непрощенный

      В кабинете пахнет кожей, пахнет холодом (насколько это возможно), пахнет трупами. Азирафель догадывается, что очень вряд ли тут хоть кого-то убивали. Потом он понимает, что это пахнет не от комнаты. Так пахнет от Люцифера. Вопрос даже не в том, как давно и каким именно способом он убивал. Вопрос в том, как часто он это делал. Запах крови можно отстирать, порох не въедается как таковой. Проблема не в этом. Проблема в том, что Азирафель знает, как выглядят убийцы. Он работал с ними больше десяти лет, и, видел Бог, нет ничего хуже убийц, которые даже не получают удовольствие с этого. По сути, им все равно. Убийство, лишенное нужды и мотивов. Такие убийства очень редко раскрываются, и вопрос все ещё не в том, что им запрещено. Просто это невозможно. Совсем. Если нет мотива, значит, нет и причинно-следственной связи. И поэтому у них никогда не получается.       Убийства в их случае побочный эффект. Не более.       — Ладно, — говорит Люцифер, лениво отрывая взгляд от своего телефона. Азирафель пытается представить, как много у него дел, как сильно был бы исписан ежедневник, если бы он использовал ежедневник в принципе. Конечно же он им не пользуется. Всё это умещается в его голове. Как? Откуда, Азирафелю, черт возьми, знать. Он бы предпочел не знать об этом вообще никогда. — Что ты хотел? Не сочти за грубость, но твое второе я мне… ближе.       — Да, я понимаю, — говорит Азирафель, потирая ладони о свои брюки. Конечно он понимает. Ведь его второе я примерно как Кроули. Только ещё более мертвое. Иногда Азирафелю кажется, что он таскает на себе труп убитого животного. И от него воняет гнилью. Примерно так это ощущается. Ну или что-то вроде того. Раздвоение личности, на самом деле, такая странная вещь. Чем-то похоже на виски. Просто Азирафель ненавидит виски. Но иногда его пьет. Нет смысла вдаваться в подробности, ведь обстоятельство имеет вполне конкретное имя и слишком очевидно. — Это касается Кроули.       — Я бы посмеялся, если бы ты пришел говорить со мной не о нем. Это единственная тема, которая мне интересна и которую ты можешь поддержать. Что-то не так?       Люцифер откидывается на кресло и щелкает пальцами. Из ниоткуда появляться мужчина и ставит ему новый стакан с виски. Азирафель пялится на него и не понимает, как они его пьют. Похоже на бензин. Бензин отстой. Азирафель морщится.       — Он не в порядке, — говорит Азирафель, и он пытается звучать убедительно, когда, на самом деле, от страха у него стоит комок в горле. Ему никогда не нравился Люцифер. Убийца без мотива. Это всего лишь профессиональная деформация, Азирафель не виноват в этом. Он же просто делает свою работу.       Люцифер вскидывает бровь и делает странный жест рукой. Мужчина кивает и уходит. Азирафель ворочает головой, но больше нигде его не видит. Как исчез.       — Я должен удивиться? Тони никогда не в порядке и это то, почему он здесь.       — Вы не понимаете.       Азирафель ощущает, как внутри у него все сворачивается, когда он говорит это Люциферу. Ведь Люцифер понимает всё. И вот в чем проблема: Азирафель не знает, во что это выльется, если он и сейчас всё поймет. Возможно, у него заберут Кроули и тогда Азирафель повесится. Не особо много вариантов. И ни одного, сука, радужного.       — Мг. Хорошо. Скажи так, чтобы я понял.       Азирафель вдыхает поглубже и прикрывает глаза. Он уже научен подобными людьми, и да, это бывает тяжело, намного тяжелее, чем может показаться на первый взгляд. Ему приходится контролировать не только свою мимику и движения, но ещё и дыхание. Всё ещё тяжелее, чем кажется.       — Вы ведь знаете, что у него есть проблемы?       — У меня тоже, да, довольно муторная штука. Мешает работать, — он задумчиво смотрит на потолок и проходится пальцами под подбородком. Азирафель это знает. Он просто скучает и пытается казаться вежливым, ведь Азирафель тоже отчасти работает на него, сообщает иногда какие-то ценные или не очень факты. В общем-то, Люцифер пытается быть благодарным слушателем, но на самом деле ему просто насрать. Азирафелю следовало бы его поблагодарить за то, что он все ещё в него не выстрелил. Что-то ему подсказывает, что будет проблематично жить с дырой в голове.       — Вы же слышали о недавнем казусе.       — Меня тоже по-всякому ломало от наркотиков, всякое бывает, — он хмыкает и пожимает плечами. Азирафель так же понимает, что он все еще не выстрелил ему в лоб даже не из-за чувств благодарности (откуда ему в нем взяться?), он просто очень любит Кроули и, поскольку не может заботиться о нем сам по вполне очевидным причинам, делает это уже хренову тучу лет через Азирафеля. Не то чтобы он против, ему даже нравится — иногда даже слишком нравится — но ведь в этом тоже проблема. Конкретно на Азирафеля ему насрать, и на все, что там он говорит — тоже.       — Дело не в наркотиках, хотя в них тоже. Вы ведь знаете, что у его отца была шизофрения.       — Возможно, — он кивает, смотря в окно. Листья комнатных растений лениво шевелятся от включенного кондиционера. Люциферу по-прежнему насрать. Всё ещё. Поэтому он идет дальше.       — И вы знает, как на психику действует наркотики. На такую психику. Кроули особенный, да, он всегда таким был, но в этом плане тоже. Это все работает не так, как вам кажется на самом деле. Я ведь ближе ему, чем вы. Я знаю это лучше.       — Мг. Так в чем проблема? — он все ещё смотрит в окно.       — В том, что Кроули не пригоден для подобного рода службы. Спустя десять лет я это понимаю. Раньше было лучше, но сейчас… — Азирафель прерывается, когда Люцифер поворачивается к нему. Смотрит на него. Выжидает. Азирафель догадывается, что он готов любому глотку перегрызть, кто будет клеветать на Кроули, потому что он им очень гордится и он никогда не поставит его компетентность под вопрос. И он продолжает: у Кроули есть психосоматическое расстройство. Это острые приступы боли, доходящие до того, что его начинает рвать. Это мигрень. Я знаю, это звучит смешно, но… в ее приступы он не чувствует реальности. Не видит. Может ничего не чувствовать. Или не слышать. Это называется аура. Из-за этого один раз он чуть не погиб.       Люцифер хмурится. Его брови смещены к переносице, губы сжаты в одну линию. Долгие двадцать секунд он смотрит на лицо Азирафеля, но, на самом деле, это выглядит так, будто он смотрит сквозь. Будто бы он не тут. Это пугающе. Это странно.       — Он не говорил мне об этом.       — Он и не станет. Он боится.       — Энтони ничего не боится.       Азирафель усмехается так ломанно, так по-странному криво, что Люцифер это подмечает, и он начинает напрягаться, потому что это последнее, о чем он бы хотел слышать. В самом-то деле, никому не нравится заявлять о своих слабостях. Слабых тут не держат.       — У Кроули мало что есть кроме работы. Он боится её потерять.       — Он её и не отпустит, — пожимает плечами Люцифер. — Я достаточно его знаю, он сделает все, чтобы здесь удержаться. Поэтому я так его ценю. Никто не был так предан работе, как он. Он — фантастика.       — И вы никому не позволите ему навредить, так?       Люцифер видимо стопорится от этого вопроса. Он не любит, когда кто-то (тем более малознакомый) лезет к нему в душу и пытается что-то там нащупать. Кроули это его личная тема. Это его личное, и это не то, о чем хочется говорить вслух. Кроули самородок, единственный и неповторимый. Последний человек, которого бы Люцифер захотел отсюда вышвырнуть. Он бы скорее сам отсюда ушел, чем позволил бы сделать это Кроули. Наверное, в этом и была проблема. В каком-то смысле.       