Высоко на ветке вороны

игги выслушала очередное жизнерадостное «Мне сейчас не до вас, но я перезвоню», отняла трубку от уха и сказала громко и отчетливо: — Чтоб ты сдох, Ролло. Нажала отбой и швырнула телефон в корзину для мусора. — Тварь! Она осеклась и замолчала. Она, выдержанная, элегантная дама, принадлежащая по праву к элите Дании, не может общаться с мужем языком подворотни. Никогда нельзя терять лицо. Зигги достала телефон, обтерла его дезинфицирующей салфеткой и вновь набрала номер. Теперь и вовсе связи не было. — Зигги, ты нашла Ролло? У Рагнара интуиция обострялась невероятно, когда речь шла о близких. Он вышел в приемную, зацепив по-привычке горсть печенья из вазы, и, пережевывая трофеи, устроился в одном из низких разлапистых кресел. — Еще нет, — шефу Зигги старалась отвечать сухо и по-деловому — не хватало еще демонстрировать расстроенные нервы. — Но я приложу все усилия. — Постарайся, — с хрустом разгрызая имбирного человечка, приказал шеф. — Или хотя бы найди документы. — Какие документы? — мгновенно перейдя в режим удивленной невинности, Зигги распахнула голубые глаза. — Никакие, но моего брата нужно найти, — Рагнар сделал неопределенный жест рукой. — Набери сейчас Лагерту. — Недоступна, — на десятом гудке Зигги положила трубку. — Если не ошибаюсь, то сегодня заседание в Брюсселе. Рагнар пожал плечами и ушел к себе. Зигги откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Больше всего на свете она хотела сейчас, чтобы ничего не было. Ни офиса «Лодброк компани», ни сырого, залитого дождем декабрьского Копенгагена, ни ее самой. Она с усилием провела рукой по лицу. Странно, что все пережитое никак на нем не отразилось. Моложавая женщина, холеная кожа, пышные волосы. Старил ее только взгляд, но тут уж ничего не поделаешь. Когда из зеркала на нее стала смотреть старуха? На столе запищал селектор. — Зигги, не грусти, впереди Йоль. — Рагнар расхохотался. И нажал отбой. — Ненавижу тебя. Тварь, — прошептала Зигги. Зачем ей все это? В ящике под замком были спрятаны фотографии. Она убирала их по одной. Первыми исчезли со стола ее мальчики. Это было так давно, что иногда она сомневалась, были ли у нее сыновья? Тогда она доставала снимок и гладила самодельную рамку, на которой неловкие детские пальцы из цветных макарон выложили незамысловатый узор. Тогда ей казалось, что она касается маленьких рук. Потом под замок перекочевало фото мужа. Ей хотелось уничтожить, стереть из памяти все воспоминания о нем, но это было невозможно. Она по-прежнему работала в созданной им компании, встречалась с людьми, которые звали ее фрау Харальдсон, пользовалась деньгами из его фонда. Она находила удовольствие в том, что смотрела на жизнерадостного и лучащегося самодовольством мужа с фото, а видела его с развороченной пулей грудью, жалкого и испуганного. Она побрезговала подойти и закрыть ему глаза и рот, и на похоронах втайне наслаждалась глупым выражением его лица, исправить которое не смогли лучшие гримировальщики. Но, конечно, самым ужасным был зимний день, когда со стола исчезла старинная серебряная рамка, пышные цветочные гирлянды которой обрамляли смеющееся девичье личико. Она не видела Тири мертвой. Ей не позволили Лагерта и Рагнар, и за это Зигги ненавидела их больше всего. Они отобрали у нее даже последнее воспоминание о дочери. Из кабинета выскочил Рагнар — в кожаной куртке, с мотоциклетным шлемом в руках. Сейчас он был похож не на преуспевающего бизнесмена, пусть и с плохой репутацией, а на рокера-раздолбая. На Ролло. — Эй, Зигги, я просил тебя найти Ролло! — кинул на бегу Лодброк. — Отзвонись мне. Зигги скорчила гримаску и яростно принялась копаться в растрепанной записной книжке. Куда могло занести ее гражданского мужа? Ролло пытался ее трахнуть, но получалось плохо. Точнее — совсем не получалось. Сначала девка хихикала и призывно выгибалась, выставляя силиконовые сиськи, как таран, восхищенно охала, когда он сжимал ее задницу. Задница его и привлекла в том баре, отличная бразильская задница, едва прикрытая мини-юбкой. Под юбкой были такие же микроскопические трусы, которые совсем не мешали ему. Если бы он мог, он бы трахнул ее прямо на барной стойке, но бармен заорал что-то и пришлось уходить. Впрочем, недалеко. Девка была профессионалкой и повела его наверх, в душную комнатенку с огромным сексодромом. — Как тебя звать? — по-английски спросил Ролло, спуская со смуглых плеч бретельки майки. — Лучана, — захлопала шлюха накладными