Чжань-гэ, диди любит тебя!

Адреналин бил в голову после окончания танцевальной программы. Дышать было трудно, ноги подкашивались, крики фанаток били в голову так сильно, что казалось, он сейчас оглохнет. Свет прожекторов бил в глаза, и все люди на танцполе казались каким-то орущим большим пятном. Ван Ибо выложился, как всегда, на все 105%. Как всегда, великолепен и идеален, чистый секс во плоти. По программе, которую ему сообщили утром, после танцев он должен был еще три минуты общаться с ведущими шоу, но планы резко изменились в самый последний момент. Естественно, Ван Ибо никак не мог знать этого, поэтому побежал в противоположную от выхода со сцены сторону в поисках микрофона. Пробегая мимо фанатов, краем глаза он заметил поднимающегося на сцену молодого человека. Сфокусировав взгляд на темной фигуре, Ван Ибо узнал до боли знакомые черты лица. «Чжань-гэ», — пронеслось в мыслях Ван Ибо. Сяо Чжань, его партнер по съемкам сериала «Неукротимый», был всего в нескольких десятках метров от него, готовясь петь свою песню. Ван Ибо добежал до края сцены в надежде найти микрофон, но один из сотрудников уже подбежал к нему и сказал, что ему нужно покинуть сцену. Повернувшись к мужчине, взгляд Ван Ибо немедленно приковало к стройной фигуре, стоящей напротив. Сяо Чжаня еще не объявили, поэтому свет на него не падал, от чего создавалось ощущение некой таинственности, недосягаемости к этому мужчине, словно телом он был здесь, но сам был где-то далеко, там, откуда и падала на его лицо эта прекрасная тень недосказанности, а порой даже загадочности. Так близко и так далеко… Сяо Чжань стоял спиной к Ван Ибо, а парню так хотелось, чтобы он заметил его и одарил своей теплой улыбкой. Слова сотрудника летели мимо ушей Ван Ибо, его мысли занимал лишь один единственный человек. В опущенной руке Сяо Чжаня находился микрофон, отчего в тени он казался похожим на переливающуюся темным перламутром флейту. Как на съемках сериала… Образ Вэй Ина в исполнении Сяо Чжаня затуманил сознание Ван Ибо, на мгновение он перенесся в то лето, в то прекрасное и самое лучшее лето в его жизни. Воспоминания съемок как личная кинолента его собственной души мелькали перед глазами Ибо, сменяя друг друга за считанные секунды. Сцены их «драк» и дурачества, а особенно момента, когда он должен был проявить сильные эмоции во время падения своего, то есть возлюбленного Лань Ванцзи, и не понимал, как это сделать, а Сяо Чжань сказал ему: «Подумай о самом дорогом, что перед твоими глазами полетело бы в пропасть». Ван Ибо послушно кивнул головой, и в той сцене подумал о том, как его серебристый байк машет ему ручкой. Все сцены, где они вдвоем, все взгляды и неземная улыбка Сяо Чжаня накрывали парня тягучей волной, разнося по телу теплое чувство ностальгии, и чем дольше это происходило, тем сильнее он сожалел, что в той сцене думал именно о байке. Нет, если бы Сяо Чжань на его глазах действительно падал бы в пропасть… но падал Вэй Ин, которого он играл. Ван Ибо мог бы пойти против сценария и прыгнуть следом, а что сделал бы Лань Чжань? Лишь думая о том, какими бы способами он мог привести своего героя к менее трагичному финалу его повело словно от крепкого алкоголя, потому что Лань Чжань любил Вэй Усяня слишком сильно, он не следовал за ним, он преследовал его, он чувствовал это притяжение и всё больше не мог ему противится, и раскрыться не мог, потому что осознание подобных чувств смущало и без того накалившиеся противоречия в его душе. Лицо Сяо Чжаня мелькало бесконечными картинками, словно яд впитываясь в кровь, заставляя сходить с ума еще больше. Лань Ванцзи не мог, но ведь Ван Ибо может, потому что перед ним не Вэй Усянь, а… Сяо Чжань, чья улыбка даже ярче, когда Ибо смотрит на него, а взгляды не натренированная под сцену актерская игра, а живой лучик света, тот самый, который бросают на неё прожекторы и софиты. «Быть может, и я следую за тобой, воображая, что ты тот самый свет? — про себя думал Ван Ибо, вспоминая как во время совместного концерта его выход был позже, Сяо Чжань уже был на сцене, и он, выйдя, шел не на гул толпы, шел не заученными движениями к нужной точке, а… шел к нему, к Чжаню, который уже его ждал. Его, только его, и улыбался тоже ему. — Если ты сияешь для меня, мой голос будет лишь твоим, я буду… буду петь только для тебя одного…» Не желая бороться с нахлынувшим потоком чувств Ван Ибо поддался ему и решил плыть