Проблема в том, что Люцифер любит Кроули. Он любил его за всю свою жизнь по-разному, но это чувство было всегда. В разных видах и в разных вариантах, но было. Он следил за ним с его детства, он восхищался им, когда мог увидеть его во время работы.       И по этой же причине он все ещё сидит тут и слушает того, кого слушать не хочет. И он говорит:       — Никому.       Это правда. Да поможет Сатана тому человеку, кто захочет что-то сделать с ним. Потому что Люцифер сам был Сатаной в каком-то смысле, и от того, что мог сделать он, мог бы спасти только другой Сатана. Более влиятельный. Тот, что под землей. Тот, которого не существует.       — Даже ему самому?       — Это другое, — он качает головой. — Кроули всегда знал, как ему будет лучше, поэтому я уважаю его решения. Тут вопрос в том, что ты считаешь неправильным. А это мне уже не интересно.       — Вы хоть понимаете, что он может умереть? По самой глупой оплошности. Мне все равно на все это, но это касается его жизни.       Люцифер медленно моргает.       — Он не умрет.       — Вы просто не видели его приступы. Я видел один раз. Он не слышал звуков, у него онемела рука, он не мог дышать. А потом его вытошнило. Он списал это на наркотик, но нет. Я знаю это. И это то, что может случиться в любой момент. Даже тогда, когда в него полетит пуля. И он умрет. Просто умрет. Мне просто интересно, неужели вы сделали столько для него, чтобы в итоге он умер из-за проблем со здоровьем? Вы сделали для него буквально все. В конце концов, вы сделали для него даже меня. Просто подумайте об этом.       Азирафель выдыхает и медленно встает. Люцифер смотрит куда-то вниз, оперившись виском о палец, так, будто у него болит голова.       Люцифер действительно дал ему все, что только смог. Дал ему имя, уважение, надел на него корону. Кроули был в восторге от всех этих игрушек, и Люцифер никогда не жадничал на новые.       Но… смерть?       Он никогда не думал о том, что Кроули — великий Кроули — может умереть. Ведь Люцифер знал, что он умрет раньше его, значит, для него Кроули не умрет никогда. Это было смешно в каком-то смысле. Ведь в один момент Люцифер стал для Кроули огромным эпизодом его жизни, точно так же, как и Кроули для него.       Смерть?       Ох, смерть…       Люцифер не отдал бы Кроули никому, отдал бы вместо него все деньги и кого угодного другого. И отдать смерти он тоже не был готов.       Люцифер говорит:       — Подожди.       Он так поглощен и напуган подобным, что он даже не следит за тем, как плечи Азирафеля внезапно расслабляются, как с его губ срывается расслабленный выдох. Ведь он просто блефует. Потому что Кроули тщательно контролирует все приступы и перед каждым заданием он выпивает нужные таблетки, в итоге они никогда не начинаются в такие моменты.       Ведь Кроули всегда знал, как ему будет лучше. Это же ебаный Кроули.       — Расскажи мне об этом.       Азирафель кивает и снова идет к нему. Он рассказывает. О его ПТСР и панических атаках. Он рассказывает о том, что Кроули не может контролировать это. Что это то, что не дает человеку делать даже базовые функции. Например, дышать. И тем более думать.       Он рассказывает о том, что Кроули в большой опасности, что это может грозить ему смертью. И он видит, что Люцифер напуган. Он скрывает это в своем лице, но Азирафель видит это в его жестах. Некогда спокойные и раскованные, они стали дергаными и рваными. Будто бы Люцифер пытался его обмануть. Он и вправду пытался. Пытался сделать вид, что он был спокоен, когда, на самом деле, что-то внутри него трусливо сжималось от подобных слов.       — И что ты предлагаешь? Я дал ему одного из лучших психотерапевтов, так что…       — Убрать его с работы.       