Неоново-синий

      Цвет у МД-13,5 был неоново-синий, такой же неестественный, яркий и манящий, как голографические рекламные экраны ночного города. Ноэль покрутил в руках ампулу, сунул в карман. Курьер, лениво зевнув, защелкнул чемоданчик.       — Одна ампула — один прием, — сообщил он. — Возможны побочные эффекты в виде головокружений и депрессивных состояний. Не злоупотребляйте — вызывает привыкание.       Курьер ушел, запахивая плащ.       Месяц назад к Ноэлю, нежданно-негаданно, явилась Джуди — сестра Лео. А Лео… Разве можно было как-либо описать то, что он чувствовал к нему? Одержимость — вот что. Ни больше, ни меньше. С самого первого дня их знакомства, когда семья Гуттенсов переехала в дом напротив. Ноэлю на тот момент было десять, Лео — тринадцать, и к этому высокому ломкому мальчику он начал испытывать болезненную привязанность, учитывая, что они постоянно были вместе. В пятнадцать Ноэль понял, что ему хочется быть ближе, дружеских объятий и случайных касаний коленками, когда они сидели в кондитерской, было недостаточно. О чем Ноэль, по глупости, рассказал Джуди, которая была с ним одного возраста. Джуди рассказала подругам. Подруги — сестрам, а спустя пару недель знал и сам Лео, что было в сотни раз хуже, если бы он услышал это из первых уст. Впрочем, Лео поступил на редкость умно — проигнорировал. Однако дальнейшей дружбы не вышло.       Отец Ноэля поднялся в бизнесе, перекупил компании конкурентов, вложился в известный проект, и вся семья перебралась в более престижный район.       И вот, спустя десять лет, Джуди, осунувшаяся и не такая боевая, как прежде, вошла в его кабинет.       — Вы записывались на прием? — сощурился Ноэль, сразу узнав ее.       — Я по личному вопросу, — проговорила она и опустилась в кресло с таким лицом, будто поднималась на эшафот.       Джуди пришла, чтобы рассказать о том, что Лео умирает.       — Если не получить лечение и не приобрести дорогостоящий препарат, то почки откажут через пару недель. Может, раньше, — она подняла красные от недосыпа глаза на застывшего напротив Ноэля. — Ты ведь любил его когда-то?..       Возможно, Ноэль смог бы отказать ей. Скорее всего бы отказал, если бы Джуди не вытащила из сумки снимок: высокий шатен на берегу моря. Волосы растрепаны ветром, кожа коричневая от солнца, улыбка широкая, такая же солнечная, от уха до уха. Будто и не было этих лет, будто он всегда был рядом.       И Ноэль согласился. Оплатил лечение, а затем явился сам.       Палата — белая-белая, жалюзи на окне — белые, простыни на кровати — белые. Как и сам пациент, лежавший под белым же пледом у белого окна в белой палате. От загара не осталось и следа, и темные волосы и глаза контрастировали с цветом кожи.       — Здравствуй, — произнес Ноэль негромко, устраиваясь на стуле рядом. — Как твои дела?       — Какие могут быть дела у живого покойника? — усмехнулся тот с горечью. — Попрощаться пришел?       — Врачи говорят, что ты идешь на поправку, — возразил Ноэль. — Так что прощаться еще рано.       Лео отвернулся к окну и пролежал так, пока он не ушел.       Ноэль, терзая себя догадками, не подозревал, что Джуди, десять лет назад отдавшись парню из старшей школы на заднем сиденье папиного Форда, побоялась рассказать правду. Поэтому Лео был уверен в том, что ее изнасиловал именно он, Ноэль, недавно перебравшийся с семьей в элитный район. Именно потому, что это был он, Ноэль, Лео не стал его искать.       — Только из-за тебя, — прорычал он тогда, надавав ревущей сестре оплеух. — Только потому, что ты просишь, я не стану ломать ему руки.       Поэтому, когда в палату вошел он, Ноэль, Лео закусил щеку изнутри до крови, чтобы не выдернуть из вен катетеры и не броситься на «спасителя». Джуди не зря ведь ползала на коленях весь вечер, умоляя его молчать, проговорившись, что лечение оплатил не анонимный спонсор, а вполне знакомая ему личность.       