по течению этого безумного наваждения, что сжигало ему виски, а тело порой бросало то в жар, то в неконтролируемый трепет. Желание быть так близко с тем, о ком твои мысли, и что еще хуже — фантазии, фальшивая реальность, созданная волнениями разума — было настоящей пыткой. Плевать, что скажут люди, плевать как отреагируют друзья и родители. Пусть он поступает эгоистично, но это то, чего хочет именно он. Не менеджеры агентства, не рекламодатели, не кто-либо другой, а именно он. Это не то, что можно продать, это не то, что можно разрекламировать. Это то, чего желает сердце. Ван Ибо никогда еще не отдавал чему-либо свое сердце, и лишь от одной мысли, что Сяо Чжань уже стал тем, кто в мыслях Ибо протянул руку и коснулся его… Это тоже очередная иллюзия, или Чжань действительно улыбается ему так, как того хочет Ван Ибо, что он смотрит так, как видят его глаза, а не сердце, жаждущее поглотить этот взгляд и его обладателя целиком, запечатав в теплых глубинах души, что обволокла бы этого человека так сильно, что… Нет такой пропасти, которую ты принял бы за свободный полет, однако сейчас, когда кровь так сильно ударила в голову, не прыгнуть в неё означало дать себе умереть. Выхватив микрофон из кармана мужчины, пытающегося всеми силами вразумить парня, Ван Ибо включил его и, набрав побольше воздуха в легкие, громко крикнул: «Чжань-гэ, диди любит тебя!» Сяо Чжань, явно не ожидающий услышать знакомый голос, да еще и зовущий его, слегка вздрогнул. Помедлив несколько секунд, он медленно обернулся в сторону источника звука. Всё произошло настолько быстро, что фанаты не успели опомниться, а когда осознали, в чем дело, разразились оглушительным криком. Они смотрели друг на друга так, будто не виделись вечность. Лицо Ван Ибо сияло от счастья и как будто бы гордости за совершенное, он шумно дышал, и улавливая это микрофон транслировал звуки в зал. Это шумное глубокое дыхание было похоже на трепет крыльев бабочки, которую потревожили сильные ветра, заставив её взмахнуть с цветка; ветра, подхватив её, закружили в опьяняющем душу танце, противится которому было уже не в силах столь нежному и хрупкому существу. Немного успокоившись, Ван Ибо двинулся навстречу своему гэгэ. Он шел медленно и осторожно, будто Вэй Ин, охотящийся на кролика, что боялся спугнуть свою добычу и одновременно желая страстной погони, что высвободила бы его азарт охоты. Свет в зале с янтарных тонов сменился на сапфировый, а лучи прожекторов мягко освещали только две фигуры. Крики фанатов стихли настолько, что, казалось, было слышно биение сердца каждого из них. Все время, что Ван Ибо шел к Сяо Чжаню, они не сводили друг с друга взгляд, словно им катастрофически было мало друг друга, хотелось запечатлеть каждое движение, каждую клеточку друг друга, как можно сильнее впитать эту волнительную реальность, которую для них создало столь неожиданное признание Ибо. Взгляд Сяо Чжаня был нечитаем, его глаза были слишком глубокой бездной, которая смотрела в такую же бездну в глазах Ван Ибо, что и пытался еще хоть как-то её скрыть, и одновременно делал всё, чтобы её увидели… Подойдя почти вплотную, Ван Ибо выдохнул и опустился на одно колено, не сводя взгляда с мужчины напротив, сняв с пальца одно из своих колец. Девушкам, стоящим близко к сцене, кажется, перехватило дыхание, и они были близки к тому, чтобы всей толпой свалиться в обморок. Их немигающие глаза вовсю уставились на просто невозможное в этой Вселенной зрелище, где один очаровательный мужчина мог так смотреть и делать такие вещи для другого мужчины, еще и публично, еще и с такими влюбленными глазами! Ван Ибо улыбнулся самими уголками губ, даже глаза его улыбались. Поднеся микрофон к губам и держа перед собой кольцо, послав в мыслях всё и всех к чертям, дрожащим от волнения голосом он сказал: — Чжань-гэ… Я исполнил роль Лань Ванцзи, а ты роль Вэй Усяня. Их история завершилась союзом, благословлённым Небом. Многие считают нас с тобой их реинкарнацией, и я тоже так считаю… Чжань-гэ, согласен ли ты быть моим Вэй Ином в этой жизни? Выбрал такую формулировку он не просто так, хотя и был тем человеком, что не верит в подобные сказки. Он выбрал эти слова, потому что не знал, как облечь свои чувства в слова, как сделать их достаточно сильными, достаточно… отчаянными, чтобы показать всю искренность своих чувств. Они так долго отыгрывали историю любви Лань Ванцзи и Вэй Усяня, что Ван