Белый лотос

Устроившись на капоте заглушенного автомобиля, Ви и господин Со смотрели на церковь, попивая из одноразовых стаканчиков кофе и чай. «Мы похожи на двух американских детективов» - подумал золотой, представляя, как их сонное ожидание выглядит со стороны. Небо подёрнулось светом, проведя едва различимые линии на горизонте, там, где бывают те длинные и плотные облака, сгущающиеся на утренней или вечерней заре над самой землёй. В темноте совсем непонятно, где заканчивается само небо, а где начинаются затянувшие его облака, и только с пробуждением солнца и этими самыми первыми осветляющими тонами отделяются замершие рваные штрихи на прозрачной синеве. Джисоп в очередной раз зевнул и, расстегнув манжеты, закатал рукава – рубашка всё равно помялась на нём, пока он спал. Заметив косящий взгляд Тэхёна, он улыбнулся и, двинув наручные часы, повернул к нему руки: - Я не из секты – видишь? У меня нет никаких татуировок. - Вижу. - Я не религиозный человек. Но секты, как дериваты или ереси различных конфессий, меня тоже интересуют. - Каково это, будучи здравомыслящим человеком, изучать то, что наиболее иррационально во всём мире? Веру в то, что недоказуемо. - Ты снова путаешь, - мягко поправил мужчина, - я не изучаю то, что я не вижу. Есть Бог или нет – не моё дело. Я изучаю то, как ведут себя люди, что они делают в зависимости от того, верят в его существование или нет. Понимаешь? - Теперь – более или менее. - Есть удивительные психофизические факты. Например, медицинские препараты – вещь явно зримая, не так ли? Но разным людям, в зависимости от того, верят они в своё исцеление или нет, одни и те же лекарства могут помочь, а могут не помочь. Вот что такое вера – это внутренний потенциал, то, как расходуют его люди, какой энергией заряжают – положительной или отрицательной, это всегда вполне научно и укладывается в рамки нейробиологии, нейропсихологии, физики и химии. - То есть, грубо говоря, вы изучаете психологию? - И социологию, и политику. Там, где влиянию одной идеи поддаётся толпа – это уже социология, а там, где идея распространяется на всё государство – уже политика. - Идея… называя веру идеей, разве вы не признаёте, что сверхъестественное – всего лишь выдумка? - Нет. Ещё Платон, главный идеолог идей, - хохотнул Джисоп, - прости за тавтологию, говорил об идеалах и рассуждал, что же первично – идеи, рождающие предметы или предметы, рождающие идеи? Всё та же карусель «бытие – сознание или сознание – бытие». Если мы смастерили стол, значит ли, что мы его изобрели, представив? Или это значит, что наше представление откуда-то черпает информацию? Поэтому Платон и учил о припоминании, он уже тогда, в древности считал, что всё было в прошлом, и каждое новое – хорошо забытое старое. Поэтому когда я говорю «идея», я держу в голове два вектора, один – возможность воплощения идеи, другой – идея как проекция уже существующего. Это Западный мир линеен, а наш, Восточный, цикличен, у нас нет начала и конца, поэтому у них все религии сводятся к концу мира, Апокалипсису, Судному дню, аду и раю, а у нас – перерождению, смене эпох, чередованию сезонов и вечности. - Надо же, я никогда не задумывался о таком… - Невозможно же задумываться обо всём, правда? – похлопал его по спине по-отечески господин Со, и, заметив впереди человека, движущегося к церкви, оторвал пятую точку от капота: - О, кажется, это тот, кого мы ждём! К служебному входу, сбоку алтарной части, подходил пожилой мужчина, позвякивающий в кармане ключами, которые доставал. Он услышал шелест четырёх подошв по асфальту и поднял глаза на приближающихся. - Доброе утро, преподобный отец! – поздоровался Джисоп. Тэхён рядом поклонился. Священнослужитель, судя по его расслабившемуся лицу, узнал господина Со. «Они знакомы» - верно сделал вывод золотой. - А, это вы! Доброе утро, - продолжив