разбуди меня

      Прогуливаться в одиночку поздним вечером от школы до ближайшего круглосуточного магазина и обратно, если задуматься, должно быть немного страшно: отсутствие прохожих, практически непроглядная тьма и то и дело доносящиеся до слуха шорохи неизвестного происхождения, конечно, не могут напугать до полусмерти, но заставить напрячься — запросто. Канамори об этом не задумывается. Единственное её желание сейчас — оказаться наконец дома, лечь под тёплое одеяло, проснуться миллиардершей и ничем не заниматься всю оставшуюся жизнь. Или просто поспать пару часов.       Дверь обветшалого сарайчика, всё ещё не до конца отремонтированного, поддается с трудом и противно скрипит.       — Асакуса, я принесла еду. Ты тут не скончалась ещё?       Она даже не удивляется, когда не слышит ничего в ответ. Подруга сидит за столом, с ногами забравшись на стул, в точно таком же положении, как и до её ухода, и, судя по отсутствию хоть какой-либо реакции, не планирует ни есть, ни продолжать свою работу.       «И зачем я только деньги потратила», — Канамори вздыхает, не особо аккуратно приземляя пакеты на пол рядом со столом, заваленным листами со скетчами и неудачными вариантами раскадровок. Голова Асакусы покоится посреди этого безобразия, а пальцы даже во сне сжимают карандаш; это зрелище могло бы с уверенностью претендовать на звание самого трогательного, что ей только доводилось увидеть, если бы не тот факт, что дедлайн сдачи ролика на конкурс приближался с каждой секундой, неважно, потраченной с пользой или впустую.       Впрочем, от художницы, уставшей до состояния отключки посреди процесса, толку в любом случае будет мало. Она и так рисовала за двоих без передышки на протяжении последних дней, потому что Мизусаки умудрилась слечь с серьёзной простудой очень, очень не вовремя.       — Внеплановый отдых нарушит абсолютно все планы, и успеть в срок станет тяжелее в несколько раз, слышишь? — Канамори без особой надежды тыкает её в плечо, понимая, что отдых им необходим, раз уж держащаяся на бесконечном энтузиазме и силе воли девушка не выдержала нагрузки. — Ты не могла хотя бы выбрать нормальную позу для сна?       Не то чтобы она волновалась о самочувствии Асакусы, на самом-то деле, но затёкшие конечности и болящая шея продуктивности не поспособствуют. Идея оформляется в сознании за считанные секунды, и Канамори чувствует себя на редкость неловко, прикидывая, что ей придётся сделать.       — Ты мне за это заплатишь, — шёпотом произносит она, сгибаясь почти пополам, чтобы обхватить Асакусу и приподнять, стараясь избежать резких движений.       Асакуса легкая, и нести её не сложно — сложнее не разбудить её при этом. Путь к дивану кажется неимоверно длинным; в один момент камуфляжная шляпа слетает с Асакусы, и та дёргается, заставляя вздрогнуть и саму Канамори. «Что я творю?» — вопрос риторический, но дающий почву для размышлений, которую Канамори собирается игнорировать столько, сколько вообще возможно.       Почувствовав под собой мягкую обивку дивана, Асакуса сворачивается калачиком, подкладывает руки под голову и выглядит настолько умиротворённо, что Канамори невольно засматривается. Затем возвращается к валяющейся шляпе и кладёт её на стол.       Идти домой смысла нет: во-первых, в планах этого всё равно не было, во-вторых, оставлять спящую Асакусу одну попросту некрасиво. К тому же, дома нет удобного дивана за три миллиона йен, на котором можно лежать абсолютно бесплатно. Решение очевидно.       Просыпается Канамори от жуткого крика.       — Десять часов! Мы проспали-проспали-проспали! — Асакуса носится кругами, заламывая руки за голову и чуть ли не плача. — Наш клуб закроют, нас выгонят из школы, мы никогда больше не сможем рисовать аниме! Канамори, это катастрофа! Полнейшая! — она подбегает к ней и запинается, видя полное спокойствие на чужом лице. — Почему ты не переживаешь?       — Может, потому что в выходной день мы не обязаны посещать уроки? — Канамори прерывается на зевок. — Лучше направь свою энергию в мирное русло и иди рисуй.       Губы Асакусы изгибаются в букву «о», и с минуту она стоит с презабавной физиономией, которая почему-то сменяется виноватым выражением лица.       — Прости, что разбудила, я совсем забыла.       Канамори почему-то хочется улыбнуться; вместо этого она хмыкает, поднимается с насиженного места и потягивается, пытаясь снять сонливость: после столь громкого пробуждения та, к сожалению, не исчезла сама по себе.       — В качестве завтрака можешь использовать то, что предназначалось для вчерашнего ужина, — она указывает ладонью в сторону пакетов. — И постарайся в следующий раз не отключаться на неподходящих для этого поверхностях.       — Что ты имеешь в виду? — ответить Асакуса не даёт, тут же продолжая: — И... как я оказалась на диване? Последнее, что помню, это рисунок перед глазами.       — Я перенесла, — Канамори не сдерживает усмешку при виде ошеломленной Асакусы. — Дело не сказать, что сложное, но с тебя две бутылки молока из бани «Онгёку».       Асакуса медленно кивает и отводит взгляд в сторону, пока её щёки медленно покрываются розоватыми пятнами, бормочет что-то про необходимость надеть шляпу и идёт к столу, странно притихнув.       Канамори смотрит ей вслед с недоумением и чувствует непривычное жжение на собственном лице.