Икс, игрек, разделить

Отрепетировав речь в голове ещё раз, стряхнул несуществующие пылинки с футболки, облизал губы, откашлялся и, наконец, открыл дверь в библиотеку. Занятия закончились тридцать минут назад, а тут, похоже, жизнь только начиналась. Если бы я мог, то сжался бы до размера микроба. Лишь на меня не пялились. И знаю же, чтоб меня десять раз, что это всё только в моей голове. Что им всем откровенно насрать на меня. Очередной ученик с большой папкой в руке, тяжелым рюкзаком за спиной и недосыпом. Такой себе стандартный наборчик. Прохожу мимо нескольких занятых столов, где не поднимая головы грызут гранит науки ребята. Сгорбившись, читают книги и пишут конспекты. Ничего нового, когда через два месяца экзамены. Ничего необычного, когда приходится забивать на сон ради зубрежки. Ничего страшного, когда вместо грязной салфетки кидаешь в урну свою кружку. Ну, такое бывает, когда мозг перегружен и вместо доброго утра желаешь спокойной ночи на немецком. Всё вполне себе обычно, если ты студент, готовый ради дополнительных баллов у мистера Стивенса подтянуть одного из его «недоумков». Серьезно, он так и сказал. Столы с компьютерами стоят почти в противоположном конце библиотеки, подальше от окон и мерзких бликов на экране. И опять же все места заняты. Как-то немного запоздало, услышав шорох целлофана, вспоминаю, что не ел со вчерашнего вечера. Но это потом. Еда, сон, отдых и личная жизнь подождут. Я останавливаюсь, выискивая Алекса среди остальных. И всего на мгновение — на какую-то несчастную секундочку — я думаю, что он не пришёл. Забил хер, послал куда подальше, свалил тусоваться и бухать. Ну или чем он занимается в свободное время. Наверное, кадрит всех, кого не лень. Девчонок или парней. Неважно. Испускаю немного разочарованный вздох, заметив Палмера. Что-то усердно печатает, нещадно клацая по клавиатуре. Ещё немного и буковки отлетят ему в глаз. А потом, так же агрессивно, записывает что-то в тетрадь. Рядом стоит стул, на который он скинул рюкзак. И если он притащил его мне, то как-нибудь я угощу его пиццей. Потому что уверен, что это не так. Подхожу ближе, а он совсем не замечает. Теперь вижу белые провода от ушей к телефону. Заглядываю в экран. Часть теста, который я сразу узнаю, решена, но вот правильно ли остаётся под вопросом. Я трижды тяжело сглатываю и сильно жмурюсь. И пока есть возможность, пока он меня не увидел, хочется развернуться и свались в закат, в туман или в задницу мира, на крайняк. Слишком долго мешкаюсь, и Алекс, наверное, почувствовав мой взгляд, легонько повернул голову. Нахмурил брови, а потом рывком выдернул наушники. — Ты — Питер Шоу? — я тупо смотрю на него несколько секунд, а потом отмираю и медленно киваю ему. — Садись. Алекс смахивает свой рюкзак со второго стула и чуть двигает к себе. Не дожидается, когда я сяду рядом, возвращая своё внимание к тесту. А я застываю. Вот же блять — стул всё-таки мне. Быстро провожу языком по губам, а потом прикусываю. Морщится и что-то дописывает в тетрадке. Я неловко усаживаюсь на стул, и аккуратно придвигаюсь, чтобы, не дай бог, не зацепить его. Потому что уже без этого щеки горят и пальцы мелко подрагивают. — С чего начнём? — спрашивает, беззаботно откидываясь на спинку. Я делаю медленный вдох и выдох. — Что тебе непонятно? — Всё, — кривит рот и чему-то своему усмехается. — А ещё непонятно, что я тут забыл. — Тебя отчислят, если ты не сдашь экзамен. — Беззлобно напоминаю, но Алекс похоже ни капли не тронут. Как-то отстранённо пожимает плечами и продолжает кривить губы в улыбке. Он медленно бродит взглядом по монитору, по тетрадке, задерживает взгляд на своих пальцах, сжимающих карандаш, а потом смотрит на меня. Я секундой, а может двумя, позже замечаю это. Засмотрелся на его пальцы, длинные и аккуратные. Такими бы играть на пианино, гитаре и на чем там ещё играют такими музыкальными? Наверное, девушкам нравится. Вот чего они за ним толпами бегают. Моргаю. Потом ещё и ещё. Хочется ударить себя по голове, чтобы мысли эти вышибло. Хотя бы на ближайший час. Сосредотачиваюсь, подбираюсь