Хорошенькая

Саша Гудков натягивал черные чулки. Делал он это совершенно привычным, аккуратным движением, чтобы на тонкой ткани не осталось зацепок. Он один в гримерке, которая заперта на ключ. Поэтому Саша смело выпрямился в полный рост, вальяжно подошел к зеркалу и придирчиво скользнул по себе взглядом. Кроме чулок — великолепных и черных на нем не было ничего. В своем теле Саше Гудкову не нравилось многое. Острое стремление к самокритике тянулось с давних времен. Времен комплексов и травм. От этого трудно было отделаться. Одно Саша не мог отнять у себя — у него все же были восхитительно худые и, в целом, неплохие ноги. Две темные полосы тянули внимание к себе. Чулки он надевал много раз. Иной раз даже дома, за что ему к своему удивлению даже стыдно не было. Чулки он надевал в дурацкой пародии на "розовое вино". Белые, плотные, с черной полосой. Саша ухмыльнулся. Без всяких сравнений они проигрывали тем, которые были сейчас на нем. Черные, из нежного шелка. Саша не удержался и провел рукой. Гладкие. Гудков искренне не понимал, зачем ввязался эту сценку. Программе остро понадобилась новая одноразовая рубрика, где он должен был играть женскую роль медсестры. На потеху публике. И это даже не он придумал. Даже не знал чья это странная идея. Знал лишь точно, что кто-то настоял об его непременном участии там. Саша окинул себя взглядом. Неужели, кому-то он так нравится в женской одежде? Гребаные фетишисты. Саша усмехнулся. И почему он согласился? Ему казалось, что морально с женскими образами он завязал уже твердо. Неужели, где-то в глубине души ему нравится подобное, раз каждый раз он поддается и вновь влезает в шелка и цацки? Гудков неодобрительно цокнул языком и принялся за стопку вещей Выглаженная белая женская блузка с рюшами лежала, распростершись на диване. Ткань мягко обхватила голые плечи, но сквозь воротник настойчиво выпирал кадык. Гудков усмехнулся, расстегнул три верхние пуговицы. Смутился от своей решительности и застегнул назад одну. Юбка была вельветовой, бордовой и смутно напоминала о чем-то. Гудков напряг память и тут же расплылся в улыбке. 2017 год. Перфоманс в музее. Он нравился там себе. И нравился людям. Было лишь бесконечное ощущение легкости. И никакого стеснения. Со стеснением он боролся упорно и давно. И квн все-таки сыграл в этой борьбе значительную роль. По крайней мере, появляться на людях стало гораздо легче. Молния юбки поддалась легко. Покружился — красиво, черт. Положил руки на пояс, и с удовольствием отметил, что юбка подчеркивает талию. А он ведь и не знал до этого, что у него есть талия. Оставалось главное, к чему Гудков всегда относился с сакральным трепетом. Туфли на каблуке. Как давно это было. Еще в «yesterday live». Он, в аляпистом зеленом костюме, ставит ногу на стол. Ногу, обутую в туфлю кремового цвета. Ставит с абсолютно пидорским видом, но ему плевать. Руки трясутся, но Саша ликует. Как вам такое, завистники. Он может это сделать, может быть таким перед миллионной аудиторией. Комплексы отрафируются. Медленно, но атрафируются. Каблуки затем появлялись слишком часто. Рубрика в вечернем урганте - пинг-понг на каблуках, Vogue, клипы, реклама Comedy Woman, тот же музей, опять Вечерний Ургант, где он отыгрывает снегурочку. Дома. Всего не вспомнить. Многие в команде говорили, что он хорош в женском. Худощавый, гибкий, без ярко выраженной мускулатуры, он будто был создан для женской одежды. Некоторые, не скрывая, пялились на его ноги, и Саша, в юности лишенный особого внимания, неожиданно для себя, ликовал в эти минуты. Гудков нежно поднял лакированную