ресницами. — Деньги вперед. — Иди на хуй, — Ролло вытащил из кармана оставшиеся евро и швырнул их на грязное покрывало. Следом швырнул девку, пристроился сверху. Когда ему было двадцать, он трахал таких же смуглых и сочных, только их звали больше Фарида или там Латифа. И стоили они куда дешевле здешней таксы в 50 евро. Некоторые были и вовсе бесплатными, если не успевали убежать или у них не было родственников. Тогда у него вставало на всех, а когда за стенкой палатки орала под чертовым Рагнаром Лагерта… случалось, что этим смуглянкам не везло. — Эй? Ты все? — сиськи возмущенно колыхнулись. Плохие сиськи, не настоящие, как вся его жизнь. — Или я пошла? Он сжал ее круглую задницу так, что наверняка останутся синяки. Пусть запомнит, сучка! Кажется, она орала и царапалась. Он трахал ее так, как хотел. Как никогда не трахал Зигги и как никогда бы не осмелился поступить с Лагертой. В душном мареве, в желто-пыльных сумерках был Персидский залив, была база НАТО, были веселые и жестокие молодые парни, которые уже умели убивать. И вскидывала голову, изгибалась оседлавшая его брата белокурая валькирия Лагерта, и пот тек по ее телу цвета светлого меда. — Обдолбанный. Грузите его! — офицер полиции едва не сплюнул на задержанного торчка. В углу, скорчившись в комок и прикрываясь остатками одежды, размазывала слезы по щекам избитая проститутка. В кармане джинсов задержанного попискивал телефон. — Полиция. Ваш муж задержан по факту нападения на женщину. Лагерта тронула безукоризненно уложенные волосы, улыбнулась своему отражению и отложила зеркальце. Прекрасно подобранный английский костюм, итальянская шелковая рубашка, изысканные Manolo из последней коллекции и золотые серьги как финальный акцент. Ничего кричащего или провоцирующего, но каждая линия говорит о ненавязчивой элегантности и прекрасном вкусе. Это была тактика, это была продуманная позиция — никакой маскулинности, никакой набившей оскомину бесполости. Европа устала от унификации полов, и один из самых ярких датских политиков это наглядно демонстрировал. Секретарь позволил себе короткий восхищенный взгляд, но тут же вернулся к документам, которые просматривал на планшете, делая пометки в блокноте. Лагерта собиралась изучить еще раз повестку, но ее планы нарушил звонок от Бьерна. Лагерта вскинула брови: сын жил по жесткому графику, и часы для общения были определены давным-давно. — Что-то случилось? — сердце пропустило удар. Она боялась только за него, за сына. — Да, мам, я тоже тебя люблю, — Бьерн звонил по видеосвязи, видимо, из раздевалки. Мокрый, распаренный. Живой и довольный. — Мне нужно посоветоваться с тобой. Да. — Что такое, Бьерн? Проблемы с девушкой? — пошутила Лагерта. Хотя нет, с девушкой все нормально, судя по голому заду, мелькнувшему за плечом сына. Бьерн все понял и залился краской. — Хм, мама, я говорил, это Торунн, она, ну из сборной… Я про другое. Отец звонил. Час от часу не легче. Рагнар был ходячей проблемой. И оставался ею даже несмотря на развод, состоявшийся шесть лет тому назад. — Бьерн, у меня мало времени, — Лагерта «включила командира», как называли такой тон домашние. — Говори четко и по существу. Бьерн вытер мокрый лоб казенным полотенцем и изложил ситуацию. — Звонил отец. Приглашал на Рождество, тьфу, на Йоль. Очень просил приехать. Да, конечно же. Скоро Рождество. Праздника, которого не было для них, пока они были семьей. Они праздновали языческий Йоль. Первые годы казалось, что это забавно, тем более денег на нормальное празднование не хватало, но можно было накрутить венков из соломы и подать на стол вареную треску, выдав это за древнюю традицию. Потом дети подросли и стали обижаться. Рагнар терпеливо объяснял, что Йоль — праздник их великих предков, покорителей морей и народов, а малышам хотелось конфет, индейки и коробок с пахнущими китайским пластиком игрушек под елкой. Интересно, сыновья Аслауг уже просят наряженной елки? — Мам? Что скажешь? — Почему ты вообще мне позвонил? У нас не было общих планов на праздники. Бьерн почесал подбритый затылок. — Мам, мне кажется, что у отца проблемы. Большие проблемы, и ему нужна наша помощь. — Бьерн, у тебя разыгралась фантазия, — поморщилась Лагерта. — Просто Рагнар, как курица, — мечтает всех держать под своим крылом. — Мам, я все равно туда поеду, — когда сын так бычился, было бесполезно уговаривать. Точно с таким же лицом Бьерн говорил в суде, что останется с матерью. А в прошлом году — что будет