Ищу человека

Секретарь пыхтел и смахивал со лба набегавший пот. Это был толстый, гладкий, круглый юнец, подсунутый префекту, дабы набраться опыта и перестать дергаться от каждого слова, как кролик. «В Галлию бы тебя, лентяя, — вяло думал про себя эквит Пилат и отсылал прочь, едва тот начинал дёргать пальцами, похожими на колбаски. — Там бы тебе не до доносов было». Прохладная ясная Галлия осталась где-то далеко, где-то, где молодой Понтий, рубака и балагур, знал наперёд, что будет. Если, конечно, не убьют. В Иудее же было паршиво и спокойно. Иудея была похожа на блохастую бродячую собаку, валяющуюся в прокалённой пыли, самозабвенно взлаивающую, но начинавшую визжать, едва замахнись. С Иудеей было так же муторно и скучно, как в постели с женой. — Дай посмотрю, что ты написал, — префект протянул руку, не глядя выхватил из влажных пальцев пергамент. — Опять размазал, разиня. Быстро посмотрел, потом, не присаживаясь, быстро дописал поверх. — Но, префект Пилат, разве можно вот так... — парень в ужасе округлил поросячьи глазки. — Я твоего совета не спрашиваю, заткнись и перепиши набело. — Если бы он, эквит, по-прежнему был военным, то это зачатое в лупарии недоразумение сейчас бы глотало кровь из разбитого носа. Гражданская служба всё больше разочаровывала Понтия Пилата. — Следующего заводите, — скомандовал префект, и в атриум завели очередного арестанта. Точнее, арестантку. Женщину, молодую, непотребно простоволосую и раздетую. На голых плечах наливались пурпуром следы чьих-то рук, босые ноги сбиты в кровь. — Побирушка и смутьянка, видно, из шелухинов этого бесноватого, что распяли третьего дня, — отрапортовал Сикст и дёрнул женщину за волосы, заставляя смотреть на префекта. — Где ты набрался этих иудейских словечек, Сикст, — поморщился Пилат и требовательно взглянул на секретаря. Парень обиженно хрюкнул и молча подал запись допроса. Пилат едва сдержался, чтоб не вытереть пергамент о тогу. — Бродяжка... нищенка... ходила по городу и говорила, что Эммануил, мятежник, казнённый на кресте по решению синедриона, воскреснет на восьмой день. Призывала... Ты шлюха? Женщина, напряжённо прислушивающаяся к бормотанию префекта, испуганно отшатнулась. Только сейчас Пилат увидел, что она довольно молода, белокожа, с рыжими волосами, которых не бывает ни у иудеек, ни у римских матрон. — Нет, я не шлюха, — тихо сказала арестантка. — Я просто ходила по городу. Искала человека. — А если бы ты нашла его, то повела бы в свою бочку? — хмыкнул префект. — Здесь у меня даже бочки нет, да и в фонаре моём кончилось масло. — Так ты ещё и это знаешь? — присвистнул Пилат. — И в каком лупарии тебе рассказали про Диогена? — Я сроду не была в таком месте, — решительно заявила странная особа и вскинула рыжую голову. — И я не делала ничего плохого, чтобы меня хватали и держали в камере, да ещё и били. — Ты как разговариваешь с префектом, дрянь? — мигом вспомнил о своих обязанностях секретарь, раздуваясь от собственной важности. — Отвечай на те вопросы, которые тебе задают! Будь в это мгновение под рукой эквита гладиус, рабам пришлось бы изрядно потрудиться, замывая кровь с выщербленных мраморных полов. Но верный клинок остался там же, в Галлии. Не трезубцем же для улиток мерзавца колоть? — Пшёл вон, — буднично и серо скомандовал префект, и было что-то в его тоне, что заставило бы всех богов Олимпа вспомнить о неотложных делах. Как можно дальше от атриума дворца Ирода. Секретарь, так некстати научившийся лаять из подворотни, исчез, испарился, словно и не было его. — Так о чём мы? — поворачиваясь к арестантке, продолжил Пилат. — Говоришь, что ты не шлюха, но тогда объясни, откуда ты взялась такая? Ты не иудейка, не римлянка. И не гречанка, хотя имя ты назвала греческое. Только говори правду. Я знаю, когда лгут. Он подошёл и подцепил её за подбородок, заставляя смотреть в глаза. Она смотрела прямо и спокойно, не отводя взгляда. — Мой Бог захотел, чтобы я пошла вслед за Эммануилом. Я зашла в пещеру, далеко-далеко отсюда, а вышла на Масличной горе. Я не успела его остановить, когда он сдался вам. Тогда я поняла, что нужно другое. И стала искать. «Безумная, — мелькнуло наконец-то здравое объяснение. — Сумасшедшая. Сидела под замком, небось. Ещё и с очередным богом разговаривает, пифия». Вслух же сказал иное. — Ты знаешь, что в Иерусалиме неспокойно и все, кто вызывает это неспокойствие, именем кесаря должны быть наказаны? — Но ведь я никого не беспокоила! — она чуть сморщила веснушчатый нос и дернула им, словно поправляя нечто невидимое. — Только ходила. — В наше время и этого достаточно. Ты знаешь, что тебя следует приговорить к смерти? Она не побледнела, словно он не угрожал ей, а предлагал совершить сделку. Ещё и голову к плечу склонила каким-то птичьим жестом. — Я не боюсь, — сообщила босоногая бродяжка и попыталась поднять руку. Сикст быстро дернул за конец цепи, которой были скованы руки рыжей. — Мой Бог защитит меня. Пилат недоуменно потер подбородок — водилась за ним такая привычка, с которой, по-хорошему, сановному человеку следовало бы расстаться. И понял, что ему казалось странным в женщине. Говорила она правильно, чётко проговаривая слова, но делала это так, словно никогда не слышала самого простого разговора. — Какими языками владеешь? Она не удивилась вопросу, её, казалось, вообще невозможно было обескуражить. — Латынью и греческим. — Ты лжёшь, — спокойно прокомментировал префект и сел за столик секретаря. — Лгу, — легко согласилась женщина. — Но я знаю языки тех народов, которых нет. Так какой прок о них упоминать? — Вопросы задаю здесь я, — напомнил Пилат. — Так на что ты надеялась, идя сюда, в этот проклятый город? — На милосердие Божье, — безмятежно улыбнулась арестованная. — Похвальное благочестие, нашим бы матронам такую веру, — одобрительно заявил префект. — Сикст, отпусти её за воротами, пусть и дальше проверяет, так ли расположен к ней её бог. Расписавшись в пергаменте, Пилат швырнул его в шкатулку, не дожидаясь, пока высохнут чернила. Взял из стопки чистый, макнул перо. — Сейчас же, Сикст. Ещё тут сумасшедших не хватало. Выводи её. Рыжая стояла, всё так же морща нос. Когда звякнули раскрытые стражником кандалы, она с видимым облегчением почесала переносицу. — И всё-таки ты придёшь однажды, — довольно улыбаясь сказала она и, неловко повернувшись, сбила стоявший на подставке светильник. В непритворном ужасе замерла. Префект не заметил. Он, забывая макать перо, торопливо писал распоряжение начальнику тайной стражи. В появлении одержимых бродяжек в весеннем жарком нисане была какая-то закономерность, и Пилату до дрожи хотелось понять — какая.