Цена одиночества

Джонатан уже привык к тому, что в окна его квартиры не проникает солнечный свет. Да и какой может быть свет между мирами? Именно поэтому он привык просыпаться не по звонку будильника и не реагируя на то, как светлеет в спальной. Он всегда просыпался в соответствии с позывами своих внутренних часов, которые уже привыкли к тому, что его квартира перемещается между мирами, нигде не останавливаясь подолгу. Полудемон мягко и грациозно, как большая кошка, потянулся в кровати и сел в ней, свесив ноги с края. Его босые ступни коснулись пушистого черного ковра и утонули в нем. Джонатан помнил, как выбирал этот ковер подходящим под весь интерьер спальни. Но ни эта деталь, ни весь интерьер не были наполнены жизнью и цветом. По крайней мере, до некоторых пор… Джонатан был обнажен до пояса, но абсолютно не чувствовал холода. Он медленно прикоснулся к своему плечу, проводя подушечками пальцев по контурам временных рун, превратившихся в белесоватые шрамы. Джо никогда не стыдился этих шрамов. Как и любой другой нефилим, он знал, что это отличительные знаки. Они показывают, что он не такой, как все остальные. Дитя Разиэля... Пусть неугодное, но дитя… Однако были и другие шрамы на теле Джонатана. Те, которых он стыдился. Те, которые заставляли его вспоминать о том, о чем он хотел бы забыть. Навсегда. Дрожь прошлась по телу полудемона, когда он прикрыл глаза и вспомнил все это… И подвал особняка, и крики, и свист кнута, переплетенного с нитями электрума, и сосредоточенное лицо Валентина. То отчаяние и ту злость, с которой отец воспитывал неконтролируемого сына, Джонатан, пожалуй, не в состоянии забыть никогда. Джо зажмурился от наслаждения, почувствовав, как к его спине вдруг прикоснулись чьи-то пальцы. Они провели медленно и нежно по длинным полосам, рассекшим гладкую кожу полудемона, заставляя того таять от наслаждения. — Что это? — спросил тихий и хрипловатый спросонья голос из-за спины Джонатана. — Это шрамы от ударов кнута, — проговорил так же тихо и спокойно Джонатан. По коже полудемона разбежались россыпи мурашек от прикосновений длинных, музыкальных пальцев. — Отец? — все так же тихо спросили у полудемона. — Да, отец. Воспитывал. — Больно было? — тихая заинтересованность в голосе спрашивающего подкупали и заставляли отвечать. — Больно, — горько усмехнулся Джо и повернулся к своему собеседнику. — До сих пор. Джейс лежал на боку, глядя на него своими мерцающими янтарными глазами. Его волосы были растрепаны и вились, что происходило обычно только тогда, когда он засыпал с влажными после душа волосами. Вчера, как и много ночей до этого, он заснул в уютных объятиях Джонатана, расположив эту самую растрепанную макушку на его груди. Нестерпимая волна жгучего обожания и вожделения, затопившая сознание Джонатана при взгляде на приемного брата, медленно сменилась на ледяное и безысходное отчаяние. Он видел Джейса, прикасался к нему, ощущал его присутствие, его запах и вкус его кожи, но… Как же он был бы счастлив, если бы это не была магия! Конечно, магия в их отношениях с Джейсом присутствовала бы всегда, но… Не такая, не подавляющая волю и не отбирающая свободу выбора. Ведь он сам — трус. Да, трус! Он не может отказать себе в этом! Он не может отказаться от него лишь только потому, что Джейс ненавидит его. Искренне ненавидит, по-настоящему. В той жизни, которая сейчас медленно течет за стенами его дома. В той жизни, где они смертельные враги. И пусть ему сейчас приходится видеть этот пустой сосуд, который когда-то был наполнен жизнью и личностью нефилима. Он готов даже принести Джейса в жертву, лишь бы тешить себя осознанием того, что он рядом. Какой-то, но все-таки рядом. Джо устал быть один. Он смертельно устал от тоски, которая подкрадывается на мягких лапах, как кошка, и тут же впивается своими когтями в сердце. Он устал и ужасно напуган. Ради того, чтобы оградить себя от этого одиночества и тоски, полудемон готов на все. Даже заплатить такую цену…