и поднимаю взгляд. Смотрит, но как-то почти без интереса. Будто ему просто больше не на что смотреть. — У меня такая же есть, — тянет и хмыкает. Мне приходится напрячь все извилины — или их остатки, — чтобы сообразить. Футболка. Ага. Эмблема эй-си/ди-си. Выцветшая и застиранная почти что до дыр. Зато такая родная. Я как-то смущенно хмыкаю, прохожу рукой по груди, будто буквы на ткани объемные, и я вот-вот зацеплюсь за их край пальцами. — Ла-а-адно, давай с азов, а? Я с самого начала хуи пинал, как ты понял. Алекс Палмер оказывается не таким уж страшным идиотом, потому что с азами мы заканчиваем уже через двадцать минут. А ещё через сорок, когда первое занятие подходит к концу, он решает все примеры, которые я ему даю. Алекс никак не реагирует, когда я хвалю его не такие уж и жалкие познания. Мистер Стивенс предупреждал, что будет пизд... Ну, в общем, что все очень плохо будет. Я сваливаю сразу, когда мы договариваемся о следующей встрече. Алекс остаётся в библиотеке, потому что «ещё блядский реферат делать», а я рад, что к выходу иду один. Рад, что он, кажется, не заметил, как сильно я нервничал. Потому что избегать его год, надеясь, что до него так и не дошли сплетни — дело одно, а столкнуться с ним нос к носу — другое. Потому что видеть его во время немецкого, черт бы его, языка — дело одно, а знать, что теперь он точно тебя заметил, и ты больше не прикроешься книжкой — другое. Потому что я натуральное ссыкло, в тряпочку молчавшее с 14 лет об ориентации. Потому что верующие родители, пожалуй, устроили бы мне сеанс экзорцизма. Потому что... потому что... потому что... Слишком много потому что, о которых я думаю всю дорогу до общежития. Пока поднимаюсь на третий этаж. Пока отпираю комнату, пока на автомате здороваюсь с соседом по комнате. Думаю обо всем этом — об Алексе Палмере, раздолбае и сердцееде — до тех пор, пока не достаю учебник. До тех пор, пока теоремы не сжирают все эти лишние мысли. Вечер выходит каким-то неспокойным, смазанным. Кевин, мой сосед, и Лесли, его девушка, смотрят фильм. Потом едят пиццу, угостив меня куском. Я не размениваюсь на благодарности и, как только закончив с едой, сваливаю из комнаты. На стадионе, где в такой час, кроме меня есть ещё несколько идиотов. Трое парней бегают, ещё двое кидают мяч. Я залезаю на самый верхний ряд трибун, разложив конспекты на коленях. Тут почти тихо — только цикады и едва доносимый ветром разговор спортсменов. Самое то, чтобы зубрить. Самое то, чтобы проветрить мозги. Самое то, чтобы прийти в себя перед сном. Через неполные две недели занятий, каждое из которых для меня испытание, Алекс подписывается на мой полупустой Инстаграм. Оставляет «лайк» на последней фотке. И я делаю то же самое в ответ. Вечером того же дня мы встречаемся в библиотеке, и я ворчу на протяжении пятнадцати минут, что библиотека, вообще-то, закроется с минуты на минуту. Алекс, терпевший мою истерику, наконец, предлагает мне заткнуться нахуй и объяснить для чего нам нужен Икс, если и без него уравнение выглядит ужасно. — Тебе нужно разложить на множители, — произношу я, оглядываясь на стену. Стрелки часов замерли в пяти минутах от восьми. — Завтра продолжим. — Да что ты взвился, а? — Нас запрут в библиотеке, — напоминаю. Алекс хмыкает, а потом с загадочной улыбкой лезет в карман. Ключ, длинный и ребристый, отдаёт желтым в свете ламп. Я хочу возмутиться, восхититься, спросить и ещё много чего. Но все слова застревают в горле, потому что в голове щёлкает что-то. Не из-за ключа. Мне на него насрать. Щёлкает из-за его улыбки. Алекс дергает бровью, ещё больше растягивая губы. Чуть наклоняет голову в бок и смотрит. На выдохе произношу: — Круто! Ты украл ключ. — Не украл, а позаимствовал, — поправляет Алекс, тут же возвращая секретик в карман. — Тогда ты решишь ещё три уравнения. Улыбка медленно сползает с лица Палмера. Он крутит карандаш в руках, кусает губу, немного хмурится и принимается писать. Я не слежу за подсчетами, я слежу на ним. Должно быть, это просто какая-то вселенская шутка. Ну, я