Ибо показалось, что это будет лучшим решением, так как в своем признании он использовал ту же мимику и тот же голос, что и в последних сериях, когда чувства их героев стали так очевидны… В зал будто закачали вакуум. Ни единого звука, только бесконечная тишина. Они всё еще думали, что это часть шоу. В абсолютном шоке были все. Кажется, даже сам Ван Ибо не ожидал от себя такого резонансного поступка. В какой-то момент тот яд, что отравил его несколько минут назад, без остатка испарился, оставляя только трезвый рассудок. Он смотрел на искаженное шоком лицо Сяо Чжаня и только сейчас понял, что натворил. Концерт транслировали прямым эфиром, миллионы зрителей увидели это. Он думал только о себе, но подумал ли он, в какую ситуацию загнал Сяо Чжаня. То, что он любил его, было бесспорной и бесповоротной истиной, но кто Ван Ибо для Сяо Чжаня? Ледяная волна окатила Ван Ибо, зрачки расширились от ужаса происходящего. Трясущиеся руки больше не в силах были держать кольцо, и пальцы сами выпустили его. Он безнадежно закрыл глаза, скрывая подступающие слезы. Остатками разбитого сознания он понял, что не услышал звук упавшего кольца. Ван Ибо медленно поднял веки и увидел держащего его кольцо Сяо Чжаня, который присел рядом с ним на одно колено, с улыбкой смотря на безнадежно отчаянное лицо Ван Ибо, в котором еще угадывались слабые нотки надежды и… удивления. Сяо Чжань смотрел на него, и этот взгляд убеждал Ван Ибо, что все те улыбки, все те взгляды, что Чжань посылал ему и раньше, были… лишь для него одного, это только на него он так смотрел и только ему так улыбался. Лишь ему одному он творил это немыслимое чудо в виде искренности своих чувств, которые пытался поведать именно через эмоции, что заливали его лицо ярким солнечным светом, из-за чего казалось, что Сяо Чжань сияет, но никто не замечал, что это яркое солнышко просыпается лишь в присутствии Ван Ибо, чьи ответные улыбки обволакивали душу Чжаня мягким лунным светом, вызывающим лёгкий трепет на душе и сердце. И прямо сейчас, прямо здесь он творил улыбку, предназначенную лишь для него одного. — Я буду твоим Вэй Ином, — с этими словами они кинулся на Ван Ибо и накрыл его мягкие губы своими. Зал всколыхнуло громовыми раскатами тысячи голосов, что в страстной непереводимой мольбе благодарили бога, что они стали прямыми свидетелями смелого и сильного вознесения чувств. Вэй Ин больше не падал в пропасть, потому что Лань Чжань держал и больше не отпустит, и именно это видели сотни фанаток, чьи сердца восторженно рвались из груди, дабы чуть ли не пасть к ногам этого снизошедшего им чуда. Будто взорвавшаяся в груди бомба, ранее так сильно ранящая всё существо Ван Ибо, наконец облегчила его страдания, и всю разрушительную волну, что еще могла ему навредить, Сяо Чжань принял на себя, буквально вытягивая через поцелуй и все противоречия, и все сомнения, и всю боль, каждую остроконечную крупицу, что с болью врезалась в полнившееся любовью сердце Ван Ибо. По щекам Ван Ибо текли горячие слезы, просачиваясь между их губ, оставляя после себя соленый привкус. В этот момент не существовало никого, кроме них. Они целовали друг друга пока не заболели губы. Менеджеры их агентств уже отбивались от журналистов, а дополнительная охрана спешила к ним, чтобы успокоить беснующуюся публику. — Это всё часть шоу! — кричали они. — Ребята просто великолепно справились, и даже на сцене сумели войти в роль так, так… реалистично. Но это всё шоу, не так ли? Можно ли было принять такие взгляды за иллюзию чувств, или произнесенные Ван Ибо слова за иллюзию любви? Что бы там не говорили организаторы и продюсеры, а сумев скинуть столь тяжкую ношу недосказанности и скрытности, двое мужчин, которых под мощнейший гул толпы уже вывели из сцены, счастливо держась за руки бежали вдоль декораций и оборудования, весело смеясь в такт будто сошедшему с ума сердцу, что рвалось навстречу другому, такому же безумному… безумно влюбленному, если быть точнее. «Гэгэ тоже любит тебя, Бо-ди…» Ван Ибо не слышал этого, ибо Сяо Чжань предпочел потеряться во все еще слышном эхо толпы, потеряться в смехе Ибо, потеряться в безумном наваждении, которому он устал сопротивляться. Как много раз он хотел сказать ему, что «видит» его нерешимость, что видит таинство его порой скрываемых взглядов, и оттого его улыбки были так вальяжны и раскованы потому что он хотел убедить его, что тоже это чувствует. Дразнить