играть за норвежскую сборную. — Мам, я прошу тебя, поедем вместе. — Дорогой мой, если твой отец и мой бывший муж пригласит меня — я еще, может быть, подумаю. Но никакого приглашения не было. За спиной сына вновь показалась девушка. Уже одетая, с большой спортивной сумкой в руках. — Сын, тебя ждут, — как можно более мягко сказала Лагерта. — Позвони мне в обычное время, поболтаем. — О`кей, ма. Удачного заседания. — Спасибо. Они закончили разговор вовремя — машина остановилась перед входом в здание парламента. Лагерта смахнула пылинку с рукава и, невозмутимо улыбаясь, пошла мимо репортеров. — Никаких комментариев, — привычно отмахнулась Лагерта. — Идет согласование законопроекта. Ее встречали, как кинозвезду, но это стало привычным и необходимым. Частью ее имиджа. Секретарь терпеливо ждал у входа, вертя в руке телефон. — Лагерта, звонил господин Лодброк. Сердце вновь екнуло. Лагерта протянула руку за трубкой, но, передумав, сунула ее в карман. Если Рагнару нужно с нею переговорить, пусть звонит сам. — Я собираюсь пообедать и вернуться в офис, — сообщила Лагерта сама себе. — Не буду портить аппетит. Только вегетерианские или рыбные рестораны. Вот уже шесть лет как Лагерта не ела мяса, и как раз это не было элементом имиджа и заигрыванием с избирателями. На такие мелочи фрау не разменивалась. Она пила вино, позволяла себе сигареты, носила меха, предпочитая песца и горностая, но жареное мясо было строжайшим табу. — Старею! — жалко кривясь и вытирая губы салфеткой, призналась она знакомой, которая пригласила ее в «мишленовский» ресторан отведать мраморной говядины. Когда Лагерте было двадцать, она спокойно собирала в мешок разорванного на куски миной солдата их взвода и бестрепетно шла по иракской деревне, «зачищая» ее от тех, кто не успел убежать. Потом она спокойно возвращалась в лагерь, разогревала паек и с ожесточением глотала консервированное мясо. В тридцать шесть она начала блевать прямо на белую крахмальную скатерть, когда за соседний столик принесли отбивную с гриля. — Закажи водки, я сейчас буду, — попросила она приятельницу, а сама зашла в кабинку и села на унитаз. Она знала много способов убить быстро и надежно, но делать это в подобном месте казалось каким-то невежливым. Да и риск был, что помешают. Лагерта достала из сумочки банку с антидепрессантами и спустила таблетки в воду. В сумочке, кроме мобильника и кредитки, была запаянная в пластик фотография детей. Бьерну десять, он обнимает за плечи Гиду, оба мокрые и взъерошенные, в руках отливающие серебром рыбины. Лагерта хорошо запомнила этот день, она обещала научить их «как настоящих спецназовцев» охотиться на рыбу остро заточенным колышком. Гида смеялась; у нее выпали передние зубы, и улыбка выходила трогательной и забавной одновременно. До черного, чернильного дня с внезапным звонком из полиции были еще годы. Аслауг неторопливо, тщательно проверяла дом после уборки. Турчанка-домработница семенила за хозяйкой, опуская глаза долу и теребя передник, когда Аслауг находила недостатки. — За те деньги, что я тебе плачу, ты все должна делать безупречно! Деньги, прямо скажем, были не такими уж большими. Три процедуры для укрепления волос и один маникюр у лучшего мастера Копенгагена. Сама Аслауг никогда бы не стала ползать по чужому дому с тряпками и щетками. Даже в то ужасное время, когда они остались практически без средств, с арестованными счетами, с опечатанным домом. Тот крохотный домик, в котором ей с детьми пришлось ютиться, убирала Зигги. Еще Зигги готовила, а когда она не могла прийти, то Аслауг с детьми приходилось есть в ближайшей забегаловке, битком набитой соотечественниками ее теперешней домработницы. Хорошо, что у Рагнара все получилось, и он не только вернул свое, но еще и поставил на место этого отвратительного человека. Ей нравилось вспоминать окончание процесса, торжество Рагнара и ужас в глазах Борга. Она с удовольствием ходила на заседания, демонстрируя новые костюмы и элегантные шляпы. Ее любили фотографировать репортеры. Когда она давала показания как свидетель обвинения, то в одной из центральных газет вышла большая статья с фото и пафосным заголовком «Принцесса против захватчика». Окончание процесса удалось благодаря тому, что Борг вел себя так, словно его собирались пытать; он признался бы и в убийстве Кеннеди, если бы Рагнар ему приказал. Впрочем, во время вынесения приговора враг вел себя более мужественно, и Аслауг даже мимолетно пожалела его беременную