…
В Париже царит июнь, прекрасный и юный, расплескивается по стенам домов сияющими пятнами света раннего – ещё даже восьми нет – солнца, плещет чужой речью, каждое слово которой похоже на чудесную круглую плюшку с бурбонской ванилью, зовёт тысячами запахов. Нестерпимо пахнет молодая листва, не надышаться, боже… Кристобаль смотрит на Эдуарда, чувствуя, как улыбка трогает губы – притихший совсем, распахнутый и будто бы прозрачный, так, что видно, как сквозь него просвечивает солнце и весь этот дивный город, как проникают они его, наполняя своим духом. Эдуард вслушивается во все сразу звуки – от собственных шагов по тёплой брусчатке до доносящихся издалека аккордов лёгкой уличной музыки… …а потом замирает на месте, переполненный до краешков, захлебнувшийся впечатлениями; стоит, сжав ладонями перила моста и глядя на светлую воду. Преодолев волну оглушающей нежности, Кристо еле ощутимо проводит одной ладонью пониже рёбер, второй взлохмачивая волосы – Эдуард тут же чутко вздрагивает, остро ощущая каждое прикосновение. - Что ты, mi sol? – тихо зовёт Хунта, наклоняясь вперёд и касаясь губами тёмных тугих кудряшек у самой линии волос. Эдик тянется назад, навстречу прикосновению, и замирает так на несколько секунд – с откинутой назад головой и закрытыми глазами, весь до кончиков пальцев – распахнутый, доверчивый, пронизанный светом. - Я хочу вместить всё, - шепчет он, - всё, что вижу и чувствую. Но так много, боже, так много. «Для меня одного», - слышит Кристобаль несказанное. И накрывает кончиками пальцев губы Эдуарда, ловя в ладонь лёгкий выдох – а затем мягко разворачивает его к себе. Только так он может останавливать мысли Эдуардо, способные завести его светлого мальчика в Бог знает какой сумрак. Только так он может разделить с ним все свалившиеся чувства и ощущения – вдохнув их с раскрытых навстречу губ. И когда Эдика чуть отпускает, он первым сплетает их пальцы.…
Они покупают несколько круглых булочек с сыром, пакет налитых спелых слив густо-синего цвета, и спускаются к реке. Хунта, правда, ведёт далеко не туристическими маршрутами сквозь узкие мощёные светлым камнем улочки, лавируя между лотками лавочек и свисающими с бельевых верёвок свежевыстиранными простынями – Эдик густо краснеет, врезавшись случайно в чьи-то бордовые кальсоны - сворачивая под неожиданными углами в такие переулки, которые, казалось бы, совершенно невозможно запомнить и уложить в единую карту. Кристо решает попозже признаться в том, что к дьяволу забыл дорогу к берегу. А потом жидким жемчугом впереди сияет Сена. Кристобаль тут же разувается, ступая на траву. Эдик, смущённо улыбнувшись и помедлив, следует его примеру – но ощущение от мягких травинок, ласково щекочущих кожу, такое чудесное, что он тут же жмурится от удовольствия. Хунта наслаждается каждым движением Эдика, каждым взглядом тёмно-синих глаз. Солнце золотит его кожу и кончики ресниц, просвечивает сквозь него самого, и напоенный этим светом Эдик кажется не то совершенно нездешним – не то, напротив, абсолютно растворённым в воздухе летнего Парижа. Кристо поднимает руку и тянет Эдуарда к себе за шлевки джинсов. И когда тот опускает голову ему на колени, подставив солнцу закрытые глаза – господи, сколько доверия – Кристобаль медленно проводит кончиками пальцев по щекам, едва заметно задевая длинные ресницы, разглаживает складочку на лбу, обрисовывает все черты лица – и чувствует, как от его прикосновений счастье внутри Эдуарда лучится между ними, поделённое на двоих. - Расскажи, что ты чувствуешь? – спрашивает Кристобаль, перебирая чёрные волосы. И его мальчик, наконец-то разрешивший себе взахлёб отдаться собственному счастью, тихо и отчётливо произносит: - Что я никогда не умру. И всё его счастье, хлынув сквозь пальцы в Хунту сплошным потоком мерцающих частиц, заполняет его до краёв – не вздохнуть, ни выдохнуть даже, как же в тебя такого поверить, за что ты мне – такой… Справившись с собой, Хунта отводит чёрный завиток с золотистой кожи. - Хорошо, - хрипло произносит он. – Признаться, последние несколько веков одиночество было совсем невыносимым… Эдик недоверчиво блестит из-под ресниц. - Как, ты думаешь, это происходит, - негромко спрашивает Хунта, гладя мягкие волосы. – Как живы до сих пор мы с Теодоро? Жиан? Что такое мы делаем? Что держит нас? Эдик слушает, замерев в руках Хунты. - Ты бесконечен, пока чувствуешь это. Пока есть то, что делает тебя вечным. Пока ты веришь в то, что никогда не умрёшь – так и будет. Сложно, несомненно – верить в это всегда, поддерживать эту мысль, не сбиваться с неё. Основная ошибка – бросать на неё все силы: когда они заканчиваются, лимит долгожительства очень быстро истончается. Но за определённым пределом твоя вера начинает защищать тебя сама. И ты бесконечен, пока сам того хочешь. Глаза у него сейчас невозможные. - Так просто… - Абсолютно просто. Невероятно доступно каждому. И вот поэтому – в общей массе практически недостижимо. Ты думаешь, почему у нас Отдел Вечной Молодости пора с Недоступными Проблемами совмещать. Тот, кто счастлив, может вовсе не задумываться о своей вечности, Эдуардо… Вопрос в глазах Эдика читается не глядя. Хунта вновь неторопливо ерошит его волосы. - Несказанно. Пальцы, медленно обводящие контур губ, договаривают остальное. «И тому, что у меня появился спутник, согласный на эту бесконечность – тоже». Эдуард слышит. И первым тянется навстречу.…
Вернувшись, Эдик не выходит из лаборатории до глубокой ночи. И когда Хунта заходит за ним – времени без трёх два часа – он с усталым, но сияющим видом ставит точку в отчёте о работе. - Закончили работу, Эдуардо? – улыбается Хунта. Эдик кивает. Рядом с ним в нескольких ретортах и колбах мерцает неяркая золотистая жидкость. Кристобаль взглядом спрашивает разрешения и, получив его, подносит к лицу узкое горлышко одной из них. И замирает на месте, охваченный запахом бурбонской ванили, свежевыстиранного белья, речной воды, звуком шарманки, бликом вкуса золотистых крошек, тёплым ветром на коже и сиянием солнца на кончиках длинных ресниц. - Infinitas extractum, - выдыхает Эдуард. - Ощущение бесконечности, - тихо произносит Хунта. – Абсолютно своё для каждого. Inimaginablemente. Эдик с улыбкой качает головой. - Не совсем для каждого. Одно и то же для тех, кто пережил эту бесконечность вместе. Кристобаль смотрит на него, не отрываясь. Дверь закрывается с лёгким стуком. В тишине лаборатории звучит аккорд шарманки.∞