Ван Ибо доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие, а дразнить влюбленного Ван Ибо, который пытался это скрыть, было еще слаще. Взгляды Сяо Чжаня до сегодня лишь кротко облизывали этот запретный плод, но сейчас, когда все границы были стерты в пыль, он наконец может почувствовать как нежный нектар стекает ему в горло, потому что он вонзит в плоть зубы и не отпустит, пока не почувствует всю яркость вкуса, всю сладость столь желанной добычи. Идя на поводу своих желаний, он, более не сдерживая себя, вновь прильнул поцелуем к губам Ван Ибо, скрыв их фигуры за занавесом, что прикрывал небольшое пространство между двумя стенами. Втиснувшись между ними их тела поглотились царственной полутьмой. Лицо Ван Ибо частично скрыла эта штучная ночь, а Сяо Чжань, что был ближе к свету, не знал, что его глаза сияют так, что Ибо и вовсе перестал моргать, пытаясь понять есть ли в мире бриллиант сияющий ярче этих прекрасных, затягивающих в свой бесконечный пьянящий омут глаз. — Диди любит меня? — с мягким полусмехом прошептал Сяо Чжань, стыдливо проведя кончиком языка дорожку вдоль тут же вздрогнувшего кадыка Ван Ибо. — Потому что гэгэ не простит, если это было лишь часть шоу… Ван Ибо тяжело сглотнул, теряя связь с реальностью, и тут же принялся остервенело терзать чужие губы, тем самым вымещая злобу за столь глупое и бесполезное предположение, а Сяо Чжань, только этого и добиваясь, прильнул к нему всем телом, подставляя лицо и шею, позволяя громко и шумно вылизывать себя. Чувствуя, как вдоль позвоночника щекочет приятный ток он возбудился до того сильно, что его лицо буквально горело, а тело… — В некоторых местах особенно тяжело, — шепнул он на ухо Ибо, прижавшись младшим «Сяо Чжанем» к его бедру. — Помоги мне найти мою чувствительную точку, мои руки так дрожат, что я… — Где тебе приятно? — спросил Ван Ибо, чье лицо горело не меньше, но как и у его экранного Лань Чжаня больше всего краснела шея и мочки ушей. — Где мне потрогать? — Ты спрашиваешь разрешения? — ухмыльнувшись, Сяо Чжань вальяжно и раскованно посмотрел на него своими затуманенными похотью глазами. — Я спрашиваю, потому что не хочу видеть эту смелость в твоих глазах, — тяжело ответил Ван Ибо. — Хочу, чтобы ты… Сяо Чжань всё понял. Конечно, ведь так близко друг к другу они еще не были, и теперь, когда сам парень так смело давал ему ощутить свою страсть, Ван Ибо был встревожен и, возможно, даже напуган, он совсем не знал, что делать, хотя, похоже, желал вести. А как тут поведешь, когда кто-то столь дерзко и смело принимает на себя то, что должно было вызвать смущение и робость… — Тогда… — приблизившись губами к его уху, Сяо Чжань невинно поцеловал алеющую мочку. — Тебе не нужно спрашивать меня куда прикоснутся. Просто делай то, что хочешь, а взамен я покажу тебе, настолько могу быть удивлен и сражен… Сглотнув еще один тяжелый ком в горле, Ван Ибо принялся страстно вылизывать шею Сяо Чжаня, тесно прижавшись к нему грудью, колотящееся сердце в которой можно было ощутить даже собственной кожей и потерять от этого голову, в чем, собственно, Чжань себе с удовольствием не отказал. Он почувствовал, как его, взяв под бедра, подняли и вжали в стену, причем с большим напором это сделала нижняя часть тела Ван Ибо, которая плотно и жарко прижалась между его ног. Этот жар, который мгновенно расплавил его, до того стремительно разнесся по его телу, что лоб Сяо Чжаня покрылся бисеринками пота, влага заскользила по виску. — Полегче, диди, — его дыхание, превратившись в горячий, пышущий откровенным желанием пар обжигало заалевшую мочку уха. — Я же живой человек и могу среагировать соответствующе. Ван Ибо шумно выдохнул ему в шею. — Тогда что… — целуя пульсирующую жилку на шее Сяо Чжаня, тяжко зашептал Ван Ибо. — Что я должен делать? — То же, что и с девушкой, — улыбнулся Сяо Чжань. — Но я же все равно симпатичней любой девчонки, правда? Поэтому делай всё то же самое, с той лишь разницей, чтобы я чувствовал себя особенным. «Ты и есть особенный», — подумал Ван Ибо, а вслух сказал: — Я никогда раньше не… не… На этом моменте Сяо Чжань немного притормозил, к нему как-то сразу вернулась вся способность к «разумному» мышлению. — Что? — соскользнув вниз, так как руки Ибо задрожали, из-за чего Чжань подумал, что тот устал его держать (что было ошибочным суждением, так как руки Ибо задрожали вовсе не поэтому) он в легком недоумении уставился на него