жену. Нелегко быть женой неудачника. — Фрау? — домработница (как ее, Фериде?) замерла перед Аслауг. — Можешь идти. Принеси мне кофе. Итак, до праздника три дня, дом блестит, меню выбрано и оговорено с поваром, подарки куплены. Их осталось запаковать и выложить под елку. Елку всегда выбирал Рагнар — только живую, большую и пушистую — у каких-то контрабандистов. Он терпеть не мог искусственные деревья. Аслауг заглянула в детскую. Мальчишки шалили, только маленький Ивар тихо и спокойно лежал в кроватке, опираясь на руки и внимательно рассматривая подвешенную к столбикам кровати гирлянду игрушек. — Мы готовим подарок для папы! — Уббе торжественно поднял лист бумаги с картинкой-раскраской. На картинке был изображен корабль викингов с круглыми щитами на боках и туго натянутым парусом. Правда, Аслауг показалось, что мальчики немного погорячились с подбором цветов: вряд ли мореходы красили свои драккары в такие экспрессивные оттенки. Особенно необычно смотрелась голова дракона на носу, смело выкрашенная в синий и ярко-розовый цвета. — Вашему отцу должно понравиться, — улыбнулась Аслауг. — А я попрошу сделать красивую рамку для рисунка, и мы повесим ее в кабинете. Мальчишки издали ликующий вопль, от которого у менее подготовленного человека могли лопнуть барабанные перепонки, и с новой силой накинулись на краски. — Проблема в том, что я уже не знаю, кому могу доверять, — на лице Рагнара последовательно сменялись грусть, тревога, недоумение. Но Лагерта знала, что в эту минуту главное чувство для него — полное удовольствие. — И? — Лагерта допила виски и отставила стакан. В эту игру можно играть вдвоем. — Я доверяю только тебе. Тебе от меня ничего не нужно. — Рагнар подал бармену знак, и тот пустил по стойке еще один шот. Место для встречи было выбрано Рагнаром — занюханный бар в населенном мигрантами квартале Копенгагена. Полиция приходила сюда только забирать трупы, но бурогозили в нем редко: слишком велик был риск нарваться на бывшего вояку с сорванной по очередной колониальной кампании крышей и трофейной пушкой. Завсегдатаи помнили дружную троицу, двадцать лет назад устраивающую изумительные по красоте драки. Если они и узнавали в депутате Европарламента белокурую оторву с позывным «Белая», то этим знанием предпочитали не делится. — Что случилось? Мне хватило этого странного сообщения от Зигги. Какого черта, Рагнар? — Хотел бы я знать, — бывший муж со вздохом запустил пятерню в волосы. — Ролло был в завязке, спокойно занимался слиянием, но хватило одного вечера, чтоб он послал в зад все. И мне очень, очень не нравится возня Хорика вокруг меня и моих людей. Лагерта фыркнула и отобрала у Рагнара очередную стопку. — Тебе хватит на сегодня. Кстати, почему ты озаботился этой, как ты выразился, «возней» только сейчас, а не когда этот скользкий тип переманил твоего лучшего друга и по совместительству — лучшего инженера компании? — Флоки — свободный человек, — пожал плечами Рагнар. — Я подписал документы и пожелал ему удачи. В «Хорик-компани» ему предложили отличные условия, к тому же не нужно ездить по всему миру. Ты знаешь, что у Хельги скоро будет ребенок? — Рагнар, не пытайся заговорить мне зубы! Я видела корпоративные отчеты. Еще чуть-чуть, и Аслауг останется без домработницы и салона красоты. — Ты и это отслеживаешь? Везет мне с женами. Ладно, Лагерта, я сглупил, согласен. Мне нужна помощь. Мне нужна твоя помощь, потому что у тебя в руках … — Не продолжай, — Лагерта поморщилась. — Мне мало этого позорного процесса, теперь ты хочешь втянуть меня в коррупционный скандал? — Никакой коррупции, — Рагнар поднял руки, шутливо скалясь. — Только небольшое административное давление. И помощь боевому товарищу и бывшему родственнику. — Я подумаю, — отрезала Лагерта, спрыгивая с высокого барного стула. — Ладно, Рагнар, до встречи. — Йоль. Лагерта обернулась. — Что, Йоль? — Ты приглашена, ты знаешь? — Теперь знаю. Бьерн больше всего боялся потерять кого-то из близких. Иррациональный для молодого парня страх, но он привык, сроднился с ним. Когда его пытались подначивать ребята из команды, высмеивая за обстоятельные разговоры с матерью, то нарывались на жестокий и болезненный ответ. Пары «разговоров», закончившихся сломанными носами и треснувшими ребрами оказалось достаточно, чтобы желание продолжать подколки пропало навсегда. Каждый день Бьерн Лодброк звонил матери. Каждую неделю — отцу. Последние пару лет в расписание добавился дядя. Бьерну