надеюсь, что так оно и есть. Ведь это странно. Я увидел Алекса на немецком. Ходил на вечеринки, потому что он завсегдатый таких мероприятий. А потом, когда Кевин сказал, что Алекс интересуется исключительно девушками, я забил. Ну, по крайней мере, я убеждал себя, что Алекс Палмер, натурал до корней волос, не заинтересованный в парнях, не может быть предметом моих мечтаний и быстрой дрочки в душе. Так оно и продолжалось до рождественских каникул. Мы сидели всей семьей за ужином, когда мне пришло сообщение от Кевина. Он остался в кампусе, и Алекс, как оказалось, тоже. В тот день мой сосед подловил Палмера и старшекурсника. Они целовались на трибунах. Мое сердце ухнуло куда-то в пятки. Я подавился индейкой и чуть не выплюнул апельсиновый сок на стол. Младший брат ещё пару дней припоминал мне, какой я чудик. И я, блядский боже, на самом деле дурак. Потому что сейчас надежда прилипла к кишкам и не хочет отвалить. Она расправляет крылья каждый раз на немецком. А сейчас, того и гляди, выскочит через глотку и вцепиться Алексу в лицо. Он что-то меня спрашивает, а я, залипнув чуть выше его тетрадки, думаю-думаю-думаю. — Питти, — зовёт меня, и я от неожиданности морщусь. Питти что? Питти кто? — А? — Так? Алекс поворачивает мне тетрадь, и я, пробежав глазами про строчкам, понимаю, что надо с самого начала вникать в уравнение. Я, сдвигаясь на самый край стула, сгибаюсь над листами. Икс, игрек, дробь... Ни черта не понятно. Откуда эти цифры только взялись? Так его и спрашиваю. Придвигается вместе со стулом, рядом со мной складываясь над своей писаниной. Шумно вздыхает, начинает считать снова. Теперь я слежу за ходом и мысленно повторяю то, что пишет Алекс. Икс в левую часть, разложить... Коленка о коленку. Жарко. Очень жарко. Я кошусь вниз. Так, чтобы Алекс, который теперь с уравнениями на «ты», не заметил. Кошусь, будто не дошло сразу, что моя коленка касается коленки Алекса, который на «ты» с иксами, а я на «вашу ж мать» с головой. Щёлкает что-то в голове, в груди, в ногах и животе. Что-то тёплое щёлкает, взрываясь внутри, растекаясь тёплом по телу. И я уже догадываюсь, что сижу красный. Что, если подумать об этом в душе... Не здесь. Не сейчас. Икс, игрек, разделить, умножить. Алекс довольно хмыкает, когда числа сходятся. Смотрит на меня, и я киваю. Наобум тыкаю в учебник, выбрав уравнение подлиннее. Пусть заебется, пусть решает. Только пусть не шевелится. Он будто мысли мои читает, принимаясь переписывать, ногу оставив рядом. Рисует две черточки «равно» и мы погружаемся в темноту. Где-то вдалеке, в том конце библиотеки, хлопает дверь. В стороне мигает включённый монитор. — Где здесь выключатель? — спрашивает Алекс, и его голос отлетает от стен, возвращаясь к нам лёгким эхо. — А мне откуда знать, — шиплю в ответ. — Что ты шепчешь? Мы тут одни, вообще-то. — Знаю. Знаю, что одни. Но лучше от этого не становится. Алекс отодвигается, а потом хватает меня за плечо для опоры, поднимаясь. Подсвечивает экраном и почти на ощупь собирает манатки. — Пошли к выходу. — И зачем вообще все это нужно было? — говорю, как бы между прочем. Но остаюсь без ответа. Фонарик на телефоне светит херово, хватает только на то, чтобы смотреть под ноги. Чтоб, не дай бог, не нарваться на полку или стол. Алекс шарится у двери, насвистывая мелодию тех самых эй-си/ди-си. Я подхожу ближе, надеясь подсветить. Выходит, опять же, херово. — Ну-у, — нехотя тянет Алекс. — В следующий раз я сначала узнаю, где тут выключатель. — В следующий раз, — повторяю. — Мы позанимаемся в дневное время. Когда библиотека будет открыта. — Выделяю последнее слово, копируя интонацию родной матери. Выходит не так грозно, но тоже эффектно. — Ладно-ладно. Пошли отсюда. С замком он справляется оперативнее, и через минуту мы уже бредём по пустому коридору. Лампы горят через одну и как-то жутко гудят. — Сегодня у Ричардсона вечеринка. Никогда не видел тебя там. — Мне надо готовиться к тесту по истории, — отстранённо замечаю. Алекс фыркает. — Если бы тоже готовился к занятиям, нам бы не пришлось этим заниматься. — И чем