и даже перестал моргать. — Совсем-совсем? Ван Ибо молча кивнул. — Никогда. Сяо Чжаня начала бить мелкая дрожь. Он раньше мог лишь фантазировать о том, что этот милый, всегда сосредоточенный мальчик может быть только его, однако и подумать не мог насколько же сильно он может по-настоящему быть только его. Если Чжань на что-то и надеялся, так это на то, что хотя бы останется в его сердце хорошим воспоминанием, конкуренцию которому в ближайшем, а то и в самом дальнем будущем не составит никто. Точнее, просто не сможет, потому что силу тех чувств, что он испытывает к Ибо, и что всеми силами стремится показать не переплюнет никто, никто… Разве мог он вообразить, что Ван Ибо, этот холодный сдержанный красавец, чей смех всегда обнажал чуть хриплые и низкие нотки в его голосе когда-нибудь скажет ему о том, что никогда не… — Ну хоть целовался? — с надеждой, которую ему впервые хотелось, чтобы её разрушили, спросил парень. — Почему ты молчишь?.. Сяо Чжань тяжело сглотнул. Такого просто не может быть. Не это ли называют «воспарить за самое дальнее небо»? Даже не пытаясь противится охватившему его наваждению мужчина подался вперед, начав терзать глубоким поцелуем эти сладкие, уже успевшие покраснеть от легких укусов губы, и этот сочный цвет еще сильнее возбудил его: Сяо Чжаню всё больше казалось, что он поедает изящное лакомство, которое обещало ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Его руки, беспорядочно и хаотично двигаясь на ремне Ибо, делали это так агрессивно, что звонкий шум пряжки буквально скользил по нервам, подогревая нетерпение. Сяо Чжань был раздражён своей медлительностью, ему всё казалось, что движения его тела никак не могут поспеть за его желаниями. — Ах!.. — невольно выдохнул Ибо, когда почувствовал, как сквозь ткань его нижнего белья начала двигаться горячая нетерпеливая ладонь. Пьянящая улыбка Сяо Чжаня в этот момент была его личной маленькой катастрофой, которой он сдался без боя. — Не… трогай… Сяо Чжань, лениво облизнув его губы, томно зашептал у самого уха, намеренно обжигая его дерзким шепотом своего возбужденного голоса. — Не трогать чем? Руками? — Да… — хрипло ответил Ибо, совершенно утратив возможность читать между строк. — Что ж, ты сам это сказал. Жаркая ласка ладонью сквозь ткань нижнего белья и без того плавила это напряженно место, но когда, к полнейшему ужасу Ибо, Сяо Чжань толкнул его к соседней стене и, стянув с него штаны вместе с бельем, шумно опустился на колени, Ибо не выдержал и протяжно застонал, тут же хлопнув себя ладонью по губам, пытаясь заглушить свой голос. То, что делал Сяо Чжань, настолько шокировало его, что он даже не сразу осознал реакцию своего тела, а реакция была очень отчетлива. — Ты так дрожишь, — приподняв его член и проведя влажную дорожку языком по всему стволу, Сяо Чжань ощутил, как жар этой плоти плавит ему губы. — И почему в своих анкетах ты никогда не скрывал рост своего тела, однако размер этого местечка предпочел окружить интригой. Как это понимать? Мы, те, кто любит тебя, должны быть осведомлены об каждой частичке твоего тела… — Сяо Чжань! — Не бойся, диди, всё хорошо. Мы ведь оба мужчины, так что доверься мне. Уж я-то знаю, что тебе сейчас нужно… Ван Ибо согнулся в три погибели, когда почти одуревший от волны возбуждения «гэгэ» одним движением так глубоко заглотил его член, что кончик головки почувствовал его гланды, а низкое мычание, что издал Сяо Чжань, было до того ощутимым, что пустило лёгкую вибрацию вдоль всё больше разбухающей плоти. Вопреки тому, что на сцене уже давно началось новое выступление, и вплоть до их маленького убежища доносились громкие, проникающие вибрациями под кожу звуки, Сяо Чжань все равно мог слышать, как почти касающийся лицом его плеча Ван Ибо дышал настолько тяжело и хрипло, будто удовольствие, что он испытывал, вот-вот должно было его убить, и он сопротивлялся, точнее пытался, но безуспешно. Губы, захватившие в плен его самое слабое место, даже не пытались быть нежными, они настойчиво и нетерпеливо подводили это тело к его окончательному падению, а язык, что гибким жалом двигался вокруг головки, то и дело дразня толкался в маленькую дырочку на ней, и это ощущение сводило Ван Ибо с ума. Было так жарко, так стыдно и так страшно одновременно, что он нашелся лишь с тем, чтобы вцепившись в двигающуюся шапку волос между его ног сжать их, и чем ближе он был к падению, тем хаотичней двигалась его ладонь. — Хватит! — только и прокричал он, прежде чем окончательно сдаться и кончить с таким протяжным стоном, что больше был похож на зов среди этой глубинной темноты. Его чарующе низкий голос будто взывал к чему-то, молил о чем-то, стремился к кому-то. — Чжань...