нравилось, что для Ролло он был не маленьким несмышленышем, а молодым другом, с которым можно выпить, обсудить достоинства и недостатки спортивных машин, швейцарских ножей и датских красоток. Ролло травил байки времен войны в Заливе, и в них появлялись его родители — юные, безрассудно смелые, отчаянно жестокие. Бьерну бы хотелось увидеть их своими ровесниками, особенно мать. Может, это могло бы вытравить из памяти зимний день, полный животного ужаса? Бьерн откинул одеяло, встал с кровати и босиком прошлепал к балконной двери. Распахнул: в лицо пахнуло морозом и морем, крупные, влажные снежинки танцевали вечные балетные па в свете фонарей. Обычный человек, изнеженный горожанин, не смог бы так стоять и наслаждаться зимней ночью, но Бьерн неженкой не был. Семиборье, альпинизм, соревнования по плаванию на открытой воде, зимовка на Сваальбарде — копилка достижений пополнялась ежегодно. Бьерну нравилось думать, что далекие предки, жившие суровой и простой жизнью, довольны потомком. — Тогда тоже шел снег, — произнес Бьерн. За спиной раздались легкие шаги, потом Торунн, закутавшаяся в покрывало, обняла его сзади, прижалась. — Только мелкий и сухой. Снежинки падали Лагерте на волосы и не таяли. Кажется, Торунн пыталась что-то возразить, но Бьерн монотонно продолжил. — И лед. Лед везде. Его не топили, не скалывали. Каток. И выгоревшее черное пятно, в середине которого — рыже-черное железо. Пламя и лед. Мой личный Рагнарек. Торунн молча и крепко сжала его плечи своими руками. Очень сильными, очень нежными руками. От ее тела шло ясное тепло, а впереди был ледяной великан, дышащий на Скандинавию холодом Нифльхейма. Мама пыталась его закрывать от такого же холода. Он не дал и пошел к тому, что осталось от новенькой машины, его сестры и падчерицы Ролло. Полицейский не хотел пускать Лагерту, пытался вытолкать ее за флажки, а она кричала, что видела такое, что ей ничего не страшно. В суматохе Бьерн проскользнул мимо всех и подошел к машине вплотную. Он никогда не думал, что от всех пластиковых и металлических деталей остаются только странные планки, слишком тонкие на вид. А от людей — уродливые черные головешки, в которых только угадываются контуры тел. Лагерта подбежала к нему и упала на колени, в копоть. Она не кричала и не плакала: тонко и страшно выла, как волчица, потерявшая детеныша. Какие-то люди были вокруг; один, в куртке с нашивками, сказал деловито: — Поза нехарактерная. Радуйтесь, погибли сразу. Когда заживо сгорают… — Я знаю, как выглядят сгоревшие заживо, — хрипло отозвалась Лагерта. — Да, я рада. То, что было головой Тири, с хрустом отломилось и упало вниз. — Уведите мальчика, фрау! — рявкнул тот же деловитый и сунул Бьерну под нос вонючую подушечку. Бьерн на негнущихся ногах ушел в сторону. Постоял, отстраняясь от чьих-то рук. Потом его вывернуло наизнанку, разом. И наступила тьма. Бьерн осторожно разжал руки Торунн, шагнул за порог. Зачерпнул горсть снега и умылся, с наслаждением ощущая, как жаром наливается кожа. — Бьерн, тебе нужен психолог. — Я год ходил к одной фрау, которая убеждала себя и меня, что я — потенциальный самоубийца. Наверное, я испортил ей карьеру своей несговорчивостью. — Да? По-моему, твои спортивные достижения здорово подтверждают ее теорию, — мигом перейдя к обычным ехидно-самоуверенным интонациям, отрезала Торунн. Бьерн улыбнулся, слепил снежок и запустил в подругу. Тут же, несмотря на протестующий крик, обнял ее, запуская руки под коротенькую ночную сорочку. Торунн взвизгнула, но покорно подставила пухлые губы для поцелуя, выгибаясь тонким сильным телом, прижимаясь шелковистыми бедрами к нему. — Бешеный! — выдохнула она, прикусывая его за ухо крепкими зубками. — Ты поедешь со мной к Рагнару? — С тобой — хоть на край света! — Почему этим должна заниматься я? — хмуро спросила Лагерта и отбросила тощую папку с досье в сторону. — Ты понимаешь, что мне дорого может обойтись вмешательство? Рагнар ухмыльнулся. Он сидел по обыкновению не за столом, а на нем, да еще и касаясь коленей бывшей жены, что приводило Лагерту в бешенство и возбуждало одновременно. — Лагерта, тебе ничего не придется делать. Все решено и обговорено. Пара часов — и ты на месте, преподнесешь латвийским полицейским урок европейской толерантности и снисхождения к падшим созданиям. Заберешь это создание и привезешь сюда. — Рагнар, нельзя под кайфом изнасиловать проститутку и потом уйти от ответственности! Мы в Дании! В Европе, наконец. — Нельзя