же мы, по-твоему, занимаемся? — Алекс толкает ещё одну дверь, и мы выходим на улицу. — Тратим мое время? — я пожимаю плечами. — Да что ты говоришь? Послушай, я... — Все уже поняли, что ты любитель потрепаться. — На улице уже темно, а уличные фонари как-то не особо спасают положение. Сейчас бы в душ и на стадион. Там-то точно светло. — Ты вообще молчать умеешь? Я спрашиваю не со злости и даже без раздражения. Наверное, просто для поддержания разговора. Или потому, что заметил, как Алекс заполняет наши занятия болтовнёй в перерывах между примерами. Вечеринки у Ридардсона, уличные гонки на прошлой неделе, выигрыш университетской сборной. Обо всем и ни о чем сразу. Я мог поддержать диалог и был этим доволен. Что пили? Нет, водку не пью. Какая тачка выиграла? Митсубиси обогнала Камаро? Наверное, было круто. Да, Уиллер мощно забил на последней минуте. Говорят, его сделают вице-капитаном. Алекс хмыкнул и сжал губы в тонкую линию. Он поднялся на носочки, а потом медленно перекатился на пятки. Он молчал, и я уже подумал, что он успел обидеться на мою, казалось бы, безобидную реплику. — Умею, — наспех произносит. Потом возвращает свою ухмылочку и продолжает: — Когда отсасываю. Натурально пялюсь на него, все ещё пытаясь в голове уложить его фразу. Что он, ёб вашу мать, только что сказал? И даже... даже не что он сказал? А почему? Зачем? Вопросы застревают в горле. Губы слипаются, и я, силой разодрав их, облизываю. Плохая привычка. Будут лопаться, болеть и шелушиться. Тем более на улице. — Ладно, бывай, Питти. Алекс хлопает мне по плечу, как старому знакомому. Уже когда несколько метров прошёл, оборачивается, будто проверить не сдох ли я там. А не сдох ли я действительно? Не знаю. Не понимаю. Снова облизываю губы, закусываю и выдыхаю через нос. Медленно. Аккуратно делаю шаг, потом второй, и когда убеждаюсь, что не клюну носом асфальт, перехожу на легкую трусцу. И пока бегу, сердце задаёт нужный ритм. Там, наверное, не только пульс, ещё и давление подскочило. Ночью, когда уже завалился лицом в подушку после очередной полуночной зубрежки, телефон подсвечивает комнату, пикнув пару раз. Едва разлепляю глаза, в которые как песка насыпали, тут же жмурюсь. Убавляю яркость на экране и принимаюсь смотреть оповещения. Приходится два раза прочитать ник, чтобы въехать, кто пишет. Кошусь на время и хмурюсь. Поджимаю губы, вчитываясь. «Тебе стоило пойти к Ричардсону» «Тут веселее, чем твои книжки» Сердце пропускает удар, а потом ещё один и ещё один. Тру глаза, а потом закостеневшими пальцами тыкаю по экрану, набираю ответ. Стираю и пишу заново. «Высшее образование – вот, что весело» Облизываю губы и жду значка «прочитано», которое появляется тут же. Крепко сжимаю корпус смартфона, ожидая ответа. И знаю, что, когда получу его, задохнусь скорее всего. «Ты объясняешь мне, зачем мне возводить икс в квадрат» «А я объясню тебе, как правильно веселиться» Даю себе минутку, прежде чем печатать ответ. Прислоняюсь лбом к экрану, зажмурившись. Сколько прошло с рождественских каникул? Четыре месяца почти. Я так старался — чертовски сильно старался — не думать об Алексе. Не строить в воображении картинок, которым не суждено сбыться, и не думать о нем. И все полетело в ебеня. Блядский мистер Стивенс, блядские уравнения, блядский Алекс и его веселье. Переворачиваюсь на спину, все ещё сжимая телефон. Хочу ответить. Ответить, чтобы продолжить переписку. Пусть и такую тупую и бессмысленную. Пока думаю, зажмурившись, о чем его спросить, вспоминаю, как потел, когда две недели назад шёл к нему первый раз. Потел, как в сауне, и передвигал ногами, как кукла, чисто по инерции. Мы не стали друзьями. Нет и нет. Но я хотел бы. Хотел бы быть его другом и... И хотел бы знать, когда он молчит. Как он молчит. Представляю себе эту картину и тут же бросает в жар. Потому что так нельзя. Нельзя быть таким чертовски обаятельным раздолбаем. Нельзя нравится всем. Нельзя так сильно нравится мне, что только его картинка с членом во рту, тут же заставляет мой напрячься. «Ты там уснул?» Закусываю кончик