Ты был моей привычкой. Такой привычкой, как собирать вещи, приходя домой в полночь; тушить сигареты о стеклянное дно пепельницы; смотреть, когда звёзды восходят в небе; сидеть в машине и слушать (возможно, музыку; возможно, стук дождя). Ты был моей первой любовью, когда я, не стесняясь, мог принять себя полностью — с бесконечно разбитым сердцем. Это всегда был только ты. Мягкий, домашний,
мой. Со своей гордыней, через которую не мог переступить, амбициями и попытками перестроить мир под себя. Ты был тем, кого я любил до боли в груди, до подступающих слез, настолько, что воздуха вокруг было мало и я,
блять, просто ненавидел это.
'Нельзя растворяться в людях, они любят причинять боль', — говорила моя мама, держа меня за руку. Больничная койка пропахла ее запахом, таким родным и безнадежным, смешавшись с лекарствами. Она была права, как и всегда, — 'но он не такой, Лу, он не может…'
Может, мама. Не осознанно, но может.
Я тратил время, ища тебя в толпе среди миллионов лиц. Но все они — не ты. И все мои мысли о тебе. Я тратил время, чтобы попытаться вернуться во времени и все исправить. И я хотел увидеть вновь тебя, в нашей квартире, в нашей кровати, а в гардеробе были бы твои вещи. Но… Я не волшебник, да?
Я должен был знать, что это не закончится таким дерьмом. Но я поступал дерьмово, одергивая тебя в твоих мечтах. Ты хотел покорить мир, а я говорил, что весь мир никогда не будет у наших ног (потому что мне всегда казалось, что весь мир для тебя — я (я хотел верить)). Мне просто хотелось, чтобы тебе было достаточно меня одного.
Ты не верил во вторые шансы, хоть и раздавал их налево и направо. Я же видел, я же знал. Ты всегда говорил, что вторые шансы — блеф, чтобы отсрочить неминуемое. Я всегда знал, что если ты произносишь это долбанное словосочетание — начало конца. Потому что я знал тебя. По крайней мере, я точно верил в это. Тогда, когда мы сидели в один из тех долгих вечеров, ты перебирал пальцами мои спутанные волосы, я лишь чувствовал твое дыхание на макушке. Вся реальность не должна была существовать, когда моя семья становилась слабее. Но ты был рядом, держа меня за руку. И это всегда был ты. Тот, кто всегда был рядом, когда тяжело было мне.
— Ты сильный и смелый, — говорил тихо и кольцо на безымянном пальце (единственное, которое ты никогда не показывал на людях, и ходил только дома) холодило щеку. Твои шершавые обветренные губы прикоснулись к моему лбу, он горел. — Ты сможешь, потому что…
Мы мало говорили в последнее время. Наверное, нормально мы говорили лишь тогда, когда ты был готов рвать и метать, и именно от тебя остаётся вмятина на дверце шкафа, которую мы так и не заменили. Мы говорили, естественно, не в процессе, а после. Когда твои плечи подрагивали от выплеснувшихся эмоций и ты садился на пол, диван, кровать и будто бы вся усталость мира наваливалась на тебя. Ты закрывал глаза и дышал — пытался — успокоиться.
— Я думаю, — начал ты в один из вечеров, прокашлялся, — я думаю, что…
После этого, кажется, я уже не жил. Мы пытались вернуть прежних нас. Мы искренне пытались, но… Я напивался. Я виделся с Элеанор и Олли, мы ходили в клубы, но все всегда говорили о тебе. О том, какой ты талантливый, какой ты волшебный, и я так гордился. Потому что я только таким тебя и видел, несмотря на твою сраную гордыню и нежелание признавать, что ты тоже бываешь не прав. И я бывал не прав.
В каждом отражении я хотел видеть тебя.
— Я хочу дать тебе второй шанс, — вселенная разбилась на миллиарды осколков. Я знал, что это уже конец. Только кивнул и вышел, захлопнув за собой дверь. Просто потому, что я даже не знал, что я должен сказать. Мы отдалились, между нами была пропасть. И мне было так чертовски больно. Я ушел и позвонил Кэлу. Просто потому, что я даже не знал, что мне делать. Почвы не было под ногами.
Мы были так юны, когда познакомились. Мы вместе росли, вместе переживали падения и взлёты. И это всегда был ты, кто верил в меня. Ты держал меня за руку, и я верил, что это навсегда, когда кто-то говорил иначе. Но иногда я даже верил им. А твои короткие поцелуи возвращали меня в реальность. Мы были так юны, когда я полюбил тебя до скрежета души.
— Я люблю тебя, Лу, но так больше не может продолжаться.
Я сидел в машине и слушал, как дождь барабанил по крыше. Когда я вернулся, твоих вещей уже не было, а стойкий запах сигарет не выветривался из помещения уже который день. И во всех мелочах был ты. Осмотрел пустую гардеробную и такую же смятую постель на твоей стороне. Сглотнул. Настолько сильно прикусил щёку, что она стала кровоточить.
Блять.
Ты — моя привычка, и во всех городах, где бы я ни был, я пытаюсь найти тебя.
И каждая строчка, которую я напишу, будет только о тебе.
Я люблю тебя, Гарри.