Сестре

Тебе пишу. Чего же боле? Что я могу ещё сказать? Я знаю, Тина, в твоей воле Меня предателем назвать. Но ты к моей несчастной доле Хоть каплю жалости храня, Ты все ж послушаешь меня. Сначала я терпеть хотела. Поверь же, моего вреда Вы б не узнали никогда, Когда б надежду я имела Пусть не сейчас, чрез год иль два, Сказать: «Я Якоба жена», Чтоб только были у нас дети, Им слово молвить, а потом Все думать, думать об одном, Пока с работы мужа встречу. Но, говорят, он холостяк, Семейной жизнью не прельщенный. Он обаятельный толстяк, Мечтательный, но не влюбленный. Вдруг Винда посетила нас, В душе посеяла сомненья. Я б никогда не слала сглаз, Не знала б тяжести волненья. Дурман влюбляющего зелья Сняла б со временем (как знать), Я Якобу была б подруга, Ему же верная супруга И добродетельная мать Ах, Якоб! Никому на свете Не отдала бы сердце я. Ведь мы с тобой уже не дети, По воле Мерлина твоя. Вся наша жизнь была залогом Свиданья верного. Постой! Я знаю, буду с ним до гроба, И вечно он любимый мой. Но Геллерт, это был не сон! Он чуть вошёл, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала, И в мыслях молвила: Вот он! Не правда ль, я его слыхала, Он говорил со мной в тиши, Когда в Нью-Йорке бушевало И стекла магглам расшибало, В живых оставив ни души. И в это самое мгновение, Не он ли, жуткое видение, В зловещей темноте мелькнул, Виски мне прострелило болью. Он же с сочувствием и скорбью Слова соблазна мне шепнул. Нет, он не ангел мой хранитель, Он мой коварный искуситель, Он меня просит: «Согреши». Наверно, это все пустое, Обман неопытной души. И суждено совсем иное. Но так и быть. Судьбу свою Отныне я ему вручаю, Пред ним теперь я слезы лью, Его защиты умоляю. Вообрази: я здесь одна. Никто меня не понимает, Рассудок страстью изнывает, И молча гибнуть я должна. Я жду его. Единым взором Надежды сердца оживит. Определится с приговором И рядом тихо-тихо спит. Кончаю. Страшно, слов не счесть. Стыдом и страстью замираю. Места у нас тут ещё есть, Переходи к нам, умоляю.