открывать дверь, улыбнулся им преподобный. - Мы к вам по делу. По делу покойного Учителя Шихёка, - уточнил серьёзнее Джисоп. Священник на несколько мгновений замер, оглядывая Ви. Потом кивнул: - Проходите. Они вошли. Тэхёну показалось, что когда-то в детстве, с дедушкой, он уже бывал в церквях не со стороны прихожан, а с этой, заалтарной стороны. Дедушка иногда брал его с собой в разные места. Но сюда ли? Нет, так далеко – вряд ли. При уважении ко всем святыням, чьими бы они ни были: христианскими, буддийскими или даосскими, Ви однако не испытал священного трепета, что попал в сакральный уголок. Для того чтобы ощущать преклонение, подкашивание коленок и духовное замирание в религиозных культовых постройках, требовалось, чтобы ему лет до десяти внушали эти чувства – учили ощущать присутствие сверхъестественного, его вездесущее око, тогда бы это проникло в самые глубокие слои сознания и отражалось эмоционально. Но дедушка встретился Тэхёну уже тогда, когда мир открылся материалистическим, циничным и понятным, где не было места мистике, поэтому всё, что он мог – это впитывать разумом и осознавать. Все персонажи притч, святых писаний и трактатов скорее воспринимались Ви дружественно, как некие, равные людям, обитатели реальности, у которых развиты какие-то способности, но которые ничем не возвышаются сущностно – не имеют божественной природы. Для него магия и чудеса были чем-то вроде дара Элии, чем-то, что шло изнутри человека, было его личным, могло им использоваться или быть потерянным. При чём же тут некое божественное? Оно могло быть, он мог быть – Бог, - мог существовать, но вряд ли активно участвовал в судьбах людей, иначе золотым бы не приходилось бороться за справедливость. Нет, Ви определённо воспринимал храмы как музеи, где не надо тянуть руки, шуметь и бегать, где могут рассказать интересные истории, но как место снисхождения благодати в его представлении это не работало. В семнадцать лет, придя в Тигриный лог, он ещё ждал какое-то время, что старик Хёнсок будет взлетать на облаке, как даосский бессмертный, но когда и этого не произошло – вера в волшебство осталась на уровне с верой в мощь боевого мастерства Лео. - Итак? – дойдя до середины комнаты, священник оглянулся к гостям. - Это тот, кому оставлял послание Бан Шихёк, - указал на Тэхёна Джисоп. Пожилой мужчина опять на него воззрился, тщательно разглядывая конкретно лицо, будто с того могла спасть маска. Золотому даже сделалось чуть неловко, что он стал объектом такого пристального изучения. - Точно тот? – уточнил священник. Выглядел он очень нежно и беззащитно: невысокий, на полголовы ниже парня, кругловатый, но бодрый и очень собранный. Он напоминал Ви какого-то ведущего комедийного телешоу. Но на него была возложена ответственная миссия, и он старался показать себя способным обороняться и защищаться, если потребуется. - Точно, - с загадочной уверенной улыбкой подтвердил Джисоп, кивая. - Что ж, подождите… - попросил тот и нырнул в святая святых, туда, куда людям без сана входить не полагалось. Тэхён ещё раз обвёл помещение взглядом, задирая голову, чтобы изучить даже высокие потолки. - Всё равно чувствую себя какой-то подставной уткой, - сказал он, - ничего не понимаю и не знаю, зачем всё это, но почему-то оказался в центре внимания. - Никто из нас не может знать, что судьба уготовила в следующую минуту, - пожал плечами Джисоп. – Но надо стараться быть максимально готовым ко всему. Священник вернулся, дуя на пожелтевший от времени конверт и стряхивая с него ладонью пыль, хотя той, вроде бы, не было. Достав из какого-то далёкого ящика и не решаясь вскрыть, потому что предназначалось не ему, он вертел его, прислушиваясь к интуиции – то ли достал? Никаких надписей на конверте не было, только небольшая печать этого прихода с косым андреевским