Смирение

Сальери уверен, что Моцарт инфантилен. Почти уверен, что ничего крайне выдающегося в нем нет. Наваждение. Всеобщий обман. Тщательно убеждает себя в этом. И верит, искренне верит. Хочется верить. Сальери твердо уверен до того момента, пока Моцарт вновь игриво и, не напрягаясь, начинает наигрывать что-то. Сальери почти уверен, что это импровизация. Они вдвоем в зале. Утро. Лучи солнца скользят по клавишам, скользят по золотым прядям. И Моцарт смело добавляет аккорды. Улыбается краями губ. Музыка окутывает Сальери. Взметается в высокие своды зала. Он резко застывает, пораженный неведомой силой. Сила пригвождает его ноги к полу. Сила не дает сдвинуться с места и уйти, — убежать стыдливо прочь, чтобы не слышать этих звуков, не видеть эту улыбку. Моцарт сидит ссутулившись, непричесанный и с неопрятно застегнутой рубашкой, но Сальери ясно видит гения. Тот самый образ, который превозносили веками. Гений бросает на него быстрый, лукавый взгляд. Поднимается на октаву выше. Высокие, чистые ноты отдаются радостной, отточенной болью в душе. И Сальери ничего не осознает. Ноги сами подкашиваются, сами тянут вниз. И он неуклюже падает перед врагом. Застает себя на коленях. Побежденный. Поверженный. Враг молчит, слегка приподнимает брови. Сальери неумело, неловко утыкается острым носом в чужие, гладкие колени, Прикасается к ногам, затянутым в белые чулки. Не смеет поднимать голову. Чувствует, как его окидывают удивленным взглядом. Сальери смиряется. Он порывисто гладит чужие ноги, прикасается к ним губами. К ногам гения. Пальцы обвивают ноги, а губы скользят ниже, к туфлям. Лакированные, аккуратные, новые туфли. Губы сами целуют их, и Сальери смиряется. Припадает. Целует ступни. Как раб. Как восторженный. Он покоряется ему. Покоряется полностью. «Ты был прав, Господи. Я не мог смириться с истиной. Я был горд.» — отчаянно бьется в голове. По щекам ползут слезы. Сами собой. Сальери не делает ничего, он лишь обнимает ноги. Глупый, завистливый, посредственный. Он был такой и таким останется навсегда. Сальери ненавидит Моцарта, но он смиряется. Он ненавидит свое самоуничижение, но в этом видит сокровенную истину. Пронизывающую радость страданий. Внезапно, рука — осторожная и легкая приподнимает его голову за подбородок, аккуратно прикасается к щеке, изучает. Сальери судорожно припадает к ней. Рука бережно стягивает душный парик, проходится по волосам, пропускает темные пряди сквозь пальцы. Гладит. Почти ласково. — Не стоит, — тихо произносит Моцарт.