И слову гореть

      Незуко — демоническая сила, запертая в клети человеческой оболочки тела. В глазах пелена карминового огня, стекающего по венам и аортам бурлящей смолой. Она — кровь от крови многоликого монстра, узревшего бесчисленное количество рассветов; Камадо коронована калёным хромом меча и дьявольским венцом из лозы. Тот вделся под челюсть — сомкнулся на затылке, зацепился за концы обгоревших волос. Незуко получила право судьбы, дающее власть червлёной нечисти, но взяла больше — кости и плоть с хрустом срастаются, дребезжат под силой ударов, умирают и рождаются вновь. Стрелы солнечных лучей не страшны, копьями не вспарывают окаменевшую грудь, не заставляют плоть вспыхивать закоптелым трутом. Ей шаг — полёт, и сила стекает к пальцам, огненным штормом подталкивает под сухие локти рук. Трескается гнилью мощи кожа — она не даёт замертво упасть, питает мышцы энергией для бесконечного пламенного танца. Девочка-демон вливает в эти расщелины текучую платину, пытаясь восстановить свою человечность, не стирает историю своей жизни, подчеркивая изъяны сущности. Теперь её душа — лишь кривое подобие прошлой себя после принятия жгучей отравы в кровь; дух рассечён мозаикой, а меж кусками — золотые трещины. Стыковка осколков души девочки и монстра. Незуко — разбитая чаша, прошедшая кинцуги. Золотые заплатки блестят огнём, скрипят из-за выливающихся из сосуда сил. Пламенная желчь переполняет Камадо до краёв — девочка ходит по острию солнечного меча: малейшее желание принять демоническую кровь, как родную, и вкусить человечьей плоти — голова с плечь. У шеи чувствуется маревом клинковый скрежет, заплетая кровь узлами на ключицах.       Незуко, словно тлеющая лучина — ей перекрывают кислород, не дают вкусить желанного всем чудищам — боятся её мощи. Стирается в пыль-прах, ей смерть и людская боль — спутницы по жизни.       Маленькая девочка учиться жить с этой силой, вступая в тень янтарной волны. Ранее мягкая девичья кожа — кольчуга, а ладони — тень от силы дарителя. На них подмалёвками плывут ядовитые цветы и порхают мёртвые бабочки. Мелодичный голос больше не поёт колыбельную братьям и сестрам: те уже давно упрятаны в земле сломанными куклами, а вместо панихидной песни на упокоение — дьявольской рык и обрубки слов. Девочка-монстр пытается сделать из себя человека, хотя таковой уже не является. — Х-х-ха-а-а-о... — Тебе дать хаори?       Незуко кивает в знак согласия, неуклюже открывает рот в попытке сказать "да", корча лицо. Девочка пыталась говорить: напрягала связки, двигала челюстью, нелепо дрожа, изгибала губы. Но вместо слов она выдыхала лишь воздух и куцые звуки слов. Танджиро, лежа на футоне, подтягивает к себе ящик и достаёт оттуда хаори — протягивает его Незуко. — С-с-сп-п-п... — Спасибо?       Незуко следует за братом тенью от формы истребителя, видит, как его измученная горем и тяжестью судьбы фигура вступает в бой, удобряя в сердце жажду мести. Демон прикрывает его со спины и не даёт упасть.       Они потеряли всё, но обрели что-то в обмен: окружили себя новыми людьми. Там и звериная сила, свет грозы в тучах тревоги, мертвенная гладь воды и услужливые колебания бутона. У брата на руках уже не мозоли от тяжёлой работы и пятна золы — на них теперь метины битв, отвердевшая от рукояти меча кожа и дьявольская кровь. Девочка тоже должна была остаться лишь бурым пятном на рукавах — такие, как она, не имеют права на жизнь, но ей его дали. Камадо танцует на лезвии меча, стоит оступится — расшибётся и она, и брат. Она имеет право на жизнь, но не на ошибку.       Девочка чувствует укоризненные и боязливые взгляды на себе, спросить, почему они на неё так смотрят, не может — лишь выдох вместо слов. Множество глаз следят за ней, выжидают любую осечку, выжигают клеймо ошибки, полощут бёдра вилами. Незуко — ошибка ошибки, потому что монстр, а ещё потому что неправильный монстр. Камадо живёт с древками стрел и вспоротым животом. Ей все нипочём: ни железные штыри, ни крошащиеся кости, ни раскроенный череп. Божество короновало её диадемой из стойкости и могущества — не оскудеет никогда. Идеальное существо.       Лишь шаг — в глаза бросается возмужавшее лицо брата, чёрный клинок блестит потоком воды, рост его выше, поступь тяжелее, увереннее. Рухнут звёздами павшие товарищи — тускнеет пламень, умирает надежда, мельчает. Второй — черты лица ожесточаются, проступает на ранее юношеском лице сеть морщин.       Танджиро остервенело бьётся вороном, пытается выхватить из чужих лап будущее сестры, а та прикрывает его спину. На фоне краснеет порука и жестокий хаос — война. Её рука — основание меча. Мужчина расцветает в битве смертоносной силой, сам становится демоном, борясь за человечество — он утихает лишь тогда, когда выглядывает из-за границы солнечный ореол. В чёрных от копоти пальцах дрожит клинок. Боль загнутыми костями льётся через бреши оболочки, врага смела волна копившейся мести — он устал.       Брат и сестра смело ступают в следующий день. Лишь они одни — все остальные рассыпались трухой у сталецветовых мечей. Незуко делает третий шаг — по правую сторону блестит седина и виднеется осунувшееся лицо бывшего охотника.       Время меняется, резво перескакивает с цифры на цифру, течёт бурным потоком, вытесняя современностью остатки прошлых чисел. Оно меняется.       Девочка-демон не сбавляет темп, её сильные ноги вспархивают над землёй, любое движение переполняет силой тело. Незуко живёт своей мощью, она никак не затухнет. Делает четвёртый шаг — кровь бурлит и ликует зверем, стоит сделать пятый — обгоняет всё и вся. И город её принимает в железные объятия. Она бежит навстречу времени, скалясь порывам ветра — дьявольская дочь. Стоит ей осознать, что потеряла из виду брата — оборачивается.       Сзади никого нет, никто за ней не поспел.       Незуко смотрит туда, где должен был быть её брат.       Пусто. Меркнет осеревший прах бренных остатков — поют заупокойную мессу. Камадо отдаётся звериной крови на попечение, теперь ей предстоит узреть бесчисленные рассветы.

Лишь одно "здравствуй" да несколько "прощай".