крестом. - Вот, - вздохнул он, не протягивая, ещё сомневающийся. – Бан Шихёк просил передать это. – Маленькие глаза опять начали сверлить Тэхёна: - Ты знал его, да? - Он был мне, как дедушка. - Тэхён – сирота из приюта в Судонмёне, он был воспитанником Учителя, - пояснил Джисоп. - Вот как… хорошо, - пожилой мужчина всё-таки протянул руку с конвертом в сторону Ви. Он сделал осторожно шаг и, кланяясь, медленно взял его обеими руками. Не сказать, что он испытывал нетерпение по отношению к содержанию того; Тэхёна одолевало, конечно, любопытство во всей этой истории о Белом лотосе, но по большей части ему хотелось прекратить преступления и вывести преступников на чистую воду, а личное письмо вряд ли поспособствует чему-то такому. Да и, с другой стороны, Ви опасался содержания письма. Если оно было от дедушки и предназначалось ему, то могло состоять из справедливых обвинений в неблагодарности, а если окажется, что и не для него написано, так и вовсе горькая ошибка. - Не готов читать сейчас? – спросил его Джисоп, выводя из задумчивости, в которой он застыл с конвертом в руках. - Нет-нет, я не буду оттягивать, - покачал головой Тэхён. - Я пойду, займусь делами, - сказал священник и ушёл во внутренние покои церкви. Господин Со, сунув руки в карманы брюк, подошёл к шкафу с книгами и, быстро абстрагировавшись, принялся выбирать себе что-нибудь полистать. Ви нашёл глазами стул и, попятившись, сел на него. Руки не дрожали, но кончики пальцев словно покалывало от предвкушения. Шершавая бумага конверта манила. Набрав полные лёгкие воздуха, Тэхён надорвал край. Меньше чем через минуту в его руках оказались страницы текста, исписанные почерком дедушки. Порванный конверт Ви положил на колени и, на миг закрыв глаза и настроившись на то, что Шихёк мог сообщить всё, что угодно, принялся за чтение. «Тэхён! – начиналось письмо его именем, и это сразу избавляло от сомнений, кого ждал дедушка, кому подавал знаки. – Если ты читаешь эти строки, значит, ты побывал в Янгу, правильно меня поняв. Я верил, что ты пройдёшь этот путь. Даже более того – я знал, что ты это сделаешь. Я обязательно объясню тебе, почему всё было именно так, но начнём по порядку. Первое, что я хотел бы рассказать тебе, то, что ты имеешь право знать – это история твоих родителей. Не удивляйся, - несмотря на эту просьбу, сердце у Ви сделало перебой, - я всегда хотел тебе её поведать, но когда мы с тобой простились в твои семнадцать лет – ты был слишком юн, а история не самая детская и наивная, чтобы открыть её подростку. Теперь ты уже взрослый парень, мужчина, и должен сделать верные выводы. Твой отец с детства считался в своей семье странным. Вокруг него всегда происходили необъяснимые вещи, взрослея, он стал угадывать события, которые должны произойти. Одним словом, для христианских родственников он был чем-то ненормальным, особенно когда у него загорались или взлетали какие-то вещи, - Тэхён читал и чувствовал, что у него шевелятся на голове волосы. Неужели они с Элией настолько предназначены друг для друга, что даже их семьи испытывали одни и те же трудности? – Он был добрым человеком, но религиозному окружению удалось внушить ему, что он – дурное создание, и он должен избавиться от своих «чудачеств». Для этого использовались молитвы, посты, самоистязание, паломничества. Но ничего не помогало. Человеку трудно перебороть свою природу, не так ли? Замученный недобрыми взглядами и предвзятым отношением – знакомые свои неудачи стали приписывать его «нечистой силе» - он подался в «Церковь объединения» Мун Сонмёна. Там никому не было дела до того, какой он и какие его преследуют странности, в сектах людей используют сообразно со своими нуждами, и никогда не смотрят на нужды этих людей. Я познакомился с твоим отцом именно там. В своё время я занимался тем, что пытался вытаскивать бедняг, попавших