Вечные враги

Теперь, когда он ожидает смерти в заточении, у него достаточно времени, чтобы думать и вспоминать. Брат-император не убил его, даже не разжаловал в простолюдины — ни к чему клану Айсиньгёро лишний скандал, достаточно низложения императрицы, которому государь даже не удосужился придумать правдоподобное объяснение. Не объявлять же, в самом деле, что императрица вмешалась в управление страной, смутила чиновников, участвовала в попытке переворота и посягала на жизнь Лин-гуйфэй и Пятого принца! Причём Хунчжоу вовсе не уверен, какое из этих прегрешений в глазах брата самое тяжкое. Может статься, что искалеченный пятый сын и любимая жена для него и ценнее державы. Как и каждый раз при воспоминании о той женщине, Хунчжоу судорожно стискивает зубы. «Не бывает врагов на всю жизнь», — так заявил он беспечно императрице Сяосяньчунь, в ту пору ещё вполне живой и не удостоившейся храмового имени, и звавшейся императрицей Фуча. В тот день она вызвала его для разрешения неприятного дела — точнее, вызвал-то её брат, Фуча Фухэн, а сама она сидела, судорожно тиская драгоценные жемчужные чётки и мучительно переводя взгляд с Хунчжоу на брата, а с него на служанку Вэй Инло. Дело заключалось в возмещении ущерба, причинённого семье Вэй за бесчестие старшей дочери, и Хунчжоу — может быть, из-за перенесённого накануне страха, а может из-за овладевшего им судорожного облегчения — был непристойно весел и разговорчив. И ещё ему хотелось отплатить за испуг — он валялся посреди дороги, воя и извиваясь! и из-за чего — из-за служанки, вздумавшей поиграть в справедливость с помощью поддельного призрака! — так что он не преминул хорошенько унизить Вэй Инло. Показать ей как следует, чего стоят принципы и родительская любовь её отца, за сколько продают нынче честь, жизнь и добрую память дочерей. А спустя несколько дней Хунчжоу принялся беспечно ухлёстывать за девицей Вэй. Идея заполучить после старшей и младшую сестру показалась ему на редкость пикантной — все эти дворцовые служанки так и лезут в постель знатных мужчин, если что с Вэй Инло и случится, так пусть не винит его, она сама этого хотела! Забава закончилась для него чудовищно позорной сценой в саду Запретного города, оплеухой от брата-императора, безжалостными ударами кнута из рук матушки и болезнью, свалившей его с ног и в конце концов стоившей ему нескольких лет жизни. Но даже и тогда он ещё больше ярился, чем боялся. Бояться он начал потом, когда, не успев оправиться от болезни, был вызван во дворец известием, что его мать мертва. То есть слуга, конечно, не осмелился произнести этого, он сказал — «при смерти». И при этом пугливо и лицемерно отводил взгляд, скользкая сволочь. Все они там были такие: принимали милости из рук матушки, называли её Буддой на земле, и мгновенно ославили чудовищем после смерти. Ещё бы — не каждый день молния убивает вдовствующую благородную супругу на глазах у десятков свидетелей! И прежде случалось, что в сезон гроз один-два павильона в Запретном городе сгорали, но никогда прежде безумная служанка не осыпала обвинениями вдову прежнего императора. Не заставляла госпожу дать перед Небесами клятву, что та не убивала жертву насилия, покрывая сына-насильника! И Небеса не отвечали тотчас, свидетельствуя клятвопреступление. Тридцать лет его мать читала сутры, не ела мяса и раздавала милостыню. Весной она не выходила в сад, опасаясь случайно раздавить муравья. Хватило четверти часа, молнии и пары слов Вэй Инло, чтобы разрушить блестящую репутацию до основания. Хунчжоу тогда ввалился в покои матери, воя как умалишённый: — Матушка-а-а! Матушка-а-а-а! Павильон был непривычно пуст. Ещё вчера кончину вдовствующей благородной супруги Юй почтили бы все обитательницы гарема, если и не из искреннего чувства, то желая выглядеть хорошо в глазах других. Хунчжоу рухнул на колени перед гробом, как подкошенный. Тогда в его голове впервые мелькнула мысль: не слишком ли дорого ему обошлась глупая пьяная выходка, мимолётное развлечение? Если бы он не был так пьян. Если бы не заскучал на чинном императорском пиру — а других при брате Хунли не бывало. Если бы не пробрался по с детства знакомому потайному ходу в Запретный город, не нашёл бы в казармах оставленное Фуча Фухэном служебное платье, не пошёл бы в таком виде в сад, не встретил бы вышивальщицу Амань... То матушка была бы жива. Не пришлось