Хмельные вишни

      Сознание плавится. Ши Цинсюань едва может открыть глаза. Веки слишком тяжёлые, а ресницы мокрые, слипшиеся от влаги. Он чувствует сладость на губах и как что-то вязкое, прохладное течёт по его горлу. Перед взором возникает подёрнутое дымкой лицо Мин И, и Ши Цинсюань невольно тянется к нему, касается дрогнувшими пальцами холодной щеки и слышит свой голос, словно со стороны: слегка дрожащий, хриплый и наполненный чем-то незнакомым.              — Мин-сюн?              Брови Мин И сходятся на переносице, он перехватывает его руку за запястье, крепко сжимает и негромко, но спокойно говорит:              — Не двигайся. Пей.              И Ши Цинсюань не двигается. Он послушно глотает то, что ему вливают в рот, и, кажется, его тело ещё сильнее тяжелеет, размывается по мягкой кровати патокой. Наверное, стоило бы волноваться, но Ши Цинсюань спокоен. Он только чувствует, как сильно вздымается его грудь, как не хватает кислорода в лёгких, как хочется шире открыть рот и вдохнуть поглубже, но вместо этого Мин И кладёт в его рот ягоды.              Они сочные и тоже сладкие. Ши Цинсюаню нравится сладкое, а сейчас он ощущает вкус в тысячи раз сильнее.              — Мин-сюн? — повторяет Ши Цинсюань.              Лицо Мин И снова появляется рядом, и Ши Цинсюаню становится спокойнее.              Бордовая спелая и сочная вишня лопается во рту, когда он прижимает её зубами. Другая скользит по шее, ключицам, оставляя липкий красный след от сока. Ши Цинсюань удивлённо моргает потяжелевшими ресницами, но Мин И гладит его по щеке большим пальцем, вновь говоря:              — Не двигайся.              Ши Цинсюань и не может. Тело слишком тяжёлое, пальцем пошевелить трудно. Словно заклятие, только не чувствуется магических пут. Зато ощущается другое: жаркое, горячее, то, что плавит кожу и заставляет голодно облизывать губы.              Мин И раздавливает вишнёвую ягоду на груди, мнёт её пальцами и размазывает сок по коже, задевая сосок. Ши Цинсюань вздрагивает, шире распахивает изумлённые глаза и снова открывает рот, чтобы позвать, но не успевает — его губы накрывают жёстко, почти грубо, вторгаясь в рот языком. Воздух снова исчезает, в груди разгорается пламя, и Ши Цинсюань может только невразумительно промычать, когда ещё несколько прохладных ягод касаются его тела.              — Ис…пачкаешь, — неразборчиво шепчет Ши Цинсюань, беспокоясь о белых одеяниях.              Мин И тянет ткань ханьфу на его плечах вниз, освобождая сначала от верхних слоёв одежды, после от нижних, распахивает сильнее на груди, и давит всей ладонью, вжимая в простыни сильнее.              — Лежи и молчи, — командует Мин И. Он склоняется к нему, касается языком губ, щекочет самым кончиком линию подбородка и спускается к шее, где загнанно бьётся пульс. Кожа воспламеняется от таких прикосновений. Ши Цинсюань шумно и прерывисто выдыхает, хватаясь за сползшие вниз рукава, смяв их в кулаках, когда влажный язык дотрагивается до выпуклого розового соска, обводит его по кругу.              Тело не слушается, выгибается, дрожит, и в голове тягучая пустота пополам с удовольствием. В этом так много неправильного, но захватывающего, что Ши Цинсюань даже не пробует протестовать, проваливаясь в пучину сразу с головой, без остатка, без возможности выбраться назад. Даже с помощью брата и его могущественным влиянием на все воды света.              Воздух холодит влажные дорожки, оставленные сочными вишнями и поцелуями Мин И. Аромат зажжённых благовоний забивается в ноздри и заставляет ещё сильнее потеряться в ощущениях, но Ши Цинсюань послушно приподнимается, когда с него тянут остатки одежды.              Мин И накрывает его тело, тяжело вдавливает, сильно стискивает бёдра пальцами и тянет на себя. Масло между ягодиц прохладное, а проникновение одним лишь пальцем — яркое, чувствительное. Ши Цинсюань невольно пытается сдвинуть ноги, но Мин И не позволяет, держит свободной рукой за колено и скользит внутри его тела.              Неторопливо, даже слишком, от чего перед глазами снова всё расплывается, а внизу живота, там, где видно острые косточки, что-то плавится, трещит от напряжения, сворачивается и утробно воет, желая большего.              — Мин-сюн… — в этот раз тон не вопросительный. Ши Цинсюань просит, задыхаясь от новых захватывающих ощущений. Тело не слушается его, но поддаётся Мин И. Тот обращается с ним, как с глиной во время лепки. Делает, что хочет, но Ши Цинсюаню всё равно хорошо.              Второй палец проникает сложнее, сжавшиеся мышцы противятся, но Мин И давит на вход, накрывая рот Ши Цинсюаня и забирая его стон себе. Язык Мин И движется в такт его пальцам, касающимся внутри чувствительных мест, от которых в глазах щиплет, а пожар, охватывающий всё тело, разгорается лишь сильнее.              — Молчи, молчи, молчи, — хрипло шепчет ему Мин И. — Заткнись, Цинсюань.              Это грубо. И Ши Цинсюань хочет сказать об этом, но его губы вновь захватывают в плен без возможности побега. Да и бежать не хочется. Хочется только сдаться, сложить оружие и позволить делать Мин И всё, что ему заблагорассудится. Мин И его позволение не нужно.              