под влияние фанатиков или хитрых шарлатанов, использующих веру для собственного обогащения. Мы с ним подружились и тесно общались. Мне было трудно переубедить его в том, что он – неправильный, это настолько глубоко было вбито ему в голову, что иное мнение пугало его и заставляло яро отрицать подобные предположения – что он хороший человек. Община «Церкви объединения» только усугубила его комплексы, ей было выгодно, чтобы он сомневался во всём и слушался. Ему было достаточно и того, что его хотя бы не гнали и принимали тут. В этой же секте он познакомился с твоей матерью. Она была до безумия верующей девушкой, из тех, что способны впадать в мистический экстаз силой самовнушения. Все мои попытки вырвать его из секты обламывались и прерывались ею и его привязанностью к ней. К сожалению, некоторое время спустя мне необходимо было уехать в Китай. Я не знал, сколько там пробуду, но в итоге, так вышло, я вернулся примерно через десять лет. Когда я попытался найти своего старого знакомого… прости за то, что говорю тебе всё это так, без подготовки, прямо и, может быть, некорректно, я хотел бы быть рядом и поддержать тебя, но, увы, мне приходится излагать всё вот так. Твой отец, когда ты появился, понял, что жизнь в секте – ужасна, и он выкрал тебя и отвёз в приют, спасая от религиозных фанатиков. Вскоре твоя мать, слегка помешавшаяся на греховности и том, что муж украл у неё ребёнка, уговорила его покинуть этот мир, чтобы соединиться с Богом и обрести покой. Если ты захочешь навестить их могилы – они на кладбище возле церкви св. Андрея, в десятом ряду ты найдёшь плиту супружеской пары, похороненной в 1998 году…». И хотя это не было концом письма, руки, крепко сжимавшие листы, упали вниз. Джисоп заметил это и оторвался от книги. Ви не заметил, когда тот уселся напротив, настолько зачитался посланием дедушки. У него на глаза набежали слёзы, он не мог читать дальше, его горло сводило спазмом, а мышцы ног и рук скручивала бессильная злость. Золотой поднялся, резко, неосознанно, как зверь, озадаченный внезапным порывом. - Что такое? – спросил удивленно Джисоп. Судя по реакции, он действительно не предполагал, что могло быть в письме. - Я на кладбище, - бросил Тэхён и целенаправленно, машинально, как заведённый механизм, побрёл наружу. Господин Со положил книгу на стул, с которого встал и, молча, без вопросов, пошагал следом. Ви давно перестал мыслить таким категориями как «у меня есть родители» и «однажды я увижу их», примерно в Тигрином логе он потерял последние остатки привязанности к своему биологическому происхождению и забыл о возможности нахождения семьи. Скорее всего, он даже где-то внутри себя проговаривал, что те могут быть мертвы, но никакой уверенности не было, он не знал точно, всё, что жило в душе – жило там за счёт того, что он перестал об этом размышлять. Он шёл к кладбищу, которое увидел, выйдя на улицу, и по щекам его текли слёзы. Он не замечал их, потому что не мог произносить в мыслях ничего, кроме того, что его отец и мать мертвы, лежат где-то здесь, под этой землёй, и он, никогда не видевший и не слышавший их, никогда уже их не увидит и не услышит. Он какими-то резкими токовыми ударами в сердце любил их до такой боли, что через секунду начинал ненавидеть, и готов был разбить в дребезги камни над их могилами. И в тот же миг хотелось упасть на траву, под которой их захватил вечный сон, и целовать её. Кладбище было близко, Тэхён быстро разобрался, по тому, куда были развёрнуты надписи, откуда считать ряды. На один ряд приходилось два его больших шага. Раз-два – второй ряд, раз-два – третий, раз-два – четвёртый. Он дошёл до десятого и сменил угол направления. Быстро, пробегая глазами по именам и датам, Ви почти разбегался вдоль плит, пока не затормозил у очередной, вкопавшись на месте. Джисоп от неожиданности едва