Silent night, let me sleep away these memories within Sacrifices of purity are turning into sins And this judgement day is growing near And this confession is killing me again
— Пожалуйста, не нужно этого делать… Не делай этого… Танджиро кричит, просит, плачет. Умоляет. Танджиро готов сделать, всё что угодно, только бы мучитель больше его не трогал: не полосовал тело, оставляя после себя множество ран, гематом и синяков, не прикасался к обнажённой коже, с последующим желанием содрать её к чёрту. Танджиро Камадо хочет, чтобы Музан Кибуцуджи больше никогда не прикасался к нему. Но он его как будто не слышит. Хотя… наверное так оно и есть, ведь несмотря на активное сопротивление, крики, которые чудом — или же всё ровным счётом наоборот — не перерастают в постоянные истерики, демон из раза в раз опрокидывает истребителя на кровать, вжимает его в кровать, срывает новую одежду, а затем начинается главный кошмар парня, растягивающийся в долгие часы кромешного ада. И при этом сам демон не многословен: лишь резкие звуки вырываются из его рта. Да и в такие мгновения истребитель сосредоточен на совсем другом. Демон словно отрывается на нём за всех: мстит за нерадивых подчинённых, проваливающих миссию за миссией, отрывается за охотников и столпов, которые так и грозятся влезть во все его планы, уничтожая за собой всё и вся. Также демон метит его кожу до крови, ранит так, что требуется не одна неделя на восстановление. Музан Кибуцуджи Уничтожает. Без слов, но зато с каким размахом. Он совершает акт насилия раз за разом, не останавливаясь ни на минуты, делая с ним всё, что его душе угодно. Так повторяется изо дня в день. Давно прописанные роли этой жестокой жизни расписаны от и до: всё начинается с представления и заканчивается только с опущением занавеса.***
Танджиро Камадо не может точно сказать, как давно это началось, ведь дни в этом заключении протекают как смола на коре дерева: медленно и очень однообразно. После его захвата мог пройти как месяц так и целый год и он особой разницы не ощущает. Он просто не видит смысла в подсчёте чего-то столь… невразумительного. Несущественного. Да и в конце концов что это ему даст?! Даже если он узнает дату, день недели, время или ещё какие-то детали, то что из этого. Ведь ничего не изменится и Танджиро сам прекрасно понимает, что из этой ловушки так просто не сбежишь. Хотя… есть ли возможность вообще сбежать?! Танджиро не знает, но всё ещё хочет в это верить, даже несмотря на то, что с каждым разом ему даётся это всё сложнее и сложнее.***
Он научился притворяться, что он не чувствует боли при каждом болезненном толчке, что его тело не дрожит после того как прародитель демонов наконец-то прекращает эту череду мучений, после чего это существо ложится рядом со своей жертвой и преспокойно засыпает. Так, конечно, бывает не каждую ночь, но всё же. Танджиро научился просто мастерски скрывать свою дрожь при звуках раздающихся шагов. Танджиро Камадо научился притворяться так, что даже самый лучший лжец не сможет распознать правду. По крайней мере, ему так кажется. Поэтому даже несмотря на внутреннюю борьбу, он старается запрятать все свои страхи и демонов куда подальше. И в такие моменты он чувствует себя ещё тем лжецом.This beautiful tragedy is crashing into me This dying destiny In this moment — Beautiful tragedy
***
Музан насилует его как хочет. Временами медленно, с отдачей и болезненным оттягиванием неизбежного конца, а иногда демон делает всё так, что Танджиро кажется, что он умрёт прямо в ту же секунду. И он сам не знает от чего-то ли от болевого шока, то ли от потери крови. Но иногда, в крайне редкие мгновения мучитель делает всё практически нормально, без особого урона, принося при этом странное, пугающее, но всё же удовольствие. И Танджиро в очередной раз лжёт, что это совсем не так. Он точно лжец, каких ещё поискать…***
Танджиро ощущает себя крайне мерзко, когда в один из своих приходов демон заявляет, что уже совсем скоро охотник и сам станет подобным ему: жестоким, кровожадным и бесчеловечным. Он станет монстром, у которого не будет никакого права на выбор и собственные мысли. Которому только и придётся, что подчиняться Музану, не оставляя никаких возможностей выбраться из этого порочного круга. И поэтому в этот раз он сопротивляется как никогда: вырывается, бьёт, старается убежать, а ещё кричит. Кричит так, что сам того не ожидая сажает голос. И когда у него не остаётся сил от слова «совсем», физическая оболочка покрыта множеством ран, а моральный дух сломлен, в его тело начинает вливаться яд. Но ему уже это не важно, ведь он уже сдался. Это его последняя и самая отвратительная из всех когда-либо сказанных лживых фраз.