тсуна судорожно сглотнула и выдохнула, с трудом залезая на кровать. Телефон лежал на прикроватной тумбе, и до будильника было ещё часа полтора. Или больше — она уже и забыла, во сколько он должен прозвонить.       Живой человек.       Её пугала эта тишина. Ни шорохов, ни дыхания — ничего, что могло бы свидетельствовать, что хоть кто-то в этой комнате настоящий. Очередная проекция Йами? Ложное пробуждение? Вот это всё сейчас действительно происходит или?.. Она скосила взгляд на Ю и сглотнула. Тронет — и изображение пойдёт рябью? Рассыпится? Что вообще произойдёт в таком случае?       Нервно сглотнув, Тсуна осторожно вытянула руку. Хотя бы удостовериться, что дышит.       Или нет?       Довела до конца начатое? Почему именно сейчас вообще об этом вспомнила. Признаками удушения при судмедэкспертизе, не считая самого очевидно и видного — следов на шее и синевы лица, — являются кровавые точки на оболочке глаза и расширенные зрачки. Тсуне даже показывали когда-то: оттягивали веко, демонстрируя серовато-розовую слизистую с россыпью бурых точек. Проверить глаза. В первую очередь.       — Доброе утро, что ты делаешь?       Она дёрнулась от неожиданности, проглотив едва не вырвавшееся ругательство. В голосе слышалась больше издёвка, нежели искренне удивление, и на долю секунды Тсуна успела допустить мысль, что это действительно очередная галлюцинация от Йами. Но потом опомнилась: для подобного — слишком беззубо, а цветов куда больше, чем чёрный и фиолетовый.       — Ничего, — Тсуна тяжело вздохнула. — Просто хотела проверить, не умер ли ты.       — Трогая глаза?       — При удушении… — она сглотнула и тряхнула головой: вот начнёт сейчас, а продолжать как? Причём тут удушение, с чего вдруг вообще об этом вспомнила? Это вот всё как пояснить, чтобы не рассказывать про… остальное. — Не суть. Плохой сон был, только и всего.       Ю поднялся не сразу. Очень лениво, но решительно пытался устроиться поудобнее, укладываясь так, чтобы солнце в лицо не било, и то скидывал одеяло, то снова кутался. Правда ведь — жарко. Даже при включённом кондиционере, как оказалось. Однако Тсуну это всё в каком-то смысле успокоило: нет, всё настоящее, а Ю живой. Всё более или менее.       Правда ведь?       — Как полегчает, Киойе перезвони, — Ю, поморщившись, кажись всё-таки плюнул на попытки снова лечь. Привстал на локтях и начал шарить по тумбе со своей стороны кровати в поиске очков. — Он вчера звонил, спрашивал, как ты.       — Наверное, был безмерно счастлив, когда тебя услышал, да? — Тсуна мрачно усмехнулась. Ю только покивал. — И всё? Только узнать, как дела?       — Ещё — когда вернёмся, но тут чётко ему не ответил. Дата ж плавающая, да?       — Да, — вспоминать, что там с билетами, вот сейчас особенно сильно не хотелось. Потоп, всё потом. — А… в смысле? Ты ему что-то про меня сказал?       — Что ты перегрелась и лежишь обтекаешь, — он сдавленно посмеялся. — Он не удивлён, если тебе вдруг интересно.       — Я не удивлена тому, что он не удивлён, — Отори поджала губы и откинулась на спинку кровати, вытягивая ноги. — Ты во сколько лёг-то?       — Да не сильно поздно… — протянул Ю и резко вскинулся, заставив Тсуну вздрогнуть от неожиданности. — Кстати! Кстати-кстати-кстати-кстати…       — Что?..       — По поводу вчерашнего… Или ты уже в это время спала?.. Я не помню, но так вот… — это «так вот» странным образом напрягло, и Тсуна нервно сглотнула, смотря на то, как Ю достаёт её планшет и что-то листает в файлах. — Тебе вчера пришло вот это. Тут на некоторых сканах видно печать Небулы, а водяной знак вообще на всех — явно же не WBBA. Тсубаса, откуда эти документы? Тут про Рьюгу и Л-Драго всякое разное, архивное.       — Я так вижу, ты уже изучил всё, да?       — Ну, полистал чуток… Случайно ткнул на уведомление, а дальше как-то… затянуло, — Ю пристыженно отвёл взгляд, хотя, если так подумать, именно Тсуна сейчас должна была стыдливо прятать глаза и пытаться оправдаться. И даже рассматривать особо сканы документов не пришлось, одного взгляда было более чем достаточно, чтобы понять — поймана с поличным. — Ты… опять этим занимаешься, да?       — Этим? — не поняла она, медленно пролистывая файл до конца. Примечательными были только выделенные другим цветом предложения. Как предположила — пояснения или дополнения с более актуальной информацией в наличии.       — Ну, своей основной деятельностью в WBBA… Я не помню, что там входило в перечень твоих табуированных слов, по синонимам догадайся, а?       — А, — Тсуна вскинула брови. — Да. Опять.       — Хикару в курсе?       — Самодеятельность.       — Понял, — Ю хмыкнул. — На кого-то, кто связан или был связан с Дожи?       — Да.       — Понял, — повторил он и, выдохнув, также откинулся на спинку кровати. — От скуки? Или потом расскажешь?       — Я не понимаю, зачем в это ввязалась, — честно призналась Тсуна и глянула на Ю. — Всё так просто, оказалось?       — Ну, да? — он пожал плечами. — Давно хоть?       — Пару месяцев.       — До или после?       — Буквально за день, до.       — Пока что всё под контролем?       — Относительно. Не считая сейчас.       — Я никому не скажу.       — Спасибо.       Она нервно сглотнула: нет, правда? Всё вот настолько просто оказалось? Даже объяснять ничего не пришлось. И врать. И пытаться придумать какие-то причины, звучащие хуже, чем откровенное враньё.       — Да пожалуйста, расскажи главное потом, что к чему, — Ю криво посмеялся и зевнул, потягиваясь. — Если будильник на твои лекарства ещё не звонил, значит, и завтрак ещё не подают.       — Подожди, — Тсуна тяжело вздохнула. — Всё правда настолько просто?       — Ты сколько лет этим занимаешься?       — Много.       — Вот, — протянул Ю, щёлкнув пальцами. — Ты этим занимаешься много лет. И если у тебя всё под контролем, то зачем мне поднимать панику и уж тем более кому-то об этом рассказывать? Всё ведь более или менее, хотя твоё «я не понимаю» меня малёк напрягает. Подозреваю, что ввязаться в это было последствием мании, а не относительно здравым решением, но как на это повлиять, я действительно не знаю. Так что оставлю всё на твоей совести. Понимаю, почему ты не хотела, чтобы об этом знали, но я теперь в доле, и потребую с тебя пятнадцать процентов.       — Мне за это не платят, — вполголоса заметила Тсуна, натянуто улыбнувшись.       — А жаль, — Ю хмыкнул. — А если серьёзно, то взрослые же люди. К тому же, я привык: и к твоей деятельности, и к тому, что вот вообще не понимаю, что у тебя в голове в такие моменты. Так что выдыхай: всё хорошо, всё нормально, главное скажи, если вдруг тебе помощь понадобится с чем-либо.       Тсуна сипло выдохнула, проглатывая ком в горле.       — Спасибо.       — Не за что, — Ю похлопал её по плечу. — Кто-нибудь ещё знает?       — Нет.       — Понял-принял. И не узнает, я — могила.       Отори прикусила внутреннюю часть щеки и кивнула, стараясь не думать о том, что было… полчаса назад? Или сколько вообще?       Да и не суть важно, наверное. Хотелось, конечно, надеяться, что Йами осознало своё положение, но тут скорее равносильные угрозы, сработающие в обе стороны при любом раскладе. Но пока… Пока всё хорошо, всё нормально. Правильно.       Так и должно быть.