жирафиков в зоопарке резать, — хмыкнул Рагнар. — Остальное — пока есть для этого деньги, делать можно. Лагерта, не кипятись. Знаешь, почему Ролло сорвался? — Нет. — Вот из-за этого! — В Лагерту полетела обычная пластиковая банка. В таких продают витамины и таблетки от изжоги. Да и этикетка аттестовала содержимое как легкий анальгетик. — И? — Нашли в квартире Ролло. Он принимал эту дрянь, а считал ее болеутоляющим. Ательстан даже рецепт нашел. Как ты думаешь, кто мог хотеть довести моего брата до края? Лагерта отбросила банку, с трудом удержавшись от желания стереть отпечатки пальцев платком, хотя лучше всего бы кинуть ее в костер и забыть. Ательстан? Она ослышалась? — Рагнар, откуда взялся Ательстан? По второму вопросу ничего не могу сказать, мы уже шесть лет в разводе. Список изрядно пополнился, думаю. Лодброк спрыгнул со стола и театральным жестом распахнул дверь. — Прошу! За дверью мялся Ательстан. В неловко сидящем костюме, с отросшими волосами, бледный и худой, но это был прежний Ательстан. — Лагерта, госпожа депутат, представляю вам ведущего юриста моей компании, доктора правоведения, специалиста в области корпоративного и инвестиционного права и просто настоящего англичанина, вернувшегося к нам из… — Да? — невинно осведомилась Лагерта, приподняв в удивлении брови. — Где же пропадал наш мальчик? Ательстан покраснел. Он тушевался в присутствии Лагерты с тех пор, как его, двадцатилетнего студентика, едва не затащили в ménage à trois. Воспоминание о возбужденном, голом и мокром от пота Рагнаре, полураздетом и полупьяном юнце с лихорадочно блестящими глазами скрасило не одну ее одинокую ночь и придавало играм с вибратором недостающий драйв. — Будем считать, что Ательстан проходил стажировку в нашем будущем британском филиале. Как, пойдет такое объяснение? Лагерта скучающе пожала плечами. — Мне все равно. Вернемся к делу? — Да, собственно, уже все. Зигги? Билеты? — Рагнар, все заказано. Билеты, машина. — Лагерта отметила, что глаза у Зигги слегка покраснели. Плакала? Или просто устала? — Тогда надо спешить, — Рагнар ловко всунул в руки бывшей жене папку с документами и подмигнул Ательстану. — Скоро Йоль, а я хочу увидеть всех у себя дома. Ательстан заметил, что Лагерта нервничает, только в машине. Она теребила пуговицу пальто, листала бумаги, не вникая, кажется, в их смысл. Бывшая жена босса раньше никогда так себя не вела: орать, крушить все и всех мог Рагнар, но Лагерта всегда оставалась выдержанной и разумной. Естественное поведение для бывшего снайпера. Впрочем, за годы, что прошли с их последней встречи, все сильно изменилось. Не стоило также забывать, что женщина напротив — теперь еще и популярный политик, а политик, как правило, боится огласки. Наличие родственника, пусть и бывшего, устраивающего дебоши, не является фактором, который привлекает избирателя. Кажется, она поняла, что он думает, во всяком случае выражение тревоги сбежало с лица, оставив приклееную доброжелательность. — Ательстан, я все же рада, что ты вернулся в Данию. Чем ты занимался на родине? «Был рабом одного мудака!» — мысленно ответил максимально честно, а вслух — соврал: — Несколько крупных проектов. Передача библиотек от благотворителей. Слияние «Нортумбрия Шелл» и «Уэссекс Лэндс». Консалтинг. — Звучит удручающе, — улыбнулась Лагерта и похлопала его по колену. — В Дании ты проводил время гораздо веселее. Ательстан с отвращением почувствовал, что краснеет. Уставился в окно, стараясь думать о пейзаже, о придорожных деревеньках. Получалось плохо: мысли как привязанные бродили вокруг семьи Рагнара. Например, о первом большом проекте; после праздничного банкета по случаю его завершения он едва не попал в постель к Лагерте. Или к Рагнару? Неизвестно еще, кто из этих двоих хотел расширить свои сексуальные горизонты больше. Нет, нужно думать о чем-то другом. О том, что в Прибалтике скучные пейзажи, похожие на датские. Или не похожие? Но эти пейзажи напоминают о хорошем. О фольклорном фестивале, на который его затащила Тири. Накормила какой-то дрянью, вроде бы, сушеными грибами, потащила танцевать вокруг костра с повернутыми на скандинавской старине приятелями, а потом лишила невинности в полном согласии с заветами предков: прямо на траве, среди таких же распаленных парочек. У Тири была маленькая, крепкая грудь, сильные бедра и умелые тонкие пальцы. Милая, сладкая и славная Тири. Если бы не та ужасная авария, то, наверное, сейчас они были бы вместе. Из Тири