Wires

***

      Момо ненавидела. Ненавидела, попросту терпеть не могла, до скрежета в зубах презирала, на дух не выносила Изуку Мидорию. Его кудрявые волосы, наивный взгляд, добрую улыбку, сиявшую на губах — все, без исключения. В глубине души она знала, что бывший одноклассник не заслужил подобного отношения к себе, но направить поглощающую ее изнутри желчь на источник своих бед никак не могла.       Тодороки Шото. Столько смысла в этом имени было для нее когда-то. Ее первая настоящая любовь, робкие, трепещущие сердце чувства, всепоглощающая, почти детская влюбленность в образ таинственного, серьезного, но такого понимающего и мягкого Шото, принимавшего, хоть и до жути медленно, но все же не отвергавшего. Яойорозу с терпением заядлого садовника шаг за шагом взращивала их отношения, надеясь, что скоро усилия принесут плоды, но вместо столь ожидаемого признания в любви, она получила то, что навсегда оставило неизлечимую рану в ее груди, которая продолжала гноиться до сих пор, причиняя нестерпимую боль. «Ты всегда так добра ко мне, Яойорозу-сан… мы ведь друзья, да? Просто, есть кое-что, о чем я никому не говорил… Думаю, только ты сможешь меня понять и принять».       Уже в тот момент она должна была почувствовать подвох, понять, что что-то не так, но лучистый блеск разноцветных глаз Тодороки затуманил ее сознание, и Момо едва не пропустила мимо ушей сказанное, ощутив лишь, как сердце трепыхнулось от последних слов парня, неуверенно стоявшего напротив. «Я долго размышлял об этом… и я люблю Мидорию… не как друга. Кажется, я гей…».       Ее словно бы в миг спустили с небес на землю. Никогда в жизни Момо не ощущала себя настолько униженной, как в тот момент. Весь ее мир, мечты, что она строила годами, надежды на совместное будущее, любовь, которую ценила больше всего на свете, разбились о суровую правду реальности, где она была лишь другом, а взгляд человека, за которого она готова была умереть, был направлен только на мальчишку-героя Деку.       Ей так много хотелось сказать, сделать, да хотя бы расплакаться, назвать его идиотом, она всем сердцем желала не верить в сказанное, грезила, чтобы то оказалось лишь глупой шуткой, но прямой взор Тодороки, не сходивший с ее дрогнувшего на миг лица, доказывал обратное. Все вокруг было реальным и ее первая любовь тоже вполне реально была растоптана и разбита.       Будь она такой же смелой, как Бакуго или Киришима, Яойорозу плюнула бы ему в лицо, дала волю чувствам и высказала все, что думает, но она была милой, доброй и понимающей, а, что важнее всего, она любила Шото. Именно поэтому Момо, пока сердце ее изливалось кровью, говорила слова поддержки Тодороки, давала ему советы, через силу улыбалась, чувствуя то, как с каждой прошедшей секундой в ней что-то ломается с ощутимым хрустом.       Он выдохнул слова благодарности, сухо приобнял ее за напряженные плечи и ушел, пропав в теплой зимней ночи, а Момо еще долго стояла на крыльце, уставившись во тьму, которая затягивала в себя, шепча что-то едва ли слышно. Только оставшись одна в темноте полуночи она дала волю чувствам, сжиравшим ее все это время, расплакавшись так, как не рыдала никогда. Слезы она проливала не один день: отчаяние сменялось грустью, на место той пришла ненависть, а позже осталась одна лишь горечь.       Момо не могла простить, но и ненавидеть Шото не получалось, хоть она и желала этого больше, чем что-либо. Это было бессмысленно: она знала, но все равно продолжала помогать Тодороки, и, что было хуже всего, ее советы работали. В день, когда Мидория ответил взаимностью на признание Шото, Яойорозу окончательно уничтожила себя. Она была настолько опустошена, что всерьез задумывалась покончить со смешным подобием жизни, но даже на это так и не сумела решиться.       Момо корила себя за слабость духа, но что она могла поделать? Видеть их вместе, слышать то, как у них все хорошо, понимать, насколько они дополняют друг друга причиняло почти ощутимую физическую боль, но она терпела, скрывая за натянутой улыбкой радости свое израненное и истерзанное нутро.       Момо ненавидела. Ненавидела потому что подозревала с самого начала. Потому что знала, что Тодороки никогда не ответит на ее любовь. Потому что они с Изуку словно созданы были друг для друга, от чего у нее сводило живот в приступе тошноты. Момо захлебывалась собственной ядовитой влюбленностью, не зная куда ее деть.       В день их помолвки она наконец решилась: пошла к мосту, вертя в голове схему револьвера. Момо до сих пор не была уверена, что решится, но не могла найти никакого иного выхода из той трясины болезненной влюбленности, в которой грязла столько лет.       Ветер трепал ее остриженные волосы, дуя прямо в лицо, но Яойорозу все равно было жарко. Вспотевшими от волнения пальцами она отчаянно хваталась за пистолет, устремив взгляд широко распахнутых глаз на реку, в попытке запечатлеть ее образ перед внутренним взором: ей очень не хотелось перед смертью думать о нем, но мысли все время подкидывали ей воспоминания о Шото.       Сняв оружие с предохранителя, она направило его дуло в висок, зажмурившись. Рука дрожала, а палец постоянно соскальзывал с курка, но она не собиралась сдаваться. У нее не было никаких причин жить, она действительно хотела умереть, покончить с Тодороки, больше никогда не видеть его с Мидорией, наконец разлюбить его…       Выдохнув, она внезапно расслабилась. Да… все именно так и никак иначе.       Резко кто-то силой выдернул пистолет у нее из рук, и грубые ладони мертвой хваткой вцепились ей в плечи, пару раз хорошенько встряхнув девушку. — Совсем сдурела, идиотка?!       Голос был знаком и, открыв глаза, она убедилась в этом, увидев перед собой взбешенное лицо Бакуго. — А если и да? — произнесла она со странной улыбкой, явно выбив из колеи парня таким ответом. — Тогда, блять, сдам тебя в дурку! — рыкнув, он демонстративно швырнул револьвер в реку. — Все, суки, поголовно суицидальными маньяками пошли, умники, блин… — А сам-то чего тут забыл?       На вопрос Кацуки нахмурился и немного помолчал, после вытащив из кармана куртки фигурку Всемогущего в аккуратной упаковке и даже с сохранившейся открыткой, приклеенной сзади. — От хлама ненужного хотел избавиться, — мрачно произнес он, покрутив коробку в руках так, что Момо только успела разглядеть «От Изуку». — Именно сегодня?.. — фыркнула она, получив гневный взгляд от него. — Не нарывайся, Яойорозу. Не пытайся ты только что бездарно спилиться, я бы с радостью помог бы тебе пораньше отойти в мир иной, да вот не настолько я добрый, — еще немного поглядев на фигурку Всемогущего, он выбросил ее. — Ты ведь знаешь, что жизнь на этом не заканчивается? — спросил он внезапно, так и не повернувшись к ней. — Допустим. — От твоей смерти хуже станет только тебе. Поверь, двумордый уж точно не будет долго плакать над твоей могилой. Так что бросай весь этот фарс и пошли отсюда, — вслепую потянувшись к ней, он взял ее руку в свою. — Куда?.. — тихо спросила Момо, ощущая тепло его широкой ладони. — А разве это важно? — получив от нее отрицательное мотание головой, Кацуки удовлетворенно хмыкнул, потянув ее за собой в известном одному ему направлении.