гэ... Ноги Ибо подкашивались, слабость из-за слишком сильных эмоций сделала его похожим на человека превысившего свою дозу. Слишком много наркотиков впрыснули в его кровь, слишком уж быстро билось его сердце, пропуская через себя это удовольствие, живой источник которого сидел напротив него и с горящими, такими же возбужденными глазами поглощал каждое движение на этом лице, ловил губами каждый выдох этих губ и, целуя их, то и дело проводил кончиком языка по двум пылающим лепесткам, будто слизывая с них этот жар. — Это на самом деле? — прошептал Ибо, перед глазами которого расплывалось это полнившееся нескрываемым возбуждением лицо, глаза которого горели, а улыбка, будто оскал хищника, вгоняла в дрожь. Выражение этого лица даже не пыталось скрыть то, что он еще не закончил. — Я ведь не мог позволить себе даже мечтать о подобном, что ты способен вот так прикоснутся ко мне… Ты любишь меня? Сяо Чжань как будто бы ответил, его губы шевелились, но Ибо не слышал. Он поднял его руку, на палец которой надел свое кольцо и, сняв его, покрутил перед глазами Чжаня. — Гравировка… — тихо прошептал он, глаза его заволокло пеленой из слез. — Оно принадлежало тебе с самого начала… как и я. Сяо Чжань не понял, и взяв кольцо присмотрелся к внутренней стороне. То, что он увидел, вынудило его сердце замереть, а глаза невольно увлажнится. На внутренней стороне кольца по всему кругу значилось одно слово, «люблю», однако оно шло по кругу, начинаясь с «люб» и им же продолжаясь, формируя собой бесконечное «люблю». И Ван Ибо всё это время носил его на своем пальце, этот созданный из холодного металла символ любви, который нагревался и тяжелел лишь соприкоснувшись с теплом его тела. Всё это время он, скрывая свои чувства, носил его на своей руке… Теперь Чжаню стало понятно, почему если он и решался к нему прикоснутся, похлопать по плечу или же невзначай игриво подтолкнуть, он всегда делал это именно той рукой, на которой было кольцо, в котором уже были выгравированы его чувства! — Ван Ибо, — пальцы, удерживающие кольцо, затряслись, Сяо Чжань немедленно надел его обратно и обхватил лицо мужчины, довольно серьёзно посмотрев на него. — Если мы сейчас не поедем ко мне в отель, я заставлю тебя взять меня прямо здесь и сейчас, и если нас застукают, сомневаюсь, что организаторы смогут выдать это за очередную часть программы…

***

Больше всего Ван Ибо боялся того, что должно было произойти. Сяо Чжань принимал душ, ненавязчивый шум воды одновременно и ласкал, и терзал уши мужчины, что сидя в прилежной позе ждал его на кровати. Его слегка напряжённое тело освещал лишь призрачный свет лампы, пока за спиной, пробираясь сквозь щель неплотно запахнутых штор пробивался свет ночного города, чьи яркие огни казались многоцветием переливающихся самоцветов. Весь город был словно на ладони, и лишь холодное стекло будто преграда не давало коснутся этой вызывающей красоты, впустить её в себя не только глазами, но и душой… Когда Сяо Чжань вышел, за ним словно шлейфом просочился и пар, извивающимися бесплотными завитками отслаиваясь от его тела. Он был лишь в тонком темном халате, в вырезе которого была видна его грудь. Ван Ибо стрельнул на него глазами и тут же отвел взгляд, прилежно сомкнув ноги и сложив на них сцепившееся друг с другом пальцы. — Нервничаешь? — садясь рядом с ним, добродушно спросил Сяо Чжань. — Я вот нет. Ван Ибо снова посмотрел на него. Влажные волосы, влажная кожа, влажный взгляд. Глаза Сяо Чжаня сияли будто тёмные воды, которые так и манили в свои неизведанные глубины, в его глазах угадывался зов сирен, что чарующим пением завлекали в свои смертельные объятия. Сяо Чжань тоже пел, и его голос, по мнению Ибо, был куда более опасными сетями, в которые с самоубийственным рвением стремилось это море воодушевленных криков, что источали люди на его концертах. Сяо Чжань… его голос, манеры, взгляды, улыбка… это всё была ловушка для чувственного сердца, и казалось нет человека, который не мог бы попасться в эти коварно расставленные сети. — Мы же хотим этого, правда? — мягко касаясь теплыми губами виска, еще более томно прошептал Сяо