получилась бы отличная жена. — Ательстан, мы приехали! Ролло выглядел отвратительно. Так отвратительно, что мог бы сыграть в артхаусном кино художника, заканчивающего шедевр. Или маньяка. — Привет, каторжник! — Лагерта осторожно обняла его за шею. Для этого ей пришлось слегка подпрыгнуть. — Домой поедем? — Герти, ты какого хрена сюда приперлась? — Ролло аккуратно отодвинулся от бывшей родственницы. — Ты хочешь вылететь со своего поста? — Ролло, дорогой, меня не выбила из колеи даже смерть мужа, а ты, прости, еще менее возможная для этого причина! Ательстан скучающе постукивал полупустой папкой по столу. «Свидание» проходило в комнате для отдыха персонала, никаких решеток. Деньги и связи могут сделать гораздо больше, чем просто деньги. Работать с Рагнаром всегда было чем-то вроде ходьбы по лезвию меча, но сейчас Ательстану даже нравилось. — Привет, Ролло, я тоже рад тебя видеть, но тебе лучше переодеться, и мы покинем это место. — Ательстан, ты, блядский выродок, а ты какого здесь?! Старина Ролло. Все как обычно — сначала крушим, потом думаем. Зачем он нужен боссу? Только братская любовь? — Ролло, заткнись и делай, что говорит твой адвокат! — Лагерта стукнула арестанта в живот крепким кулачком. — Какого хера, Герти? Эта британская гнида сдала нас всех три года назад! — Ролло получил еще один удар, на этот раз — по печени, и тон сбавил. — И, в конце концов, он не специалист по уголовке! — Какая уголовка, Ролло, — вздохнула Лагерта. — Никакой уголовки. — Я шлюху чуть не грохнул. Под кайфом. Это — уголовка. — Ролло, дорогой мой бывший родственник, — теперь Лагерта говорила мягко и убедительно. Как с ребенком. Ательстан замер и затаил дыхание: ради зрелища укрощения Ролло можно было провернуть не только довольно простую, но эффективную схему, но и поступиться некоторыми моральными принципами. — Ролло. Ты был болен. Тебе выписали препарат, но побочные действия оказались слишком сильными. Психоз, острый психоз, в состоянии которого ты разнес гостиничный номер. Полицейский, который тебя задержал, неправильно составил протокол. Возможно, небольшие меры административного воздействия повлияют на тебя положительно. — А девушка? — Девушка прибежала из соседней комнаты, — Лагерта поставила на стол небольшой чемодан, отщелкнула замок. Внутри был прекрасно отглаженный костюм. — Возможно — я подчеркиваю, возможно — ты как-то ее коснулся. Но она — довольно умная девушка и не заостряет на этом внимание. Тем более, ее семье в маленькой развивающейся стране будет оказана помощь датским благотворительным фондом «Каттегат». — Знаешь про такой? — Еще бы, — хмыкнул Ролло, стягивая казенный комбез. — Одно время даже был управляющим этого фонда. Они вышли из аэропорта поздней ночью. Подмораживало все сильнее, ветер нес снежинки — первые, мягкие еще. Ательстан ушел вперед, а Лагерта под руку с Ролло шла не торопясь, выстукивая по сухому еще асфальту затейливую морзянку острыми каблуками. — Хочу тебя поблагодарить, — Ролло неловко сжал ее руку. — Я, конечно, говнюк и этого не достоин, ты ведь пошла на это по просьбе Рагнара… — Ролло, заткнись, — беззлобно посоветовала Лагерта. — При чем тут Рагнар? Рагнар что ли обеспечил алиби одной скромной девушке? — Ты еще вспомни про оптический прицел к винтовке этой девушки, — хохотнул Ролло. Лагерта укоризненно покачала головой и промолчала. В Копенгагене творилось, как и каждый год, чудо. Чудо ожидания добра, чудо мечты и сказок для взрослых и детей. Подсвеченные гирляндами витрины, Санта-Клаусы и оленьи упряжки, вертепы и пряничные домики. Мир, в котором по определению не может произойти ничего уродливого и страшного, если только этого сильно не захотеть. Год назад, в такой же предпраздничный день, Лагерта вышибла мозги Сигварду и сделала мир еще красивее и лучше. — Тебя просил тогда о чем-нибудь Рагнар? — задала она мучивший ее весь этот год вопрос. Ролло остановился и осторожно обнял ее за плечи. — Да. Но это не имело никакого значения. Я уже все решил тогда. Герти… я… За спиной Ролло была витрина магазина женской одежды. Дизайнер-концептуалист нарядил манекен в черный траурный костюм, увешал шею и руки бижутерией, а посередине пластикового лба наклеил красную отметку. То ли бинди, то ли след от выстрела. — Ролло, тебя Зигги ждет, — осторожно высвобождаясь из его медвежьих рук, Лагерта отодвигалась все дальше. — Она переживает. Если меню обеда на Йоль заказывала Аслауг, то гостями дом наполнял Рагнар. Обычно их