языка, набирая сообщение в ответ. «Половина второго. Сам как думаешь?» «Думаю, что сейчас самое время для танцев» — прилетает незамедлительно. «Но если ты спишь, то не буду тебе мешать» Хочу написать, что он не мешает. Что мы можем ещё поболтать, но тело всеми возможными силами посылает мне сигналы, что, вообще-то, пора бы видеть десятый сон. Я откладываю телефон, утыкаюсь носом в подушку и засыпаю почти мгновенно. *** К моменту, когда Алекс, спустя полтора месяца интенсивных занятий, сдаёт на отлично мистеру Стивенсу экзамен, мы переходим на фазу недодрузья. Он скидывает мне шутки или комментирует то, как нудно ведёт лекцию миссис Брендон. А я пишу ему, как же задолбала учеба в целом. «Хочу есть» прилетает во время немецкого. Я с трудом подавляю желание обернуться. Алекс сидит в трёх рядах за мной. И наверняка ухмыляется, как это умеет только он. Я пишу ответ, совсем ничего не подразумевая. «Я тоже» Алекс отлавливает меня сразу после звонка и, несмотря на мои возмущения, тащит в кафе, расположенное на территории кампуса. Простенькое, дешевое, но с очень аппетитными сэндвичами. Я молча соглашаюсь, когда он сам выбирает нам обед. Я тупо киваю, когда он рассказывает, что сегодня Ричардсон снова устраивает вечеринку. Пятница всё-таки. Я как-то совсем его не слушаю, а в голове набатом бьется мысль, что это с небольшой натяжечкой можно назвать свиданием. — Питти, — Алекс толкает меня локтем, и я отмираю. И, кажется, немного краснею. — Прекрати меня так называть. — Что мне ещё делать, если ты зависаешь? Как ты с такой концентрацией ещё остаёшься отличником? Я пожимаю плечами, принимаясь за бутерброд. Хоть чём-то себя занять. Алекс продолжает наблюдать ещё какое-то время, пока не переключает внимание на еду. — Я предложил тебе потусоваться сегодня. — Не дожидаясь моего ответа, который он, похоже, предугадывает, Алекс продолжает: — Отказ я не принимаю. Только если упадёт метеорит, и тебя вызовут, как независимого эксперта. — Что? — произношу с набитым ртом, отчего это скорее звучит, как смазанное «фто». — Короче, — нетерпеливо подытоживает парень. — Хоть часок, но ты должен оттянуться. Я протестовал. Слабо, но тем не менее протестовал. Потом Алекс перестал вовсе обращать внимание на мои выпады. Назвал меня скучным ботаном и принялся жевать. На том мы и договорились, что на вечеринку я иду. И что даже натяну ту футболку, потому что это винтаж. Потому что мне в ней хорошо. Алекс обещает, что будет весело. А если не будет — он приоденется в колуна специально для меня. И я охотно с этим соглашаюсь, потому что знаю, что мне не зайдёт. Уверен на все сто, потому что Алекс по сути сказал это ради того, чтобы затащить меня туда. Ради МОЕГО согласия. И это прямо-таки бьет по моему сердцу, с которым мы не в ладах последнее время. Хватает всего взгляда на этого неугомонного, как в груди что-то гулко ударяет. Ричардсон живет в десяти минутах от кампуса в небольшой квартирке. Там помещается всего-то человек двадцать, но то количество алкоголя, которое я успеваю заметить, рассчитано минимум на сотню. Музыка долбит по ушам, и я как-то с сочувствием думаю, что в соседних квартирах тоже живут люди. Я узнаю парочку парней с нашего потока, а девушки вовсе сливаются в одно непонятное пятно одинаково длинных волос, алых губ и обтягивающих джинс. Мы с Алексом протискиваемся на кухню, где, словно профессиональный бармен, Харви Ричардсон разливает алкоголь в пузатые рюмки. Алекс опрокидывает первую, довольно щурясь. — А у тебя есть пиво? — спрашиваю, пытаясь перекричать музыку, и горло неприятно дерёт. Харви кивает, а потом демонстрационно распахивает перед моим носом холодильник, забитый бутылками. Я тянусь за пивом, но Алекс, легонько оттолкнув мою руку, сам хватает его. Открывает бутылку, поддев крышку, и передаёт мне. — Спасибо, — бурчу в ответ. Думаю о том, что выгляжу как беспомощный мальчик. И теперь понимаю, как это очевидно остальным. Притащился за Алексом, позволил ему подать мне пиво. А что дальше? Нос попрошу вытереть? И Харви, как назло, поглядывает на