Чжань. — Сегодняшняя ночь… наша ночь, которую мы разделим друг с другом. Завтра мы снова станем Сяо Чжанем и Ван Ибо, но сегодня, сегодня… я хочу, чтобы мы стали тем «люблю», которое ты запечатлел на своем кольце. Кадык Ван Ибо вздрогнул, и Сяо Чжань буквально пожирал это движение своими глазами, настолько сильно он любил движение этого Адамового яблока на теле Ван Ибо. — Почему же только на кольце? — спросил он, и, посмотрев на Чжаня, взгляд его стал немного грустным. — Я уже давно выжег его на своем сердце… Отдавшись эмоциям они сплелись в глубоком, стирающим все противоречия поцелуе, который утаскивал их в те самые опасные глубины, которые ненавязчиво подталкивали их к мысли как же хорошо быть испорченным друг другом. — Испорти меня, — шептал Сяо Чжань. — То, каким они меня видят, просто нелепость. Лишь ты один сумел увидеть то, что в нашей золотой клетке так невыгодно продавать. — И что же это? — опрокинутый на кровать Ван Ибо смотрел как лицо севшего ему на бедра Сяо Чжаня полнится неподдельным возбуждением. — Настоящие чувства, — прошептал Сяо Чжань, снова накрывая его губы своими. — Сяо Чжань и Ван Ибо — это то, что знают они. Они видят то, что мы хотим и планируем им показать. Сегодня я отказываюсь в это играть, поэтому мой диди увидит своего гэгэ. Сценария нет, а посему все мои взгляды, все слова, все эмоции зависят лишь от тебя. Сегодня я твой инструмент, поэтому лишь ты первопричина тому, что он даст тебе увидеть и услышать… Пальцы Ван Ибо, скользнув под халат, нащупали две округлые ягодицы и сжали их, на что в ответ широко разведёнными ногами мужчина скользнул вперед, но не сумев противится себе не смог остановится, движение его бедер словно волна прибивающаяся к берегу и тут же отходящая, снова прибивающаяся и вновь отходящая. — Пряжка холодная, — усмехнулся Чжань, расстегивая ему ремень. — И почему это только я раздет? — Не раздет, — возразил Ибо, потянув за пояс его халата. — На тебе слишком много одежды. — Странно слышать это от того, кто все еще запакован в свой концертный костюм, — хохотнул Чжань, когда халат спал с его плеч. — Или ты воображаешь себя героем? Если тебе нужен «плащ», то он у меня есть. Давай же, прочь одежду! Играючи, он быстро раздевал его, с особой осторожностью стягивал с Ибо нижнее белье, чувствуя своей обнажённой кожей его кожу, такую горячую, такую нестерпимо желанную. — Гэгэ… — откинувшись на подушки прошептал он, когда понял, что собирается сделать Чжань. — Будет больно? — Тебе или мне? — весьма воодушевленный его речами, Сяо Чжань не переставал улыбаться, однако душа его полнилась нежностью. Даже в такой момент Ван Ибо прежде всего переживает за него… — Обо мне не волнуйся, я уже позаботился о всяком таком, так что… — Откуда ты столько знаешь? — голос Ибо сквозил нарастающим волнением. — Ты такой смелый в постели… откуда всё это? Чуть склонив голову, Сяо Чжань дернул уголками губ, потешаясь над тем, сколько же Ван Ибо уже навоображал себе, однако видя его близкий к отчаянию вид сжалился и, поглаживая его живот, наклонился, поцеловав в солнечное сплетение. — Когда тебе кто-то нравится, — тихо начал он, — но ты не можешь открыть свои чувств, а они душат тебя, терзают, сводят с ума, разум сам дает ключ к освобождению, понимаешь? Признаюсь, воображать процесс и участвовать в нем далеко не одно и то же, но с момента нашего побега я успел воплотить многое из того, от чего ранее краснел по утрам, пытаясь скрыть румянец за гримом и «Сяо Чжанем». Если я в чем-то и виноват, то только в том, что люблю тебя, ведь именно это испортило меня до такой степени, что сейчас, когда ты так близко, я боюсь, что всё больше теряя себя просто не смогу держать себя в руках. Для Сяо Чжаня это тоже было впервые, испытывать такие чувства, однако даже не пытаясь отрицать их, он, все это время наслаждаясь присутствием Ибо, буквально поглощал его собой; его взгляды словно черные дыры затягивали в себя яркую, пахнущую цветочной пыльцой ауру Ван Ибо, который и не догадывался до чего же жадно его поедают глазами. Сдерживаться столько времени было пыткой, да и как можно оставаться спокойным, когда успевший занять особое место в твоём сердце человек так близко. Ты слышишь его голос каждый день, ты смотришь на него каждую минуту, ты отыгрываешь с ним чужую историю любви так открыто и искренне, и в то же время не имея ни шанса, ни права создать свою… Отчаяние, с которым так долго