Ши Цинсюань сдавленно охает и кусает нижнюю губу, когда чувствует, как влажный и твёрдый член скользит между ягодиц. Как тычется в подготовленное тело, как неторопливыми толчками проникает глубже, пока не оказывается внутри полностью.              — Подожди, — Ши Цинсюань хочет небольшой передышки. В уголках глаз печёт, и ресницы ещё сильнее слипаются.              Мин И его не слушает. Начинает двигаться сразу, перехватывая слабо взметнувшиеся вверх руки Ши Цинсюаня за запястья. Он прижимает их к подушке, с лёгкостью обхватывая оба одной ладонью, а второй давит на горло, впиваясь в него пальцами.              Воздух, которого и без того было мало, заканчивается слишком быстро. Ши Цинсюань не умрёт от этого, он знает. Ещё он знает, что Мин И не сделает ему ничего плохого. Ши Цинсюань вверяет ему себя и собственную жизнь, отдаваясь полностью, без остатка. Только смотрит широко раскрытыми глазами, зрачки которых настолько расплылись по радужке, что она почти окрасилась в чёрный.              Мин И не отрывает от него взгляда. Приподнимается, смотрит сверху вниз, продолжает удерживать за шею и не даёт сделать вдох, лишь толкается глубже, сильнее, чаще. Ши Цинсюань приоткрывает губы, инстинктивно пытается дышать, но получает только крохи кислорода и прямой, незамутнённый ничем взгляд Мин И в ответ.              Тело дрожит ещё сильнее, выгибается, вспыхивает в пожаре болезненно-тягучего удовольствия, окрашенного в цвет спелых вишен, когда пальцы на горле исчезают, и воздух в один момент рвёт лёгкие. На животе снова липко, но теперь уже не от сока сладких ягод. И внутри липко и почему-то всё ещё горячо, будто Мин И продолжает обжигать его собой, даже отстранившись.              — Мин-сюн, — Ши Цинсюань тянется, хочет получить ещё одно касание к губам, но Мин И больше не склоняется к нему.              Веки тяжелеют ещё сильнее, а мысли уплывают прочь, не цепляясь за сознание. Ши Цинсюань погружается в темноту, продолжая едва слышно повторять чужое имя.                            Он открывает глаза резко, внезапно, сразу же встречаясь с ярким солнечным светом, и не сразу понимает, что находится в собственных покоях. Приподнимаясь на локтях, он взглядом ищет Мин И, но обнаруживает, что в комнате один. На столе стоит миска с вишнями, которые он просил прислугу принести ему ещё утром, а в воздухе ни следа благовоний. И тело чистое, одетое, совершенно прилично выглядящее.              Краска опаляет щёки. Ши Цинсюань прижимает кончики пальцев к губам, прикрывая рот, и жмурится от стыда и смущения. «Всего лишь сон», — проносится в голове. Но от этого легче не становится. Ши Цинсюань и представить не мог, что может видеть что-то откровенное, что-то настолько ужасающее и привлекающее своей пошлостью. И что героем его снов будет Мин И.              Совершенно невозможно.              Он ведь друг. Друг. Это слово значит, что он разделит с ним чашу с вином, но не постель и удовольствие от того, что принято скрывать и не говорить о нём вслух.              Ши Цинсюань медленно сглатывает, проводит ладонью по волосам, приглаживая их, и медленно выдыхает. Тело лёгкое, а голова свежая, хоть и с запутанными мыслями. Состояние совсем не похожее на то, что было во сне. И Ши Цинсюань убеждает себя, что это к лучшему. Что ни к чему путать себя иллюзиями, да ещё такими низменными и развратными.              — Господин! Господин! — в двери негромко стучат. Ши Цинсюань вздрагивает от звука, но откликается:              — Что-то случилось? — он мгновенно соскакивает с кровати и открывает двери, глядя на слугу, который сразу же почтительно складывает руки в поклоне.              — Его Превосходительство Повелитель Вод ожидает вас, господин. Говорит, вы договаривались о встрече, но не пришли.              — Брат! — Ши Цинсюань тут же панически бежит вниз, вспоминая, что действительно должен был прибыть к Ши Уду сегодня. И, влетая в широкий зал для приёма гостей, сразу же бросается к нему: — Брат, прости! Я заснул.              — Заснул? — Ши Уду смотрит сначала недоумённо, а потом строго. — Какая легкомысленность. Как можно заснуть посреди дня?              — Прости, — Ши Цинсюань виновато улыбается, — но раз уж ты здесь, давай я окажу тебе приём. Хочешь фруктов или вина?              Ши Уду выглядит рассерженным, но постепенно черты его лица сглаживаются. Он качает головой и лишь слегка поджимает губы, пока Ши Цинсюань ведёт его по коридорам.              — Постой, — он осторожно перехватывает Ши Цинсюаня выше локтя. — Ты не только позволяешь себе спать днём, но и расхаживаешь в грязной одежде?              — Что? — Ши Цинсюань удивлённо моргает, переводит взгляд вниз и замечает красные следы от сока, впитавшиеся в ткань. — Ох, — выдыхает он, — это, наверное, от вишни. Я… — воспоминания о сне яркими образами проносятся в сознании, и Ши Цинсюань вновь мучительно розовеет, чувствуя, как пылают щёки.              Всего лишь вишни, повторяет он себе, но краска не отступает от его лица, а навязчивое и тревожное ощущение, что он что-то упускает, тревожно звенит в самом уголке.              — Мы идём? — Ши Уду оборачивается к нему, приподнимая брови.              — Да, — медленно кивает Ши Цинсюань, делая шаг вперёд. Он так и не вспоминает, что сначала принесённых вишен в миске было гораздо больше.