В западне

Впервые я вижу выражение отчаяния на лице Мейса. Непривычно. Пугающе непривычно. Но теперь мне известно: очутившись в непривычной ситуации, нужно самому действовать не по знакомому шаблону. Служба в Зеркальной полиции даёт хорошие уроки. Хотя, если быть честным, мне до сих пор кажется, что моё имя среди имён офицеров — какая-то неудачная шутка. Когда я только потерял своего Оригинала, то думал, что сбегу и стану преступником. Теперь-то я понимаю, что у меня не было бы и шанса против таких, как Мейс, но тогда ужас и беспомощность настолько овладели мной, что любая глупость казалась спасением. Да и, в общем-то, я никогда не был семи пядей во лбу, и обучение — не моя сильная сторона, однако кое-что застряло у меня в голове очень крепко: я никому не дам стереть воспоминания о своём Оригинале. Впервые Мейс не отстраняется и не отталкивает меня, когда я кладу руку ему на плечо. Дверь захлопнулась — видимо, ему некуда больше бежать. И хотя наша свобода — пройти через любое из бесконечных отражений на поезде, глядя ему в глаза, я понимаю: мы в западне. Мы в ловушке этой дьявольской погони за отколотой: вполне вероятно, что одного из нас ждёт в конце мёртвый тупик. Я слышал, что отражения сбегают потому, что не могут больше выносить службу Оригиналам. Что же, я бы сбежал ради своего Оригинала и только ради него. Я не мог предать память о нём — он бы не поступил так на моём месте. У него было всё, чего нет у меня: бесстрашие, преданность своему делу, твёрдость руки и ума… Когда мне приходилось повторять всё, что делал он, я начинал думать, что являюсь не просто отражением его тела, но чем-то большим, что я становлюсь лучше, хотя в душе всегда знал, что никогда не смогу дотянуться до него даже кончиками пальцев. Просто у кого-то внутренний стержень сплавлен из стали, а у кого-то — скомкан из фольги. Когда мой Оригинал погиб, последнее, что мне пришлось запечатлеть, — его перекошенное ужасом лицо в лобовом стекле автомобиля. И я до сих пор не могу отделаться от ощущения, что это я, собственными руками, убил его, уничтожил свою самую дорогую ценность. Лишиться его было всё равно что заживо содрать с себя кожу — ещё бы мне не хотелось творить дурости на первый день после его смерти. Впервые Мейс позволяет мне находиться рядом, когда ему нужно перевести дыхание. Он не просто доверяет мне: он позволяет быть стражем его уязвимости, и я крепче сжимаю пальцы на обмякшем плече. Мейс, мой драгоценный Мейс… Было бы куда справедливее, если бы он отражал моего Оригинала. Не представляю, как, но мне кажется, что Мейс смог бы спасти его — хочется верить, что с такой силой воли невозможного попросту нет. Когда я впервые увидел его, моя мысль была: «Должно быть, этот парень отличный коп». И ничуть не ошибся. Именно он заставил меня одуматься в тот день. Он выбрал меня в напарники — и клянусь, если я когда-нибудь пойму причину, то попрошу у полицейского департамента медаль. Мне никогда не стать таким, как Мейс, но он возродил во мне желание стать лучше, хотя бы самую каплю. И в этот раз мне даже не нужно бездумно копировать всё, что бы он ни сделал. В этот раз я могу говорить с ним. Я могу дотронуться до него. Я могу уберечь его, даже если это будет стоить мне жизни. Мейс, мой драгоценный, моё сокровище… Я кладу ладонь ему на щёку, задеваю большим пальцем опущенный уголок губы. Мейс закрывает глаза и молчит, но, как на застывшей воде, я могу увидеть на его лице всё, что осталось невысказанным между нами. В эту минуту слабости мы так близки, что все границы оказываются стёртыми. И теперь я так же молчаливо могу сказать ему: «Мы выберемся отсюда, дружище. Мы выберемся из этой западни вместе».