бы ей марать руки об низкую слугу, не пришлось бы давать клятв! Один только раз после этого Хунчжоу осмелился заговорить с Вэй Инло. Мистический страх удерживал его от того, чтобы попытаться уничтожить служанку — и это привело к тому, что ему пришлось иметь дело с удостоенной высочайшей милости супругой. Тогда она как раз утратила благосклонность, и Хунчжоу решил было, что у него есть шанс. Бросил ей в лицо пару оскорблений да малость прижал каблуком пальцы её служанки. Как мог брат предпочесть эту выскочку утончённой и добродетельной императрице Хойфанара?! Покойная Сяосяньчунь всегда казалась ему пресной, как монашеская трапеза, но вот императрица Хойфанара была безупречна! Хунчжоу даже не мог ревновать к её возвышению — разве такая женщина достойна меньшего, чем титул Матери Нации? Хотя обожать позаброшенную супругу было бы легче, чем государыню. Но он желал Хойфанара Шушэнь только самого лучшего, вечного благополучия и золотого здоровья, и если для неё счастье заключается в благосклонности Хунли — пусть будет так. Лишь бы она была довольна. Вместо этого Хунли пренебрегал законной женой ради бывшей служанки. Вэй Инло будто смеялась над Хунчжоу, раз за разом смешивая с грязью всё, что он ценил. За три месяца стала из наложницы императорской наложницей, ещё через три — супругой третьего ранга, и уже не она ему, а он ей кланялся при встрече. И даже опала не помогла: спустя три года Лин-фэй вернулась в Запретный город и на ложе императора с таким видом, будто покинула его вчера. Словно и не уезжала. За десять лет она доросла до гуйфэй, то и дело рожала императору детей, а императрица прозябала в своём дворце в одиночестве. Только когда император надумал дать Вэй Инло титул хуангуйфэй, благородной императорской супруги первого ранга, госпожа Хойфанара взбунтовалась. За всю историю династии Цин этот титул даровался лишь в двух случаях: в качестве утешения и благопожелания, если гуйфэй тяжело болела... и если в гареме не было императрицы. Но Вэй Инло, судя по виду, собиралась прожить десять тысяч лет, а императрица у Цин была! Оставался один выход: заговор. Не бывает на свете вечных врагов; со дня смерти вышивальщицы Амань к тому времени минуло двадцать четыре года. Далеко не вечность, не правда ли. Тело Хунчжоу сотрясает тяжёлый кашель. Брату-императору угодно, чтобы Хунчжоу не позорил династию, а тихо скончался от болезни. Если же болезнь недостаточно тяжела, что ж, ей можно помочь. Напоследок он попросил у Лин-хуангуйфэй аудиенцию. — Я хочу знать, — сипит он. — Моя... мать... Он упрямо давит из себя слова. Некогда Вэй Инло впервые предстала перед ним в виде призрака — в конце концов он разгадал фокус со стеклянными пластинами и отражением. Тогда, помнится, тоже шёл дождь, и она также воспользовалась грозой. Но одно дело — безобидная уловка с переодеванием, и другое... другое... Нет, он не может представить себе, как можно управлять молнией. Вэй Инло смотрит на него, склонив голову — маленькая, хрупкая в парадных одеяниях и положенной по рангу шапке, похожая на фарфоровую куколку. Смотрит, кажется, не без приязни; в уголках рта прячется улыбка. — В тот день императорское астрологическое бюро обещало грозу и большие молнии, — неожиданно говорит она, и Хунчжоу вздрагивает от неожиданности: оказывается, он уже и не ждал ответа. — Впрочем, это был не секрет, — прибавляет она. — Евнухи разнесли новость по всему гарему, чтобы обитатели успели подготовиться к непогоде и укрыться в павильонах. Вэй Инло вновь замолкает. Потом пожимает плечами и разворачивается к выходу: у неё много дел, и она явно не собирается задерживаться. — Постой! — каркает Хунчжоу. — Но... как. Она останавливается на самом пороге: половина её драгоценного платья горит золотом под солнечными лучами, наполовину она ещё здесь, в густом сумраке. — Никак, — мягко говорит Вэй Инло. — У меня была молния, истина, и больше ничего. А вы что думали, великий князь? Человек не может управлять грозами. Я пришла во дворец вашей матушки, поставила на кон свою жизнь и положилась на волю Небес. Первый и единственный раз в жизни. Хунчжоу смотрит на неё во все глаза, пока подол её платья с шелестом не выскальзывает из его темницы. Его отпускают из дворца домой только после того, как подносят чарку с горько-сладким отваром. Он пьёт залпом, не задумываясь. Пусть бы уже это всё поскорее закончилось.