меня, отвлекаясь от своих барменских делишек. Я так и остаюсь около холодильника, привалившись к нему плечом. Алекс и Харви синхронно произносят «вздрогнем» и опустошают свои рюмки. В носу неприятно щекочет только от запаха и воспоминаний о крепком алкоголе. Вечеринка, в целом, оказывается на деле не такой тухлой. Через час подтягивается ещё десяток незнакомых мне ребят, с каждым из которых, Алекс здоровается. Квартира, похоже, сужается просто до невозможно маленьких размеров, и даже воздуха кажется становится мало. К моменту, когда всё же заканчиваю первую (и по плану последнюю) бутылку пива, Харви хорошенько накидывается. Сказать что-то про Алекса практически невозможно, но после последнего шота я замечаю, что у него появляется глуповатая улыбка. Не такая, как обычно. Я начинаю потихоньку продвигаться к выходу, когда концентрация девушек в комнате возрастает. Одна, конечно, что правда прельстило мне, флиртовала со мной. Растерявшись, я даже сообщил ей, что у меня уже есть девушка. Я всего на минуту задерживаюсь у двери, чтобы высмотреть Алекса. Когда я не замечаю его, то, пожав плечами, будто он мог меня видеть, выхожу. Успеваю преодолеть целый пролёт, когда слышу звонкий хлопок двери. И после абсолютно трезвый крик от Алекса: — Уже сваливаешь? Замираю на мгновение. Медленно разворачиваясь, наблюдаю, как Палмер, перешагивая сразу по две ступеньки, спускается ко мне. От его прежней пьяной улыбки не остаётся и следа, даже блеск из глаз пропадает. Или дело в тускло освещённой лестничной площадке? — Уже поздно, — поясняю. Алекс хмурится и показушно фыркает. — Я лучше посплю, а ты иди тусуйся. Хочу сказать «бывай, Алекс», как это сделал он в тот раз. Уже открываю рот, чтобы повторить его слова, но, опередив меня, просто отвечает: — Окей. Я провожу тебя. — Не стоит. Алекс закатывает глаза (спасибо, что впридачу не цокает) и подталкивает меня к выходу. Мы спускаемся ещё на один этаж в молчании. Я успеваю представить, как Алекс после моего ухода сразу забудет о том, что я вообще тоже там был. Представляю, что к нему наверняка будет подбивать клинья какая-нибудь красотка с пухлыми губами и длинными ресницами. Или какой-нибудь парень с рельефным телом, умеющий без стеснений напрямую сказать, чего он хочет. В любом случае, это будет кто-то, кто не побоится сказать, что Алекс ей (ему?) понравился. — Ричардсон сказал, что ты раньше ходил на его вечеринки. Сердце подскакивает к глотке, грозится выпрыгнуть и засохнуть прямо на моих руках. Я так и замираю к Алексу спиной, с силой зажимаю между зубами нижнюю губу и, наверняка, прокусываю мягкую кожу. Как-то на похуе замечаю, что во рту чувствуется неприятный вкус крови, отдающий металлом. В голове вместо мозгов только картинка, как из фильма. Вспоминаю, будто наблюдая со стороны. Я пью, пью, пью. Алекс все не приходит, а я снова пью. Какая-то девушка с короткими волосами, выкрашенными в синий спрашивает меня, кто мне нравится. Я икаю, запинаюсь, но отвечаю. Несколько ребят нервно смеются и говорят, что это стандартно. — И ещё сказал, что осенью ты накидался. А потом обьявил своим друзьям, что готов мне отсосать. Так вроде бы я и сказал. Синеволосая девушка говорила, что я это не серьезно. — Я... Я думал, что уже все забыли. — Шепчу как-то быстро-быстро. Даже сам себя не понимаю. — Я просто напился. Нёс всякую херню. — Говорю громче, стараюсь убедить Алекса. Разворачиваюсь и вместо кривой насмешки вижу серьезное выражение лица. Смотрит внимательно, склонив голову, как любит это делать, когда думает. — Забей. Я просто не умею пить. — А мне кажется, ты просто боишься сказать это в глаза. Я боюсь? Что за бред? Я боюсь? Да! Пиздецки боюсь. Четыре тысячи раз «да»! Боюсь услышать в ответ какую снисходительную отмазку. Что-то вроде того, что слышат страшненькие девочки на школьных дискотеках. Ой, прости, я сейчас не готов к отношениям. Мне одному хорошо. Алекс продолжат пялиться, и я тяжело сглатываю. И с этим слова, которые хотел сказать, вместе со слюной отравляются вглубь. Поздно для оправданий, Питер. Ты проебался