туфлю за пряжку. Новая. Вдохнул запах. Дорогая кожа. Пробежал пальчиками по ножке каблука - тонкой и длинной. Он поспешно застегнул их, отпихнул подальше коробку ногой и поспешил к зеркалу. Туфли смотрелись великолепно. Саша приподнял край юбки, с удовольствием проскользил взглядом от застежки чулка до самой подошвы туфель. Он нравился себе. Мелькнула мысль о камерах, но тут же с несвойственным равнодушием, он прогнал ее. Пусть смотрят. Расческой взбил волосы - придал объем. Отодвинув каштановые пряди, прикрепил две клипсы на уши. Прищурился, заправил пряди за ухо, чтобы их было видно. Клипсы блеснули позолотой в зеркале, и Гудкова отчего-то охватило безудержное веселье. Накинул белый халат. Нахмурил брови, стараясь выглядеть строгой медсестрой, кокетливо отставил ногу вбок. В их районной поликлинике Ступино таких медсестер не было никогда. Гудков наклонил голову набок, медленно провел кончиком языка по верхней губе. Хороша. Оставалась косметика. Вообще, это было работой гримера, но Саша настоял в этот раз, что он справится сам. Не хотел загружать. И по правде говоря, процесс нанесения макияжа нравился ему не меньше процесса надевания каблуков. Кисточка туши прошлась по ресницам. От напряжение он чуть разомкнул губы, и тут же в голове усмехнулся себе. Его сестра — Наташа — в подростковые годы у зеркала точно также приоткрывала рот, собираясь на свидание. Все бывшие делали ровно то же самое. Странная привычка. Ему хотелось упрекнуть себя за нынешний образ жизни, он даже нарочито неодобрительно покачал себе в зеркало головой и тут же тихо, но высоко рассмеялся, закинув голову. Честное слово, он не видел в этом ничего дурного. Золотистые тени плотным слоем легли на веки. Саша не мог не отметить как лукаво загорелись карие глаза. Взгляд стал более живым, более жеманным. Кончиком пальцев он втер румяна в щеки, отчего те казались покрасневшими, будто бы он смущался. Но в Гудков не смущался нисколько. И наконец помада. Гудков открыл косметичку, покрутил первую попавшуюся помаду, мазнул аккуратно по руке и тут же поспешно стер. Слишком тускло. Сегодня ему хотелось что-то яркое, броское. Пусть видят. Пусть всматриваются в него, пусть застенчиво опускают взгляд на его губы. Алая помада ложилась ровно и отдавала привкусом дороговизны. Гудков промокнул тонкие губы салфеткой и гордо выпрямился. Из зеркала на него смотрела плоскогрудая, ярко накрашенная женщина в медицинском халате. Саша встал боком, изящно провел пальцами по бедру и остался собой доволен. — Какой же ты все-таки пидор, — шутливо бросил он зеркалу. Осторожно оглянулся, чтобы убедиться, что в гримерке он по прежнему один; и тут же резко, в неизвестном порыве, прикоснулся к холодной поверхности, оставляя отпечаток алых губ. Полюбовался. Пора было идти.

***

За кулисами было сумрачно. Саша выжидал, рассматривая ногти, прогонял текст сценария в голове, когда его с двух сторон цепко схватили за талию. Гудков тихо вскрикнул, и, возмущенно развернувшись на каблуках, уткнулся прямиком в начальника. — А я то думаю, что это за красавица тут стоит, — усмехнулся Ургант, — а это ты Сашка. — Красавица не знакомится с теми, кто так бесстыдно подкрадывается, — Гудков с притворной обидой скрестил руки на груди. — Строгая какая медсестра, — игриво протянул Иван; окинул его долгим, хищным взглядом, — какая из тебя хорошенькая баба все-таки. Крутая рубрика получится, вот увидишь. Полночи писал сценарий тогда. Гудков ошарашенно и беззвучно шевелил губами. Это придумал он? — Идти пора, — Ургант игриво подмигнул ему, — подлечишь меня после съемок, медсестричка?