Шли дни, недели. Процедуры давали результат: Лео мог самостоятельно передвигаться, есть, мыться. Однажды, поздним вечером, в палату вошла медсестра, попросила закатать рукав и вынула из салфетки шприц с чем-то ярко-синим.       — Это ваше лекарство, — пояснила она.       Спустя час с небольшим явился Ноэль. Лео, обернувшись, вздрогнул, будто увидел призрака. По телу расплылась странная истома, стало жарко, и он, облизнув сухие губы, потянул на себя оконную раму. Ночь окутала его запахами бензина, остывающего асфальта, ночных фиалок с клумбы.       — Как ты?       Лео вновь обернулся. Рассмотрел вблизи обеспокоенные серо-зеленые глаза, нахмуренные светлые брови, шрамик на высокой скуле от падения с велосипеда в детстве. Почему-то этот шрамик показался ему таким родным, навеяв воспоминания о времени, когда им вместе было так хорошо, что никто третий был не нужен.       — Помнишь, как мы с тобой лазили по крышам? — спросил он, и Ноэль тоже вздрогнул. — Было чудесно. Помнишь? Облака, голуби, пыль, и мы потом не могли отмыть руки и колени. Лето тогда пахло этой пылью, мы бегали на речку, — трава по пояс — прыгали с обрыва. Ты наступил на стекло, распорол пятку, а я нес тебя до дома на руках.       — У меня до сих пор белая полоса на том месте, — улыбнулся Ноэль неуверенно.       — А еще мы прятались потом под мостом. Там были лягушки.       Лео вздохнул, закрыл глаза. Повернулся, и не осознавая до конца, что делает, обнял Ноэля, остро понимая, что это он хотел сделать всегда. Вот так обнять его и стоять, слушая, как колотится в груди сердце. И не отдавать. Никому.       — Мне нужно то же самое, но более мощное. Вы понимаете, о чем я? — спросил Ноэль, не отводя глаз.       — О трахе, — оскалился курьер. — Но это будет стоить в два раза больше.       Ноэль перевел необходимую сумму и получил блестящую в неоновых огнях вывески ампулу. Ее он отдал медсестре, выждал необходимый час и вошел в палату.       В первый раз, когда он провернул это постыдное для себя самого дело, Лео просидел с ним до утра, рассказывая о своей жизни, учебе, работе, несложившихся отношениях с девушкой, которую очень любил. Ноэль слушал, впитывая каждое его слово, ловя на себе взгляды влюбленного человека и млея от улыбки, которая была адресована только ему одному. Вечером следующего дня Лео на него даже не посмотрел, обжег лишь взглядом, коря себя за вчерашний разговор по душам.       А Ноэлю, как и тогда, в пятнадцать, хотелось даже не секса, а обычных объятий и поцелуев.       — Почему ты так долго? — спросил Лео, подходя, и по выражению его глаз Ноэль понял, что не зря заранее выбрал позицию принимающего, подготовившись перед приездом. Лео не дал ему ничего сказать, рывком стягивая пиджак, щелкая пряжкой ремня, впиваясь в губы. — Хочу тебя, — шептал Лео, целуя шею, сжимая плечи. — Хочу! Стоял, как дурак, у окна, смотрел, не идешь ли ты. А ты сегодня как специально долго… Что ты со мной делаешь? Почему я так ненавижу тебя, но стоит тебе прийти, и я теряю голову. Что со мной?       Ноэль, сглотнув поднявшийся к горлу ком, ответил:       — Какая разница, тебе ведь хорошо сейчас?       — Безумно, — ответил Лео, прикусил его губу и обвел ее затем языком.       Больничная койка, даже в вип, была довольно узка. Для двоих точно, но Ноэль прижатый к ней, не жаловался. Смазка, прихваченная по пути, пригодилась: впервые за долгие годы не он трахал кого-то, а его, и это было личное искупление. Ноэлю казалось это справедливым, отдать свое тело человеку, душу которого он высасывал, как коктейль через трубочку, почти ежедневно. Капля за каплей, не в силах остановиться. Лео сначала драл его яростно, как купленную на час шлюху, оттягивая голову за волосы, почти придушивая, вжимая мордой в подушку. Ноэль удивлялся, откуда в нем взялось столько сил, начиная думать, что секс двадцатью минутами не ограничится. Он не ошибся, ведь Лео не кончал долго, несмотря на то, что Ноэль, убитый и раздавленный сумасшедшей разрядкой, перестал даже двигаться.       — Невыносимо, — проговорил Лео, проводя пальцем по ссадинам на его искусанной и истерзанной пальцами шее. — Я не хотел так, прости меня. Прости меня, мой мальчик, моя любовь…       Ноэль, наверное, умер в ту ночь, когда Лео целовал его после этих слов, прижимая к себе так, будто боялся потерять.       После этой ночи было еще много ночей. Ноэль не хотел замечать, как деньги на счету тают, а кредиты растут, пока, наконец, с ужасом не осознал, что ампула, вложенная в его раскрытую ладонь, была последней.       Ноэль, как обычно, пришел вечером. Уставший. Вымученный. Бледный.       — Все плохо? — спросил Лео, приближаясь и укладывая руки на его плечи. — А меня завтра выписывают.       — Наконец-то! — улыбнулся Ноэль. — Давно пора. Я помогу тебе… Если захочешь, конечно.       Лео хмыкнул. Конечно, Ноэль не мог не заметить брошенные на него взгляды иногда, когда тот приходил утром, а не вечером. Когда Лео не получал инъекций. Ноэль не мог знать, что Лео упросил медсестру не делать ему уколы в предыдущие два раза, поняв наконец, почему, точнее благодаря чему, его так тянет к Ноэлю. Трахая этого, по сути, скрытного и зажатого парня по собственному желанию. Сначала думая, что из мести. А потом, когда Джуди под давлением призналась во вранье, которое тогда многое изменило, — из нежности.       В этот раз Лео, опустившись перед ним, провел ладонями по коленям и развел их.       — Не надо, — улыбнулся Ноэль так, что у него в груди что-то порвалось, треснуло тетивой и замерло.       — Надо.       Лео в подобных делах опыта не имел, но старался, как мог, поглядывая иногда на проступившие на висках Ноэля вены и сдвинутые светлые брови. Сумерки за окном пахли пылью, как всегда, где-то вдалеке прогудел поезд, промчавшийся между высотками, ветер сбросил с подоконника прилепленный к нему стикер с номером такси. Ноэль, застонав, уперся затылком в стену, вжал его голову в свой пах. Захлебнувшись слюной, Лео отстранился, быстро вдохнул, снова наделся горлом. Ему нравилось то, как пальцы Ноэля гладили его шею.       — Ты уходишь? — спросил Лео, когда тот, переждав посторгазменную слабость, застегнул ширинку и встал.       — Не хочу мешать, — сказал Ноэль.       — Ты и не мешаешь, — произнес Лео, открыв ящик тумбы и вынимая оттуда наполненный синевой шприц. Он видел, что Ноэлю стало страшно. Как никогда в жизни, пожалуй, поэтому смилостивился:       — Я давно все знаю и хочу, чтобы ты тоже знал — я спал с тобой в последние разы не под этой дрянью. Спал, потому что хотел этого. Не скажу, что я благодарен тебе за все, но ты можешь загладить вину. У меня дома — разруха, там нет даже стиралки и телека, потому что все пришлось продать ради того, чтобы купить лекарства.       Ноэль поднял на него абсолютно больные глаза:       — Но… У меня тоже на счетах одни нули теперь. Но я смогу попросить…       — Нет, я не о том, — Лео качнул головой. — Ты до сих пор мыслишь одними цифрами. Я хочу сказать, что если тебя, избалованного мальчика из богатой семьи, не останавливает это, то можешь приходить ко мне чаще, чем в больницу. Можешь даже прийти и не уходить вовсе. Хочешь?       Ноэль смотрел на него, а Лео смотрел на его подрагивающие пальцы. Ветер стукнул жалюзи о стекло.       — Я готов и в ад, если нужно, — наконец сказал Ноэль, а Лео ответил:       — В ад пока рано. А если гореть в вечном огне, то вместе. Без тебя в раю точно будет скучно.