не упёрся ему в спину. Две плиты были объединены общей рамкой. Ким Тэджон и Ли Сухва. Мужчина и женщина. Без фотографий. Серый мрамор. Холод. Тишина. Чужие имена, которые виделись впервые, завертелись в голове. Ким Тэджон и Ли Сухва – почему не возникает никаких образов, воспоминаний? Почему ничего не меняется? Разве не должно это было быть, как заклинание, которое узнаёшь и обретаешь что-то? Ким Тэджон и Ли Сухва. После первых десяти раз, произнесённых в мыслях, Ви заметил, что родилось фальшивое ощущение, будто он знал эти имена всю жизнь, и они перестали быть чужими, отныне и навсегда они стали частью его, они стали тем, производным чего он являлся. У него даже не было сил сесть на корточки и тронуть пальцами землю, ноги не гнулись. - Родители? – тихо догадался господин Со. Тэхён кивнул, приходя в себя. В руке он обнаружил по-прежнему зажатые листы письма дедушки. Может ли там быть ещё что-то более горестное и важное? Свободной рукой он вытер своё лицо, на котором только сейчас почувствовал мокрые следы. Ему было страшно представлять жизнь отца, не принятого обществом за то, что он был не таким, как все. Ему не хотелось представлять фанатичную мать, которая нашла защиту неизвестно от чего у секты и погубила себя и мужа. Понятно, почему дедушка не рассказывал эту историю подростку, и без того пытавшемуся наложить на себя руки, в те годы, Тэхён не сомневался, он бы принял решение последовать за родителями. Теперь он себе такого позволить не мог, больше всего на свете ему сейчас захотелось сжать в объятиях Элию и сказать, что она самая прекрасная, самая лучшая, самая правильная, самая нужная, самая волшебная, самая добрая в мире девушка, что она любая, какой бы ни была, любима им и заслуживает счастья. Он исправит ошибку своей матери, он по-настоящему спасёт чью-то жизнь. И он не повторит ошибку отца, и все свои способности – хотя они заключались в боевом мастерстве – он направит на благо, а не замкнёт в себе, сторонясь людей. – Учитель Шихёк знал их? – уточнил Джисоп. - Да. Немного. – На улице уже сделалось достаточно светло, и Тэхён поднял к глазам письмо. Не зная, найдутся ли силы читать дальше, он делал это по инерции, производя какую-то деятельность без умысла: «…Теперь второе. Если ты понял указание на апостола Андрея, то, конечно, догадался, что речь о тебе и Сухёке. Сухёк изменился, но – я редко когда теряю веру в людей – не потерял свет до конца. Я прошу тебя, Тэхён, образумь его и спаси! Да, он, подобно апостолу Петру, отрёкся, и не единожды, от света. Он шагнул туда, куда не следовало, и я не смог остановить его – в том и моя вина. Но где-то глубоко внутри он всё тот же чуткий, робкий и сомневающийся мальчик, которому нужен путеводитель к добру. Стань этим путеводителем, Тэхён, ведь ты можешь! Я надеюсь, что у него хотя бы не получится возглавить, подобно Петру, то, от чего он отрекался, по крайней мере, до твоего возвращения. Тот, кто привёз тебя в Янгу, расскажет все подробности о Сухёке, я остерегаюсь делать это здесь, потому что эта информация несёт опасность для того, кто с нею знаком. И последнее, третье. Я знал, что ты вернёшься, Тэхён. Я никогда не сомневался в тебе и не чувствовал тебя предателем, я видел ослепительный свет в твоей душе, и знал, что твоё сердце задержится только там, где будет что-то настолько же чистое, прекрасное и доброе, как твоя непорочная душа. Тем, что ты не явился ко мне раньше, ты дал мне ответ на мои вопросы, кто обитает там, куда я тебя посылал. Они есть. Они самые настоящие. И я рад, что ты оказался среди них. Ом мани падме хум – помнишь? Сначала падме – белый лотос, потом мани – золотая драгоценность, потом хум – соедини их в своём сердце. И «ом» откроется само. Не лишайся веры в самого себя, и пусть моя вера в тебя послужит тебе подмогой. Пусть не родной, но всегда любивший