Когда он это говорит — кажется, что даже Господь Бог охреневает и откладывает тарелку с чипсами и бутылку пива, начиная прислушиваться, какой именно пиздец творится в Лондоне.       — Ты с ума сошел. Кроули никогда отсюда не уйдет.       — Не уйдет. В здравом уме. Он просто сам не понимает, как сильно рискует.       — Кроули все понимает.       — Да. Как и вы. Но понимать не значит знать всего. Ему везет, и он думает, что будет везти всегда. А я… я просто не хочу терять его. И вы, думаю, тоже.       Люцифер прикрывает глаза и выдыхает. Наконец, он говорит ту фразу, из-за которой Азирафель будет сомневаться в своем решении ещё долгое-долгое время. Он говорит:       — Если он вылезет из той могилы, что ты ему выкопал, он засунет тебя туда сам. Ты не знаешь, на что он способен. Пытаясь свести с ума кого-то вроде него, ты подписываешься на свою смерть, Азирафель. Кроули опасен. Для всех. Для меня в том числе. Ты не понимаешь, на что подписываешься.       Азирафель тормозит на полминуты. Все эти полминуты в нем толкаются сомнения и неуверенность. Он, на самом деле, никогда не был знаком с работой Кроули достаточно близко, чтобы иметь об этом достаточно сформировавшееся понятие. Какой он?       Но не смотря на это, он говорит:       — Оставьте это все мне. Я работаю на наше общее благо. Я хочу оставить Кроули живым...       ...но убитым, выпотрошенным, зависящем от меня, без возможности дышать без меня.       Люцифер прикрывает глаза и медленно кивает.       Самое страшное, что могли бы ему сказать, так это то, что Кроули умрет.       Он никогда не умрет.       Не в этот раз.       — У меня есть человек, который готов таким заняться. Если у тебя есть такие деньги.       У Азирафеля нет таких денег. Но у него есть человек, который будет готов их ему дать.       Азирафель давно вырос с университета. У него были связи. Поэтому у его отца не будет выбора. Он умел быть достаточно серьезным, когда дело касалось… Кроули. Он всегда был серьезен, когда вопрос был о нем.       — Есть, — он кивает и улыбается. — Мне всего лишь нужно было ваше согласие.       — Я не согласен, — качает головой Люцифер. — Но, кажется, я совсем его не знаю.       Люцифер тяжело выдыхает. Он ощущает себя отцом, ребенок которого все никак не хочет рассказать ему всего о своей жизни, потому что считает себя достаточно самостоятельным, а своего отца — абсолютно некомпетентным во всех этих тинейджерских вопросах.       — Я просто хочу верить, что ты не причинишь Кроули зла. Ведь он тебя очень ценит.       Внутри Азирафеля все опускается от этой фразы.       Ему кажется, что он сошел с ума.       И это тоже правда. Азирафель сошел ума в своем маниакальном желании стать для Кроули пульсом.       Люцифер отдает ему номер, а потом долго сидит один в абсолютной тишине. Допивает виски, тяжело выдыхает и трет лицо руками. Он ощущает резь в глазах и быстро моргает. Он совершенно не понимает, чем заслужил от Кроули это недоверие. И он не понимает, что он сделал для него не так, что всё это происходит таким образом.       В его кошельке две фотографии. Одна — десятилетнего Адама, другая — восемнадцатилетнего Кроули с выпуска.       Ему просто хочется верить, что все это того стоит, ведь он точно знал, что Кроули обожал Азирафеля, он ему очень нравился (как и другие игрушки, которые Люцифер таскал ему), и Люциферу думалось, что если Азирафель что-то и делает, то только во благо Кроули. Точно так же, как это делает он сам.       Только через долгие полгода, когда он видит Кроули — в крови, избитого, без сознания и такого почти-мертвого — он понимает, что тогда он совершил свою самую большую ошибку. Все следующие ночи он пьет. А сутки проводит у его больничной кровати прося прощения у стены.       он непрощаем.