было не менее сорока человек, но в этот раз Рагнар приказал рассчитывать на вполовину меньшее количество. Списка приглашенных вообще не существовало, и Аслауг бесилась от того, что ничего не понимала в происходящем. Она сидела в гостиной, кутаясь в горностаевый палантин и дулась на мужа, перебирая обиды, словно жемчужины в ожерелье. Например, впервые за много лет приехал Бьерн. Да еще и с подружкой. Аслауг не любила вспоминать о том, что у Рагнара есть старший сын, наследник, рожденный другой женщиной. Но теперь ей придется улыбаться этому слишком взрослому для нее пасынку и развлекать светской беседой Торунн. Хорошо хоть Зигги, верная и преданная Зигги пришла на помощь. Она, оказывается, была ярой спортивной болельщицей и с удовольствием пустилась в обсуждение каких-то соревнований. Аслауг поискала глазами остальных. Ролло, паршивая овца в идеальной семье, развалился в кресле у камина, потягивая, удивительное дело, глег. На коленях у него сидел Сигурд и что-то втолковывал про корабли викингов. Ролло поймал взгляд невестки и шутливо отсалютовал ей стаканом. Аслауг мило улыбнулась. Вечер будет не из легких. Рагнар поймал Зигги на террасе, где она судорожно пыталась прикурить от старой зажигалки, ругаясь сквозь зубы и зажатую сигарету. — Зигги, я все знаю, — Рагнар отобрал у опешившей женщины зажигалку, щелкнул и победно продемонстрировал огонек. — Хорик, да? Отрицать было бессмысленно. Зигги кивнула, прикурила и сделала глубокую затяжку. — Да. Отличная работа, правда? Всего несколько малозначимых бумаг, а каков эффект? — Согласен. Ты — лучший шпион. Твой муж тебя недооценивал. Я — нет. — Что ты сделаешь, Рагнар? — Ничего. Ты сделаешь все сама. — Зачем мне это? — Месть. Раньше ты мстила мне. Теперь отомстишь Хорику. — Зачем мне это делать? — Потому что это он подсунул Ролло те таблетки, — Рагнар отобрал сигарету, затянулся, дойдя до фильтра, и тут же бросил окурок в урну. — Только не говори, что тебе все равно. — Не буду, — усмехнулась Зигги. И не удержалась от укола: — Почему ты Флоки отпустил? Рагнар поежился и открыл французское окно. — Холодно, пойдем уже. — Ты не ответил. — Я его не отпускал. Так же, как и тебя. Как думаешь, Хельга захочет обречь будущего ребенка на скуку и прозябание и будет его крестить? Или пойдет по заветам предков и Рагнара Лодброка? — Ты шутишь? — подал голос Ролло. — Флоки до сих пор не может простить мне поездку в Иерусалим. Конечно же, он оставит невинное дитя прозябать в язычестве! Лагерта остановила машину за углом и долго смотрела на дом, гадая — каким он стал сейчас. Оставила ли Аслауг старую мебель, так старательно стилизованную под средневековую, или Рагнар разрешил обустроить все на свой вкус? Хотя, даже оставив мебель, не меняя краску на стенах и доски на полу, это все равно уже другой дом. Чужой. Там рождаются чужие дети. Лагерта заглушила двигатель, достала пакеты с подарками и пошла в этот чужой, но такой знакомый дом. — Козленок! Козленок! Рагнар не был бы Рагнаром, не придумай он очередную каверзу. Подарить детям живого козленка, и это при том, что Аслауг болезненно относится к любым домашним животным! Зигги с чувством полного удовлетворения следила за тем, как затвердевают мускулы вокруг красивого, но безвольного рта Аслауг. Ролло тоже заметил досаду невестки и улыбался в усы. — Папа, но почему один? — Хвитсерк топнул ногой. — Я тоже хочу козленка! — Да, нам нужен второй! И когда подрастут — колесница, чтоб как у Тора! Мы будем ездить в ней! — Сигурд поддержал братца. — Папа!! Лагерта появилась как раз тогда, когда разомлевший и довольный Рагнар обещал сыновьям к совершеннолетию целую конюшню. — Я забыла про дресс-код, надо же, — среди остальных гостей и домочадцев Лодброка Лагерта в вечернем платье смотрелась гостьей из будущего. Еще одна затея Рагнара — в Йоль все вспоминают заветы предков и напяливают на себя исторические костюмы. Не датский национальный, нет. Только в духе викингов. С брошами, поясами и ножнами для мечей. — Хотя, если честно, то свое платье я давно выбросила. — Ничего страшного, мам, — Бьерн, радостно улыбаясь, кинулся к ней, едва не сшибив Ательстана. — Ты прекрасно выглядишь. — Я ненадолго. Подарки для мальчиков, подарки для девочек. Мне нужно быть на приеме в посольстве через час. — Час — это много, правда, сын? — Рагнар подмигнул и потащил бывшую жену к столику с напитками. — Благословенное Рождество! — улыбнулась Зигги. — Или Йоль, если Рагнару так будет легче!