по всем фронтам. Потому что если хотел избежать этого, то надо было с самого начала слать мистера Стивенса и его недоумка. Надо было прекратить всё общение, когда Палмер сдал экзамен. И чем же я, блять, занимался? Тёк от его сообщений. От его незначительных «хэй, как дела, чувак?», от его ухмылок и дебильных шуток. И сейчас, когда я, наверное, минуту тупо пялюсь на Алекса, понимаю весь уровень пиздеца. В голове прикидываю, что ещё две недели учебы и всё. Я свалю к родителям на целый месяц. Может быть даже попытаюсь оправдать ожидания отца и присуну той девочке, что помогает в местной церкви. А может... — Питти, ты снова завис? — хмыкает Алекс. Я выныриваю из своего мирка, где я не такой конченный. Где все не пошло по одному месту. — Мне надо идти, — выдавливаю из себя через силу. Как водой окатили. Или чём-то потемнее и гуще. Чувствую себя грязным и чересчур тупым. Круглый, блять, отличник. Мальчик-умничка. Идеальный будущий муж и гордость семьи. Ага, как же. Тупое создание. — Нет, не надо. — Твёрдо произносит Алекс. Он делает осторожный шаг вперёд, будто проверяет не сбегу ли. Не сбегу ли я, как девственница, которую зажали в школьном туалете. — Ты же не думал, что я слепой? — непонимающе хмурюсь в ответ, облизываю губы и жду продолжения. — Питти, ты такой милый. — Качает головой. Щеки начинают гореть, а горло дерёт. Сжимаю кулаки, чтобы не пискнуть. Добро пожаловать в мир отвратительных отмазок. Жду, когда скажет, что я, Питти-шмитти-хуити, не в его вкусе. Ему бы кого-то с яйцами (в том смысле, чтобы лишний раз пикнуть не боялся). Как-то отстранённо замечаю, что Алекс делает ещё шаг ко мне, а я стоически выдерживаю его взгляд. Хоть тут первым, надеюсь, не сдамся. — И то, как ты смотришь на меня, я заметил почти сразу. Это мило, — повторяет Палмер. — Я, кстати говоря, ждал, когда ты хоть что-то из себя выдавишь. Ну, знаешь, хотя бы раз первым напишешь. Моргаю несколько раз, будто пытаюсь избавиться от миража. Что, блять? Резко, сам себя удивляю даже, отворачиваюсь. Стену рассматриваю, будто передо мной шедевр Боттичелли, а не обшарпанная подъездная стена. В животе что-то крутит, ноги затекают и я неловко переступаю с одной на другую. Прохожусь языком по губам, отмечая каждую неровность и ранку. Слышу, как шумно вздыхает рядом со мной. Шаркает своими кроссовками. Думаю, что уходит. И слава тебе господи. Вместо этого его пальцы, те самые, о которых не раз за последнюю неделю, мечтал в душе, доводя себя до грани, сжимают подбородок. Не больно, но крепко. Хватает силы для того, чтобы в чувство меня привести. Потому что голова кругом, честное слово. И, ебаный стыд, пожалуйста, закончи уже то, что начал. Пошли меня на хуй. Я уйду и тихо похнычу в спальне. Зато освободившееся время проведу за учебой. Чтоб не было больше пошлых мыслей об Алексе. — И как ты справляешься с учебой? — вдруг спрашивает. Я удивленно поднимаю брови, а глаза, наверное, округляю, как в мультфильмах. Тупо. Алекса почему-то это веселит и он улыбается. Ох... — Ты ж тупой. — Что? — возмущённо произношу. И правда. Тупой. Ведь только тупые могут забыть, что надо дышать. Только такие долбанутики, как я, забывают вообще всё, что угодно, когда такие парни, как Алекс, наклоняются ближе. Он шумно выдыхает мне в губы и после целует. Руку с подбородка убирает, прижав к щеке. Вторая ложится на шею. Притягивает ближе, пока целует мои сжатые губы. Секунду назад в голове была целая тысяча — если не две тысячи — разных мыслей. Что сейчас меня пошлют. Что я выгляжу жалко. Что-что-что. Насрать на все эти «что», если Алекс меня целует. А я стою, как ебаный столб. Поддаюсь вперёд, цепляюсь за его футболку, наконец размыкаю губы. Не церемонится и сначала легонько сжимает зубы на нижней. Все оказывается в сто раз лучше, чем я себе представлял, а в этом у меня, уж простите, чёрный пояс. Проталкивается языком в мой рот, аккуратно проходится им по ряду зубов, а я, кажется, готов заживо сгореть. Потому что правда, очень жарко. Жарко от его прикосновений, от нашего поцелуя. Словно в подтверждение в