тебя, как родного. Твой дедушка». Тэхён всё-таки сел. Одновременное облегчение от того, что его никогда не винили и не считали предателем и навалившаяся тяжесть ответственности за то, как дедушка его идеализировал. Воистину, он был чрезмерным идеалистом, чтобы говорить о непорочной душе Ви, какой же он непорочный? Он людей убивал. И даже курит. Вспомнив о своей вредной привычке, Тэхён тотчас достал сигареты и закурил прямо на кладбище, чем подтвердил отсутствие сакрального отношения к местам, подразумевающим некую мистификацию. Он посмотрел на надгробные плиты отца и матери: - Я знаю, что при родителях курить неприлично. Но будем честными, вы и родителями-то мне не были… Вы оставили меня чёрт знает где и «спаслись». Надеюсь, вы довольны и счастливы, где бы вы ни были, - Тэхён задрал голову, посмотрев на Джисопа, не влезающего в диалог. – Я похож на психа? - Нет, всё в рамках нормы, - покивал тот, водя взглядом по линии границы кладбища, словно ждал кочевнического нашествия из-за холма. Но из-за аллеи и построек, видневшихся за царством захоронений, появлялось только солнце. - Я на них сильно обижен, если что. Имею же право? - Вполне. Я бы на твоём месте тоже оскорбился. Не столько тем, что они сняли с себя груз обеспечения и воспитания, сколько трусостью, с которой они умерли, чтобы не дать тебе заглянуть им в глаза и потребовать ответа. - Вы очень точно меня поняли. Или я слишком взрослый для всех этих эмоций? Я же уже не подросток, чтобы ныть в подобной ситуации. - Для чувств нет возрастных ограничений, - Джисоп опустил на него взгляд, - но если следовать нормам внешних социальных приличий, конечно, после пяти-семи лет терять лицо не рекомендуется. - Ну, в таком случае не буду, - Тэхён поднялся, впитав, как губка, внутрь себя всё, что ещё мгновение назад отражалось в мимике и взгляде. Он переборол себя, взял себя в руки, пережил первые минуты откровения и стресса, и привычно воплотился в золотого воина, закованного в броню выдержки, терпения и дисциплины. Итак, белый лотос должен быть под золотым панцирем? Или золотая сердцевина должна обрамляться белоснежными лепестками? Интересное сочетание, и очень интересно, что Бан Шихёк так много понял, угадал, узнал не сходя с места. Или сходя? Шпионы в Белом лотосе или прорицатели? – Дедушка написал, что вы расскажете мне всё о Сухёке. - Я? – ткнул себя в грудь Джисоп. - «Тот, кто привёз тебя в Янгу», - прочёл ещё раз, но уже вслух, Ви, и сунул листки во внутренний карман куртки. После чего, докурив, нашёл глазами урну где-то возле церкви и побрёл назад к ней. Господин Со пошёл рядом. – Это же вы меня сюда привезли? Или, если я сидел за рулём, то сам себе что-то объяснить должен? Джисоп улыбнулся: - Нет, если Учитель Шихёк разрешил, конечно, я расскажу всё о Сухёке. Впрочем, я и без этого уже распускал язык, намекая на его недоброе ко мне отношение. - Так это правда? - Нет, я шутил и клеветал, - они остановились из-за Ви, который обернулся на Джисопа, посмотреть, в самом деле ли тот юморит? Тот кашлянул, приняв вид посерьёзнее: - Прости. Разумеется, это правда, просто если ты мне не доверяешь, то нет смысла и в рассказе. - Нет, вы рассказывайте, а я сделаю вывод о достоверности, - они тронулись дальше. - Хорошо, - мужчина посмотрел на время на наручных часах, - только сначала я позвоню в университет, предупрежу об отмене лекций. - А я, в таком случае, прежде чем узнаю о нём что-то невообразимое, позвоню Сухёку, чтобы отпроситься до обеда. - Отлично. Они достали свои мобильные телефоны и, разойдясь чуть в стороны, чтобы не мешать друг другу разговаривать, быстро уладили свои дела. Потом вернулись в церковь, где поблагодарили священнослужителя за участие, извинились за беспокойство и попрощались с ним. Их долгий путь в три с половиной, а то и четыре часа лежал обратно, в Сеул.