жил Сяо Чжань, делало его все более несчастным, будто из этой клетки не было выхода, и ключ не принесет никто… — Не плачь, — подавшись к нему, Ибо нежно сомкнул свои ладони на его лице. — Я же рядом, не плачь. — Прости, — обнимая его за плечи, шептал Сяо Чжань. — Пожалуйста, дай мне поверить, что это всё взаправду, что ты хочешь этого так же сильно, как и я. Ибо, мой дорогой диди, мне так тяжело, что эту боль невозможно облечь в слова. Да и кто послушает?! Найдется ли тот, кто действительно захочет выслушать?.. «Ты так страдал всё это время, — чувствуя, как слезы Чжаня вынуждают его тело дрожать, взгляд Ван Ибо полнился сожалением и раскаянием. — Сколько же отчаяния ты пережил за всё это время…» Крепко держа его в своих объятых, Ван Ибо направил свой член к немного влажному входу, чувствуя, как протискиваясь внутрь его обхватывают настолько сильно, что ему пришлось зажмурится, дабы постараться делать это медленней и не сорваться с цепи терпения. — Диди, диди… — всё еще плача, шептал Сяо Чжань. — Гэгэ очень любит тебя, гэгэ уже не может без тебя, гэгэ всегда… От его слов глаза Ван Ибо окончательно завлекло тьмой, и скользнув еще дальше он принялся вбиваться в его тело, ощущая как с каждым толчком нарушающая законы физики гравитация лишает его душу телесной опоры. — …жаждал тебя, — сквозь томные стоны, звук которых буквально прошивали резкие хлюпающие звуки, закончил Сяо Чжань. — Диди, этот гэгэ сходит с ума только из-за тебя… Спина Сяо Чжаня ощутила мягкость белого постельного белья, когда Ван Ибо опрокинул его на спину. На его пояснице тут же сомкнулась пара очаровательно сильных ног, не позволяя ему отстранится даже для того, чтобы войти поглубже. Вопреки тому, как настойчиво двигалось его тело, в голосе Ван Ибо слышалась всё та же мольба, будто он, падая куда-то в пропасть, всё ищет в порывах воздуха за что бы ухватится, а схватив наверняка больше не отпустит это. «Падая» в объятиях Сяо Чжаня он цеплялся за его тело, беспорядочно кусая и целуя его, держа глаза закрытыми. Всем своим существом он превратился в осязающие эту плоть чувства, которые неисчерпаемым потоком вливались в душу и тело Сяо Чжаня, до краев наполняя его собой. — Ибо… так страшно, — отчаянно шептал Сяо Чжань, хватаясь руками за его плечи. — Я как будто падаю куда-то. Так страшно… пожалуйста, держи меня крепче, не дай мне… Заглушив его смешанные со стонами всхлипы поцелуем, Ван Ибо, который уже изрядно потерявшись в удовольствии неожиданно обнажил куда более хищную натуру, которую ранее наверняка прятал (а может и вовсе не знал о ней). Безжалостно раздвинув его ноги еще шире, взяв под коленями, из-за чего смог поникнуть до самого конца, он остервенело вбивался в это тело, будто пытался пронзить его насквозь. Его член, что все больше напрягался и твердел с каждым толчком будто обрел собственное сознание, тем самым выбивая последние остатки воли из головы Ибо. — Диди, диди! — заливаясь слезами и бессилием, громко стонал Сяо Чжань. — Диди, я умираю, я умру сейчас! В ответ на это толчки Ван Ибо стали еще интенсивней, Сяо Чжаня будто замкнуло, его лицо приняло довольно нелепое, хотя и не лишенное страсти выражение, а все звуки стали несвязной речью и воем, и чем дольше это продолжалось, тем громче эти крики становились. Кульминацией в этой пытке стал довольно ощутимый укус в шею и рука, плотно обхватившая его член. Из-за прямой ласки тело Сяо Чжаня предало его, напрочь выбросив из себя душу, взамен оставив лишь похоть и инстинкты, что дико подвывая полностью отдали себя во власть этому мужчине, который буквально выжимал из него саму жизнь, вместо неё оставляя лишь парализующее тело удовольствие да онемение в кончиках пальцев. Заплаканный, измученный наслаждением Сяо Чжань тяжело дышал, плотно прижатый к белым простыням чуть дрожащим телом, что все еще изливалось в него, и чувство расплывающегося внутри жара немного привело его в себя. — Я… держу тебя… — крепко сжимая его в объятиях, Ван Ибо, не поднимая взгляда, прижался лицом к влажной груди. — И я держу тебя, — сквозь навалившуюся опьяняющую усталость прошептал Сяо Чжань. — Лань Ванцзи так хотел это сказать, не правда ли? — Неважно, что он хотел сказать и чего сказать не смог, — упрямо скользнув по нему внимательным взглядом, серьезно ответил Ибо. — Сейчас я говорю тебе это. И я не отпущу. Невольно из уголков ресниц Сяо Чжаня потекла тонкая дорожка горячих слез.