животе что-то приятно тянет, и я знаю, чем все это может кончится. Знаю, что стояк, упирающийся в ширинку, мне нахер не сдался. Честно пытаюсь сбавить обороты, но Алекс почему-то понимает все иначе. Прерывает поцелуй, а потом, через мгновение, за которое я успел испугаться, что на этом все кончится, толкает к стене. Той самой, в которую я пялил. Лопатками врезаюсь в гладь, и даже через футболку приятно холодит спину. Потому что к животу и груди прижимается горячее тело Алекса. Несколько секунд смотрит на меня так пристально и внимательно, будто я — совсем не я. Первым тянусь к нему, потому что хочу. Очень сильно хочу снова почувствовать его вкус. Снова хочу чувствовать, как мое сердце, ебаный предатель, будет колотиться так сильно, что Алекс тоже, наверняка, слышит. Хочу, хочу, хочу. Всего и сразу хочу. Наклоняется ко мне снова, но теперь касается губ едва ощутимо. Не останавливается только на них, ведёт поцелуями по щеке, виску и лбу. Потом обратно, обходя губы, целует шею. И тут я всё. Адекватность машет ручкой, а какие-то приличия отворачиваются. Делай, Питер, что хочешь. Поэтому натурально хнычу, или даже, блять, скулю. Рукой тяну за поясницу, а другой пытаюсь поймать его подбородок. Не даётся, только ловит мою руку, прижимает к стене рядом с головой, переплетая пальцы. Целует дальше, словно пытку устроив, открытую шею. Спускается немного ниже, к ключицам, которые не скрыты растянувшимся воротом футболки. И ох, слава яйцам, наконец, отрывается от прежнего занятия и целует губы. Опять недолго, лишь языком мазанув по моему. Как-то совсем спешно. Хочу больше и глубже. Выдыхаю расстроено, а вместе с тем с губ срывается первый стон. — Ну, и? — запыхавшись спрашивает меня. Я не знаю, чего он хочет от меня. Зато вот прекрасно понимаю, что не один я тут вспотел и завёлся. Дышит тяжело и прерывисто. А в глазах блеск, не тот, что был час назад. Не от алкоголя. От меня. От поцелуя. — Ничего сказать мне не хочешь? Я — да. Хочу. Сказать всё, что думаю. О своём страхе. О своих грязных желаниях. О своих родителях, которые скорее откажутся от меня, чем примут. О том, что у меня, вообще-то, уже стоит. Не могу собрать мысли воедино. Ком такой огромный, что нужен минимум час, чтобы распутать. И с поверхности, как спасательной плот, выхватываю фразу, которую произношу сразу и без раздумий. Чтоб не струсить. — Ты мне нравишься. Очень. Алекс лениво улыбается, все ещё тяжело дышит. Медленно тянется ко мне, целует. Захлебываюсь этим поцелуем. Отпускает через пару секунд, и я даже не думаю прятать свой разочарованный вздох. Алекс усмехается, проводит языком по своим губам. — Я тут подумал, — тянет небрежно. — Я тоже устал. Не буду возвращаться. Кивает в сторону лестницы. И теперь я все понимаю. Мозг работает на сто двадцать процентов. Тут же, прямо как на экзаменах, быстро соображаю. Кевин сегодня ночует у Лесли. Сказал мне утром об этом. — У меня.. сосед... — теряюсь. Боюсь показаться конченным придурком, но Алекс кивает. Невербальное «продолжай». — Комната сегодня свободна. От квартиры Ричардсона до кампуса десять минут. Но мы доходим за двадцать. Останавливаемся пару раз. Долго и сладко-мучительно целуемся. Я распахиваю окно в комнате настежь, пока Алекс принимает душ. Я весь горю и тоже очень хочу освежиться. Даже несколько раз порываюсь присоединиться, но тут же себя останавливаю. Нет. Рано. Не сейчас. И понимаю, что прав. Что ещё рано. Не сейчас и не так. Потому что, когда выхожу из душа, быстро и грубо подрочив, мы с Алексом ложимся вместе. Не очень много места на кровати, но мы помещаемся. Алекс заполняет тишину каким-то тупыми шутками и пустой болтовнёй. Я его толком не слушаю, заострив внимание на том, как много частей нашего тела соприкасаются. Мы целуемся уже мягче. Без напора и каких-то грубостей. И засыпаем, прижавшись друг к другу. Я засыпаю с мыслью, что завтра мы сможем продолжить целоваться. Завтра мы поговорим. Завтра я даже попытаюсь объяснить своё дебильное поведение. Но это все завтра. После того, как я проснусь, прижавшись к парню мечте.